Текст книги "Записка на чеке. Газетно-сетевой сериал-расследование"

Ей от меня, фигурально, достался мой Ташкент – мне от неё, тоже фигурально, борода, которую я и ношу уже 36-й год и без которой себя давно не представляю.

28. ФАСТ-ФУД НЕ ПО-НАШЕМУ

– Ну, что не пьёшь? Просил коньяк, а сам…, – нарушил молчание Андрей. А может и не нарушил, может мы без умолку говорили, просто я развспоминался параллельно и словно отгородился от него на время.

Я огляделся: за окном было сумрачнее, чем когда я пришёл к Большаковым, так ведь не лето, а осень, дни совсем коротки и тают быстро, не успеешь сказать и двух слов.

– А сколько время?

Андрей кивнул на часы, висящие над столом, обычные китайские «Quartz», на пальчиковой батарейке, какие висят в половине российских квартир. Я сидел у торца стола спиной к стене с часами, поэтому вывернул голову, чтобы увидеть циферблат. Да нет, никуда время не делось – видимо, мы с Андреем и правда молчали лишь минуту-другую, пока я отрешился.

– А ты что, спешишь? – спросил Андрей.

Я вспомнил, что пришёл вправлять им мозги. Но как начать? О разводе, который всполошил Колюнчика, Андрей пока не сказал не слова. Ну полетит он в Фергану – и что? Летают же в дальние края не только после разводов. Тем более, он только что сказал, что решил проветриться, а за одно и повидать старых друзей. Так-то оно верно: супруги порой устают друг от друга, и хорошо бы освежиться иными впечатлениями. Тут мне припомнился розанчик для одеколона в банях Метрикова и как я мальчонкой «освежился» из него тройным одеколоном до полуобморочного состояния.

– Андрей, а ты вернёшься? – спросил я друга, прикинув, что, возможно, с этого конца удастся выманить из него информацию.

Андрей отхлебнул коньяк и с ухмылкой взглянул на меня:

– Зондируешь, есть ли смысл тут вместо меня обосновываться?

– Опять двадцать пять!

Теперь уже я залпом опорожнил свой бокал.

– Знаешь, друг мой, – сказал я ему, отдышавшись и прожевав дольку кисло-сладкого яблока, – мне кажется, за всеми этими твоими придирками ты скрываешь собственные недобрые намерения. Известно же: лучшая защита – это нападение. Ты наскакиваешь на меня со своими несуразицами, чтобы отвлечь от собственных намерений – боюсь не самых благородных…

Андрей промолчал. Добавил нам коньяку – совсем по чуть-чуть, поскольку я жестом показал, что мне больше не надо.

– Давай начистоту – мы же старые друзья? – предложил я и, не дожидаясь его согласия, заговорил:

– Вот смотри: ситуёвина. Ты, вызверившись на меня намедни, заявляешь, что если бы хотел мне мстить за то, что я будто бы был с Леной до тебя, а тебе её потом лишь спихнул, то свалил бы с её двоюродной сестрой. Что ж, исходя из моего знания на тот момент, это, пусть и с огромной натяжкой, но можно было бы счесть… пусть не местью, на месть это не тянет, но на, скажем так, неприятность.

– Да?! – вытаращился Андрей.

Я опять удивился его реакции. Но продолжал:

– На тот момент я знал, со слов Лены, что Оля Медведева, о которой ты ведь помнишь? – тут Андрей кивнул. – Так вот, что она – двоюродная сестра Лены.

Андрей беззвучно хохотнул одними плечами. Я вспомнил, что так же некогда смеялся редактор многотиражной газеты строителей «Атоммаша» «Знамя строителя» Виталий Дорожинский – грузный и славный детина.

– Я и понял поэтому твой вариант «китайской мести» так, что ты бы сбежал с ней.

Андрей повторил свой хохоток плечами.

– Может быть – может быть! – меня это покоробило, хотя вряд ли, поскольку вы бы не от меня сбежали, а от Олиного мужа – помнишь, я говорил, того славного кудрявого парня, её однокурсника, который стал её мужем. То есть, насолили бы зачем-то ему. Но мне-то чем? Уж если я не считаю, что мне «насолил» Олин муж, став её мужем – а с чего бы мне так думать, ведь у нас с Олей только могло что-то случиться в Акташе, но не случилось, после чего мы стали чужими, – то о тебе тем более в таком плане думать не стал бы. Другое дело, что сообщившись с Олиным мужем, изловил бы тебя даже на краю света и сделал скопцом за этакое паскудство. А что делать с Олей после этого, пусть бы он сам разбирался. Хотя нечто подобное и помыслить невозможно – не тот Оля человек, чтобы совершать идиотские поступки.

– Откуда ты знаешь? – бесцеремонно спросил Андрей. Взгляд его опять был циничен – как тогда, когда он убеждал Лену, что странному чеку лучше побыть у меня, ибо меня в этой истории жалко меньше всего.

– Я почти ничего не знаю об Оле. Но я знаю, какая она, – ответил уверенно я.

– Опять обольщаешься… Коконы там всякие… Химеры всё это, Саша! Бабы совсем не такие, как ты себе воображаешь – даже странно, что и на старости лет. Они все одинаковые. Не скажу, что у меня их было так уж много до Ленки, но ни у одной из них, поверь, не видел золотого ободка. – Он с нечистой ухмылкой взял с блюдечка, где горкой лежали сушки, одну и посмотрел сквозь неё на меня.

Мне стало муторно. Я не терплю цинизма – и не только за его отталкивающую форму, но и потому, что цинизму подвержены слабые люди, а слабых я решительно не терплю, хотя им и сочувствую как всем ущербным.

Перетерпев это ощущение, как случалось перетерпевать вдруг подступившую тошноту, я стал говорить, словно не слышал Андреевых пошлых сентенций:

– Но после того, как ты ушёл от меня, наследив, кстати, грязными кроссовками, которые не удосужился снять…

– Я же шёл вас «убивать»! – перебил меня Андрей. – Ты можешь представить разъярённого убийцу, который перед актом возмездия аккуратно снимает обувь в передней того, кого он пришёл порешить и кому эта передняя больше уже не понадобится?!

– Ладно, это я так, к слову, – примирительно сказал я, – понимаю – ты был в образе, но уходя-то можно было б хотя бы извиниться. Впрочем, чёрт с тобой и с твоими извинениями… Так вот, когда ты ушёл от меня, шваркнув обеими дверями, Лена призналась мне, что про родство с Олей наврала…

Андрей всем корпусом повернулся ко мне:

– Так это она тебе наплела? Я всё думаю, откуда ты взял эту чушь. Ну, интриганка!..

– Она не интриганка, а несчастный человек.

– С чего бы вдруг?

– Давай сейчас не будем об этом, – уклонился я от ответа. Не рассказывать же ему, зачем именно понадобилось Лене таким образом обманывать меня.

– Нет, давай будем! – раздался голос Лены, входившей в кухню. – А что не несчастный, что ли – живу с человеком, который не нашёл ничего лучше, как втюриться в мою двоюродную сестру? И ладно бы втюрился, так нет, он, оказывается, вьётся вокруг неё, причём не первый год – представь, Саша, вся моя родня об этом знает, кроме меня. Стыдища-то какая! Дождаться не могу, когда этот козёл свалит в Фергану и может быть там и останется.

– Не дождёшься! – хмыкнул Андрей.

– Да я и её, эту Аньку, туда следом за тобой запульну!

– Руки коротки!

– Дотянусь!

Они перегавкивались через мою голову, как, видимо, делали это уже не раз, а то даже и не раз на дню, не обращая внимания на гостя, хотя какой я им гость – давно уже чуть не член семьи.

– Братцы, – попытался я прервать их перебранку. – Вы как-нибудь без меня свои дела решайте, а мне только объясните, мне-то что может быть за дело до того, кого ты, – повернулся я к Лене, – запульнёшь за своим благоверным в Фергану?

Они оба смолкли и одинаково тупо посмотрели на меня.

– И он ещё спрашивает! – воскликнула Андрей. – Уже забыл?

– Да что я мог, должен или не должен забыть? – вскричал я, теряя терпение. – Объясните же на милость! Почему от того, что Андрей будто бы подбивает клинья к твоей кузине, Ленка, должно быть плохо мне – ведь иначе бы Андрей не считал это мне местью? Да чихать я хотел на твою кузину! – в сердцах заявил я. – Пусть мстит мне так сколько влезет. Ты, Лена, спровадишь его на родину, а я и думать забуду.

– Хорошо, я ей так и передам, – осклабился Андрей.

– Да хоть сто порций! – огрызнулся я.

Лена смотрела на нас и тоже ничего не понимала.

Андрей достал телефон и ткнул пальцем куда-то в списке своих контактов.

– Алло, Аня! – сказал в трубку Андрей. – Ты как там, сильно занята? Да? Ну понятно. Но поближе к вечеру могла бы к нам зайти? Да, сюрпрайз один тебе приготовили. Да Лена, не я же! Ну давай, до встречи.

Он отключился и посмотрел на нас:

– В восьмом часу будет. Заинтригована до ужаса! – хихикнул он, как мальчишка, и спросил у жены: – Ничего, что я позвал твою сестру?

Та неопределённо повела плечом.

На кухонных часах не было ещё и шести вечера. Ни то ни сё – ждать долговато, а уходить и потом приходить бессмысленно. Меня охватила нервозность: «сюрпрайз», видимо, будет не только для неведомой мне Анны, но и для меня. Боюсь, такой «сюрпрайз», что мало никому не покажется…

Кого же мне суждено сейчас встретить? Ну Олю точно нет – все уже разобрались, что не её имел в виду Андрей, который даже и не знал о неуклюжей выдумке своей жены. Надю? Но и она вряд ли бы куда-то побежала, пусть она даже больше уже и без своего Юры, хотя не дай бог, – просто хотя бы потому, что Надя – моя ровесница, то есть прилично старше Андрея. Представить даму под 70, бегущую с бывшим метранпажем, который ей ни в партнёры, ни в альфонсы не годится, – даже у меня фантазии не хватило.

Тогда кто? Ясно, что вот-вот всё выяснится, но терпеть уже было невмоготу, и я решил выйти на воздух, продышаться.

– Я погуляю, – сказал я Большаковым. – Тут рядышком, а то что-то вы меня до такой степени достали, что крыша едет.

Они не возражали. И я, одевшись, отправился вниз.

Перед их домом светился, как голубой кристалл, ресторан «Токио-City», а дальше, на углу Дунайского – забегаловка «Бургер-кинг». Я вспомнил, что давно ничего не ел – яблоки с коньяком не в счёт – и решил заскочить в «Бургер-кинг», куда давно собирался, ибо не имел ни малейшего понятия, что это за бургеры такие, которую назойливо навязывала реклама. Всё равно другого времени не выберу, ибо нет у меня в заводе его убивать, как пришлось сейчас.

Оказалось, что это те же бутерброды, что и в «Макдональдсе». В «Макдональдсе» в Питере и вообще в России я был только один раз – когда в 6-м году, закончив волгодонский лицей информатики, бизнеса и дизайна, приехал поступать в университет культуры мой сын Миша. Очень уж ему, выросшему в провинции и видевшему «Макдональдсы» только по телевизору, хотелось там побывать. И вот, приехав после его поступления с какими-то бумагами в одну из служб его университета на Чёрной речке, мы, завершив дела, зашли в «Макдональдс» у метро «Чёрная речка». Я правда там ничего не ел, предоставив получать впечатления сыну, так что судить о качестве русской эманации этой сети не берусь. Я знаю её по Америке, где она на меня впечатления не произвела. Не произвело и кулинарное творение «Бургер-кинга» – бутеры его так себе.

И я снова задумался о том, как мы впускаем к себе чужие бренды не самого высокого пошиба, а собственный «фаст-фуд» не берём во внимание. И вспомнил, как на заре эпохи предпринимательства решил открыть крошечный именной ресторанчик-клуб, угощать там своими мантами или самсой добрых людей и вести с ними задушевные беседы. Я уже и помещение присмотрел – в одной из 12-этажных башен в Волгодонске на ЮЗР, между путепроводом и дубовой рощей, посаженной первостроителями «Атоммаша» и за пару десятков лет прилично разросшейся. Я прекрасно знаю, благодаря полученному на историческом факультете Ташкентского университета образованию, политическую экономию, но о специфической «экономике» ресторанного бизнеса и понятия не имел. И всё же именно фундаментальные знания меня благоразумно тормознули над бездной. Иначе я бы запросто утонул в этой клоаке, как тонули один за другим новоявленные благородные «бизнесмены», которых и власти душили, и рэкет, и дурацкая экономическая ситуация в стране в начале 90-х – впрочем, она и теперь не стала менее дурацкой, оттого и никакого «благородного» бизнеса у нас нет.

Когда я вышел из харчевни, где угостился ни уму ни сердцу, уже было темно, горели фонари, по широкой панели Будапештской быстрым шагом шли, прикрывая лица от ветра воротниками и шарфами, прохожие. Когда уже приблизился к большаковскому дому, из этого негустого потока отделилась женская фигура, которая поравнялась со мной и повторяла все зигзаги моего пути. Мы и к подъезду подошли практически вместе, только уже на ступеньке она меня опередила и первой набрала номер квартиры на домофоне. Какой я не смотрел, поэтому вник только тогда, когда она сказала в микрофон домофона: «Ленка, это я, Аня». Клацнул дверной замок, отпертый Леной, женщина вошла, и я понял, что она и есть, вероятно, тот самый «сюрпрайз», приготовленный мне – а я, стало быть ей. Но ничего сюрпризного я пока не замечал. И шагнул за ней следом.

В подъезде было темновато. Женщина шла впереди, я следом. Мы поднялись на несколько ступенек на площадку первого этажа и остановились перед лифтом. Я протянул руку и нажал кнопку вызова. Женщина немного боязливо покосилась на меня, а потом, когда лифт уже подъехал, но ещё не открылся, сказала явно испуганно:

– Вы поезжайте – я потом: мне ещё позвонить, вспоминала, надо.

Я с этими незатейливыми женскими уловками сталкиваюсь довольно часто. Женщины побаиваются ездить тёмными глухими вечерами в одиночку с незнакомыми мужчинами – такова уж реальность нашего времени. Особенно если с дорогими украшениями – а какая наша женщина выйдет на улицу в неприбранном виде и без украшений. Это в Европе бабы бродят расхристанными, как огородные пугала, а наши себе такого не позволяют. Естественно, на таких и клюют всякие маньяки и проходимцы. Так что в порыве моей попутчицы не было ничего удивительного. И я сказал то, что говорю обычно в подобных случаях:

– Обещаю вас не насиловать до квартиры – не люблю стоя.

Большая часть моих попутчиц обычно с облегчением улыбается и, хоть и не теряет осмотрительности в пути – например не нажимает первыми кнопку своего этажа, всё же караул не кричит и баллончик с газом не достаёт. Кстати, я одно время по приезде в Питер, когда был гораздо моложе и потому, на взгляд, местных пугливых ланей, более опасен, носил в кармане такой баллончик и, доставая его из кармана, предлагал особо осторожным попутчицам:

– Вот возьмите – если на меня вдруг найдёт помутнение, брызгайте бестрепетно.

Никто не брал, но ехать соглашались. Только одна грубовато заявила:

– Ага, дуру нашёл – сам мне первый из другого баллончика и брызнет!

Ничего не оставалось, как ответить:

– А как вы догадались?

После чего она с заполошным криком в лестничный пролёт «Валя, Валя!» бросилась подниматься пешком.

Но эта отреагировала ещё более странно. Она вгляделась в меня и спросила:

– Как вы сказали?

И тут двери лифта разъехались по сторонам, свет из кабины осветил нас обоих, и она обалдело уставилась на меня с полуоткрытым ртом. А потом стала оседать по стенке, к которой прислонилась в ожидании лифта – я едва успел её подхватить.

29. «СЮРПРАЙЗ»

Лифт закрылся, не дождавшись нас. Лестничная площадка снова погрузилась в полумрак: давно не мытый матовый плафон плохо пропускал свет и без того маломощной лампочки. Хлопнула входная дверь, и мимо нас прошла к лестнице, весело пошатываясь, не вполне трезвая компания.

– На второй этаж – туда? – спросил у меня, придуриваясь, молодой мужик, показывая вверх по лестнице.

– Туда, – указал я ему на лесенку в несколько ступенек, ведущую в техподполье, запертое на большой амбарный замок.

Мужик загоготал.

– Молодец, батя! Дай пять. Наш человек.

Он неуверенно помотал правой рукой в пространстве моей руки, которую я и не думал ему подавать, даже если бы она и была свободна, а не придерживала женщину, только что едва не шмякнувшуюся на грязный подъездный пол. Ухмыльнулся, дурашливо отдал честь левой рукой и потопал, оступаясь, за своими собутыльниками, которые уже кричали ему с площадки третьего этажа, звеня бутылками в пакете: «Севка, ну ты, в натуре, где застрял? Водяра остывает – жрать пора!»

Я попытался отодвинуть от себя повисшую на мне в какой-то момент женщину, чтобы рассмотреть её лицо и удостовериться, в порядке ли она. Но это не удалось: она лишь плотнее прижалась ко мне и вдруг прошептала: «Сашенька, родной мой…». Я чуть не выронил её из рук, но она уже, чувствовалось, уверенно стояла на ногах и вполне собой владела.

– Кто вы? Разве мы с вами знакомы? – спросил я, не делая больше попыток её отстранить.

Она молчала. Да что ж это такое, колотилось у меня в мозгу. Женщина достаточно молодая – её грудь явственно упиралась в мою на уровне живота, стройная, лёгкая – держать её было совсем не тяжело, когда я её подхватил. Таких женщин у меня в руках не было уже очень давно. А уж чтобы они при этом и шептали мне то, что я только что услышал, так и вообще убиться и не жить.

Я всё же с усилием отстранил её от себя.

– Деточка, вы явно ошиблись. Имя совпало случайно, а в остальном…

Она продолжала упорно молчать, только теперь смотрела на меня щенячьим взглядом.

– Простите, нет у меня таких знакомых! Вы и есть Анна – сестра Лены Большаковой?

Она кивнула.

– Я так и понял, когда вы с ней говорили в домофон. Я знаю, что они вас ждут. Я и сам вас ждал…

– Ты ждал! – вдруг звонко выкрикнула она, потянулась и чмокнула меня в губы.

Я был совершенно обескуражен. Я мог поклясться, что никогда не знал никаких питерских родственников Большаковых – я даже имён их не слышал: её имя, Анна, прозвучало лишь недавно, в контексте этой истории с чеком и в связи с нелепым планом мести мне Андрея. Но оно ровным счётом ничего мне не говорило.

Анна искательно смотрела мне в глаза, словно подталкивая вспомнить то, что я, конечно же, отлично, по её мнению, знал, да вот по-стариковски, видимо, забыл.

– Анечка, – как можно нежнее, сказал я. – Нам не стоит идти сейчас к Большаковым вот так, ничего не понимая.

– Я всё понимаю! – снова звонко выкрикнула она.

– Зато я – нет. Давайте пойдём куда-нибудь, в какое-нибудь тёплое место, где нам никто не будет мешать, и всё проясним? Вот хоть в «Бургер-кинг» на углу – я только что там был: там есть где сесть и спокойно поговорить.

– С тобой я пойду, куда захочешь. Хочешь – пойдём к тебе!

Мне хотелось другого – проснуться. Но сказал я совсем иное:

– Позвоните Большаковым, скажите, что встретились со мной и к ним сегодня не придёте, а то они же с ума сойдут: впустили вас в подъезд, а вы так до них и не дошли.

– Ещё чего! – отреагировала она неожиданно ядовито.

Затем достала свой розовый смартфон с причудливыми завитушками на корпусе и сказала Лене, чтобы её козёл муж больше и на пушечный выстрел к ней не подходил, иначе ей теперь есть кому пожаловаться, Тут она бросила быстрый взгляд на меня, и я понял, что в заступники назначен я, хотя меня об этом и не спросили. И вообще, сказала она в заключение, у неё уже шестой день задержка, а почему, пусть ей её козёл и объяснит.

На последних словах он звучно поцеловала телефон. Представляю, как у Лены дрогнули в этот миг барабанные перепонки. Ну и дела! Страшно было подумать, что сейчас началось в доме Большаковых!

Я сам уже начинал бояться эту фурию. Но она, завершив разговор с кузиной, снова стала лапочкой, потянулась, опять бесцеремонно чмокнула меня в губы и взяла под руку.

– Я готова на всё!

Мы вышли на улицу. Поднялся сильный ветер, дувший вдоль Будапештской со стороны центра города – с Невы. К счастью, нам было с ним по пути. Я поднял воротник ветровки; Аня натянула на голову вязаную шапочку, которую достала из сумки. Питерцы всегда носят с собой некий запас одёжки на всякий пожарный, так что я не удивился, если бы у Анны оказалось и пальто, похолодай ещё сильнее.

Идти до «Бургер-кинга» было всего ничего, и скоро мы нырнули в его тёплое чрево. Ветер сюда не доставал, беснуясь от бессилия выхватить нас из нашего убежища у входных дверей. Мы нашли свободный столик подальше от сутолоки и сели. Аня сняла шапочку, растрепала свои вьющиеся волосы, мельком глянула, для порядка, в зеркальце и, сложив руки замочком под подбородком, стала неотрывно смотреть на меня.

– Что едим? Я, правда, только что тут перекусил, так что закажу только кофе. А вам что?

– Мне хватит тебя, – сказала Анна, упорно не замечая, что человек намного старше неё обращается к ней на «вы», а она ему тыкает, словно внучка.

Я смутился. А вы бы не смутились, если бы красивая – а она была красива! – молодая – а по моим меркам она была молода – никак не больше тридцати пяти лет – сказала бы вам такое? То-то же… Поэтому подберите слюни и слушайте дальше.

Я заказал официанту два кофе – у них было только имбирное каппучино – и какие-нибудь булочки – у них были клубничные и шоколадные донаты, мы выбрали клубничные – шоколадные, как оказалось, мы оба не любим одинаково.

– Я же говорила, мы похожи! – сказала, как напомнила, Анна, но даже такие воспоминания ко мне упорно не возвращались.

Наконец принесли наш заказ, и мы остались одни – насколько можно остаться наедине среди галдящей молодёжи, заполняющей вечерами подобные питерские заведения. Но мы не обращали на них внимания, хотя Анна инстинктивно морщилась, когда до неё нет-нет да и долетало нецензурное слово.

– Пришёл момент истины, – сказал я, взяв в свои ладони её ухоженные холодные руки с безупречной формы ногтями, словно она только что вышла от маникюрши. Она охотно дала мне их и смотрела так, словно дала бы тотчас и всё остальное – только бы я взял. Это не могло не льстить 64-летнему человеку – ещё вполне мужчине, но смущало, поскольку он уже всё же, по статусу, старик. – Медленно назовите себя, чтобы я смог переварить информацию – я уже не молоденький.

Она рассмеялась, показав великолепные ровные зубки. И тут я впервые почувствовал, что где-то их уже видел. Зубы были прекрасны, но между двумя средними верхними резцами мелькнула едва заметная естественная щёлочка. У кого же была подобная, лихорадочно соображал я. Явно была, но вспомнить я так и не смог и выжидательно посмотрел на Анну.

– Аня Серова.

И тут я чуть не упал со стула. Кровь побежала по венам и артериям так стремительно, что от трения нагрелись стенки кровотоков, а капилляры готовы были взорваться.

– Ну, вспомнил, родной мой? – проговорила Аня и провела своей точёной рукой по моей шершавой от бороды щеке.

– Анечка.., – только и смог ошарашенно пробормотать я.

Она радостно кивнула. И поцеловала тыльную сторону моей правой руки – в то место, где у меня единственное едва заметное стариковское пигментное пятнышко. Я инстинктивно дёрнулся, словно меня вдруг увидели без одежды, но Аня только плотнее прижалась губами к моей руке.

Мы сидели так, являя собой для непосвящённых картину старика и его взрослой дочери, которая что-то просит – или прощения за нанесённую обиду, или помочь внести очередной взнос по большому кредиту.

Аня, Аня… Да разве ж я мог подумать, что мы вообще ещё когда-нибудь встретимся, тем более – при таких обстоятельствах…

Летом 91-го года я в последний раз приехал в Ташкент навестить маму по пути из Барнаула в Петербург. Вокруг был уже малознакомый мустакилликнутый Ташкент, с сорванными названиями улиц на русском языке и тоже только узбекскими табличками на транспорте с указанием вех его движения. Город наполнила какая-то мутная кишлачная масса. Всегда чистый и прибранный Ташкент был загажен, замусорен, заплёван семечками, насваем, жвачками и ещё какой-то чертовщиной. Знакомые в редакциях говорили, что узбекская интеллигенция в ужасе от этого разбегается по заграницам, в ОВИРе миллионные очереди, и в основном почему-то за визами ЮАР – видимо, их было проще получить. Я не узнавал родной город, где был ровно год назад, вскоре после московского путча ГКЧП и перед самым объявлением независимости Узбекистана. Ничего подобного тогда не было! И вот словно город захвачен гуннами.

Островками прежней жизни оставались лишь знакомые, которых тогда у меня в Ташкенте было ещё полгорода, это теперь они или разъехались оттуда постепенно по миру, или, что чаще, просто поумирали от безысходности, а то возраста. Тогда я в последний раз видел живого Савельева, а в лифте газетного комплекса на Ленинградской – на месте десятилетиями, ещё с моих школьных лет, торчавшего многоэтажного скелета-долгостроя обкома партии и облисполкома, столкнулся с Люсей Шамардиной, то бишь Орловой, о которой подробно рассказывал раньше. Я хотел было поговорить с ней, но она лишь холодно поздоровалась кивком и поспешила по своим делам. Думаю, ей не хотелось разговора, потому что он неизбежно вышел бы на то, какую глупость она совершила, связавшись с питерским алкоголиком, что в 91-м уже было в Ташкенте ясно всем – я слышал от многих. Острый глаз Савельева подметил однако, что мы знаем друг друга, и он характерным мимическим жестом приподнял бровь, сощурив глаза до щёлочек. Если бы он знал, что мы знакомы давно, с 83-го года, то отреагировал иначе, а тут словно говорил: ну ты, стари-ик, пару дней в Ташкенте, а уже и с Люсей познакомился – и когда успел!

В соседнем с нашим доме жили друзья моего детства – Жорка Серов и его долговязая старшая сестра Таня. Увидев меня как-то утром во дворе, Жорка – тогда уже высокий поджарый мужчина лет 37-и, да, он был на пару лет всего младше меня, а сестра – ровесница, зазвал меня в гости – у Тани как раз был день рождения. Вечером я предупредил маму, чтобы она не волновалась, если приду поздно, и, взяв купленный днём подарок – красивый риштанский ляган – и пройдя меньше полсотни метров от своего, третьего, подъезда до серовского – первого в соседнем доме, поднялся к ним на второй этаж и позвонил в квартиру номер 6. Дома в нашем «пистолете» почти все близнецы, так что любой выходец из «пистолета» подтвердит, что это трёхкомнатная квартира полезной площадью 48 квадратных метров плюс-минус полквадрата. Спланирована она была неудобно: из большой общей комнаты вели двери в две поменьше, то есть для каждой из них она была смежной. Была ещё довольно просторная лоджия квадратов на девять, Серовыми уже давно самостоятельно застеклённая.

Встретил я у них и нашего «Пецу», как мы звали Петьку с первого этажа, жившего прямо под Серовыми, и собиравшегося вот-вот отъезжать на ПМЖ в землю обетованную «Борыгу» – Борьку с первого этажа третьего подъезда серовского дома. Другие гости были мне не знакомы, но их было немного, и мы все быстро перезнакомились.

Я тогда уже год снова курил, бросив курить за пять лет до этого и вот опять втянувшись. Поскольку на лоджии всё время кто-то смолил небольшими компашками, однако занимая всё пространство, я изредка спускался перекурить во двор, благо этаж-то второй всего. И вот как-то, уже довольно поздно, часов около десяти вечера, покурив со знакомым из дома наискосок, проходившим мимо с улицы Мукими и удивившимся, увидев меня, я затушил окурок своей любимой ташкентской «Примы» и направился к подъезду, в котором то ли вопреки, то ли во славу мустакиллика не горело ни одной лампочками. Впрочем, тогда и в России так было: враз обедневший народ лампочки нещадно воровал – не для освещения, а для продажи. На нашей лестничной площадке в Волгодонске этим промышлял сосед Коля, так-то вполне приличный и славный мужчина, но нужда, видно, сильно прижала. Только я влезу вкручу рядом с нашей дверью очередную лампочку, как на утро, много – через сутки, её уже и след простыл. Так я что придумал. Я взял у жены тот лак для ногтей, что у неё всё равно стоял без нужды, поскольку разонравился, и стал писать им на лампочках, памятуя Ильфа и Петрова, по кругу: «Украдено в кв. 127». Лак высыхал, а когда лампочка загоралась, он от её тепла темнел и прикипал к стеклу так, что никаким растворителем не смоешь. И кражи прекратились. Зато знакомые, приходя к нам в первый раз после моей инновации, долго разбирали снизу, что же там такое написано – и веселились, когда узнавали. Некоторые даже переняли полезный опыт.

Вот и у Серовых в подъезде была темень, как у негра в желудке. Помочь я его соседям тогда советом не мог, поскольку к тому времени свою инновацию ещё не придумал. Распахнул дверь, чтобы хоть какой-то свет проник от фонаря у соседнего дома, и тут из неё метнулась женская тень. Я понял, что спугнул девушку и весело сказал:

– Не пугайтесь! Обещаю вас не насиловать до квартиры – не люблю стоя.

Кажется, именно тогда эта фраза, множество раз потом мною повторённая в разных городах, была произнесена впервые.

Девушка остановилась, засмеялась, и в свете выглянувшей луны я увидел, что это ещё совсем ребёнок. Мне стало неловко, что так грубо пошутил с подростком.

– Извините, думал взрослая тётка.

Она снова засмеялась и сказала с задиристым вызовом:

– А вы любите только взрослых?

– А как же вы думали? – рассмеялся я. – Какой прок от малявок?

– А вот такой! – она подошла и чмокнула меня в губы.

Я в общем-то привык к тому, что девушки на моей родине куда раскованнее – не путать с доступностью! – чем в России. В России, в том же казачьем краю, если девушка говорит смело с мужчиной, то это показатель только одного – распущенности. А в Ташкенте нет – в Ташкенте девушки куда более внутренне свободны, да вот хоть Олю Медведеву взять в пример: вряд ли подобное полусуточное сидение в 16-летнем возрасте с молодым парнем на виду у всех и вместе с тем наедине с ним, могло бы случиться в России.

Это я и сказал девочке, назвавшейся Аней – родственницей Серовых, приехавшей на каникулы из Ленинграда – тогда все ещё так говорили, поскольку город на Неве собчаковцы переименовали только 6 сентября того года – это такой «подарочек» извечно прохиндейского Самарканда, откуда на брега Невы заявился Собчак, Северной Пальмире. Они переехали туда всего несколько лет назад, она всё никак не могла привыкнуть к новой обстановке и вот вырвалась в родной Ташкент.

Аня, со свойственной девочкам-подросткам тяге к взрослой романтике, заинтересовалась моей акташской историей, стала расспрашивать. Наконец мы сели на скамейку у серовского подъезда, и я подробно поведал свежим ушам незабываемую и по-своему трагическую встречу с Олей Медведевой, которой, этой встрече, тогда не было ещё и двух десятков лет.

Вскоре с серовской лоджии донеслось: «Господи, да где же эта Анька?!», – потом высунулся Жорка, увидел меня за листвой деревьев: «Саш, ты что ль?» – «Я, – говорю, – вот с родственницей твоей беседуем», – «А, так Аня с тобой? Ну, слава богу, а то мы её потеряли. А что вы там – идите за стол». – «Сейчас! У вас там и без нас духота». – «Это точно! Хоть всем на улицу выкатывайся». Послышалось весёлое пьяненькое рассуждение на все лады, а не внести стол в палисадник и всё такое. Но скоро гости увлеклись застольем настолько, что про свои намерения и нас забыли.

А я, тогда уже почти 40-летний дядёк, совершенно очарованный смотревшим мне в рот очаровательным младенцем, распинался перед ним на все лады! В момент, когда я рассказывал, как совершенно неузнаваемая Оля провожала меня до автобуса из совхоза, она даже шмыгнула носом.