Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая"

Рука не поднимается начать этот текст… Я тупо смотрю на экран компьютера – ну как написать такое «… с нами больше нет Сая».

Казалось, сколько будем мы – столько с нами будет и Фрумкин. И вот…

…К исходу 76-го нас познакомили в Еврейской федерации, или в чьем-то доме, да и какое это имеет значение сегодня! А имеет значение то, что мне сказали, представляя меня Саю, а его – мне: «Скажи ему спасибо, что ты уехал из СССР – это он и еще кучка бескорыстных правдоборцев, таких как он, начали борьбу за свободу выезда советских евреев из страны!» Хотя почему «бескорыстных», корысть у них была – наше освобождение, очень скоро поняли мы. Так и возник Южнокалифорнийский комитет в защиту советских евреев – а действовали такие комитеты по всем Штатам.

Тогда нас было сравнительно немного: ну, выпускали несколько тысяч семей в год – в 76-м, кажется, тысячи полторы это из нескольких сотен тысяч еврейских семей. Отпустили немногих уже подавших прошение, а больше оставалось – ожидавших времени, когда это станет не таким опасным, или подавших заявление и получивших «отказ» – этого слова мы тогда боялись больше всего, потому что знали, с чем оно связано. И стало ведь – не считать же опасным, получив разрешение, быть объявленным изменником родины или кем-нибудь еще похлеще, вроде «агента мирового сионизма».

Это уже потом Сай познакомил меня с конгрессменом Генри Джексоном, своим другом и соратником по борьбе за освобождение советских евреев, чьим именем названа поправка принятая Конгрессом США, связавшая условия торговли с Советским Союзом со свободой выезда из страны.

Я еще успел принять участие в факельных шествиях в центре Лос-Анджелеса, прошедших под лозунгами в защиту советских евреев. И помню, как мы с Саем звонили из офиса тогдашнего мэра Лос-Анджелеса Тома Бредли отказникам в СССР, передавая трубку хозяину кабинета – эти фотографии у меня сохраняются в числе самых дорогих и ценных…

А вскоре Сай свел нас и с Филом Блейзером, издателем всеамериканской газеты «Израиль сегодня» и продюсером теле – и радиопрограмм с тем же названием – и там, и там мне довелось вести передачи на русском языке для эмигрантов из Советского Союза, число которых непрерывно росло, и, в частности, дважды интервьюировать Генри Джексона.

Ведь и «Панорама» в большой степени возникла благодаря этому знакомству – сначала как приложение «Обозрение» к газете Фила, а потом и как самостоятельное издание. И с первых же ее выпусков многие читатели начинали читать газету со статей Сая Фрумкина – всегда актуальных, написанных живо, с юмором и основательным знанием темы. Даже и такой, как устроенный фашистами Холокост – с чем Сай знаком был не понаслышке, он сам прошел через концлагеря, чудом выжил, но потерял там близких родных.

Сай не только способствовал образованию из группы разрозненных семейств, – приехавших из России, Украины, Молдавии, Грузии, мало между собой знакомых, – сплоченной общины, с которой считаются американские властные структуры – Федеральные, Штатские и городские, общественные организации. И в этом тоже заслуга Сая, который перекинул для нас мостик к реалиям жизни этой великой страны, к ее людям.

Возвращаясь к началу, я поправляю сам себя – Сай остается с нами, в нашей памяти, в наших душах и в наших свершениях – и в тех, что уже есть, и в тех, что еще будут, а будут они обязательно! В них тоже будет содержаться крупица памяти о замечательном человеке, талантливом многими талантами, мужественном, обаятельном в личном общении, нашем Сае Фрумкине.

2009 г.

Кажется, совсем недавно мы обсуждали с ним его участие в проведении Американского фестиваля Окуджавы. В общем, и дата уже была условлена – март 2007-го.

Ровно года жизни ему не хватило. Толя, Толик, как называли его друзья… мог ли я подумать тогда, всего несколько недель назад, что мне придется написать сегодня – «не стало Анатолия Борисовича Штейнпресса».

Немного ему досталось жить в Америке. А ведь наша Калифорния такое место, – казалось бы, живи и живи! К этому он и готовился – с самых первых дней здесь, причем, к жизни активной. Он одним из первых включился и увлек за собой тех, кому дорога память Булата, в проводимый нашим Фондом сбор средств, позволивших закупить Российскому фонду Окуджавы самую современную звукозаписывающую аппаратуру.

Электронный сайт, открытый им, вряд ли был доходен, но не всё же можно измерить деньгами – куда дороже была Анатолию возможность собрать вокруг этого источника информации разрозненно живущих в Штатах почитателей и исполнителей бардовской песни, в общинное содружество – и он собрал их, чему свидетельством проведенные им бардовские сборы на подобие знаменитых российских «Грушевских». И оно продлится, и, может быть, даже в их названии сборов увековечится имя Анатолия Борисовича Штейнпресса.

Так он и жил, порой на грани самопожертвования: да и как он мог иначе, многие годы отдав сбережению уникального песенного жанра – там, в России, а теперь и здесь в Штатах.

В Анатолии замечательным образом сочетались качества, позволявшие «проверить гармонию арифметикой»

– безукоризненный вкус и замечательное компьютерное умение. Он оставил нам километры звукозаписей – многие из них уже легли, и еще лягут в основу коллекций, по-настоящему оценить которые сумеют наши дети и внуки… Мы же им цену знаем сегодня, как и те россияне, кому Толя помог встретиться с американским слушателем – не только их записями, но лично – а таких исполнителей десятки.

И поэтому сегодня горе семьи Анатолия Штейнпресса, наше, разделят многие и многие почитатели авторской песни и исполнители – и у нас в Штатах, и в России. Светлая ему память.

2006 г.

Часто что-то приходится последнее время подписываться под заметками с словами прощания – уходят друзья, уходят соратники… Грустно это.

«Вот фотография – ей без малого тридцать лет», – заметил я, передавая этот снимок в «Панораму». Когда-то он был опубликован в нашей газете (а других русскоязычных газет тогда в Лос-Анджелесе и не было) как иллюстрация к тексту беседы с Виктором Платоновичем Некрасовым.

Сергей Левин оказался в Америке, имея за плечами солидный стаж спортивного журналиста – его имя было хорошо знакомо любителям хоккея, футбола… Конечно, не сразу нашел он здесь применение своему опыту и своим талантам. Я хорошо помню, как он появился на пороге моей квартирки, именно там, а не в первом весьма скромном редакционном помещении на улице Фейрфакс.

Да и мало ли возникало в те годы новых предприятий на этой замечательной улице. Их создавали беженцы, оставившие СССР, как мы знали тогда, – навсегда. И стало быть, надо начинать жизнь сначала, с белого листа.

Вот и у Сергея случился поначалу удивительный изгиб судьбы – он оказался в Лас-Вегасе, обучился там на специальных курсах науке крупье. С этим он и приехал в Лос-Анджелес, не для него оказался тот мир азарта, мир игроков, алчущих немедленного богатства. Не эта жизнь занимала Сергея.

С его приходом в газету впервые появилась у нас рубрика «Спорт» – я знаю многих, кто и сегодня открывает газету именно со спортивной страницы. Начал её Сережа Левин четверть века назад. Но и не только спортивные обозрения подписывались его именем: многим читателям памятны живые репортажи о примечательных событиях, случавшихся в Калифорнии, а вскоре – и в Соединенных Штатах, в Европе: Сергей подолгу не засиживался на одном месте – его местом был весь мир. Так он и жил. И умер ведь не дома – а в Германии, Европа тоже была для него домом.

Там же на улице Фейрфакс, на первом этаже – прямо под нашим помещением – появилась вывеска «Русское радио» – да, да – он первым в Лос-Анджелесе договорился с американскими телеканалами о синхронном переводе их передач на русский язык. Так тоже происходило приобщение новых жителей Лос-Анджелеса, а потом и других городов, к реалиям американской жизни, к культуре страны.

Пришло время, и Сергей передал эстафету этого замечательного начинания, а сам – вернулся в большой спорт, но уже не в качестве журналиста, а импрессарио ведущих хоккейных игроков – он преуспел и в этой ипостаси. А вобщем-то, сегодня я и не вспомню, в чем он был неудачлив – наверное, потому, что им, за что бы он ни брался, всегда руководили энтузиазм и невероятная работоспособность. Таким он и останется в памяти друзей, коллег, всех кто пользуется и поныне трудами его первых американских свершений.

Светлая тебе память, Сережа Левин.

2007 г.

Теперь я знаю – не хотели друзья меня огорчать в этот день, когда мы собрались на традиционную встречу замечательного американского праздника. Они уже знали, что не стало Володи Сыркина, а я – нет, не знал. И только потом, спустя пару дней, когда пришла «Панорама», я обнаружил страницы с его фотографиями в траурных рамках и словами прощания родных и друзей: «… Ты не можешь уйти из нашей памяти…».

Володя ушел, мало сказать, безвременно – несправедливо рано. Несправедливо не только по отношению к нему самому, к его близким – но ко всей русско-американской общине. И стало быть к стране, страницы истории которой он наполнял своим творчеством, своим искусстовом фотографа, оператора.

Это благодаря Владимиру Сыркину сохранятся для будущих поколений бесценные кадры и целые сцены из нашей недавней жизни. Не обязательно это семейные торжества, но, конечно же, и они тоже: это и встречи с руководителями страны и штата, выдающимися российскими гостями нашего города – писателями, актерами, военачальниками. И эти работы тоже не уйдут из нашей памяти.

Большая, очень большая часть фото– и видеоархива, хранящегося в «Панораме», в Американском культурном фонде Булата Окуджавы принадлежит – так и напрашивается слово «перу» – Володи Сыркина. А можно сказать и его «кисти», потому что он, действительно, был и художником своего дела, и летописцем.

И теперь мне очень хочется надеяться, что недалеко время, когда в будущем Калифорнийском музее эмиграции будет раздел, целиком составленный из работ Сыркина. А пока нет такого музея, хорошо бы силами энузиастов и друзей Володи подготовить такую экспозицию, хотя бы и временную, в рамках нашего города.

2006 г.

Эпилог

«…И спираль отходящего тысячелетия последним своим витком, походя, увлекла героев моих заметок в калейдоскоп событий, казалось бы, совершенно невозможных…»

…Севела – снимает в Союзе фильмы…

Авторханова! Печатает! «Огонек»!..

А вот Лимонов. Прижившись в Париже, стал модным автором. Летом 90-го подписал он договор с Ю. Семеновым через прибывшего в Париж Плешкова на издание своих книг в России. На другой день Саша Плешков умер, там же, в Париже – неожиданно и неизвестно от чего. Лимонов же в советских газетах печатается… Ну и что?

Год еще назад предположившего, что Максимов с «Континентом» окажутся в Москве, назвали бы провокатором…»

Этими абзацами завершал я, в уже таком далеком 1991-м году, второй том Антологии «Беседы», – сохраняю их и в нынешнем издании как отчасти неустаревшие, связанные с его фигурантами. Если бы неустаревшие…

Хорошо бы тем и закончить, только не получается. После первой газетной публикации заметок, в него вошедших, спустя каких-то 5 лет, к выходу 3-го тома «Бесед» уже следовало их дописывать, скорее, – к сожалению. А теперь – снова… И чему удивляться? – ведь почти три десятка лет собирались эти тексты, сегодня не всегда возможно и даты их появления припомнить!

Но – по порядку. Сначала – из тома 3-го, года издания уже 2000-го:

«Кончаловский оставил дом в Лос-Анджелесе: дым отчества, но и возможность снимать фильмы, поманили его в Россию. Это – хорошо. Признаюсь: сцены из его «Дома дураков» не уходят из памяти и теперь, спустя вот уже лет пять, как я был на его премьере.

Лимонов, забросив за спину автомат Калашникова, строчил нам в «Панораму» репортажи откуда-то с передовой в Боснии, корчащейся в судорогах братоубийственной войны. Теперь он из подвальной штаб-квартиры, пожалованной его партии городскими властями (уже бывшими), морочит газетчикам головы. Лимонов теперь – лидер.

Партия его называется «национал-большевистской» – и газетчики, соответственно, стращают читателя: еще бы – за Лимоновым уже не одна и даже не десять тысяч новообращенных, – тех ребят, кто еще недавно не знал, к какому берегу в нынешней, далеко не однозначной, политической жизни России прибиться…» – остальное дописываю сегодня.

Прибились – да так, и в таком числе, что теперь их вождь Лимонов заявил президентские амбиции, конечно же, понимая, что не быть ему в Кремле в обозримом будущем, если вообще такое может быть. Но и всё же…

Да и Господь с ним… Я ведь, и правда, сохраняю к нему самые добрые чувства и даже, могу сказать искренне, – дружеские, и потому не безразлична мне его судьба, при всем при том.

Шемякин. Продолжая главу, ему посвященную, добавлю – на площадях родного города, из которого он был изгнан вот уже три с лишним десятилетия назад, художник устанавливает свои монументы – в Петропавловской крепости стоит теперь его Петр Первый, в Мариинском театре ставится его «Щелкунчик». Он успел подружиться с новым российским руководством, но и раздружиться – многократные предложения восстановить ему российское гражданство Шемякин не принял.

Его имение в Клавераке, рассказывал я выше, занимающее территорию размера внушительного, заставлено новыми работами – они и под открытым небом: в мастерских рядом с новыми картинами скульптуры просто не помещаются. Это даже и при том, что востребованность Шемякина, как художника, нисколько не уменьшилась за эти годы и даже напротив. Не случайно ведь текст нашей с ним беседы при публикации я назвал выдержкой оттуда, словами художника – «Работа продолжается».

Особое место в ней, его работе, занял проект «Дети – жертвы пороков взрослых» – а там такие подтемы: наркотики… пьянство… садизм и жестокость… детский труд… нищета… но и просто безразличие к детям.

И этот проект иллюстрируется статистикой – ужасающей! Теперь эта композиция в Москве на Болотной площади – той самой, что стала символом противления россиян нарождающейся в стране диктатуре. Преклоняюсь, Миша, – помогай тебе Господь. А «Петербургские карнавалы» тобою присланные мне к юбилейной дате составили, может быть, самую значимую для меня часть домашней галереи – они всегда со мной.

Саша Соколов. Пожил в России, вернулся в Канаду, счастливо женат многие годы, о чем я узнал совсем недавно – нашли мы друг друга и условились больше не теряться в пространстве и отпущенном нам времени. Вот и жду теперь его в гости в Калифорнию – обещал он под честным словом объявиться в самом недалеком будущем. А пока прислал новый сборничек – небольшой, страниц на полтораста, но и всё же… – с трогательной надписью. Так и надписал его: «…надеюсь, что скоро увидимся».

Леночка Коренева работает в московском театре, снимается в сериалах и в Штаты, кажется, возвращаться не спешит – вот мы и видимся с ней теперь там, в каждый мой приезд в Москву.

Жизнь – продолжается…

Возвращаясь к текстам, увидевшим свет в разные годы и в разных изданиях, я с сожалением пропускаю в этом сборнике многие из них. С сожалением, потому что за ними остались люди, ставшие мне близкими по разным причинам и в разных коллизиях, которые мы проживали вместе. Скорее всего, кто-то из них будет забыт, не став достоянием истории, уже уходят их имена из памяти людской – но не из моей.

Но вот – Людмила Фостер: «…Её голос был знаком всем нам, кто, пытаясь преодолеть помехи, создаваемые мощными «глушилками», подстраивал свой «ВЭФ» или «Спидолу» на волну «Голоса Америки»», – писал я в 81-м, рассказывая о встрече с ней в Вашингтоне. Это был один из самых первых выпусков «Панорамы»… Мы говорили с ней о переменах в тоне программ станции – они становились всё более толерантны к советским властям: «Да, мы – правительственная станция, такова была правительственная линия – «детант», детище Киссинджера».

Мы говорили о праве эмигрантов из СССР выбирать самим страну, где они хотели бы жить, по «Голосу» же нередко звучали призывы ехать им только в Израиль, в том числе и тех, кто сам в недавнем прошлом оставил Советский Союз. Время рассудило по-своему: Израиль обогатился сотнями тысяч бывших советских граждан, но и Штаты становились новой родиной для нас.

Симон Визенталь… сегодня даже не верится, говорю я себе, что в числе твоих собеседников был и легендарный «Охотник за нацистами» – двухчасовая беседа с ним сохранилась для будущих исследователей и историков ушедшего века в подшивках «Панорамы» 80-х годов.

А вот – Брюс Хершензон, популярнейший телекомментатор, чья колонка в переводе неизменно украшала страницу «Панорамы» – мне признавались читатели, что, получив газету, открывают её именно с этой страницы. Тогда, в 83-м, он говорил: конец системы неизбежен – идеи польской «Солидарности» проникнут через Восточную Европу в Россию. Мы слушали, конечно же, не веря, но и не пытаясь возразить, – как слушали бы рассказ из жизни марсианской колонии землян, действие которого будет разворачиваться через полтыщи лет… А спустя совсем короткое время в мире все пошло словно по его сценарию.

Или вот – федеральный прокурор по Калифорнии Ричард Боннер – содержание нашей беседы с ним в 1986-м году заняло две полосы в «Панораме»: это его сотрудники занимались делом обвиненных в шпионаже эмигрантов из Киева, четы Огородниковых – они сумели завербовать специального агента ФБР Миллера – такой «подвиг» зафиксирован как уникальный во всей истории этого агентства.

Сейчас о нём знают разве что библиографы, работающие с газетными подшивками тех лет, а помнят только наши эмигранты тех лет. Но и сами Огородниковы, надо думать, отбывшие в Штатах назначенные судом сроки заключения и депортированные в родные места, не забыли. Случилось и мне свидетельствовать в тех заседаниях, о чем я рассказывал в документальной повести «Беглый Рачихин», – он, Рачихин, приятельствовал с ними, не обязательно зная об их усилиях услужить «дипломатам» в штатском из советского консульства в Сан-Франциско, хотя, кто теперь скажет, знал ли…

А еще – замечательный гость нашей редакции раввин Меир Кахане, основатель «Лиги защиты евреев»: в «Правде» безымянные «обозреватели» его иначе не называли как «бесноватый раввин», «сионистский фанатик» и «фашист». В публикации текст нашей с ним беседы я назвал «Неистовый Кахане»: «неистовый», потому что это его лозунг «Отпусти народ мой» собирал людные демонстрации перед театрами, где выступали советские артисты. И у дверей советского посольства в Вашингтоне – там бывала стрельба по окнам. А возле здания ООН и у дверей нью-йоркского представительства «Аэрофлота» взрывались бомбы.

И ведь стали выпускать! Конечно, не только потому, но и потому тоже… Он же призывал и требовал изгонять из Израиля «нелояльных арабов»… Трудно сказать, кто его больше ненавидел – гэбешники или ФБР. В предисловии к публикации нашей беседы я писал: «Где-то в диверсионной школе КГБ или в лагере палестинских террористов для него лелеют убийцу…». Не люблю быть провидцем, но это случилось – его застрелил средь бела дня на улице Нью-Йорка палестинский араб.

Не вместился в этот сборник и текст, носивший заголовок «Самый печальный фильм Стивена Спилберга» – о том, как создавалась картина «Список Шиндлера».

Нет здесь и беседы нашей с художником Львом Морозом, моим предшественником на самой первой «американской» работе, её пересказ занимал в «Панораме» два полных разворота, копии этих страниц я сохраняю – придет и им время.

Оказались неумышленно «за бортом» и записи наших разговоров с замечательным актером и моим добрым товарищем – вот уже сколько лет – Олегом Видовым. Главу «Жители волшебного мира» без них не могу я считать завершенной, вот и берегу их тексты к публикации – придет день, выйдут и они…

Или вот – период, когда содержание моих еженедельных выступлений на американо-русском телевидении публиковалось в своей колонке «Панорамы» (было тогда в Америке такое – не «русско-американское», но именно «американское» телевидение – с десятиминуткой на русском языке: там у меня была своя передача). Темы были разные – на злобу дня: о реформе программы «велфера», о несправедливости правительственной программы «предпочтений» при поступлении в вузы негров, о смене и о «не смене» президентов – у нас в Штатах, и там. Разное было…

Но и Федосеев, Анатолий Павлович. «Замечаете? – спросил бы я его сегодня, – догадки и прогнозы ваши сбывались почти с математической точностью – одно за другим. Даже про самолет сознались: знали – сбивали пассажирский… Только не стало уже и вас».

Кашпировский – успешно завершив выступления в Штатах, «подарил» по финансовой своей неопытности немалые заработанные годами гонорары нью-йоркским жуликам, – о чем рассказывал мне, сам удивляясь. Выдержал Анатолий Михайлович и кампанию, развернутую в российской прессе с «разоблачениями» его методов врачевания. Сейчас успешен по-прежнему и даже собирается провести сеанс чудесных исцелений болящих и страждущих из космоса.

Гарик Каспаров. Повторно утвердившись в качестве чемпиона мира (впрочем, собственно, неожиданного мало), он стал еще и одним из ведущих лидеров демократических сил России. Рассказывают легенды – о том, как, наняв самолет, вывозил он на нем из Баку, вспыхнувшего пожаром смертельной вражды, армянские семьи. А сейчас недолгий, спровоцированный арест – такой Каспаров… Но и такое время.

Книги – вышли и разошлись… Кому-то досталось прочесть – и потом, в лучшем случае, книга «пошла по рукам» друзей, знакомых, или же оказалась на полке, куда не каждый день заглядываешь. Это – если не забыли вернуть… В худшем – оказалась она в коробке в чулане, а коробка постепенно пустела, освобождая место новым, которые скоро тоже станут обузой. И всё – жизнь книги кончилась.

Немногие книги остаются в библиотеках. Но ведь они были! – и ими зачитывались, передавая из рук в руки. Несправедливо это – с таким ощущением писались заметки в газеты о прочитанном. Пусть о них память сохраняется хоть таким образом.

И теперь – о печальном. Приведу здесь только тех, кого я мог бы назвать соавторами первых трёх глав и чьи имена не упомянуты в 4-й главе этой книги.

Ушли за эти годы из жизни мои собеседники:

Семенов Юлиан – Юлик, как называли его друзья…

Виктор Платонович Некрасов – ну, не получается назвать его без отчества, как других, в этом скорбном ряду.

Аксенов Василий – ушел и ты следом за ними, прервав свою писательскую биографию, составившую золотой фонд современной российской прозы – как несправедливы все эти кончины, оборвавшие на полпути жизни её творцов!

Не стало Эфраима Севелы, непоседы и неисчерпаемого рассказчика – его я успел навестить в Москве дважды и в последний раз – совсем незадолго до кончины, что было уже и тогда очевидно…

Нет и Миши Козакова – кому-то теперь досталась «дов-латовская» трубка, подаренная ему мной когда-то?..

И нет Риммы Казаковой – «… далёкому и бесконечно близкому», – написала она на титульной страничке только что вышедшего тогда сборника новых стихов в 2006 г. А теперь – кто измерит расстояние, нас разделившее?

И ничего больше не запишет в продолжение своих замечательных мемуаров Люда Кафанова…

То же – и Валентин Бережков, многое еще он мог бы рассказать из страниц истории, отчасти сокрытых и по сей день для наших современников… Не успел.

И до сих пор стоит у меня перед глазами мёртвый Малый зал Центрального Дома литератора – а ведь у Георгия Арбатова это его выступление оказалось последним, как и книга, которую представлял пустующим рядам стульев секретарь Союза писателей Валентин Черниченко, – так ведь и его уже нет.

Саша Ткаченко – поэт, журналист, правозащитник расследовавший преступные деяния лиц нередко очень высокопоставленных. Крепыш, футболист – не дожил до 60. Странная кончина, внезапная и необъяснимая.

Кунин… – остались в прошлом наши путешествия, рассказы Володи: заслушавшись его, легко было представить себе, будто вот и ты соучаствуешь в эпизодах его удивительной биографии. А сколько рассказанного Куниным не вместилось в главу ему здесь посвященную! Но его голос, магнитофонные записи у меня хранятся вместе со множеством наших фотографий – они сняты здесь, у меня дома, на улицах Лос-Анджелеса, в путешествиях по Европе…

Бегишев Валера, журналист-международник ведущих советских изданий – «Экономической газеты» и «Социндустрии» с начала 60-х годов, когда мы с ним подружились. Были у него и годы работы за рубежом, корреспондентом журнала «Новое время», – из редакции он был изгнан со скандалом по доносу немецкого гида: в частном, как Валере казалось, разговоре он нелицеприятно отозвался о «родной» советской власти.

Зато стал он волен сотрудничать с иностранными изданиями – с нашей, американской «Панорамой», прежде всего, на протяжении последующих двадцати лет. Четыре с половиной десятка насчиталось нашей с ним дружбе – и пяти уже не бывать… – имя Валеры я дописываю здесь на скорбной странице сборника в день передачи книги в издательство…

Это – только последние несколько лет.

Вот таким мортирологом приходится завершить послесловие. В памяти и в этих заметках люди, чьих имен не оказалось в предшествующей главе, – они всегда остаются со мной. Это они, – с кем случалось нам беседовать подолгу и неоднократно, – теперь стали фигурантами, может быть, самой дорогой мне части этой книги… Хотел бы добавить – и самой значимой, но об этом судить читателю.

Альбомы с фотографиями, часть которых соседствует с текстами этих сборников, их лучше и не открывать – зажмуриться хочется.

А жизнь продолжается…

В третьей книге собрана авторская проза, опубликованная в разные годы, в разных изданиях и разными редакциями. Упомянутая выше документальная повесть «Беглый Рачихин» соседствует там с вымышленными историями – плодом неудержной и местами рискованной фантазии главного действующего лица ряда глав Доктора Гора, который и сам придуман автором, сокрывшимся за тенью этого фантазера.

К сборнику, завершающему трикнижие «Между прошлым и будущим», отсылает оглавление, приведенное здесь на последних страницах этого тома.