Текст книги "Катрина: Число начала"

Глава 13. Лицом к лицу

Omnes et singulos33
  Вместе и по отдельности (лат.)


[Закрыть]

Я принял душ. Когда вышел из ванной, Катрина по-прежнему листала мой фотоальбом с таким непринужденным видом, будто я гость в ее доме, где все принадлежит ей, а не наоборот. В кухне выглянул в окно. Оказалось, что за минувший час небо затянули тучи.

– Солнце скрылось, – сказал я, подходя к креслу в котором сидела Катрина.

– Превосходно.

– Ничего, что ты рассматриваешь мои личные фото без моего разрешения?

Катрина нехотя оторвала взгляд от альбома.

– Ничего.

– Ладно, – обезоруженный ее прямотой протянул я. Перевел глаза на фото, которое заинтересовало Катрину, и присел рядом. – Это я в седьмом классе. Такой вид у меня потому, что мне в этот день исполнялось четырнадцать лет, и я несказанно был этому рад. Отец обещал сводить меня в операционную, я уже давно туда просился. Не знаю почему. Мне казалось, там очень интересно, таинственно, может быть даже страшно, но там отец спасает людей. Борется со смертью. Он был моим героем.

– Почему был?

– Потому, что я вырос и понял, в реальности героев нет. Все мы люди, и нет абсолютно хороших или абсолютно плохих…

– Нет абсолютно хороших, Марк. Границы человеческого зла же столь безграничны, насколько безграничны границы зла истинного. Значит, ты разочаровался в своем отце? Из-за чего?

– Нет, не разочаровался. Просто, в один прекрасный день отец не смог понять, что я не его маленький сын, а уже взрослый человек, решения которого это не сплошные ошибки, а выбор. Выбор, который не может быть правильным или неправильным. Это выбор его взрослого сына. И если он любит меня, то должен уважать мой выбор вне зависимости от своих взглядов и своего мнения. Сложность заключалась в том, что он любил меня так, как считал правильным любить. По-своему. Думал, что как отец он вправе решать за меня, что для меня хорошо, а что нет. Это полный бред. Разве может быть плохо человеку рядом с его возлюбленной?

– Значит дело в девушке?

– Да, в конечном итоге, дело в девушке. Ее звали Марина… – почувствовав, что голос мой дрогнул, быстро переключился. – Но в начале лежит вопрос доверия между мной и моим отцом. Отец поставил под вопрос мои решения, и в ответ я поставил под вопрос его авторитет. Мы стали видеться все реже. Хуже от этого никому не стало, но между нами возникла стена, сохранившаяся до этих дней. Все равно мне повезло с родителями, я люблю их. Редко с ними вижусь потому, что не хочу жить так, как распланировал себе мою жизнь отец, вот и все.

– А девушка? Чем она не понравилась твоему отцу?

– Он считал, что она… – мне было сложно говорить о Марине с Катриной. И больно вспоминать нелестные слова отца в адрес моей Марины. – Он считал, что Марина недостаточно хороша для меня. На самом деле я всегда считал себя недостаточно подходящим для Марины человеком. Она заслуживала лучшего, чем то, что я мог ей дать, и все же она оставалась со мной. Тебе, наверное, ни к чему эти излияния. Пойду, приготовлю что-нибудь поесть.

Я поднялся и направился к выходу из комнаты.

– Марк.

Я оглянулся:

– Что?

– Там так, как ты себе представлял? Операционная оправдала твои ожидания?

На моем лице появилась слабая улыбка.

– Да, – подтвердил я. – Там все так. Интересно, таинственно, даже страшно, но там он спасает жизни, борется со смертью, – в этот момент я отчетливо вспомнил, каково это, гордиться своим отцом. Чувствовать, что твой отец настоящий герой. – Вместе с Богом он боролся против смерти.

Катрина ничего не сказала и продолжила листать фотоальбом.

Я уже хотел уйти, но все же спросил:

– Ты ешь обычную еду? Дело в том, что я немного умею готовить. Получается неплохо. Правда.

Она покачала головой.

– Да, мы едим обычную пищу, что бы там ни говорили ваши истории. Но едва ли кровавый голод можно утолить вашей пищей. Мои потребности заключаются не в утолении голода любым способом. В древности деревенские жители пугали своих детей и внуков россказнями о том, что мы питаемся самой жизнью. В некоторой степени это правда. Я не перестану алкать крови, употребив обычную еду.

Мне захотелось скрыться подальше от мысли, что вампир может напитаться только кровью, и ничто не отсрочит его кровавый голод. Со смешанными чувствами я отправился в кухню готовить к плите.

Зажатый в моей руке нож напоминал лишь о процессе готовки и нисколько не казался опасным предметом. Пока готовил завтрак, я решил, что мне нужно поговорить с кем-то из близких. Выговориться. Раньше самым близким человеком была Марина. Она понимала меня без слов и была чуткой ко всем. Она чувствовала себя виноватой в том, что мои отношения с родителями испортились, несмотря на то, что это было только моей виной. По будням, когда отец уезжал на работу в больницу, она иногда приезжала к маме и помогала ей по дому. У родителей частный дом за городом, там они живут последние лет десять. Рядом с Мариной я становился лучше. Ради нее, и потому что был счастлив.

Возможно, впервые за все это время я сожалею о том, что не могу просто прийти домой к родителям и рассказать, как мне одиноко. Совсем как в детстве, когда мне было больно, я всё рассказывал им и получал их поддержку. Я почувствовал, как на лице растягивается усмешка. Иногда я прямо-таки жаловался родителям по пустякам.

За завтраком, выпавшим на обеденное время и больше походившим на поминальный ужин, Катрина была немногословна. Особенно странно выглядела наша трапеза во мраке закрытого от света окна. За столом Катрина сидела ровно, локти не касались поверхности стола, вилку и нож держала как аристократка. Значит, ей действительно доводилось пробовать обычную пищу раньше, но сейчас она почти не ела. В ее молчаливом присутствии я чувствовал себя непривычно, мне казалось, что я нахожусь на торжественном вечере, но торжество это было заволочено подземельной темнотой.

– Ты оказалась права насчет Тима, – решил нарушить тишину я.

Она подняла ко мне внимательный взгляд.

– Тим продался им. Навешал мне лапши на уши. На протяжении всего времени сомнения в Тиме оставались, но когда он выдал себя, я испытал глубочайшую горечь. Он заодно с оперативниками, и к концу нашей встречи это особо даже не скрывал. Я точно знаю, что его купили. Его последние слова были похожи на угрозу. Сукин сын. Он хотел вызнать твое имя…

Ее глаза блеснули из темноты.

– Ты ему сказал?

– Нет, – искренне ответил я. – Ты знаешь, если они доберутся до тебя, не жить и мне. Поверь, я бы никогда…

– Я тебе верю, Марк.

Снова воцарилось молчание. Я потянулся за чашкой горячего кофе, в то время как Катрина заговорила:

– Жаль, что твой друг оказался нечестен с тобой, – безучастно произнесла она, словно просто должна была это сказать в подражание сочувствию. – Предательство друга тяжело снести. И ярость, и обида, и разочарование наваливаются разом. Но твой друг оказал тебе услугу. С этих пор он для тебя умер и больше никогда не сможет предать вновь. Хотя эта услуга достаточно сомнительна, она заключена в силе правды. Неловкий предатель всегда лучше умелого.

– У меня больше не осталось людей, которым я мог довериться. Ты, безусловно, права. Я теперь знаю, каков Тим на самом деле. Буду рад, если ему не заплатят, раз уж он провалил поручение и не узнал твоего имени. Кстати, почему их нет? Оперативников иллюминатов? Ночью они так стремились нас найти. Ночью, когда ты могла дать им бой. А сейчас? В этом отсутствует всякая логика.

– Почему же? Если они нашли число начала, нас им более незачем искать. Я им мешала, и только. Я не была их целью. Ты всего лишь средство к достижению цели. Но если они нашли то, что искали альтернативным путем, их потребности заставят их цели вознестись выше небес. И о таких пустяках, как ты или я они больше не вспомнят.

– А что произойдет, если они нашли число? И кто мог помочь им?

– Я бы и сама не прочь узнать, кто еще обладает этой информацией, – оставив без ответа первый вопрос, ответила она.

Мне пришлось повторить:

– Катрина. Что случится, если число окажется у них?

– Это открытие способно изменить мир. Нельзя допустить, чтобы они добрались до него раньше меня. Заполучив число начала, ключ к тайне следственной закономерности, влияющей на материю, они возомнят себя архитекторами вселенной и совершат ошибки, за которые поплатятся катастрофой, масштабы которой сложно переоценить.

– Это открытие настолько могущественно?

– Могущество открытия заключается в том, что оно объясняет. Все, что ты знал о мире, подчиняется законам, существующим в соответствии с тем, что обозначает число начала. Это новая глава в истории познаний человечества. И я ее украду.

Я перебирал в руках чашку с кофе, обдумывая ее слова. Какая роль во всем этом отведена мне?

– Когда очень давно, еще в школе я узнал о ядерной бомбе, о тех разрушениях, которые она способна сотворить, мне представилось будущее, усеянное руинами, и миллионы людей, живущих на развалинах мира. И нам сказали, это изобретение, которое навсегда изменило мир.

Катрина поняла, о чем я говорю. Если из-за какого-то открытия поднимается такая буря и погибает столько людей, значит открытие это может применяться как оружие. Никто никогда не идет на такие радикальные меры ради панацеи и борьбы с голодом и нищетой.

– Нам так отчаянно твердят, что нужно менять мир. И никогда не объясняют, почему. Я не вижу, чтобы перемены делали мир лучше. Если это такое открытие, то надеюсь, оно ошибочно.

– Если, положим, ошибся тот, кто открыл начало, то ошибся и тот, от лица кого послана я. А уж эта сила ошибается очень редко, Марк. Описанные вашими учеными законы физики, несмотря на свое несовершенство, действуют в большей или меньшей степени верно. В попытке понять вселенную, что никогда не сможет уместиться в мозгу человека, некоторые ученые обращаются к древним теориям их предшественников и основоположников. Апофеозом таких исканий явилось число начала. Своего рода это ключ от мира. Этот ученый возродил своим открытием древние мифы и затронул то, во что верим мы. Все относительно, поэтому все относительно верно.

Меня посетила ужасная мысль:

– Значит, Вольского убили из-за какого-то мифического ключа от мира? И ради него жертвовали столькими жизнями? Мать их, речь же идет о человеческих жизнях!

Взгляд внимательно изучающей меня Катрины переменился.

– Человеческая жизнь, – медленно произнесла она, наслаждаясь каждым звуком этих слов. – «Насколько она ценна? Что можно получить, отдав жизнь? Неужели люди не видят, что творят? Неужели они не видят, как драгоценна каждая жизнь?» Вы можете задавать эти наивные романтические вопросы вечно. И всю вечность будете слышать в ответ тишину, потому что сами же и попираете жизнь, – она замолчала, оставив в моей душе фатальное чувство от осознания масштабов человеческой безнравственности. – Знаешь, почему в ответ будет лишь тишина? Никто не хочет отвечать. Ибо все нынче впустили в сердца дьявола. В Германии как-то появилась одна забава, девушек из службы эскорта, ранее похищенных из бедных азиатских стран (обычно они не старше двадцати лет), отдают на растерзание высокопоставленным господам. Состоятельные «Джеки Потрошители» делают с девушками буквально, что им в голову взбредет. Речь не о сексуальных играх. Как правило, такие проститутки поневоле не проживают дальше одного клиента. Их мучают, забивают до смерти, душат, жгут, сдирают кожу, срезают кусочки тела, дробят кости, размалывают пальцы, режут и режут, увечат и увечат живую плоть, омываясь их кровью, а потом спокойно возвращаются к своим семьям и государственным делам. Эта услуга для богатых носителей тяжелейших душевных язв, фобий и комплексов распространяется в последнее время по всей Европе. Девушек, попавших в такую интерпретацию земного ада, даже жаль. Их жизнь ценна в отличие от жизней моральных чудовищ, издевающихся над ними. Ваши действия направляет тьма столь темная и древняя, что вы не можете определить источник своих желаний. Природа человеческого зла – зло первоначальное. Видя ваши преступления, до чего вы опускаетесь и чего втайне жаждите, я раз за разом отмечаю, что все ваши бесчеловечные деяния свершаются, словно по одному сценарию. Я способна увидеть один и тот же почерк в миллионах зверств. Словно автограф зверя. Весьма занятно, как охотно многие из вас решаются стать кистью на кровавом полотне искусителя. Ваши ораторы всё взывают к толпе, «как Бог допустил такое», памятуя о том, что сами же и распорядились своей свободой выбора подобным образом. Искушение порождает грех, грех эволюционирует в порок, и зло становится эпидемией, пандемией, но только до тех пор, пока в обществе сохраняется иммунная реакция. А затем зло становится нормой. И вы начинаете судить героев, торговать жизнями, уничтожать истину, возвышаясь в собственных глазах над правдой о том, кто вы на самом деле. Сегодня человеческая жизнь это просто валюта. Без грехов совершаемых человеком не было бы таких, как я. Поверь мне, я знаю, о чем говорю, это не только истина, но суть, которая течет в моей крови. Однако этот разговор можно продолжать и продолжать до скончания вечности, вследствие этого, думаю, Марк, стоит прерваться и возвратиться к делам стоящим на повестке дня. Темнеет. Когда ночь опустит на нас свое темное крыло, самое время будет забрать еще несколько жизней.

– Постой, ты хочешь сказать, что в реальном мире побеждает зло?

– Нет. Зло уже победило, – холодно сказала она эти ужасные слова без тени сомнений. – Оно уже изменило все. А главное – людей. Я прежде говорила, люди или жертвы, или убийцы. Жертвы умирали, а убийцы оставались жить. Все, кто нынче живут – потомки выживших убийц. Самых жестоких и изобретательных. Выживших среди других убийц. Кто-то назвал это естественным отбором. Я считаю это абсолютной победой зла. Надежды дьявола на человека оправдывались человеческим нежеланием признавать свою вину из поколения в поколение, пока не наступил нынешний век и время пожинать кровавые плоды.

Она замолчала и торжествующе посмотрела на меня, словно радуясь тому, что причинила мне моральную боль. Оправившись от слов Катрины о победе зла, я с некоторой жалостью посмотрел на нее и мягко улыбнулся.

– А я говорил, что верю, что можно не быть жертвой и при этом не стать убийцей. Можно просто жить и давать жить другим. Ты, наверное, считаешь меня наивным глупцом. Но мои слова не глупость, это взгляд человека. Допусти, что я прав, ведь мир не черно-белый, бесцветный и однозначный, а многогранный и многоликий.

Катрина терпеливо следила за моей мыслью, а когда я закончил, негромко произнесла:

– Будь наивным глупцом, но не позволь твоим надеждам ослепить тебя и погубить. Многоликий мир слишком многогранен, чтобы радоваться этому.

Медленно день близился к ночи.

В комнатах становилось все темнее. Катрина решила освободить окна, чтобы не включать свет. Она готовилась для визита в дом за городом, адрес которого для нее определил по номеру телефона этот таинственный Виктор Ворман.

Наемница сказала, что я буду ее сопровождать. Я вновь начинал чувствовать себя пленником, словно с наступлением темноты Катрина из превосходной собеседницы превращалась в неумолимого стража. На мои обещания, что я не сбегу пока ее не будет, она даже ничего не ответила. Мой дух держался на грани. То, что может произойти сегодня, способно сломить его окончательно или разрешить тяжесть моего положения.

Зашел в спальню. В окне глубокое и холодное сумрачное небо над вечерним городом виднелось в просветах грузного рваного покрывала туч и облаков. По улице с ревом проехала машина скорой помощи, освещая все вокруг красно-желтыми лучами мигалок.

Чью-то жизнь сегодня спасут. Чью-то заберут.

Я не хотел смертей и не хотел умирать вместо кого-то.

Все прояснится сегодня. После того, как Катрина устроит кровавый суд над оперативниками, она покажет мне свое истинное лицо. Это будет или та девушка из бара, что спасла меня, или это будет безжалостная убийца, которая заберет и мою жизнь тоже.

Какой путь Катрина уготовила мне?

Милостивое спасение, как услуга, брошенное вампиром, оказалось пленом. Новой угрозой. И чем же тогда может оказаться то, чего я жду, как освобождения?

Я сел на кровать и, кажется, начал молиться. Не знаю, сколько времени я так просидел.

Темнота коридора, как отражение моего волнения перед предстоящим вызовом, все сгущалась. Катрина грациозным движением надела свой плащ, выходя из гостиной.

Мы покинули квартиру.

Элеанор, окутанная морозным воздухом, по-прежнему величественно стояла под подъездом, словно сошедшая с обложки дорогого журнала. Этот автомобиль угрожающе выделялся на фоне моего старенького района. Мы сели в машину. Катрина повернула ключ. Завелся мощный мотор. Форд-Мустанг тронулся и понесся по ночным улицам.

Катрина рвалась в дом за городом.

– Что там будет? – спросил я.

– Смею предположить, в загородном доме находится штаб всех тех, кто занимается поисками пропавшего открытия. А значит и их куратор. Если повезет, и руководитель тоже. Он-то мне и нужен. Не станет его, не будет и проблем. Если открытия у них нет, можно беспрепятственно приняться за его поиски. Но сомневаюсь, что они не нашли число. Я не вижу другого объяснения тому, что они не пришли сегодня днем по известному им адресу твоей квартиры, когда солнце давало им большое преимущество, чтобы избавиться от меня и забрать тебя на дознание. Поэтому нам нужно поторопиться. Если число у них, им незачем задерживаться в этом городе. Однако, все не однозначно. Я вышла на тебя, потому что ты работал с журналистом Вольским. Вольский должен был опубликовать статью, в которой, возможно, сообщалось, что профессор закончил работу над открытием.

– Профессор Вайнер? – уточнил я.

– Верно. Что ты о нем знаешь? Ты с ним встречался?

– Нет, Вольский работал над этим материалом один. После его смерти я хотел, чтобы опубликовали его последнюю статью, и отправился за ней в квартиру Вольского. Правда, статьи я там не нашел. Только разные заметки, копии каких-то научных рукописей, в которых значилось имя профессора Вайнера. Но если тебе известно даже то, что обычно Вольский работал со мной, почему ты не узнала число у самого профессора еще в начале поисков?

Катрина оторвала взгляд от дороги:

– Вайнер умирал, когда я пришла к нему. Он был не в состоянии поделиться своими тайнами со мной. Его съедала горькая обида за то, что он умирает в муках в компании такого существа, как я. Он стонал и ныл, молил Всевышнего о том, чтобы я убралась куда подальше. Он не хотел говорить мне число. Даже, если бы я продолжила пытки вместо тех, кого ты называешь Стромниловым и Ленским.

– А откуда ему было известно кто ты?

– Мир в глазах умирающего предстает совсем в другом свете. Они всегда видят меня насквозь, – казалось, это обстоятельство удручало Катрину. – Каждый раз, я слышу одно и то же. Они умоляют. Не приближайся! Когда ты рядом, мне еще больнее! Для них я клинок, режущий их душу на их смертном одре. Когда я рядом в преддверье их кончины люди испытывают скорее душевные муки, которые заставляют их думать, что их физическая боль усиливается.

– Но почему?

Катрина ответила не сразу, опечаленно вздохнув:

– Хотела бы я знать. Возможно, им плохо находиться рядом с такими пороками, страданиями и средоточием смерти, как любой вампир. Я не исключение.

На несколько минут в машине воцарилось молчание. Ее слова оставили отчетливый отпечаток в моем сознании, заставив поневоле представить эти картины человеческой кончины и всколыхнув сострадание не то к ним, не то к Катрине.

– А зачем тебе это открытие? Что могут хотеть существа, имеющие в распоряжении вечность, на протяжении которой их красота не увянет, а деньги преумножатся, – я указал рукой на крутой салон машины. – А еще власть. У вас, наверное, есть всё.

– Всего лишь всё, что прельщает людей. Если живешь достаточно долго, замечаешь, что большинство людей с годами растрачивают свою жизнь впустую, развлекая себя, своих любовниц и любовников разными дорогостоящими атрибутами успеха, делают всё, лишь бы испить кубок гедона перед немощью старости, – скучающе отозвалась Катрина, тормозя на красный свет. – Их так легко опьянить, одурманить и пустить тропой пустой праздности, что это служило причиной падения королевств. Мы же смотрим за горизонт времени. И видим те вершины, до которых вы не дерзаете добраться, ввиду краткосрочности жизни. Поэтому вы создаете тайные общества, чтобы организация могла пронести через века и воплотить такие планы, которые не способен осуществить один человек за отведенный ему срок.

– Надо же, сколько цинизма может скрываться в такой очаровательной с виду девушке, – вслух обронил я мысли, мелькнувшие у меня в голове.

– Это не цинизм, Марк. Я вижу суть вещей. Я скажу правду, – она посмотрела на меня, надеясь встретить понимание, (так странно видеть подобный взгляд Катрины обращенный ко мне). – Люди просто слабы. В этом нет их вины. Вина появляется, когда они поддаются слабостям. Непростительная вина. Ибо безволие их – страшная отрава для всего окружающего.

Возможно, она права. Во многом я с ней согласен.

Загорелся зеленый свет светофора. Мы поехали дальше, миновали светлые улицы центра города, наводненные гуляющей молодежью, и сейчас машину окружала густая темнота старых спальных районов. На этих дорогах автомобилей стало меньше.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, – заметил я.

– На какой?

– Зачем тебе это число?

– Лично мне? Мне оно не нужно. Я представляю не свои интересы.

– Зачем оно нужно тем, чьи интересы ты представляешь?

– За такие знания убивают, Марк.

– Это важнее твоих интересов?

– У меня нет интересов, превалирующих над моими обязанностями.

– У тебя не может не быть заветных желаний.

– Мне ничего не нужно, – твердо произнесла брюнетка. – То, что нужно мне, пока не существует.

– Что же это?

– Марк, это всего лишь желание. Неисполнимое. И оно тебя не касается.

– Ладно, понял, – испытав небольшой укол разочарования, согласили я. – Что бы это ни было, когда-нибудь это сбудется.

С непониманием Катрина бросила на меня короткий взгляд.

– Но ты ведь даже не знаешь, что это.

– Да, но желания существуют для их исполнения, а не для мучения своих владельцев.

– Очень мило слышать такие слова. Но это слова ребенка лет девяти, верящего, что его родители никогда не умрут.

Ну конечно. Я усмехнулся и немо покивал, глядя в окно. Иной реакции я и не ожидал.

– И все же, надеюсь, ты прав, – через пару минут произнесла она с тщательно спрятанной тоской.

Мы миновали Чкаловский поворот и вскоре оказались за городом, где еще некоторое время дорогу освещали горящие фонари, а потом стало совершенно темно. Но вот глаза привыкли, и я увидел темно-серые стволы голых деревьев, поблескивающий от мороза асфальт, проносившийся сбоку под окном, и уходящий в темноту неровный ландшафт леса. Все было спокойно, словно природа знала: этот вечер принадлежит действию Катрины. Ее не первому и не последнему триумфу. Мрачному торжеству красоты и кровавой беспощадности над человеческой жизнью. Я остро ощутил тяжесть ответственности в своей причастности, пусть и невольной, к смертям людей, которых никогда не видел.

Посреди шоссе Катрина остановила машину. Изрядно напрягшись внутри, я посмотрел не нее, потом по сторонам. Пустой темный лес, пустая дорога, старый подранный дорожный щиток. Все тихо. Катрина смотрела вперед, на дорогу.

– В чем дело?

– Должно быть, это здесь, – погруженная в какие-то мысли, отозвалась Катрина.

– Но я не вижу здесь никакого дома.

Я попытался разглядеть получше левую обочину дороги и увидел, что рядом со щитом от шоссе в темноту тянется проселочная дорога.

– Впереди небольшой город, позади несколько сел, – сказала Катрина. – На щитке написано, что проселочная дорога через лес закрыта. Значит, нам нужна закрытая дорога.

– Ты уверенна?

Она ничего не ответила и вывернула руль влево. Машина тронулась. Фары осветили старый щиток, и теперь я тоже смог прочитать, что на нем написано.

– Может быть, эта дорога ведет в какое-нибудь небольшое селение? – предположил я.

– Шоссе позади несколько минут назад начало отклоняться к северу. С запада другое шоссе в нескольких километрах отсюда. Любые дороги, отходящие от него, еще могут привести в небольшие городки, а дорога, по которой мы едем сейчас… сомневаюсь, – заключила Катрина. – Похоже на описания Виктора.

По ухабистой дороге Элеанор двигалась не так быстро, как обычно. Чем дольше мы ехали, тем ближе мы были к цели.

К убийству.

Я представил, что я почувствую, если в мое тело вонзится горячий свинец.

– Марк, расслабься, – твердый женский голос вернул меня к жизни. – Твои эмоции меня сбивают.

– Я знаю, но ты взяла меня на серьезное дело. Насколько могу, я держу себя в руках, – начал было я, но тут же замолчал и замер, столкнувшись взглядом с суровыми нечеловеческими желтыми глазами Катрины.

– Не испытывай мое терпение, – недовольно блеснув глазами, она повернула голову к дороге.

Внезапно впереди загорелся яркий фонарь. Свет такой сильный, что Катрина невольно отшатнулась от него и прищурилась пуще моего. Она сбросила скорость.

– Будь внимателен, – быстро сказала Катрина. – Если что, пригнись. А лучше всего стреляй. Оружие в сумке сзади.

Я повернулся назад, открыл сумку и достал из нее пистолет. Точно не уверен какой, но ствол у него был крупный, массивный. Засунул пистолет за пояс.

– Не забудь снять с предохранителя, если это не Глок, – напомнила Катрина.

Она остановила машину. Теперь кроме света я увидел что-то еще. По дороге от ворот и маленькой сторожки возле них к нам шел человек в тулупе. В руке он держал фонарь и специально светил им прямо в нашу машину. Продолжая сверкать страшными желтыми глазами, Катрина открыла дверцу и вышла из салона.

– Оставайтесь в автомобиле! – с нажимом прокричал человек и сбавил шаг, но Катрина все равно стремительно приближалась к нему. – Эта территория – частная собственность! Возвращайтесь в автомобиль и уезжайте!

Видя, что Катрина не собирается выполнять то, что он говорит ей, этот человек достал из кармана рацию и хотел уже связаться с кем-то, как вдруг Катрина оказалась рядом с ним. На мгновение он замер от испуга. Его фонарь выхватывал из ночной темноты ее белое суровое лицо с блестящими в широкой хищной прорези между губ острыми клыками.

– Ни хрена себе… – хрипло пробормотал он, попятившись от Катрины, и спешно поднес рацию к лицу.

Катрина схватила его за руку и резко вывернула вбок. Он вскрикнул и выронил рацию. Не успела рация упасть на землю, как Катрина ногой с легкостью вбила его колено куда-то внутрь. Его нога неестественно прогнулась. Человек дико закричал и завалился вбок, но не упал. Фонарь он тоже выронил, тот разбился о мерзлую землю, и ночь схлестнулась над ними.

Катрина схватила его одуловатое искривленное от боли лицо, не дав человеку упасть и вырваться из ее когтей.

– Пожалуйста… – взмолился он, с надеждой на ее милосердие, таращась на Катрину.

– Что ты здесь охраняешь? – похрипывая от злости, спросила Катрина, хищно склонившись над ним.

– Помогите! – взвыл тот во всю глотку, пытаясь нашарить рукой оружие у себя на поясе. – На нас напа…

Катрина свернула ему шею, не приложив для этого ни капли усилий.

Она выпрямилась, посмотрела куда-то вдаль, развернулась и зашагала обратно к машине. Я уставился и не мог отвести глаз от недвижного тела охранника, жившего еще несколько секунд назад. Катрина села в машину. Мы проехали вперед еще несколько десятков метров. Впереди возвышались старые металлические ворота из прутьев, закрытые изнутри на большой стальной засов.

– Сиди здесь, – она вышла из машины и подошла к воротам. Провела рукой по пруту. Посмотрела наверх. Ворота были на метр выше ее головы. Потом она оттолкнулась ногами от земли и перемахнула их, быстро взмыв вверх и плавно опустившись на землю уже по ту сторону ворот. Катрина развернулась и открыла засов, толкнула тяжелые ворота одной рукой, и те распахнулись. Она двинулась к машине.

Вдруг окрестности всколыхнул громкий звук выстрела, в это же мгновение Катрина присела на колено, немедля достала пистолет, развернулась и открыла огонь, боком перебегая в укрытие за забор. В следующую секунду она исчезла в ночном мраке.

Тут-то всё и началось. Из темноты по ту сторону ворот снова послышались выстрелы. Только это уже молотила автоматная очередь. Я быстро пересел за руль и выжал полный газ, Элеанор своенравно ринулась с места и понеслась вперед. Миновав ворота, я увидел на дороге двух охранников в камуфляже. Тот, что был крупнее, направил автомат на меня. Я сразу же пригнулся, не сбавляя скорость и стараясь держать руль прямо. Внезапно я ощутил толчок, из-за которого ударился виском об руль, услышал глухой удар от тела сбитого мной охранника. Он с грохотом перекатился по крыше и свалился на землю.

Я выглянул из-за руля и увидел, что машина съехала с дороги и несется прямо в один из высоких кленов, разбросанных по всей территории старой усадьбы. Я вжал педаль тормоза и вывернул руль вправо. Машину тут же круто занесло, все слилось за стеклом в мелькающем потоке хаоса. Мне показалось, в следующее мгновение Форд-Мустанг завалится на бок, но этого не произошло. Элеанор проворно остановилась у самого ствола клена даже не задевшись об него. Я с облегчением выдохнул и отпустил руль, который сжимал так крепко, что перестал чувствовать пальцы.

Снова раздался раскатистый хлопок выстрела, отчего я вздрогнул и посмотрел вправо. Далеко отсюда, возле дерева, расположившегося на лужайке близ ворот, на землю с заломившейся в сторону головой медленно повалилось безжизненное тело другого охранника. Рядом стояла Катрина, опускающая руку с дымящимся пистолетом. Она перевела взгляд в мою сторону, повернулась к тому крупному охраннику, которого я сбил, бездвижно развалившемуся на дороге, и сделала одиночный выстрел. Голова лежащего охранника тошнотворно качнулась вместе с дернувшимся телом. Затем Катрина стремительно направилась к машине. Ее лицо оставалось в ночной тени, и вся она сейчас казалась темной фигурой, тенью, не отбрасывающей тени, с неясно сверкающими точками желтых глаз.

Она подошла к машине и открыла дверь:

– Вылезай.

Ее глаза поймали темную полоску крови на моем виске.

– Все в порядке, – быстро сообщил я, выбираясь наружу. Я посмотрел на крупного парня, сбитого мной. – Тот охранник… Ты сделала контрольный выстрел или он еще был жив?

– Хочешь знать, сбил ли ты его насмерть? Ты все сделал правильно, – бросила она и зашагала к дому. – Пойдем.

Обветшалая двухэтажная усадьба с верандой на первом этаже и террасой на втором высилась перед нами. Облицованная высохшими за годы существования деревянными реями, и с плоской крышей скворечником. Над усадьбой к пасмурному небу из кирпичной трубы вздымался столб сизого дыма. В двух крайних левых окнах на втором этаже играли слабые желтые блики огня. Там горел камин. Все остальные окна оставались темны.