Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая"

В последние годы мы с Гладилиным чаще видимся в Москве. Хотя случилась однажды совершенно замечательная встреча – в Париже.

Я летел из Берлина домой, в Лос-Анджелес, почему-то казался рейс «Эйр Франс» самым подходящим, хоть и с пересадкой в Париже. Но так только казалось – поначалу. И совсем иное – когда из-за нелетной погоды в Париж самолет прибыл часа на два позже, и когда самолет Париж – Лос-Анджелес со счастливчиками на борту уже пролетал где-то над Атлантикой.

Утро в Париже, наверное, прекрасно, если ты не на скамье в зале ожидания «Орли» – аэропорт от города совсем не близко. А ожидание по плану продлится часов десять, до следующего рейса в Лос-Анджелес… «Не тревожьтесь, – успокаивали нас служащие аэропорта, – ваш багаж сохранен, он на складе, получите его дома». Ну, ладно – а что сейчас? Читать весь день газеты? Это в Париже-то!

Листаю свою телефонную книжицу: с кем бы из парижан поделиться? – такая, мол, проблема… Ага, вот телефон Гладилина – звоню.

– Ты где? – слышу в трубке.

– Да вот, застрял, понимаешь…

– Через час встречу тебя внизу – будь у выхода.

И встретил, и мы поехали, и это была совершенно замечательная поездка! Может, это ради нее погода задержала наш рейс, подыграв мне, думаю теперь я. Потому что именно в этот день парижане, вся Франция отмечали праздник молодого божоле: на украшенные флагами улицы выкатывали бочки с замечательным, едва созревшим вином, вытаскивали из них пробки, что было дальше – понятно.

Французы отмечали этот день так, будто с ними праздновал весь мир. Вот и мы с Гладилиным обошли не один подвальчик в старых, правильнее сказать, «старинных», районах города. Бедный Анатолий Тихонович – он-то был за рулем, ему было нельзя. Ну только так, совсем чуть-чуть, чтобы не было совсем уж обидно. Остается надеяться, что он, проводив меня обратно в аэропорт к исходу дня, причем к моему рейсу мы едва не опоздали, поддержал галльскую традицию, конечно, из сугубо патриотических соображений. А я с тех пор каждый ноябрь проверяю наши магазины – не пришло ли из Франции молодое божоле? А «молодым» оно может быть всего-то несколько недель.

Но вернусь к нашим встречам. В Москве? Отчего – нет? Если там родные, если там есть ЦДЛ, если там магазинов, торгующих книгами, наверное, больше, чем в любой другой столице… Другое дело – какими книгами. Да разными, часто и просто замечательными, а больше всё же переводной мурой, хотя и своей хватает. Ежегодные книжные ярмарки в Доме художников, почему-то названные на американский манер «нон-фикшн», удивительны по обилию издательских стендов.

Туда меня однажды зимой привел Гладилин. Пока мы дошли до здания от оставленной на стоянке машины, уши Гладилина успели сначала покраснеть, а потом, почти сразу начали белеть. Как он в лютый мороз оказался в Москве без ушанки, он и сам почему-то не знал: я едва его уговорил закутать голову моим шерстяным шарфом, так что в тот раз писательские уши оказались спасены. За «потом» – не ручаюсь. Я через день улетал, Гладилин оставался в Москве по издательским делам – там его снова обильно печатают.

А в другой приезд в Доме литератора была презентация (о, это модное, если не самое модное слово в России – ПРЕЗЕНТАЦИЯ!) его новой книги, только что изданной московским издательством. Правильнее всё же сказать – творческий вечер писателя Анатолия Тихоновича Гладилина.

Всё же, для большинства пришедших и выступивших – Толи, – они пришли и говорили хорошие слова, вспоминали что-то, часто только им известное и памятное…

Нашлось и у меня что сказать и, кажется, удалось попасть «в струю» – язык у меня легко развязался: так случилось, что в ЦДЛ я прибыл сразу после встречи с Лимоновым. Мы помянули с Эдом Наташу Медведеву, так я его теперь называю – 60 лет всё же, не Эдиком же звать по старинке, – он очень трогательно описал в недавно изданной книге на нескольких страницах историю его знакомства с Наташей – произошедшего в самом начале 80-х при моём активном посредничестве и участии.

В общем, было у меня основание соответствовать тону, заданному выступившими до меня, и я, получив слово, с трибунки вспомнил эпизод, происшедший со мной однажды после вечера с Гладилиным, проведенного у Аксеновых, – они тогда некоторое время снимали квартиру в Лос-Анджелесе. Приехал я туда поздно, задержала служба, еды на столе не оставалось, только толпились в небольшой гостинной гости, в числе которых помню Кончаловского с Ширли МакЛейн.

Открытая спина актрисы оказалась обильно покрыта крупными веснушками, наудивлявшись им, я просочился на кухню в надежде обнаружить там что-нибудь из остатков, что могло бы послужить закуской. А закусить очень было надо – всё же мы с Гладилиным, оставшись за столом вдвоем, за разговорами «усидели» значительную часть пузатой «Смирновской».

«Обожди! – сказала Майя, – я тебе сделаю чай». И бухнула в небольшой чайник полную пачку чая; стакан этого глубокого черного цвета напитка (чифиря) – как только я не взорвался? – хоть и приглушил аппетит, но вскоре же сослужил мне куда более важную службу. Вот эту историю я и вспоминал на творческом вечере моего доброго друга Гладилина.

В первом часу ночи я пытался выбраться из лабиринта незнакомых мне улочек к фривею, чтобы по нему докатить до дома – там-то уж дорогу я знал. Но где он, этот фривей, пытался я сообразить, меняя ряды: левый – на правый, правый – на левый, и наверное, всё же выбрался, если бы не… Стоп, тут я должен перевести дыхание: слепящий луч, направленный мне в спину и отраженный от зеркала, предлагал мне немедленно остановиться: полиция.

Так – сейчас проверят «на трезвость». Не чувствовал я себя сильно выпившим, только какая проверка не выявит принятую дозу, а значит – ночевать в полиции и, наверное, прощай водительские права.

И вот тут случилось чудо. Конечно же, сначала проверка «на запах», вопрос – сколько выпил, пройти вперед-назад, пальцем до носа, счет от единицы к десяти и наоборот… – Спасибо тебе, Майя, за тот чифирь! – я и сейчас говорю: выдержал все проверки, даже высокие, модные тогда, каблуки не помешали.

– А всё же, сколько вы выпили? От вас пахнет, я должен вас задержать и отвезти в отделение на проверку количества алкоголя в крови, – огромного роста негр-полицейский продолжал испытующе смотреть мне в глаза. Или он только казался мне огромным?

– Да чуть-чуть, рюмку одну, «уан шот»…

– Вы что, не знаете, что за рулём не пьют?

– Офицер, ну пришлось, ну не мог не выпить, друг приехал из Франции, мы столько лет не виделись!..

– Какой ещё друг?

– Как какой – Гладилин! – уже в полном отчаянии, с нивесть откуда взявшимся пафосом, я подтвердил: Гладилин!

– Гла-ди-лин? – переспросил полицейский.

– Да, Гладилин!

– О, Гла-ди-лин… – с уважением повторил за мной полицейский. Не знаю, с чем у него ассоциировалась фамилия писателя. – Гла-ди-лин, – и он протянул мне права. – Смотрите, езжайте осторожно.

– Конечно, офицер, спасибо! – и уж совсем наглея, возвращая карточку водительских прав в бумажник, я почему-то решил спросить:, – а вообще, почему вы меня остановили?

Полицейский обернулся:

– А почему вы ехали вот так? – и он показал руками, как я, плутая, вилял, переходя из ряда в ряд. – Езжайте осторожно! – повторил он. Его машина отъехала, и почти сразу он включил сирену, догоняя очередного нарушителя, а я положил руки на руль и так просидел минут пять, а может, все пятнадцать, не решаясь тронуться с места…

Вот так имя писателя Гладилина магическим образом уберегло меня от крупных неприятностей в личной жизни и, соответственно, на работе, о чем я с удовольствием вспомнил вслух на его творческой встрече в Центральном Доме Литератора. Да.

Ноябрь 2008 г.

Выступала гостья из Швейцарии. Романсы – старинные и современные, песни известных бардов, на слова Ахматовой, Есенина, на свои…Небольшой зал вместил десятка четыре любителей бардовской песни. Кто-то с энтузиазмом аплодировал, кто-то ушел со второго отделения – правда, таких было немного, обычное дело, ничего обидного.

И вдруг она объявляет: «…а это – на слова замечательного поэта Льва Халифа – «Черепаха». Честно, я чуть не подпрыгнул, услышав имя доброго друга, когда-то популярного писателя, чьи стихи во время оно «открыл» для литературы Назым Хикмет.

В перерыве непременно спрошу – где, как нашла его стихи? Лев вот уже четверть века, как вдвоем с сыном оставил страну, живет тихо, на самой окраинной части большого Нью-Йорка, печатается мало, понемногу забываются его стихи. Но – не проза, об этом чуть ниже.

В перерыве исполнительницу обступили слушатели, перебивать их я не стал, да и после концерта её я не дождался, только спросил у сопровождавшей её особы, пока та принимала у билетёров выручку – как связаться с исполнительницей.

Заполучив номер её нью-йоркского телефона, куда она вылетала на следующее утро, я передал его Халифу, доставив ему несколько приятных минут, рассказом о переложении его стихов на музыку. Только и он не сумел связаться с исполнительницей.

А ведь как кстати пришлось это – ведь ему 29 ноября исполняется 90 – вот и получился нежданный подарок. Хотя, спрашиваю я себя сейчас – почему «нежданный»?

Талант писателя Халифа всегда достоин доброго упоминания, и это не только моё мнение. В своё время «Панорама» неоднократно публиковала его стихи, не говоря уже о главах из немало нашумевшего «ЦДЛ» – о чём стоит рассказать подробнее.

Здесь уместно вспомнить эпизод, приведенный в книге 1-й, и потому позволю себе вкраце его изложить. В 1979 году мой бывший коллега и начальник по работе в «Патенте» Михаил Каган каким-то образом сумел вывезти в эмиграцию чемодан с рукописями – их достало бы на годовой план солидной издательской фирмы. К тому времени только-только становилось на ноги издательство «Альманах»: у нас вышло несколько книг и брошюр, уже готовилось издание первой в Лос-Анджелесе газеты на русском языке, ставшей потом «Панорамой».

Обо всем это Каган знал и надеялся, что привезенный им чемодан содержит нечто, что позволит нам с ним выйти на широкий читательский рынок, возможно даже и американский. Вот с этим чемоданом в багажнике старинного «драндулета» и с женой Таисией и маленькой злобной собачкой по кличке Буся в кабине, он и перебрался к нам из Нью-Йорка…

Ооочень я его огорчил, разобравшись с эти чемоданом, выловив оттуда одну-единственную рукопись, достойную быть здесь изданной – зато какую!.. Это был «ЦДЛ» Халифа. Пересказывать его содержание – не хватит рамок этих заметок, да и невозможно передать своими словами образность, самобытность стиля, в котором выдержана вся книга, от первой до последней её страницы.

В лёгкой книге, полной юмора и насыщенной историями, в большинстве своем негласными, из закулисной жизни «Центрального Дома Литератора» и вокруг него, было нечто, побудившее меня наскрести из скудной казны «Альманаха» какое-то количество долларов, обойдя другие нужды, порой неотложные, вскоре же издать «ЦДЛ». Тираж был скромный – всего, кажется, книг 500, из которых половина была передана Халифу в качестве авторского вознаграждения, и оставшиеся разошлись по университетским библиотекам, едва возместив расходы по выпуску книги.

И еще мне сегодня вспоминается эпизод из телевизионного фильма «Русские пришли» (как парафраз знаменитого американского фильма 60-х годов «Русские идут»). Так вот, Офра Бикел (по-моему, так звали журналистку, вскоре трагически погибшую в автоаварии) интервьюировала недавних эмигрантов из СССР: как им живется в Америке – с этим вопросом она обратилась и к Халифу. «Там меня, хотя бы в КГБ читали (что правда – неоднократно его вызывали в «Контору Глубокого Бурения», как шутили в диссидентских кругах) – а здесь нет у меня читателей!»

Правда, в начале 90-х, уже спустя несколько лет, в продолжении фильма, на вопрос «Не хотите ли вернуться в Россию, там ведь теперь нет КГБ?» – «Нет, не хочу!» «Почему же?» «Да потому, что я там уже жил!» – и снова не могу упустить и такой эпизод из книги 1-й. Лучше ведь не скажешь…

А читатель у него там снова – и в солидном числе: как-то в московском книжном магазине я обнаружил его «ЦДЛ», изданный многотысячным тиражом.

Так что, и правда, нет сегодня резона Льву Халифу менять своё место жительства: свое 80-летие он отмечает будучи гражданином замечательной страны Соединенные Штаты Америки и жителем замечательного города Нью-Йорка.

– Лёва, – многая лета! Будь здоров и благополучен еще много лет на радость нам, твоим друзьям. Но и твоим читателям – настоящим и будущим. Продолжай писать!

29 ноября 2010 г.

Бывает, авторы сетуют: найти заголовок к будущему тексту так непросто! А сейчас начало пришло сразу, оно и подсказало мне название.

Потому что – Кунин.

Итак. Лет десять тому назад в «Панораме» публиковались мои заметки «Семь жизней Владимира Кунина», основой которых стала наша беседа с… – здесь уместно упомянуть по крайней мере две ипостаси Кунина из тогдашних семи, (а теперь, их, пожалуй, больше) —… с писателем, со сценаристом.

Тогда мы только-только познакомились (лично, очно – я имею в виду), чему способствовал его приезд в Калифорнию. С той поры мы видимся довольно регулярно – здесь, в Штатах, в Европе, и успели по-человечески сблизиться – вот даже недавно и отпуск провели вместе. Так что я могу говорить сегодня и о восьмой его ипостаси: о Кунине – Человеке.

Тех же, кто успел забыть (или вовсе не был с ним знаком) упомянутый выше текст, посвященный Кунину, могу отослать к одному из сборников антологии «Беседы». Названием того сборника стала строка из помещенного в нём пересказа беседы с Булатом Шалвовичем Окуджавой – «Для чего ты здесь…». Что в данном случае оказалось очень кстати, потому что Кунин уж точно знает, для чего он Здесь.

В эти дни мы ждали Володю и Ирину Куниных в Лос-Анджелесе: из наших телефонных переговоров следовало, и мы все сошлись на том, что отмечать юбилейную дату Кунин будет с нами. Все – это их друзья, число которых с каждым приездом Куниных в Штаты приумножалось, уж не знаю в какой пропорции – в арифметической, в геометрической – какая из них солиднее?

Так вот, в той самой, которая больше… А может, в географической, – наверное, теперь есть и такая, и открытие ее непосредственно связано с приездами Куниных. Потому что там, где есть Кунин, образуется круг людей, кому импонирует сочетание качеств, которыми он щедро наделен: чувство достоинства, безусловная честность, неприятие любого проявления людской непорядочности, – и тогда можно стать резким, можно одним словом отшить, как это умеет Кунин. Юмор его может быть беспощаден, но и добр – по отношению к друзьям. А при случае, можно его и на себя обратить – на такое способен только обладающий незаурядным умом. И он – способен.

Потому что – Кунин.

Люди до того были мало знакомы или вовсе не были знакомы, но вот – появляется Кунин, и у них, живущих, может быть, в разных концах страны, появляется лестное основание причислить себя к друзьям Кунина. И тогда возникают новые знакомства, новые связи, крепнут воскресшие старые: киношники – коллеги, литераторы, живущие Здесь и Там, вдруг, спустя годы, находят друг друга.

Потому что – Кунин.

«Интердевочку» я увидел, когда она уже обошла все экраны СССР и не только, была многократно транслирована телеканалами, и вот, наконец, я прочел имя сценариста в титрах. Из всех фильмов, сценарии к которым написаны Владимиром Куниным, я смотрел немногие: среди них «Хроника пикирующего бомбардировщика», «Ребро Адама», «Разрешаю взлет», «Трое на шоссе»… а сколько их еще не смотрел! – почти все они, числом больше двадцати, вышли в годы, когда меня отделили от российских экранов многие тысячи миль. Это – многие годы, даже – десятилетия.

Что ж поделаешь, и это – отрыв от культуры, в которой мы выросли, – тоже цена, мы ее готовы были платить. И мы ее платили, покидая страну рождения, как нам тогда было известно – навсегда. Но именно после того, первого увиденного мной кунинского фильма, я стал охотиться за видеокассетами, пытаясь наверстать упущенное, и каждый раз убеждался в не новой истине – настоящее искусство не стареет: прошла война, и вот уже столько лет, как не существует СССР, а фильмы замечательного художника смотрятся, как будто отсняты они только вчера.

С книгами – всё проще: и тогда, когда советские границы были на замке, а мы жили «защищенные» ими от «тлетворного влияния», находили мы способы добыть и «самиздат», и «тамиздат». Ну, а сейчас-то, что и говорить: было бы время прочесть всё стоящее, только успевай! Я – не успеваю, даже и теперь, когда нет нужды ежедневно ходить на службу. И всё равно не успеваю.

Еще и потому что – Кунин.

Кажется, благодаря Кунину-писателю я могу предложить неологизм – «вездеиздат». Мне известны споры российских издательств за право издания и переиздания его книг, – той же «Интердевочки» (сейчас она напечатана в 20 странах), многотомного «Кыш» – приключений хитроумного кота Мартына, забавы которого не обязательно кошачьего свойства, хотя, в известном смысле, и кошачьего тоже.

Однажды на ночь досталась мне книжка с названием мало мне что тогда говорящим – «Русские на Мариенплац». Знал бы на что иду, а вернее, «на что ложусь», пристроившись на подушках поудобнее и ближе к неяркой прикроватной лампе. Какой тут сон, когда впору через каждую страницу звонить кому-нибудь из близких, чтобы немедленно процитировать абзац-другой из «Русских…», и похохотать вместе. Я в ту ночь спал совсем немного.

Потому что – Кунин.

Кунин-писатель не принадлежит одному жанру. На смену проблемной «Интердевочке» приходит легкомысленно-авантюрный «Кыся-Мартын», перебирающийся из тома в том, из Германии – в Россию, из России – в Штаты, самолетом, пароходом, автомобилем. Кот уже мог бы и устать, но фантазия автора не дает ему уйти на нормальный кошачий покой, и, надо надеяться, еще долго не даст.

Еще тогда, в нашей первой подробной беседе, Кунин признавался, что к реализму охладел: «Хочется писать сказки – мне это интересно…» Так возникли и «Кыся», и «Русские…», и «Иванов и Рабинович»…

А вот уж совершенно необычный, в чем автор и сам признается, для Кунина жанр – «Мика и Альфред». Это экскурс в мир ирреальный, метафизический, но он, этот мир, волей автора, не просто существует и живет по своим законам, но и навязывает их вполне реальным героям: и вот границы между этими мирами оказываются размыты, и герой уже не знает, к какому из них он принадлежит. Удивительная книга! Но язык ее остается прежним – сочным, ярким. И полифоничность фабулы – та же.

Потому что – Кунин.

Очень огорчительно для нас оказалось известие, что свой юбилей Кунин будет встречать не с нами, как мы уславливались еще совсем недавно. Писатель только что вернулся в Мюнхен – по месту нынешней «прописки», где ему нормально живется и хорошо работается – вернулся из Санкт-Петербурга, города, где он прожил много лет, где его талант киносценариста реализовался в первых постановках. Правда, тогда город назывался Ленинград.

А потом – были полтора десятка картин на Мосфильме, принесшие призы, в том числе и международные. Ну, и что с того, что название города переменилось? Сейчас там издаются и переиздаются одна за другой книги Кунина, и вот уже готовится к печати новый роман, продолжающий жанр, в котором ангел – нет, не фигуральный, а самый настоящий, каким только бывает ангел, спустившийся с небес, – одно из главных действующих лиц.

Но пока автор предпочитает о сюжете не распространяться – и это его право. Подождем – тем более, что первая публикация в периодике отрывков из этого романа обещана нам в «Панораме». Автор свое слово непременно сдержит.

Потому что – Кунин.

Я люблю этого человека.

Июнь 2002 г.

Когда-то было сказано, правда, по иному поводу: «Не могу молчать!» Вот и я сегодня не могу, сам бы себя не простил, промолчав. Одному из самых (самых!) первых авторов, чьи рассказы были опубликованы в нашей газете двадцать и даже больше лет назад, моему близкому товарищу подошла юбилейная дата.

Дата солидная, при которой принято припоминать «этапы большого пути» – а он у Левы Шаргородского, правда, велик. Даже и географически: Ленинград – Нью-Йорк – Женева… далее – со всеми остановками, под которыми можно понимать города и страны, где издавались и сегодня издаются его книги.

Грустно думать, что больше нет на обложках новых книг имени его брата – Алика. А так было привычно прочесть: Лев и Александр Шаргородские.

Биограф из меня – неважный, даже никакой. И поэтому позволю себе сегодня лишь коротко пересказать некоторые мысли, высказанные самим Левой в разные годы в наших беседах – что, возможно, добавит какие-то штрихи к портрету замечательного писателя, сценариста, доброго, веселого и остроумного человека. Но прежде – все же несколько слов из творческой биографии Льва.

С 69-го года братья Шаргородские – члены Ленинградского Союза драматургов, что можно считать началом их профессиональной творческой деятельности. Их пьесы ставились в десятках театров – Лениграда, Москвы, Омска, Новосибирска, Ташкента – да и вообще по всей стране.

Телевизионные постановки, радиоспектакли, и это, по оценке Левы, стало важнейшей вехой в их жизни – постоянное сотрудничество с «Литературной газетой», с ее 16-й полосой, полигоном юмора и сатиры, представленной замечательными именами – Горин, Арканов, Розовский, Суслов, Аксенов… И среди них, может быть, даже чаще других – братья Шаргородские, писавшие как бы от и для советской (а на самом деле ее самой антисоветской части) интеллигенции, балансируя на самой грани дозволенного в те годы.

Последний в России спектакль Шаргородских прошел 21 марта 79-го года – в день отлета из страны семьи Льва. А в 84-м году вышла их первая французская книжка. С этого момента, рассказывал мне Лева, мы стали писать романы – французы не любят читать рассказы, но наш первый роман был полностью соткан из рассказов. И дальше – прямая цитата из нашей с Левой беседы, состоявшейся лет пять назад. Тогда я спросил Льва:

– Все, что ты пишешь в эмиграции основано на еврейской тематике – не продиктовано ли это какими-то конъюнктурными соображениями?

Лева мне ответил примерно следующее:

– Башевич-Зингер в свое время сказал: «Я не пишу о евреях – я пишу о людях, но я лучше всего знаю евреев». Думаю, – продолжил Лева, – это в какой-то степени и нас с братом касается: мы лучше знаем евреев. И так уж получилось, что мы любим евреев. А это замечательно, когда любишь свой народ! Ни в какой мере не противопоставляя его другим народам…

Не будет преувеличением заметить, что народ отвечает Льву Шаргородскому взаимностью – и не только еврейский: среди почитателей его творчества и русские, и украинцы, и армяне – судите хоть бы и по читателям «Панорамы» – они всегда ждут новых публикаций Льва Шаргородского. А добавим еще, как мы уже знаем, – и швейцарцев, и французов, и немцев – всех тех, кто пока не читает нашу газету, но знаком с его публикациями по другим источникам. Только на французском языке в эти годы вышло тринадцать его книг в переводах самых лучших переводчиков.

Ну, а что касается возраста – Лева как-то заметил, что «по швейцарским понятиям – у него идет третья молодость». Таким ему и оставаться еще много лет – замечательным писателем, плодовитым, талантливым, остроумным, щедрым, надежным в дружбе!

4 октября 2004 г.