Текст книги "Катрина: Число начала"

Мне стало так жаль Марину, что глаза налились горячими слезами. Но я удержался. Совсем недавно в момент душевной слабости я подумал, что готов умереть, чтобы увидеть Марину вновь.

Я лицемерно ошибался.

Сейчас, только что, когда Катрина подняла меня в воздух за плечо и сказала, что может убить меня в наказание за то, что я ослушался, я мысленно умолял Господа, чтобы Он спас меня. Я говорил Ему, что больше не хочу смерти, просил простить меня. Означает ли это, что я любил Марину не так сильно, как думал? Эта мысль для меня оказалась больнее, чем стальная хватка Катрины. Я не настолько люблю Марину, чтобы умереть и увидеть ее снова. Слишком страшна пропасть, которую всем когда-то придется преодолеть.

Я протер лицо руками. И вдруг разозлился.

Тим сказал им! Катрина права.

Меня захлестнул столь едкий гнев. Неужели Тим меня сдал? Мы ведь лучшие друзья. Должно быть другое объяснение. Может быть, у него не было другого выхода. Возможно, ему угрожали или пытали, как это пытались сделать Ленский и Стромнилов со мной. Это вполне вероятно. В это легче поверить, чем в предательство друга.

А возможно, просто отвалили денег. Эти парни достаточно умны, чтобы прежде, чем привлекать к себе внимание, сначала пробовать решить вопросы сделкой, как это было с Юрием и мной, когда Ленский предложил мне большие деньги за информацию, которой как они считали, я обладаю. Тогда Тим просто продал меня им, как собирался это сделать с Катриной отвратительный лицемер Юрий.

О, как велика сила злости! Меня накрыла волна ледяного спокойствия и злобы.

Я перестал сокрушаться по поводу всех этих неприятностей так же неожиданно, как начал. Осталась только злость и спокойствие. А спутанные мысли вдруг встали по порядку и свое положение я увидел в простой и ясной перспективе. После всего случившегося сегодня я исчерпал способность на лишние нервные затраты. Все сделалось простым в своей сложности. Стало наплевать на нашу дружбу, если Тим так поступил. У меня ничего не осталось кроме моей собственной жизни. А Тим со своей пусть разбирается сам. Ему с этим жить, если он продажный сукин сын.

У меня же имелись более веские заботы. Поистине опасны отнюдь не те, кто пытались меня сегодня убить, и не те, кто за ними стоят, а та, кто меня спасла. Брюнетка с синими глазами, олицетворяющая собой все страхи славянских народов, воплотившиеся в суеверные сказки. Катрина.

Потер ноющее плечо рукой, огляделся и только сейчас понял, что все еще сижу на полу. Мне нужно поспать. Не задаваясь вопросом, проснусь ли я утром, просто дать себе отдых и восстановить силы.

Проходя мимо зала, я остановился.

Наемница стояла напротив большого напольного зеркала и разглядывала свое раненое плечо. Она сняла плащ и отражалась в зеркале. Приглядевшись, я увидел, что крови уже нет, да и сама рана мистическим образом совсем зажила, не оставив шрама. Мне было хорошо видно ее отражение, поэтому я точно могу сказать, что не ошибаюсь.

Огнестрельное ранение не оставило после себя ни следа.

– В чем дело, Марк? – мягко нарушил тишину ее голос. Спокойный и мирный. Глаза Катрины теперь смотрели на меня сквозь блестящее полотно зеркала. Прежние, человеческие. Яркого темно-голубого цвета.

– Проходил мимо и увидел твое отражение. Твое плечо совершенно невредимо. Это удивило меня. Прости, если что…

– Марк, за что ты просишь прощения? Это твой дом и я твоя гостья, – она внимательно смотрела на меня, сквозь меня, глядя в зеркало. – Должно быть, ты решил извиниться за то, что ослушался? Выдал свое убежище другу, который предал тебя, а теперь просишь принять твои извинения? Думаешь, прощу за это? Нет, Марк. Я не Бог. Милосердие и всепрощение мне неведомы. Я то, что тебе доступно лишь частично осознать, называя словом «вампир». И каждый твой неверный шаг – повод чтобы убить тебя. Иногда я этого хочу, иногда нет. Поэтому я просила, чтобы ты беспрекословно слушался моей воли.

– Что теперь ты собираешься делать?

– Продолжать искать открытие. А у тебя есть шанс доказать мне, что моя благосклонность к тебе не была лишней. Последний шанс, Марк! – строго добавила она. – Сегодня я показала тебе, как близка смерть. Всего один раз ослушаешься, и возможности все исправить я уже не дам. О да, я вижу, ты, наконец, услышал меня. Такие жесткие условия потому, что это реальный мир. Мир, где существует только жизнь и смерть. Я воплощение того и другого. Но и я могу умереть. Навсегда. И я не хочу, чтобы это случилось из-за твоей очередной ошибки. Не нужно питать надежд, сейчас ты не властен над свей жизнью. Просто прими это. Позволь мне вершить твою судьбу. Не испытывай меня, не вынуждай становиться зверем и останешься цел.

Она замолчала, ее взгляд по-прежнему был устремлен куда-то внутрь меня. Мы с полминуты стояли и смотрели в глаза друг друга, и преградой между нами оставалось лишь отражение. Мои глаза не двигались, пока она не позволила.

– Я все буду делать так, как ты хочешь, – заверил я.

Катрина отозвалась не сразу.

– Время покажет… – она отошла от зеркала и остановилась напротив меня. – Что-нибудь еще?

– Возможно, да, – я с трудом пытался подобрать осторожные слова для своего вопроса, чтобы случайно не разгневать ее. – Мне нужно немного поспать, я могу быть уверен, что проснусь завтра?

Она слегка улыбнулась. Этот вопрос позабавил ее.

– А почему ты вдруг можешь не проснуться завтра? – с притворным ангельским неведеньем спросила она.

Я не ответил на этот вопрос-издевку, но это и так очевидно, учитывая, кто она и что может сделать.

Соглашаясь на единственные условия, при которых я мог рассчитывать на жизнь, я испытывал неприятное фатальное чувство, будто я тщетно пытался договориться со смертью. Согласно уговору, я должен примириться с данностью: я ничего не решаю больше. И теперь истово вымаливаю милости. А ее полный сокровенных знаний взгляд, перед которым обнажались и становились наги и беспомощны все потаенные глубины моей души, лишь подтверждал это.

Моя спасительница, моя гостья, девушка из бара, стоящая передо мной нисколько не была похожа на человека. Она являла собой могущественную стихию, объединяющую и силы ветра, и шквал морской пучины, черными лоскутами пламенеющие вокруг нее. И имя этой стихии – смерть.

– Катрина, я ведь… не готов умереть. Я хочу жить.

– Никто никогда не готов на самом деле, Марк. Даже когда люди молят о смерти, – несмотря на то, что синие глаза пронзали меня, взор ее обратился в неведомые мне дали времен и стал отрешенным. Катрина видела перед собой кого-то другого. – Умирая, в последний момент они понимают, что это не тот выход, на который они так надеялись. Последний момент меняет всё. Смерть это не выход. Смерть это тупик. Так что ты не исключение.

Она произнесла это так, что я почувствовал, что знает она об этом много больше, чем готова рассказать.

После своих слов она вернулась в эту комнату, и все же что-то прежнее, отрешенное в ее взгляде осталось.

Катрина медленно кивнула в знак того, что мое беспокойство не осталось неуслышанным:

– Я держу свое слово, поэтому ступай покойно и помни, этой ночью я буду стеречь твой сон. Спи крепко, потому что завтра такой возможности у тебя может не быть.

Последние слова надолго застыли среди стен этой квартиры, разбив слабый свет начавших оживать и зарождаться надежд. Я немо кивнул и ушел в спальню.

Старый «Nikon» лежал на полу прямо перед входом, сумка, в которой я принес с собой вещи из квартиры Марины, была вывернута наизнанку. Ее содержимое разбросанно по комнате. Я собрал все и положил обратно в сумку. Фотоаппарат к счастью оказался цел, но пленки к нему они забрали, как и пулю. И они вновь ошиблись. Пленки новые и совершенно пусты.

Снял с себя рубашку и майку и развесил сушиться на батарее. Переворошенную после обыска постель расправил. Повезло, что подушки не вспороты.

Мое напряженное тело еще долго не позволяло расслабиться и заснуть. Физическая и моральная усталость слились вместе. В голову лезли беспокойные мысли, которые тут же путались и растворялись в сонме других. Прежде начавшая стихать боль в плече сейчас отчетливо гудела в унисон с болью от других травм, а тяжесть усталости уже сковала конечности, не давая шевельнуть даже пальцами.

Кровать начала таять подо мной, и перед глазами показались неясные блики – обрывки подступающих сновидений. Но сквозь сон я услышал, как тихо скрипнула дверь в комнату, и от этого проснулся. Глаза не открыл, не желая увидеть что-то, что подтвердило бы наяву тот образ, который за мгновение нарисовало мое подсознание. Я не мог в мыслях отчетливо увидеть его, но точно знал: этот образ принадлежит Катрине. Это тот ее лик, что скрыт от человеческих глаз и ведом лишь ей и дьяволу.

Между тем Катрина сделала несколько шагов в сторону кровати, на которой с закрытыми глазами лежал я и ждал, когда она откроет мне то, за чем пришла.

Звуки стихли. Движение в комнате застыло. Катрина не шевелилась, и на долгое мгновение мне показалось даже, что в спальне никого нет. И вдруг я почувствовал холод вблизи своего лица. Дурманящую прохладу, которая всегда окружает ее.

Но что это? Ее лицо или рука? Меня захватил интерес, но я не смел открыть глаз.

Пальчиком она убрала с моего лица прядь моих волос. Такое приятное и одновременно ужасающе прикосновение. Легкое и прохладное, словное прикосновение мертвеца. Кожа на спине покрылась мурашками.

Наверное, Катрина сидела на полу у кровати и сейчас сложила руки на постели и положила на них голову, чтобы рассмотреть мое лицо. Я мог об этом лишь догадываться по натяжению простыни. А жаль. Потому что мне бы хотелось увидеть ее лицо совсем рядом со своим. Особенно, если она собирается меня убить. Но надеюсь, она не солгала. Страх и надежда лишь на нее одну переплелись. Катрина сделала меня своим пленником, но без нее я бы не протянул так долго. Боже помоги!

Прохлада, веющая от Катрины, окутывала меня все с большей силой. Окутывала меня целиком. Прежде я еще не чувствовал ничего подобного. Температура в помещении ощутимо падала, словно оно наполнилось призраками. Мое смирение пошатнулось, и я всерьез подумал, а вдруг и правда она пришла меня убить. И все же присутствие Катрины не вселяло паники. Наоборот. Я чувствовал спокойствие забвения, туманной дымкой забирающее меня под ее черное крыло.

Неожиданно, сквозь холодное марево забвения я услышал ее тихий мягкий шепот:

– Бедный мальчик. Думаешь, что совсем одинок в своих бедах…

Ее голос прозвучал скорбно, словно одинокая мелодия виолончели в зимнем лесу. Сначала я даже не поверил что это Катрина. Столько сочувствия и боли делали ее голос незнакомым, новым, проникновенным.

Все разом стало сложнее.

Поверить, что у чудовищ, о которых рассказывает фольклор, может быть столько эмоций на устах, было невозможно. Мне захотелось открыть глаза и увидеть выражение лица, с каким она произнесла только что погасшие слова. Но я не стал этого делать. Теперь мне стало неудобно за то, что я слышал нечто, предназначавшееся скорее самой Катрине, чем мне. Воздух вновь наполнился ее голосом, еще более тихим и грустным шепотом:

– Если бы ты знал, что есть истинное одиночество…

Она замолчала, поднялась на ноги и беззвучно вышла. А вместе с ней и загадочная прохлада, и едва уловимый аромат ее духов, и на мгновение мне показалось, что с ее уходом я действительно стал одинок.

Глава 12. Сколько стоит дружба

Из вещества такого ж, как и сон, мы созданы, и жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена.

Уильям Шекспир

«Буря»

Теперь сон окончательно меня покинул.

Упершись взглядом в окно, я лежал и думал о произошедшем и Катрине.

В черном небе за окном изредка сверкала молния – уже не над городом, непогода проходила. В комнате стоял редкий звук капельной дроби о стекло и подоконник, и, несмотря на поток шумных мыслей, через некоторое время я вновь почувствовал приближение сна. В памяти вновь и вновь прокручивалось одно и то же ощущение. Чувство холода, которое овладело мной, когда рядом сидела Катрина. Я вспоминал это совершенно непроизвольно. И так постепенно перед глазами замерцали разные бессмысленные картинки.

– Марк…

Шепот шел откуда-то издалека. Эхом отдающийся по всему подъезду женский шепот. Марина. Она звала меня куда-то.

– Марк…

Вокруг обступили стены пустого обветшавшего подъезда жилого дома, и шепот шел откуда-то с верхних этажей. Я побежал вверх по лестнице. Мне предстояло преодолеть множество ступеней. Казалось, этот дом бесконечно высок, но внезапно я наткнулся на дверь, ведущую наружу. Когда я приблизился к двери, я снова услышал шепот, Марина продолжала меня звать. Теперь ее голос звучал громче и отчетливее. Но когда открыл дверь, Марины за ней не оказалось. Я вышел на огромную окутанную ночным туманом крышу высоченного дома, который больше походил на скалу, где со всех сторон низвергался обрыв.

– Марк. Я здесь. Я пришла, – призрачно лился по воздуху ее голос, звучащий словно отовсюду. – Марк, милый…

Я выискивал, смотрел по сторонам, метался по огромной крыше в надежде, что мне удастся отыскать Марину. Но тщетно.

Лишь потерял ориентиры в этом тумане и заблудился. Куда бы я ни пошел, повсюду вскоре начинался крутой обрыв. Пропасть, дна которой не видно из-за густо клубящегося серебристого тумана. Сквозь него пробивался лишь неуловимый иллюзорный свет, льющийся снизу.

Вдруг нежные женские ладошки закрыли мне глаза. Сердце забилось с бешеной силой, казалось, оно рвется наружу, а я стою, боясь повернуться к Марине. Она прижалась к моей спине, я слышу ее дыхание на своей шее, ее ладошки на своем лице, и мне достаточно даже этого, лишь бы это мгновение длилось вечно. По телу разлились свет и тепло, идущие от Марины, и моя душа успокоилась в ее присутствии. Все хорошо. И теперь так будет всегда.

Я чувствую, что Марина улыбается, и на душе становится еще светлее. Я тоже улыбаюсь.

– Я так скучаю, Марина. – тихо говорю я в туманный ночной воздух. – Мне без тебя так плохо.

А она крепче меня обнимает, и я чувствую, что она продолжает улыбаться, но и она печалится из-за нашей разлуки.

– Знаю, – тихо шепчет она мне на ухо. – Знаю, дорогой. Знаю. Но так распорядился Свет. Не горюй обо мне, не беспокойся, все будет хорошо. Меня теперь никто не обидит, никто не сможет, да и некому. Но сейчас не это главное. Марк, милый, мне столько нужно тебе сказать…

Последние слова прозвучали с долей тревоги. Я повернулся к ней, отбросив страхи, что не увижу ее, если обернусь. И она стояла передо мной, смотрела с таким теплом, так мягко. Она еще красивее прежнего. Посреди темноты, словно в теплом луче невидимого летнего света стоит моя Марина. Она мягко улыбается мне, а взгляд становится серьезным, взволнованным.

– Марк, послушай, это очень важно, – ее глаза меняют выражение, становясь умоляющими, слегка скорбными. – Прошу, милый, прошу, беги. Беги, как только она попросит. Беги без оглядки. Несись что есть мочи! Прошу.

– Марина, о чем ты говоришь? Куда бежать? Кто меня об этом попросит?

– Просто запомни, милый. Запомни это. Она жертва своих тяготений, – Марина с грустью посмотрела мне в глаза. – Это все из-за него.

Мимо нас пронесся поток холодного зловонного ветра, который чуть не сбил меня с ног. В ветре прозвучали неясные слова. Чей-то грозный свирепый голос. Я повернулся туда, куда унесся ветер, и увидел сквозь серебристые клубы тумана приближающуюся вдалеке темную фигуру. Он шел словно с того конца пропасти, казалось, он идет по воздуху, и бездна для него не преграда. Его тень пролегала через всю крышу и заканчивалась у моих ног. И ничто, даже густой туман, не могло поглотить его тень, настолько она была черна. Тень имела большие костлявые крылья, сложенные за спиной, а уши на тени были острыми, торчащими кверху, словно рога.

– Бежим! – повернулся я к Марине, но не увидел ее рядом.

Ее нигде не было. Она ушла. А он и его страшная тень приближались, и становились все ближе и ближе.

Я бросился на поиски выхода в подъезд на лестницу. Бежал долго. Выбился из сил. Иногда он пропадал из виду. Зато то справа, то слева по воздуху, где-нибудь в тумане проносилась на крыльях его ужасная тень во много раз больше меня. А иногда он снова появлялся позади и продолжал преследование своим угрожающе спокойным шагом.

Вдруг ноги заплелись, и я упал лицом в холодную мокрую траву. По лицу растеклась боль, горячая словно кровь. Я поднялся на четвереньки и осмотрелся. Моего преследователя нигде не было. Но и я уже был не на крыше.

Туман выплывал из-за невысокого холма впереди, за которым мерцал призрачный свет. Вокруг, уходя в темноту, возвышались то там, то тут памятники и статуи. Свет за холмом сверкнул, словно молния. Ближе к холму высился раскидистый вяз, под которым вырастало нечто, что привлекло мое внимание. Я поднялся на ноги и направился к дереву. Когда я подошел к вязу то увидел, что под ним возвышается надгробная плита на метр от земли. Но мне никак не разобрать, что на ней написано.

Я понял, что держу в руке розу. Алую, нежную розу, которую принес сюда, на кладбище специально для этой могилы. Только до сих пор я не могу прочесть, что написано на камне. Я занес руку над могилой, чтобы бросить розу и вот я разжимаю пальцы и вижу, как роза медленно отправляется в свое маленькое путешествие. Она летит, не торопясь, вращаясь вокруг своей оси. Ее листья на стебле, украшенном шипами, подрагивают от ветра.

И снова вспышка молнии где-то в небе за холмом, освещающая все вокруг. Голубой свет разливается по траве, дереву, исчезают тени, холодный свет освещает надгробный камень и розу. И теперь я могу прочесть, что на нем написано.

Роза не успела упасть, вспышка молнии погаснуть, а тени вернуться на свои места, как ужас, истинный неподдельный ужас, сковал меня. Написано на камне могильном было имя:

МАРК МЕЕРСОН

Я открыл глаза.

Ярко светило солнце. Всю комнату заливал невесомы прозрачный утренний свет.

Глаза тут же сощурились. Слишком светло. Наверное, часов десять утра. Мне бы следовало отправиться на работу, но я знал, что этого сегодня не сделаю. Нужно отдохнуть как следует в лучах теряющего с каждым днем свое тепло осеннего солнца.

Я потянулся, лежа на кровати, зевнул, не открывая глаз. Чувствовал, что сон еще где-то недалеко. Не торопился подняться, вдруг еще засну. Было бы неплохо.

И тут я рывком сел в кровати, вспомнив все произошедшее вчера вечером. Эти воспоминания нахлынули на меня тяжелой волной.

«Не может быть!» – пронеслось в голове.

Однако все что я помню, случилось в действительности. Свидетельством тому служила боль множественных ушибов, растяжений и синяков, лишь усилившаяся после сна. Но этого оказалось слишком мало, чтобы поверить во всю ту чудовищную дикость, что происходила вчера. Для подтверждения своих воспоминаний я обвел комнату взглядом. Все лежало так, как я помню, сумка с вещами у кровати, одежда сушится на батарее, пленок от фотокамеры нет. Все так. Все было. И это не сон.

– Твою мать…

Рывком соскочил на пол, надел смятую высохшую рубашку и принялся ходить по комнате взад и вперед в изножье кровати. Потом остановился перед окном, щурясь от солнечного света и потирая рукой ноющую шею. Меня заставило остановиться воспоминание о ночном визите Катрины в мою спальню. Я уставился в подоконник ничего не видящим взглядом. Она меня так и не укусила. Она приходила не за этим.

Сегодня Катрина сдержала данное мне слово.

И это очень важно.

То, что таилось в тени за закрытой дверью, ведущей из спальни, уже не казалось мне настолько пугающим. Я направился в гостиную. Оттуда в коридор падал такой же, как и в спальне, яркий солнечный свет. Часть комнаты уже виднелась, и Катрины там не было. Приближаясь, я смутно почувствовал, что что-то не так. С тревогой в душе, еще не успев ничего осмыслить, я зашел в гостиную, стены которой озарялись, охваченные солнцем.

Из тающей треугольной тени, падающей от шкафа, донесся умоляющий душераздирающий стон:

– Марк!

Катрина забилась в угол на полу и беспомощно закрывалась руками от света. Ее тело пробивала мелкая дрожь. Она дышала так, словно задыхалась. Золотящийся поток света разливался по всему полу, заползал на стену, отрезая ей путь в тень коридора и почти касаясь ее удивительно белых ног.

Я растерялся. Мне вдруг стало страшно за Катрину, но что-то останавливало меня помочь ей.

– Прошу, спаси! Спрячь меня от света! Пожалуйста! – ее пронзительный голос дрожал, и в нем было столько заражающего страха, что мое сердце сжалось в парализующей смятении.

Она умоляюще посмотрела на меня через плечо, стискиваясь и прижимаясь все плотнее к стене. На мгновение я заколебался, не зная, стоит ли помогать ей или потом это обернется против меня. В таком случае, я должен позволить ей умереть. Невольно я отступил на шаг назад. Густо заполняющий пространство свет подступал все ближе, а Катрина отворачивалась от него, протягивая вверх по стене пронизанную дрожью руку, словно пыталась спастись, забравшись по стене к потолку.

Точно раскаленный поток лавы свет заполз на ее ногу, и когда она вновь взглянула на меня, ее красивые синие глаза померкли от обреченности. То, что произошло следом, повергло меня в ужас. Ткань брюк на колене Катрины начала тлеть, испуская нити дыма, прожигаясь и оголяя начавшую быстро сгорать кожу. Ожог мгновенно расползся вверх по ноге, отчего Катрина истошно закричала.

Смерть, приближающаяся в свете была все ближе к заживо сгорающей Катрине. Увиденное заставило меня ужаснуться и устыдиться своих жестоких колебаний. Я не мог стоять и смотреть, как она умирает.

Я бросился к шторам, закрыл одну, потом другую. В комнате воцарилась красноватая тень, но шторы были недостаточно плотными, чтобы спрятать помещение от солнечного света, пробивавшегося сквозь них.

Катрина перестала кричать, но продолжала сжиматься в комочек.

– Этого недостаточно.

– Сейчас приду!

Забежал в спальню и быстро окинул комнату взглядом, ища, что может укрыть девушку от света и спасти от гибели. Это должна быть какая-нибудь плотная ткань.

Стащил с кровати одеяло и, набегу разворачивая его, поспешил обратно в гостиную. На месте опустился рядом на колени и накрыл Катрину, дрожащий клубочек, с надеждой смотрящую на меня. Плотно запахнул одеяло у нее на плечах, а на ее голове сложил как глубокий капюшон. Крепко обхватил девушку, защищая от света, и мягко попросил:

– Вставай. Все хорошо, – мы вместе выпрямились. Сквозь плотную материю я чувствовал, как Катрину пробивает дрожь. – Пойдем. В коридоре темно. Не бойся, – успокаивал ее я. Осторожно вывел в коридор и поставил у стены, по-прежнему крепко обнимая. – Ну вот, здесь темнее всего. Все хорошо. Все позади. Ты сильно обожжена?

Она сняла с головы одеяло, оно легло ей на плечи и приподняло кончики черных прядей волос, отрицательно махнула головой и с благодарностью подняла ко мне глаза.

У нее был измученный вид.

– Спасибо. Ты спас мою жизнь. Это благородный поступок.

Я отвел взгляд с чувством вины, вспомнив свои колебания. Я чуть не позволил ей сгореть у меня на глазах.

– Ведь ты спасла меня. И дело даже не в этом. Я не мог бросить тебя, оставить умирать.

Катрина наклонила голову и заглянула мне в лицо.

– Ты мог это сделать.

И я не нашел, что сказать, несмотря на то, что чувствовал, как необходимо мне сейчас подобрать слова для оправдания своей готовности дать Катрине умереть. Мои руки ослабли и соскользнули с одеяла, в котором я держал девушку. Я попятился к противоположной стене, почувствовав себя неловко. С минуту мы стояли молча.

Она внимательно оглядывала меня, словно разглядела во мне нового человека. Она точно знала, какие именно чувства я сейчас испытываю. И нисколько не хотела разрядить затянувшуюся паузу. Но выражение, с каким она смотрела, говорило об искренней благодарности.

Я нарушил наше молчание первый.

– Позволь мне уйти ненадолго. Мне нужно купить еды. Мой холодильник полностью пустой.

– Я неодобрительно отношусь к твоей просьбе. Они могут тебя поймать. Кто тогда спрячет меня от солнца завтра? – с иронией спросила Катрина.

– Если я умру от голода, тебя тоже некому будет прятать, – улыбнулся я. – Обещаю, буду осторожен.

Катрина нехотя приняла решение:

– Пускай так, но будь очень внимателен. Пока у тебя имелось лишь одно преимущество. Я. А в дневное время ты сам по себе. Ступай. Удача может оказаться благосклонна.

Я покачал головой.

– Никогда не верил в удачу. Наверное, у всех своя судьба. И никому она не известна. До самого последнего мгновения.

– Судьбы нет. Есть лишь право свободы выбора. И каждый платит за свой выбор. Не стоит беспокоиться, ибо отныне я хозяйка твоей участи. Однако рисковать понапрасну нельзя. Это всего лишь здравый смысл, и никакая судьба тут не при чем. Понимаешь?

– Да, – кивнул я. – Кстати, я думал, что иллюминаты это отцы основатели Соединенных Штатов. Какое отношение они имеют к тому, что сейчас происходит в Калининграде? Мне представить сложно, что у них есть какая-то охранная организация с такими головорезами как Стромнилов и Ленский. Как же так?

– Они редко прибегают к подобным методам. Поговорим об этом, когда ты вернешься. А сейчас убери этот ужасный свет, пожалуйста, – она сняла с себя одеяло и протянула его мне. – Завесь окна этим. Оно должно сдержать солнце.

В гостиной я перебросил одеяло через карниз поверх штор, оно оказалось не таким уж и длинным, как я рассчитывал, но для Катрины это было уже достаточно безопасно. То же самое сделал и в кухне. Я старался закрепить одеяла как можно лучше, чтобы вдруг они не упали и не впустили свет. Катрина осторожно выглядывала из коридора, внимательно наблюдая за моей работой. И вот через некоторое время борьбы с солнечным светом мне удалось отвоевать квартиру для мрака ради безопасности Катрины.

Надевая куртку, я вышел в коридор, ставший самым темным местом в квартире. Катрина сидела в кресле в гостиной, расслабленно откинувшись на спинку и закинув голову назад, словно мертвая. Ее глаза были прикрыты. В руке она держала пистолет.

– Марк, – позвала она.

Я зашел в комнату.

– Я в супермаркет. Ты сказала, что отпустишь меня, – напомнил я.

– Мне известно, что я сказала, – она расслабленным движением протянула мне пистолет. – Поэтому я даю тебе его. На всякий случай. Это Беретта-92, девять миллиметров парабеллум, сейчас он на предохранителе. Он прост в обращении. Снимаешь с флажка предохранителя над большим пальцем и стреляешь. Что может быть проще?

– Смотря для кого, – пожал плечами я и взял пистолет. Он оказался тяжелее, чем я думал. Довольно странно держать оружие в руках. Я оторвал взгляд от пистолета. – Не уверен, что смогу убить человека. Даже если этот человек будет хотеть убить меня. Я не убийца.

– Значит ты жертва. Мир населяют лишь убийцы и жертвы. На всех уровнях жизни. Третьего не дано. Если тебя сегодня схватят, они, может, и не убьют тебя сразу. Но и не станут более пытаться заключить сделку. Теперь ты у них на крючке, ты связан с убийствами, которые полиция спишет на криминальные разборки. Тебя будут шантажировать, пытать, выведывать то, что тебе известно, не поверив, что ты не знаешь ничего о числе начала. Но ты сдашь им меня. А когда закончат, тебя передадут полиции, на тебя повесят все убийства, возможно убьют при фиктивном задержании, чтобы не оставить свидетелей. Так что советую тебе переступить через себя и нажать на курок, если ситуация будет требовать того. Но это просто совет, – она испытывающе посмотрела на меня. – Тебе решать, твоей кровью будут обагрены руки твоих врагов или прольешь их кровь ты.

Я посмотрел на пистолет в своей руке, потом на Катрину и простодушно улыбнулся.

– В таком случае я надеюсь, они заняты сейчас чем-то более важным. И надеюсь, ты ошибаешься, и мне не придется становиться убийцей ради того, чтобы не быть жертвой.

Она промолчала, глядя на меня все с тем же испытывающим выражением. Должно быть, держит меня за наивного мальчишку. Ну и ладно. Может быть, она действительно права. Но возможно, правы мы оба.

– Будь осторожен, Марк.

Я кивнул и направился к выходу, оставив Катрину в одиночестве, окруженную лишь пустым мраком. Прежде чем выйти в подъезд, спрятал пистолет за пояс. Вышел из квартиры. Закрыл поплотнее разломанную входную дверь и уже собирался спускаться, как вдруг замер от удивления. Внизу на лестничной площадке стоял Тим.

– Друг, ты в порядке! Я уж думал с тобой что-то случилось, – он быстро поднялся ко мне.

Внезапно ярость во мне вскипела, и я тут же схватил ублюдка за грудки и швырнул на стену.

– Друг? – рявкнул я. – Друг?!! Ты об этом только сейчас вспомнил, мать твою?

Я с силой встряхнул Тима, так, что тот ударился головой о стену.

– Боже! Марк ты в своем уме? – вскрикнул Тим.

– Семь лет, Тим! ГРЕБАННЫХ СЕМЬ ЛЕТ! Я считал, что мы друзья!

– Марк успокойся!

– ЗАТКНИСЬ! – крикнул я. – Я просто поверить в это не могу! Ты сдал им меня! Ты, на хрен, сдал меня этим головорезам! СКОЛЬКО ОНИ ЗАПЛАТИЛИ?

– Да о чем ты говоришь? Я не сдавал тебя! Ты спасибо должен мне сказать! – огрызнулся Тим.

Я с размаху ударил его в лицо. Рука заболела. А Тим, вырвавшись, еле удержался на ногах. На мгновение я сам опешил от своего поступка. Прежде мне еще никогда не доводилось бить кого-то.

– Спасибо, – сказал я, встряхнув ноющей рукой. – Доволен? Или еще поблагодарить?

– Да ты спятил, Марк! – Тим с силой оттолкнул меня от себя. – Я жизнь тебе хотел спасти! Я все знаю, Марк! Я все знаю! Они мне все рассказали. Они рассказали мне, что эта преступница держит тебя в заложниках. Они рассказали, что она сделала с Вольским! Они все о ней рассказали. Я собственными глазами видел вчера подъезд в Маринином доме. Там все разнесено в пыль. Сколько там крови! Эти трупы… черт, она не человек, если сделала такое! Они рассказали мне, что произошло этой ночью в клубе. В клубе «Валахия». Я знаю, что ты был с ней там. Они хотели устроить переговоры, но она убила всех их сотрудников. Я знаю, что происходит. И хуже всего то, что они начинают подозревать тебя в сговоре с ней. Я убедил их в том, что они ошибаются, что ты не можешь быть с ней в сговоре. Но ты знаешь, какие люди работают в ФСБ, до конца они никому не верят. Мне сказали, у тебя есть всего одна возможность выбрать правильную сторону. Это хорошие люди, Марк. И я понятия не имею, какого хрена ты себя так ведешь! – он осторожно приложил руку к краснеющей щеке и поморщился. – Я помочь хочу, а ты кулаками размахиваешь.

Я сердито смотрел на Тима, не зная, действительно ли он считает правдой все, что только что наговорил, или он просто редкостный лживый наглец.

– Ты либо полный дурак, Тим, либо мерзавец, каких поискать. Ты такой дурак, что поверил в ложь этих ублюдков, или ты сам такой же ублюдок, как и они?