Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая"

Февраль 1989-го.

– Сказать, что у меня просто такой дар, это значит – обмануть. С другой стороны, сказать об отсутствии дара, то есть отсутствии природных наклонностей и способностей, тоже было бы неправильно. Я считаю, что самый большой дар психолога заключается в том, чтобы видеть его и в других людях. И это самый высший дар! Потому что оказывается, что самые простые и обычные люди могут менять цвет своих волос или менять форму своих суставов… Добраться до этих способностей, открыть их – это самый большой дар человека, занимающегося психологией.

Говоря о неизведанных возможностях человеческой психики, я думаю, что парапсихологи ленинградской школы (опыты Васильева, например) ставят интересные вопросы – за это я их ценю. Но конкретных ответов на свои вопросы они не дают. Кроме того, они исследуют возможности изменения человеческой психики, и мое коренное отличие от них заключается в том, что я уже переключился на соматические изменения, происходящие в организме под влиянием изменения его психического состояния.

То есть я уже переключился на тело. Вот, скажем, Васильев пишет, что человек может чувствовать приближение смерти. Опять таки, это психический процесс, как и все предчувствия, предугадывания или передача на расстоянии мысли или образа – все это связано только с психикой. А моя сфера прозаическая: ногти, мозоли, зубы, катаракты, носовые перегородки…

У меня всегда была тяга к человеку, к его вечной загадке, и меня всегда интересовали крайности в проявлениях человеческой психики. Поэтому я стал заниматься психиатрией, потому и заинтересовала меня эта особая каста людей – психически больных. Меня тянуло к этому, как в омут. Ну и, конечно, в течение двадцати пяти лет, которые я провел, практикуя в психиатрической больнице, я близко соприкоснулся с той, я бы сказал, крайностью психического состояния, которую представляет собой шизофрения и другие психические заболевания. Я видел в этом определенную психическую крайность, – и я вошел в эту крайность и почувствовал ее… Но постепенно.

Моя жизнь была полна трудностей, и большую часть ее я провел в страшной нищете. Эта сторона моей жизни мало кому известна, но без того колоссального опыта, которым она меня снабдила, я не знаю, где бы я был сейчас. В Советском Союзе в общей сложности я провел более 1700 сеансов групповой терапии. Я объездил всю страну вдоль и поперек. Я выступал во многих городах, деревнях и селах. Сначала это были двадцатиминутные и получасовые выступления – причем, перед самой разнообразной аудиторией. Кстати, замечу: чем проще или грубее аудитория – тем труднее с ней работать. Хотя многим кажется, что все должно быть как раз наоборот…

Я свои выступления всегда провожу с необычайной легкостью. Я понимаю, что когда выходишь на сцену, то можно свое выступление проиграть или выиграть. И победа – это когда ты завоевал свою аудиторию, когда выступление удалось, у меня никогда так не было, чтобы выступление мое не удалось.

В советской и зарубежной прессе муссировались слухи о том, что советские власти использовали мой дар для того, чтобы отвлечь внимание населения от насущных проблем и трудностей. Это выдумки людей, которые брали у меня интервью и которые в мои уста вложили собственную глупость. Для того, чтобы внедрить телевизионную терапию, мне пришлось преодолевать сопротивление множества официальных лиц. Моими усилиями телепсихотерапия была претворена в жизнь и способствовала выздоровлению сотен тысяч людей.

Передач с участием американских телепроповедников я не видел, но думаю, что если во время этих передач проповеднику удается пробудить психическую саморегуляцию каких-то людей, то очевидно, что он прикасается к резерву человеческих возможностей. А уж дальнейшее зависит от мастерства и интуиции того, кто это делает. Хотя, насколько я знаю, ни один проповедник еще не вызвал потемнения цвета волос – то есть эффекта, которого удается достичь мне.

Я идеалист, хотя, как большинство людей в нашу эпоху, я был воспитан в духе материализма. Но именно материализм доказал мне своей материальностью, что идея первична. Вот в Библии сказано: «Вначале было слово». По-моему, это неточно: вначале была идея.

Если случай многократно повторяется, то это уже говорит о какой-то закономерности, какой-то системе, какой-то реальности. И для меня самым важным в этом является закономерность, иными словами – подтверждение той идеи, что человек способен изменять форму своего тела без хирургического вмешательства.

Чтобы побудить человека произвести соматические изменения, мне не нужно знать его «код«. Каждый мой пациент сидит где-то, среди сотен других, и мне не нужно его знать. Меня неоднократно упрекали: дескать, как же ты так – ведь пациента нужно сначала увидеть, пощупать, осмотреть… Нет, мне важно разбудить работу внутреннего компьютера человеческих возможностей в подсознании моих пациентов. Мне важно, чтобы оно заработало и стало само искать, где скрыты неполадки.

Человек запрограммирован природой на то, чтобы делать для себя добро. Человек не лезет в огонь, хотя бывает, что и обжигается. Человек не желает себе смерти, хотя бывают случаи самоубийства. Как правило – человеческий организм стремится к равновесию, к норме. Организм напрягает все силы для того, чтобы выжить, и если создаются благоприятные условия для убыстрения процесса заживления и нормализации физического состояния, то это всегда ведет к добру. Я просто не помню случая, чтобы случилось наоборот.

Мы сейчас открываем для себя, что психика человека может ускорять процесы врачевания, но есть рубежи, которые мне в одиночку не преодолеть, и я ищу содружества. Пример: как провести биохимические исследования? Нужны биохимики, нужна аппаратура, теперь я приглашаю к порогу достигнутого мною психиатров, биохимиков.

Называть то, чем я занимаюсь, «нетрадиционной медициной» – неправильно. Скорее, мой метод является традиционной медициной, а все остальное – нетрадиционной. Потому что мой метод предусмотрен самой природой. Ведь не зря он иногда проявляется вроде бы случайно – какой-нибудь бабкой, проповедником, гипнотизером, факиром…

Для многих людей медицина – это всегда нож и таблетка. У меня же другой подход: цель медицины состоит в том, чтобы достичь конкретного результата наикратчайшим и наиболее экономным путем, приводящим к эффективному результату. Например: что делать гипертонику, находящемуся в лесу, где до ближайшего телефона – пять километров? Его давление – двести сорок на сто двадцать. Ну, так что делать? А сделать-то он должен элементарную вещь – разбить самому себе нос, пустить кровь. Вот это и есть традиционная медицина.

Вот смотрите: бильярдный стол, а вот – кий. Я его беру, раз – и бью. Остается теперь только одно – чтобы шар попал в лузу. А как это получается, что у кого-то шар попадает в лузу, а у других – мимо лузы? Вот в этом заключается мастерство психотерапевта, которое объяснить словами невозможно.

Надеюсь, что в моих исследованиях в области телевизионной психотерапии мне, наряду с нашими учеными, большую помощь окажут и американские. Но при этом, где бы я ни был, я буду приезжать или прилетать на консультации с Натальей Петровной Бехтеревой. Она – выдающийся ученый, без которой моя работа продвигалась бы значительно медленней.

Я очень сожалею, что в своё время из-за нескольких журналистов телевизионная психотерапия в Советском Союзе получила удар, который нарушил один из основных принципов медицины – принцип «Не навреди». Эти журналисты, исказившие цель и методы моей работы, сами были орудием в руках группы психотерапевтов, имена и фамилии которых мне сейчас не хочется называть. Эти люди как бы поставили красный свет перед телевизионной психотерапией в Советском Союзе… У многих голова будет болеть от мигрени, и они будут принимать таблетки и получать больничные листки… Так вот, судите сами – нарушен ли принцип «Не навреди»? Нарушен. А ведь было так просто и так удобно – включить телевизор и смотреть…

У меня только одна цель – приблизиться к истине. Насколько мне это уже удалось – это другой вопрос. Но я повторяю: многое и у многих проходит. Хотя пока – не все и не у всех… Еще когда мне было лет семнадцать и я только поступил в институт, мне казалось, что я непременно что-то должен открыть. Я как бы ждал своего часа. И потом, когда я пошел в психотерапию, мне показалось – именно здесь я что-то открою…Потом прошел один десяток лет, второй… и я думал: неужели меня обманула моя интуиция, – ведь я ничего еще не открыл? Но видите, – в конце концов, я все-таки что-то открыл, и мое открытие послужило огромным стимулом для психотерапии. В конце концов, люди привыкнут к тому, что рубцы на сердце могут проходить, и это никого не будет удивлять. Телевизионная психотерапия уже способствовала излечению многих и многих тысяч людей.

Апрель 1990 г.

Раздел 2
Из недавней периодики
(2000–2012 гг.)

Глава 1
Читая

Одна за другой пришли эти книги, полистал я их и отложил собравшуюся за пару дней периодику, рассудив, что интернет с теленовостями восполнят пока этот пробел. Это «пока» растянулось на добрые три недели: поначалу открыл я томик в глянцевой зеленоватой обложке, изданный в Балтиморе, – просмотрев оглавление, решил начать с него. И теперь расскажу почему.

…Примерно так можно перевести название книги, изданной в Америке 20 лет назад. Издательство «Ардис», если уж выбирало что-то к публикации – то самое-самое (и, тем более, – в переводе на английский): ну, к примеру Окуджаву, Аксёнова, Гладилина, Сашу Соколова. Тем оно и отличалось от других, большей частью крохотных, домашних, расплодившихся по миру с приходом «третьей волны» эмиграции, и компьютерной техники: у нас же каждый второй бухгалтер, и каждый старший инженер имел в запасе вывезенную тайно (!) рукопись. Хотя большей частью и прятать-то, как вскоре выяснилось, было там нечего.

Конечно, бывало и другое: привез с собой Лев Халиф, например, собрание историй из жизни литераторов, рукопись книги «Центральный Дом Литераторов», или бывший «крокодилец» Эмиль Дрейцер – собрание анекдотов из СССР, увидевшее свет на двух языках под названием «Недозволенный смех». Тиражи их разошлись быстро – по университетским библиотекам и кафедрам Штатов, но и в рознице в русских магазинах. И та, и другая книги были впоследствии не раз переизданы – даже и в России.

Здесь я ссылаюсь только на свой издательский опыт тех лет, начала 80-х…

* * *

И теперь – о книге Валерия Головского «Behind the Soviet Screen». Она изначально не претендовала на то, чтобы ввести автора в ряды классиков современной русской литературы – не для того писалась. Но и при этом её литературные достоинства были неоспоримы. Что неудивительно, судите сами, вот фрагменты биографии автора: издательство «Искусство», журналы «Искусство кино» и «Советский экран», помимо множества публикаций в них и в других изданиях, в те же годы он перевел на русский язык книги «Заметки о польском кино», «История мирового кино». Вот такая у человека квалификация.

Автор эмигрировал из России в самом начале 80-х, после чего многократно публиковался в периодических изданиях – в американских и европейских. Так я и познакомился с Головским – после его рецензии, помещенной в парижской «Русской мысли», на только что изданного тогда в Нью-Йорке «Беглого Рачихина». Теперь я понимаю, отчего Валерий обратил внимание именно на нее: ведь и там шла речь о бежавшем из группы Бондарчука киноработнике…

И вот, теперь у меня на столе его новая книга – изданная уже по-русски и в России. «Это книга об истории кино периода застоя, – пишет в предисловии автор, – это воспоминания о людях, о событиях тех лет». О кино? Не только. В одной из глав автор приводит слова Эльдара Рязанова на одном из пленумов кинематографистов:

«Когда я шел сюда, я думал не о том, что надо говорить, а о том, что не надо говорить, потому что все мы, как айсберги, которые высовываются над поверхностью на одну десятую, а на девять десятых остаются под водой». Вот так и знание советского зрителя о так называемом кино-процессе ограничивалось официозами – сообщениями о присуждении званий, а чаще сплетней типа: «а этот – с этой…».

Иногда, правда, прорывался вдруг слух: Бондарчук после зарубежных съемок отказался сдавать, как это было положено, валютный гонорар в советское посольство: «Не хочу, чтобы на мои деньги сын Подгорного ездил в Африку на сафари!». Так ведь то – Бондарчук. Обошелся ему и побег из киногруппы, на съёмках «Красных колоколов» в Мексике, Рачихина, его ближайшего помощника.

Вспоминает автор в книге и такой эпизод, связанный с «неприкасаемым» режиссером: «Во время одной из встреч в ЦК тогдашний завотделом культуры Шауро оборвал Бондарчука, громко разговаривавшего во время доклада: «Что это вы, товарищ Бондарчук, так себя ведете? Я ведь могу и обидеться!» Бондарчук громко послал его по матери и добавил: «А если я обижусь, ты знаешь, где ты будешь?!»

Так, наверное, и было бы, коль всё решалось не только и даже не столько степенью известности, но и близостью к партийному руководству. Ну, вот еще эпизод из книги. Брежневу очень нравился фильм Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» и на обсуждение его в редакцию журнала «Искусство кино» пригласили трёх секретарей райкомов партии, комсомольских работников и даже одного рабочего – члена ЦК КПСС!

«Надо ли говорить, что оценка фильму была дана самая высокая», – замечает автор. Хотя фильм, действительно, прозвучал в те годы новым словом в советском кинематографе, только мало ли «новых слов» было упрятано «на полку» на десятилетия! – и об этом тоже рассказывает Головской. В лучшем случае, менялись концовки, переозвучивались сцены, выбрасывались важнейшие для понимания замысла авторов эпизоды…

Но и при всём, при этом, «Даже самые обласканные и состоятельные, по советским меркам, режиссеры… – пишет автор, – сравнивая свои гонорары с заработками зарубежных актеров понимали, что государство их грабит». И приводит пример: Ален Делон за три дня съемок в фильме «Тегеран-43» получил 350 тысяч долларов, а Михаил Ульянов, народный артист СССР, за весь период съемок – 240 рублей»…

Определить жанр этой книги, честное слово, затрудняюсь. Публицистика – да, но и энциклопедия, с любопытнейшей статистикой, которой посвящены многие страницы. Ну вот, например, «Сведения о количестве зрителей посмотревших художественные фильмы за 1 месяц демонстрирования».

Да ведь это не просто статистика кино – это еще и ментальность советского зрителя тех лет. На начало 1980-го лидерами проката оказались мосфильмовские: приключенческий боевик «В зоне особого внимания», мелодрама «Мой ласковый и нежный зверь», еще мелодрама «Черная береза» из Белоруссии, детектив свердловской студии «Лекарство против страха». Ну и так далее…

При этом книга, действительно, увлекательная, а местами читается просто как детектив. Так ведь и правда: страницы жизни советского кинематографа, скрытой от рядового зрителя, вобрали в себя не одну историю, граничащую с сюжетом шпионского романа.

Вот Головской рассказывает о фильме с участием В.В.Шульгина, вышедшего после 12 лет заключения из Владимирской тюрьмы, – его решили использовать в пропагандистской ленте «Перед судом истории»: «Шульгин был нужен, чтобы его устами разоблачить царизм, Белую армию, русскую эмиграцию, Антанту». И дальше:

– Я хочу, чтобы Шульгин сказал: «Я проиграл», – заявил министру кинематографии назначенный режиссером фильма чекист-кинематографист, заметим, действительно талантливый, – Фридрих Эрмлер.

А ещё был к Шульгину прикомандирован – «журналист в штатском», некто В.Владимиров, он был предложен КГБ как автор сценария о раскаянии и признании вины перед советской властью бывшего председателя Государственной Думы. В.Владимиров, он же Вайншток, – в прошлом режиссер (поставивший в 30-х замечательные фильмы «Дети капитана Гранта» и «Остров Сокровищ»), а затем и директор «Мосфильма», после чего многие годы работатал под прикрытием НКВД в журналистике. Теперь он должен был стать автором сценария. Чем не детектив!

Головской рассказывает об обстоятельствах, сопутствующих съемкам, фильм сняли – начальство посчитало его «чистейшей контрреволюцией». Естественно: ведь Шульгин требовал убрать все, что он не хотел произносить – и фильм не был показан…

Хоть дело из прошлого, полувековой почти давности, а любопытно, не так ли? Это сейчас в газеты выплескиваются чуть не ежедневно сведения о склоках в творческих союзах, в Союзах кинематографистов – например, о борьбе за роскошное здание киноцентра, что на Красной Пресне, об увольнении Н.Михалковым директора Дома кино с 15-летним стажем Ю. Гусмана, и по сей день тревожащем своей несправедливостью многих, причастных к российскому кинематографу. Да и о попытках отстранить самого Михалкова от руководства Союзом кинематографистов тоже немало пишется нынче…

А что люди знали тогда о том, что происходило «там, за экраном»?

Теперь знают – и благодаря Головскому тоже.

Кстати, замечу: написать эту книгу мог только автор, не просто близко знающий предмет, но, как в данном случае, и соучаствовавший в качестве свидетеля, а бывало – и не только, во многих коллизиях советской кинематографии.

Я, наверное, захочу взять в аренду несколько забытых мной старых фильмов, чтобы посмотреть их снова, но уже другими глазами. И я не буду удивлен, если книгу Валерия Головского «Между оттепелью и гласностью» станут использовать как учебное пособие в киношколах при изучении истории советского кинематографа, или даже как хрестоматию.

Жаль только, вряд ли читатель найдет ее здесь, в Штатах, в книжных магазинах.

Это было недавно, – опираясь на название новой книги Головского, вспоминаю и такое: минувшим летом мне случилось полный месяц провести в поездках по Штатам, преимущественно по восточным, в городах: Филадельфия, Нью-Йорк, Вашингон…

Редкая удача, когда достало времени не только для дел, приведших туда, но и для встреч с теми, с кем в последние годы поддерживал контакт преимущественно по электронной почте и реже – по телефону (не считая их публикаций в «Панораме»), – с Владимиром Фрумкиным, Владимиром Матлиным, Валерием Головским.

С ними мы дружим мы не первый год и потому мне проще им говорить – Володя, Вадик, Валера, да и они ко мне обращаются тоже «без отчества», что и правильно, все мы примерно сверстники, занимаемся схожим делом.

Так вот, досталось мне привезти из Вашингона, а вернее, его окрестностей (где живет Валерий, в получасе езды от нашей столицы), новый, только что вышедший сборник.

Открыв его на первых страницах, обнаружил главку «Отзывы о книгах Валерия Головского», в числе которых нашлось место и для выдержек из моих книг, опубликованных в разное время в «Панораме», в балтиморской «Чайке». Киноведы, слависты и литературоведы доверили публикацию рецензий на них «Литературной газете», «Славик Ревью», «Культуре». Нечасто выходили книги Валерия – хотя и по ним можно было судить, что работает он непрерывно.

И предисловие к книге Головского Аркадия Ваксберга, помнящего по советскому периоду жизни Валеру Головского известным критиком и журналистом, – «… писавшим и о кино как искустве, и о том, что можно называть «миром кино». Сам же автор в «замечаниях», предшествующих собственно текстам сборника, говорит, что в книгу включены публикации, написанные как до его эмиграции в 1981-м году, так и позже, когда он «…получил возможность писать то, к чему всегда и безуспешно стремился – не только о кино».

Сегодня только перечисление результатов этого стремления заняло бы не одну страницу, и потому упомяну здесь только его книги: «Между оттепелью и гласностью. Кинематограф 70-х» выпущена московским издательством «Материк» в 2004 г., в России же в 2006 году вышли «Перебежчики и лицедеи», и в 2007-году – «Мерилин Монро. Жизнь и смерть». В периодике публикации за подписью Валерия Головского появлялись – в «Панораме», в «Новом Русском Слове», в «Новом американце», в «Русской мысли», в «Континенте», в «Гранях», в «Стране и мире»… во многих научных изданиях американских университетов.

Кино и вокруг – так бы я определил круг интересов автора, в который он умело приглашает и приводит читателя, в большинстве случаев дотоле знакомого с персонажами книг Валерия по виденным кинофильмам или по рецензиям на них. Что уж тут говорить о Мерлин Монро, легенде мирового киноискусства – её имя и по сей день окружено легендами, домыслами.

Уже будучи знакомым с книгой Валерия, я обнаружил выдержки из неё почти дословные в одном из российских журналов – и, конечно, без ссылок на первоисточник, о чем немедленно сообщил Валерию. Его реакция меня мало удивила: «Да и Господь с ними, я уже занят другими темами». И действительно, спустя некоторое время, возникла новая книга Валерия «Между оттепелью и гласностью» – в Москве, где её издали, она разошлась мгновенно. И вскоре – «Перебежчики и лицедеи» – в России.

Пришел Валерий к этой книге не случайно и естественно. Его тексты появлялись и появляются с завидной регулярностью в периодических изданиях на обоих континентах. Я продолжаю сохранять статью из парижской «Русской мысли», в ней много лет назад Валерий отозвался на «Беглого Рачихина», незадолго до того изданного в Нью-Йорке. По сути это была самая первая рецензия в европейской печати на мою книгу (её название «Когда журналистика становится писательским творчеством» не могло не льстить…) – она и побудила меня разыскать автора в Вашингтоне, что особого труда не составило – Валерий тогда сотрудничал с «Голосом Америки», а статьи его нередко публиковались в нашей периодике.

Возьмем другую книгу Головского – «Это было недавно…» – хотя оборванную фразу, вынесенную на обложку как название книги, можно было бы продолжить «… и давно» – её содержание охватывает периоды, измеряемые десятилетиями.

Автор вспоминает годы службы в издательстве «Искусство», в журнале «Искусство кино», давшим пищу описанию коллизий в организациях, ориентированных на культурную часть советской аудитории, и потому особо контролируемых партийными и правительственными инстанциями. Это само по себе интересно и поныне, спустя много лет – и сегодня можно найти немало схожих черт и особенностей обстоятельств работы нынешних российских учреждений, обслуживающих информацией в области культуры население страны.

Вместе с тем, в книге приводятся сюжеты из обыденной жизни автора, которые можно было бы назвать занимательными, если бы за ними не стояла судьба нашего современника, прошедшего схожими путями… – решение покинуть страну и связанные с этим коллизии, вживание в условия нового, – этому посвящен первый раздел книги «Я вспоминаю». Хотя и последующие ее разделы основаны на памяти – не обязательно о происходившем с самим автором, но на его глазах, в силу служебных отношений или информированности.

А вот история с участием автора – он сумел записать на магнитофон выступление Эльдара Рязанова на Пленуме Союза кинематографистов в декабре 80 года, текст резкого полемического выступления режиссера, боровшегося с партийными чиновниками за выпуск на экран его сатирической картины «Гараж», вскоре появился в «Новом Русском Слове» – его Головской вывез из страны и передал его для публикации в эмигрантскую газету.

Не менее знаменательно описана и судьба фильма Кончаловского «История Аси Клячиной…», – где рассказывается о том, что с фильмом зрители смогли познакомиться лишь 20 лет спустя…

Отдельно в этом разделе книги стоит рассказ о том, как автор исследовал достоверность легенды о подарке Сталиным Рузвельту фильма «Волга-Волга». Читатель «Панорамы» может помнить публиковавшиеся в ней выдержки из рассказа Головского о смерти Мэрилин Монро, чья жизнь и смерть остаются и по сей день окруженными таинственными обстоятельствами. Продолжая эту тему, Головской приводит и анализирует сенсационные сведения, появившиеся в русском варианте журнала «Плэйбой», о том, что ФСБ передала США «Дело» актрисы, разрабатываемое КГБ, – из которого следует, что она, по инициативе Лубянки, тайно провела 8 дней в СССР; и там же – о ее связи с неким советским разведчиком «Вадимом».

Последующие разделы книги включают в себя эссе «О литературе – серьезно», рецензии, фельетоны и публицистику, эти тексты во многом не теряют своей злободневности и сегодня, спустя годы после их первой публикации.

А вот раздел с рассказами Головского – о них нужно говорить особо – их, без натяжки, можно назвать «художественной прозой», при том, что, в ряде случаев, в их основе лежат действительные события, участником которых оказался сам автор. Хотя этот дар легко угадывается и в его эссе, вошедших в сборник, и в его публикациях в периодических изданиях.

Остается только пожалеть, что рассказам уделено в книге столь малое место. Завершая эти заметки, я храню надежду, что в недалеком будущем мы сможем открыть новый сборник Валерия, полностью посвященный его художественной прозе – и совсем не обязательно это будут короткие рассказы: Головскому вполне по силам жанр повести, а то и романа. Почему бы не предположить, что он уже работает над ним, – ему не занимать ни житейского опыта, ни писательского таланта.

* * *

Новая книга Валерия, естественно, как бы встроила себя в ряд ей предшествующих, на первых ее страницах приведены отзывы о них, в том числе и мой, что лестно. Вот бы, пригодилось бы что-нибудь и из этого текста для следующей его книги, которая, я знаю, не за горами – Валерий всегда «при деле», ему есть что вспомнить, что сказать читателю.

В своем авторском предисловии Валерий говорит «многое осталось в прошлом, стало частью истории…», и, как бы между прочим, замечает, что сам он не вполне уверен в подборе части отобранных им текстов, опубликованных до того в разные годы. Головской дает возможность судить об этом самим читателям, а у книги их будет немало, – чему порукой выпустившее её издательство «Чайка», сотрудники которого отличаются отменным вкусом – их книги на прилавках не залеживаются.

Итак, продолжая тему…