Текст книги "Очерки по русской семантике"

Очевидно, что это значение скрываемой мысли, утаиваемых замыслов или намерений и есть то самое значение, которое входит в целостный смысл интересующего нас оборота себе на уме. Но в таком случае естественно возникает вопрос о том, какой вклад в смысловое целое этого оборота вносит его первая часть – место-имение себе.

* * *

Возвратное местоимение себе (оно не имеет формы именительного падежа, и начальной для него считается форма винительного – себя), помимо основного – возвратного – значения (ср.: лечить себя, вредить себе и т. п.), используется еще и для передачи нескольких других типовых смыслов. Так, например, оно может указывать на то, что действие – вместе с его объектом – замыкается во внешней жизненной сфере того, кто его производит. Ср.: купить себе костюм, приготовить себе обед.

Но существует еще одна группа словоупотреблений слова себе, представленная высказываниями типа Поплакала она себе в уголке да и пошла; Он идет себе, никого не замечая; Ему показывают, что время истекло, а он говорит себе и говорит и т. п. Наши словари, констатируя, что такое себе изменяет своей местоименной природе и функционирует в качестве частицы, приписывают ему «значение свободного, независимого действия» [Ож.: 651; MAC 1988: IV, 67] или функции «подчеркивания свободы протекания действия», «его совершения в свое удовольствие или в своих интересах» [БАС 1962: 13, 549; НСРЯ 2000: II, 574].

Едва ли, однако, такие определения справедливы. Ибо свобода свободе и независимость независимости рознь. Есть свобода и независимость в мире и есть свобода и независимость отмира. Говоря младшему, присутствующему при беседе взрослых: Ты сидишь здесь и сиди себе и молчи себе в тряпочку, старший, конечно, предоставляет ему «свободу» остаться, но при этом лишает его права голоса. Какое уж тут «собственное удовольствие» и какие «собственные интересы»! Полученная таким образом «свобода» – это свобода отчужденного. Именно это значение – значение самоотчуждения или отчуждения другого – и несет местоименная частица себе. На самом деле она указывает на то, что субъект действия – по собственной воле или по доброй / недоброй воле другого (действуя в своих интересах или не преследуя никаких интересов, получая удовольствие или не получая его – все это зависит от меняющихся ситуаций и отражающих их контекстов!) – замыкает себя в своем действии, будучи полностью захвачен и поглощен им, отчуждает окружающий мир от себя или, замыкая действие в себе, себя отчуждает от внешнего мира, или же отчуждается миром и, оказываясь объектом отчуждения, замыкается в себе и в своем действии. Вот несколько показательных контекстов: «Он <граф Б***> стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. “Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать” – “Вы ничуть не мешаете мне, – возразил он, – извольте себе стрелять, а впрочем, как вам угодно… ”…» (А. С. Пушкин. Выстрел, I); «И табор свой с классических вершинок / Перенесли мы на толкучий рынок, / И там себе мы возимся в грязи, / Торгуемся, бранимся так, что любо…» (А. С. Пушкин. Домик в Коломне); «С мечети божьей лишь мулла седой / Ему <Акбулату> смеясь кивает головой – / И говорит: “Куда спешишь, мой сын? / Не лучше ли гулять в широком поле? / Черкес прямой – всегда, везде один / И служит только родине да воле! / <…> / Но, если б он послушался меня, / Жену бы кинул – а купил коня!” / – Молись себе пророку, злой мулла, / И не мешайся так в дела чужие. I Твой верен глаз – моя верней стрела: / За весь табун твой не отдам жены я!..» (М. Ю. Лермонтов. Аул Бастунджи); «Он был вообще не трус, и воров никогда не боялся, и мимо кладбища сколько раз еще в деревне ночью ходил без страха, только перекрестится, бывало, и идет себе…» (А. Н. Плещеев. Чему посмеешься, тому и послужишь, 1860). То же с осложняющими частицами пусть и пускай, носителями значения «отчуждающего безразличия» говорящего к сообщаемому: «Помилуй, – сказала я однажды, – охота тебе вмешиваться не в наше дело. Пусть мужчины себе дерутся и кричат о политике; женщины на войну не ходят, и им дела нет до Бонапарта….» (А. С. Пушкин. Рославлев); «– Вот! – сказала Лиза, – господа в ссоре, а слуги друг друга угощают. – А нам какое дело до господ! – возразила Настя, – к тому же я ваша, а не папенькина. Вы ведь не бранились еще с молодым Берестовым; а старики пускай себе дерутся, коли им это весело…» (А. С. Пушкин. Барышня-крестьянка); «Может статься, что меня и отсюда <из Брюсселя> также прогонят, – пусть себе гоняют, а я буду тем смелее, лучше и легче говорить….» (М. А. Бакунин – друзьям, октябрь 1847).

Этот свойственный частице себе семантический комплекс «замкнутость во внутреннем мире / отчужденность от мира внешнего» передается также подкрепляющей и усиливающей ее сопровождающей глагольной частицей знай, генетически – формой императива глагола знать, древнейшее этимологическое значение которого – «внутреннее глубинное знание» в противопоставлении идее «внешнего, извне получаемого знания», носителем которой является глагол ведать. Ср.: клишированное знать не знаю и ведать не ведаю, что значит исконно ‘сам не знаю и от других не слышал’. Ср. яркое свидетельство пережиточного сохранения этого древнего различия еще в живой речи в начале XIX в: «Кажется, я вчера порядочно отличился: не ведаю, что думает обо мне амфитрион-Андреев, но знаю, что я о себе очень невысокого мнения» (С. П. Жихарев. Дневник чиновника, 12 января 1807 г. // С. П. Жихарев. Записки современника. Ч. 2; Л., 1959. С. 87) и последовательное разграничение в эту эпоху «внутренних» знаний и получаемых извне «сведений». Ср. также невесть и диал. не ведь, первоначальное значение которых – ‘неизвестно = не у кого / от кого / неоткуда узнать’: «– Где мы? – спросил я у ямщика. <…> – Дай бог памяти барин! – отвечал он. – Мы уж давно своротили с большой дороги <…> Не ведь это Прошкино Репище, не ведь Андронова Пережога…» (А. Бестужев-Марлинский. Страшное гаданье). В этой связи можно указать также на сохранявшееся до конца третьей четверти XIX в. нередкое употребление глагола узнать в не фиксируемом нашими словарями специализированном значении ‘узнать не от других, а самому, в результате внутренней деятельности ума, сознания; понять’: «И тайну страшную природы / Я светлой мыслию постиг; / Узнал я силу заклинаньям…» (А. С. Пушкин. Руслан и Людмила, I); «Она нехотя обнаружила пред ним тайну, которую до тех пор старалась скрывать даже от самой себя. Она узнала, что не может оставаться равнодушною при имени Муханова» (А. Корнилович. За Богом молитва, а за царем служба не пропадают, 1825); «…после статей о 2-й части “Фауста” и Данте я стал еще упрямее, и теперь мне пусть лучше и не говорят о драмах Шиллера: я давно уже узнал, что они слабоваты» (В. Г. Белинский – И. И. Панаеву, 19 августа 1839); «Все дело состоит в том, чтобы узнать и определить законы, которые вызывают перемены в экономических отношениях людей…» (П. В. Анненков. Замечательное десятилетие, 1870) и др.

Как определяют наши словари, знай / знай себе (в сочетании с глагольными формами) – «не обращая внимания ни на кого, ни на что» (БАС: 4, 1291: Ож. 215; MAC 1985: I, 617). То же нестандартное управление дательным падежом в архаическом обороте знать грамоте, предполагающем именно внутреннее знание, как и в генетически связанных с дательным падежом устаревших выражениях идеи владения чужим языком (знать по-немецки, по-французски etc.). Ср. также близкий оборот знай свое: «Князь У** взял карты и соника убил даму. Измайлов не переменился в лице, отошел от стола и сказал только: “Тасуйте карты; я сниму сам”. Банкомет стасовал карты и посоветовался еще раз с товарищами. Измайлов подошел опять к столу и велел прокинуть. Князь У** прокинул. Измайлов добавил 50 000 мазу У банкомета затряслись руки, и он взглянул на товарища так жалостно, что князь Ш**, не выдержав, усмехнулся и сказал ему: “Ну что ж? знай свое, мечи да и только”. Банкомет повиновался» (С. П. Жихарев. Дневник чиновника, 8 марта 1807 // С. П. Жихарев. Записки современника. Ч. 2. Л., 1989. С. 174). В этой же «отчуждающей» функции использовалась в прошлом и форма условного наклонения глагола знать во вторичном побудительном значении: «Не тебе, брат, судить о вещах, кои выше твоего студенческого понятия! Знал бы ты сидел за своими диссертациями, а не совался в чужое дело….» (Я. И. Надеждин. Литературные опасения за будущий год // Вестник Европы, 1828. № 22. С. 83).

Отсюда лишь один шаг до того значения, которое нас занимает. Это значение представляет собой указание на то, что действие мысли, речи или чувства замыкается во внутреннем мире, в сознании человека, не получая внешнего выражения в каких-либо действиях или в слове. Для выражения этого значения русский язык располагает целой серией местоименных оборотов, включающих формы возвратного местоимения себя. Среди них – широко употребительное сочетание про себя (ср.: думать, говорить, вздыхать, тосковать, радоваться про себя) и такие устаревающие или устаревшие (выходящие или уже вышедшие из употребления) обороты, как внутри себя, с собой (сам с собой, наедине с собой, наедине с самим собой), в себе (сам в себе, в самом себе) и др. Ср.: «Сам губернатор, чувствуя внутри себя всё превосходство умственных способностей председателя, отозвался о нем, как о человеке необыкновенном» (А. И. Герцен. Кто виноват?); «[Соррини]…Не засмеешься ты, когда скажу, / Что и старик любить умеет сильно; / И в том признаешься невольно ты… / Любить! смешно, как это слово / Употребляю я с самим собою…» (М. Ю. Лермонтов. Испанцы, 2, 1, 1830); «Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых» (Л. Толстой. Война и мир); «Я возражал решительно, хотя наедине с собою понимал, что был неправ, даже очень неправ» (И. И. Панаев. Воспоминания); нарадуюсь в себе, читая ваши письма…» (Н. И. Новиков – А. И. Кошелеву, 21 января 1812 г.); «В самом деле, – сказал я сам в себе, – ведь я сего не искал и не желал нимало…» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения). Ср. также использование архаического оборота сам в себе как средства стилизации в новейшем переводе Евангелия: «И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои. При сем некоторые из книжников сказали сами в себе: Он богохульствует» (Мф. 9. 9 // В мире книг, 1988. № 12. С. 25).

В этом синонимическом ряду находит место и беспредложная форма дательного падежа возвратного местоимения себе, которая используется преимущественно при глаголах мысли и речи для указания на то, что внутренняя речь или мысль имеют адресатом не какое-либо внешнее лицо, а самого говорящего: «Если бы, часто думаю себе, появился в окрестностях Петербурга какой-нибудь бродяга ночной разбойник и украл этот несносный кусок земли, эти 24 версты от Петербурга до Цар<ского> C<ела>» (Н. В. Гоголь – В. А. Жуковскому, 10 сентября 1831 г.); «Ну, – подумал я себе, – дело плохо, надо убираться подобру-поздорову…» (П. Д. Боборыкин. Соседка); «Я сама виновата. Я раздражительна, я бессмысленно ревнива…, – говорила она себе» (Л. Н. Толстой. Анна Каренина). Ср также варианты с подчеркивающе-усилительным распространителем сам (-а, – и): «Я дворянин, – сказал я сам себе, – я не создан терпеть унижения» (Д. И. Фонвизин. Разговор у княгини Халдиной); «А ты, мой друг, говорил я сам себе, – ступай-ка себе скорей в свое любезное Дворяниново» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения…); «Впредь, – говорил я самому себе, – должно мне быть осторожнее…» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения…)

Во всех рассмотренных выше случаях выражается то значение внутреннего – скрытого или скрываемого – рече-мыслительного действия, которое обычно передается с участием образующих параллельный местоименному обширный синонимический ряд наречий и наречных оборотов, таких, как мысленно, в мыслях, в душе (ср. устар. в духе), в глубине / тайниках души, внутренне и др. (см. о нем подробнее в работе [Пеньковский 1983] и в наст. изд. с. 184–203). Ср.: «Он поворачивается на бок, с головой укутывается шинелью, мысленно говорит: “Надо было подпустить его, отвести удар, сшибить прикладом…”» (М. Шолохов. Тихий Дон); «Нет, – говорит он в мыслях, – я им этой радости не доставлю…» (П. Романов. День ушедший); «[Ноэми]…Когда ж произношу его названье, / Хотя бы в мыслях только я сказала – / Фернандо!.. то краснею…» (М. Ю. Лермонтов. Испанцы, 3, 1); «Ну, слава богу, все кончилось, – облегченно говорит он в душе и засыпает…» (В. Крестовский. Брат и сестра); «Чего только не передумал я в глубине души в эти дни, если бы ты знал…» (Г. С. Батеньков – А. В. Поджио, 25 января 1822 г.) и т. п. Ср. также устар. в духе: «Сколько раз думал я в духе все бросить, от всего отречься…» (М. М. Сперанский – Е. М. Сперанской, 21 марта 1813 г.); «Нет, – говорил я в духе, когда сон бежал глаз моих, – я не уступлю, я не поддамся…» (В. Л. Пушкин – И. И. Дмитриеву, 16 марта 1813 г.) и др. под.

В этом же ряду находится и устаревшее на уме: «Я делал вид, что внимательно его слушаю, улыбался, кивал ему головой, а сам думал на уме только о том, как бы сбыть этого скучного гостя…» (Записки князя Д. В. Мещерского, 1832).

* * *

Мы вернулись, таким образом, к сочетанию на уме и, следовательно, можем утверждать, что форма возвратного местоимения себе, принадлежащая местоименному синонимическому ряду, и сочетание на уме, принадлежащее наречно-именному синонимическому ряду, объединяются общим для обоих этих рядов смыслом, отсылающим к внутренней сфере сознания человека, в которой замыкаются речь и мысль, не получая выхода вовне и не реализуясь ни в физическое действие, ни в произносимое и/или писаное слово. Различие же между ними состоит в том, что себе, как и другие члены местоименного ряда, только указывает на эту сферу, тогда как на уме, как и другие члены наречно-именного ряда, эту сферу называет и (при всей неопределенности и расплывчатости таких ее участков или зон, как ум, мысли, душа, дух, сердце и др.), дифференцируя, конкретизирует.

Именно поэтому оказывается возможным объединение членов двух этих рядов – местоименного и наречно-именного – в составе одного высказывания. Такое объединение может осуществляться либо в целях усиления-подчеркивания, либо в целях уточнения и конкретизации.

В качестве яркого экспрессивно-усилительного средства, создающего эффект экстатического напряжения речи, этим приемом широко пользовался Ф. М. Достоевский. Ср., например, некоторые случаи такого объединения-нанизывания в языке его романа «Братья Карамазовы»: «– Стойте, стойте, запишите так: “В буйстве он виновен, в тяжких побоях, нанесенных старику, виновен. Ну там еще про себя, внутри, в глубине сердца своего виновен…”»; «Этот поступок он всю жизнь свою считал глубоко про себя, в тайниках души своей – самым подлым поступком всей своей жизни»; «Он сам твердо помнил, что в душе своей тогда же шепнул про себя: “А ведь вздор, не поедешь…”» и мн. др. под.

Широкое распространение явлений такого рода в старом русском языке сер. XVIII – начала XIX в., как об этом свидетельствуют многочисленные фактические данные, должно, по-видимому, объясняться по-другому – как отражение неустойчивости и колебаний в долго и трудно складывающихся нормах литературного выражения. Ср., например, думать, говорить (сказать), размышлять мысленно в себе, в мыслях сам с собой, в духе про себя, в душе себе самому и т. п. Ср.: «Господи! – думал я тогда и в мыслях говорил сам с собою, – куда же мне идти и где искать спасения?…» (Д. Головин. Записки, 1819); «Я слушал его и думал себе в душе, что никогда не обращусь к нему более ни с какою нуждою» (И. Плещеев – А. М. Кутузову, 14 марта 1798 г.); «Положение мое показалось мне слишком трудным, и я стал размышлять в себе на уме, кого и кого я мог позвать себе в помощь» (Воспоминания Н. А. Мятлева, 1822 г.) и мн. др. под. Ср. в стилизации: «Да, я помню, я теперь понимаю…, как он при этом обреченно к ней склонялся, как будто он там что-то такое втайне про себя уже наметил…» (Б. Окуджава. Путешествие дилетантов).

Именно в этом ряду фактов находит свое законное место и наш оборот себе на уме, представляющий собой по происхождению объединение местоименного и наречно-именного показателей внутреннего протекания мысли – речи: «Ну, что же, – сказал я себе на уме, – придется начать все сначала…» (К. А. Полевой – Н. А. Полевому, 14 февраля 1820 г.); «…он очень занят принцем Прусским, ездил с ним часа три по городу; Москва ему очень полюбилась. Воротились в пятом часу домой, и Волков, к досаде не самолюбия, не честолюбия, но желудка проголодавшегося, не был принцем удержан обедать и должен был идти в трактир. “Молчи же, принц, сказал себе на уме комендант, – я тебе за это заплачу”…» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 10 сентября 1820 г.); «Французы, наши наставники, приучили нас видеть в немцах одно смешное, а мы насчет сих последних охотно разделяли мнение их, по врожденной, так сказать, инстинктивной к ним ненависти. Тогда <… > в хорошем обществе кто бы осмелился быть защитником немецкой литературы, немецкого театра? <…> Пристрастные к собственности своей, немцы между тем молчали и себе на уме думали, что придет время, когда они поставят на своем…» (Ф. Ф. Вигель. Записки, III).

В первом из этих примеров представлено исходное состояние: себе на уме здесь – это свободное сочетание двух близких по значению показателей внутреннего протекания речи, каждый из которых может быть опущен без ущерба для целого. При этом форма себе, управляемая глаголом речи, выражает значение внутренней сферы речевого действия через указание на адресата речи, которым является сам говорящий.

Во втором высказывании исходное состояние, сохраняясь внешне без изменений, внутренне поколеблено и сдвинуто. Внутренняя речь обращена говорящим к самому себе как клятвенное обещание и в то же время адресована другому как обещание-угроза. Именно в такого рода контекстах и происходило, как можно предполагать, наполнение оборота себе на уме такими связанными с отрицательной оценкой смыслами, как недоброжелательность, хитрость, злоумышление и т. п. Форма возвратного местоимения себе, будучи знаком автоадресации, в то же время уже готова здесь к тому, чтобы освободиться от этого значения, став чистым показателем внутренней сферы речевого действия. Все сочетание поэтому как будто остается еще свободной связью двух его частей, однако опустить вторую из них уже нельзя. Прикрепленное к глаголу речи (сказал), это сочетание вполне готово от него оторваться. Ср. здесь возможность такой интерпретации, как «…сказал комендант, будучи себе на уме…». Сходная ситуация и в третьем примере.

Такому отрыву себе на уме от глаголов мысли-речи и превращению его в застывший фразеологический оборот с оценочно-характеризующим значением способствовали, как можно предполагать, несколько различных факторов. Среди них можно было бы отметить: 1) достаточно легко реализуемую возможность эллипсиса глаголов мысли-речи (ср.: «Стоит царский дворец на Неве-реке, / Перед ним лежит площадь белая, / А на ней стоит царь-гранитный столп. / <…> / На столпе том стоит ангел родственный. / Загляделся родной на старинный свой дом /И себе на уме: «Благодарствуй, брат! / Хорошо-высоко ты поставил меня / Наводнений, огня не терпеть мне здесь…”» (3. А. Волконская. Песнь Невская, 1837); 2) чрезвычайную перегруженность синонимического ряда местоименных показателей внутренней мысли-речи, а также 3) долгую конкурентную борьбу предлогов в и на с винительным и предложным падежами, завершившуюся во многих случаях вытеснением из языка оборотов с предлогом на (ср. на ту пору – в ту пору, принести на жертву – принести в жертву и т. п.) или их фразеологизованным разграничением, а также некоторые другие. Когда все эти факторы объединились, появился оборот себе на уме, который сегодня уже не помнит, на какой ветке он вырос.

Литература

БАС 1950 – Словарь современного русского литературного языка: В17 т. М.;Л.:ИАН, 1950–1965.

MAC 1981–1984 – Словарь русского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1981–1984.

НСРЯ 2000 – Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка: Толково-словообразовательный: В 2 т. М.: Русский язык, 2000.

СП 1956–1961 – Словарь языка Пушкина: В 4 т. М., 1956–1961.

Ож. 1975 – Ожегов С. И. Словарь русского языка. 11-е изд. М.: Русский язык, 1975.

Пеньковский 1983 – Пеньковский А. Б. Из наблюдений над развитием и становлением лексико-семантических норм в одном синонимическом ряду наречий // Норма в лексике и фразеологии / Отв. ред. Л. И. Скворцов, Б. С. Шварцкопф. М.: Наука, 1983.

Уш. 1935–1940 – Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д. Н.Ушакова. М., 1940.

ФС 1967 – Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М.: Советская энциклопедия, 1967.