Текст книги "Патриарх Тушинского вора"

Такой сценарий ожидал подножие Престола Господня после полной победы Лжедмитрия – более чем явного антихриста, подготавливаемого для воцарения над миром.

Вот как раскрывает Валишевский уголок завесы, скрывающей от нас тайну этого крупномасштабного заговора масонов. Вот что стояло в основе ответа Лжедмитрия послу Сигизмунда, когда от него потребовали выполнения взятых еще в Польше обязательств:

«Вместо Северщины, которую он желал сохранить, и войны со Швецией, на которую не желал давать своих войск, он предлагал денег, как будто его казна была неистощимой. Он соглашался на мир, но не желал иметь ни иезуитов, ни латинских костелов» [149] (с. 210).

То есть с одной стороны вроде бы от своих прежде данных обязательств перед польским королем он отказывался, но, с другой стороны, предлагал Польше хорошие деньги, которые должен ей вовсе не был.

«При сопоставлении с другими указаниями, вывод, какой можно сделать из этого загадочного разговора, оказывается довольно определенным. Мы знаем, что ходил слух о ста тысячах флоринов, предназначенных тогда Дмитрием для польских мятежников; про набор местами лошадей, которые, по мнению занятых этим людей, должны служить для похода в Польшу (“Руск. Арх”, март 1886, 123–124; Акты для ист. Зап. Руси, VI, 251; сравн. Иконников, Дмитрий Сам. и Сигизм. III в Чтениях Общ. Нестора Лет., 1890, IV)» [149] (с. 210–211).

Так что эта развязанная Романовыми-Острожскими революция обязана была после завоевания России перекинуться и на Запад: для царства зверя всегда требовался лишь объединенный мир.

А для контроля за выполнением данного мероприятия, в подтверждение всему выше изложенному, в Москву к Лжедмитрию был направлен именно масон. Это был поляк Михаил Сендивогий, с 1599 года являвшийся секретарем у польского короля Сигизмунда. Вот что сами масоны сообщают о его деятельности по организации революционного захвата власти в странах Восточной Европы.

Как прекрасно известно, репетицией самозваннического заговора в Московии была попытка государственного переворота, предпринятого масонами в православной Молдавии:

«В сохранившемся письме, написанном в Варшаве королем Сигизмундом III и датированном 13 июня 1600 года, говорится: “Я посылаю Вашему Императорскому Высочеству Михаила Сендивогия для разрешения сложностей в Молдавии. Эта провинция всегда находилась под моей защитой…” (Интересно, что Альбрехт Лаский, приблизительно 35 годами ранее, пытался заполучить для себя молдавский трон, о возможности чего Джон Ди даже спрашивал позднее своих духов) [John Dee, Five Books of Mystical Exercises, ed. by Joseph Peterson, Silian 1985, p. 232]» [268].

Тех же духов, понятно дело – с копытцами, но уже в Москву, привозил с собою и Сендивогий. Вот что о нем сообщают сами масоны:

«Хотя имя это в прошлом было сокрыто, слава его теперь рассеивает тьму… Прага в Богемии Весьма признавала его труды. Он написал двенадцать книг, чрез кои обучал.

Он говорил: Сам Сатурн должен увлажнить землю, если она, дорогие солнце и луна, будет нести ваши прекрасные цветы [Переведено по: Paul Allen (ed.), A Christian Rosenkreutz Anthology, Blauvelt 1981, p. 461]…

Впервые имя алхимика было открыто в 1613 году, когда три его работы под общим названием Tripus Chymicus Sendivogianus были изданы в Страсбурге, однако, судя по всему, было изъято самим Сендивогием, поскольку прочие издания его трактатов в последующие годы оставались анонимными до второй аналогичной публикации 1621 года и окончательно разоблачено в Эрфуртском издании 1624 года Michaelis Sendivogi Poloni Lumen Chymicum Novum с комментариями Иоганна Ортелия, которые позднее были подвергнуты суровой критике в страсбургском издании Tripus Chymicus 1628 года, вероятно со стороны самого Сендивогия» (там же).

Какова же причина этой самокритики?

Желание автора оставить имя свое неизвестным. То есть уйти в тень, как и положено адептам этой тайной секты. И лишь оттуда, из своего укрытого от посторонних глаз темного логова, продолжать вести подкоп под устои государств, исповедующих христианство. А в особенности – против Православных государств.

«Умер Сендивогий в 1636 году. Но образ величайшего алхимика “Эпохи розенкрейцеров” пережил его и сделал его труды особенно знаменитыми… слава Сендивогия порождала и народные легенды – и по сей день в его родном городе Nowy Sacz, как утверждают, в канун каждого нового года на рыночной площади появляется его призрак [Bogna Wernichowska, Maciej Kozlowski, Duchy polskie, Warszawa 1983, p. 81–83.]… Михаил Сендивогий мог послужить прообразом для Кристиана Розенкрейца… [ведь] он определенно был тесно связан с истоками розенкрейцерского фурора, что охватил Европу в начале XVII столетия и который можно почувствовать даже сегодня. Возможно, дальнейшее изучение и исследование архивных источников, в особенности переписки Сендивогия с правителями и алхимиками того периода, выведет на свет какую-то даже более откровенную информацию» (там же).

Но куда же еще-то откровеннее!? Ведь в уже изложенном выше Рафаэлем Принке повествовании утверждается, что алхимик, отправившийся в Москву для исполнения им какого-то сверхтайного задания (что нами определено – государственного переворота в Польше, подготавливаемого с участием Мнишека и Самозванца), был не просто совсем не рядовым алхимиком. Но прообразом самого Христиана Розенкрейца, «Химическая свадьба» которого будет затем представлять собой масонский манифест.

«С учетом самой сущности дипломатии мало что известно о результатах этой и прочих миссий, предпринятых алхимиком, однако, его способности должны были быть оценены весьма высоко, поскольку в 1608 году Георгий Мнишек, пфальцграф Сандомирский, поручил Сендивогию отправиться в Москву в связи с деятельностью Лжедмитрия, дабы склонить русскую аристократию принять последнего в качестве царя (он был зятем Мнишека). Задание, очевидно, весьма опасное, однако никаких его подробностей нам неизвестно» (там же).

Зато уже теперь нам эти подробности становятся все более ясны. Причем с точностью до наоборот, вышеописываемым Рафаэлем Принке. Не русскую аристократию следовало уговаривать для принятия Лжедмитрия I в качестве царя. Она его к тому времени в этом качестве уже приняла, убрав с трона его конкурентов – царствующий род Годуновых. Но, наоборот, обезпечить поддержку Лжедмитрия, в случае удачного свержения польского короля польской аристократией, закупив ее голоса с потрохами московскими деньгами. Данное секретное мероприятие, что уже отмечено, вело к мировой революции. И вовсе не Мнишек распоряжался действиями секретаря Сигизмунда, откомандировав в Москву очень влиятельного алхимика масона, прототип Христиана Розенкрейца, но сам Михаил Сендивогий, судя по всему являющийся резидентом масонства в готовящемся очередном заговоре, отправился в столицу русских, чтобы обезпечить финансирование готовящихся уже теперь в Польше революционных безпорядков.

Но кто-то, на наше, как это ни звучит парадоксально, счастье, этой столь сложной игры тогда не понял или не захотел понимать. Потому столь многоходовая комбинация масонов была разрушена перед самым ее триумфом. И даже понятно кем:

«Через два дня после приведенной беседы Дмитрия не стало» [149] (с. 211).

А беседовал он, напомним, с послом Сигизмунда. То есть замешаны в этом убийстве какие-то польские ортодоксы, которым посол пожаловался на вопиющую с их точки зрения неуступчивость Самозванца.

То есть этой страшной организацией все было продумано до самых последних мелочей. Но чей-то тупой максимализм, желающий видеть для победы темных сил свершение как исключительно всего задуманного, так и сразу, совершенно непредвиденно поставил жирнющий крест на этой хитроумной затее. Кстати, точно так же, как затем на победе мировой революции поставит такой же крест Брестский мир. Что не позволит взорвать революцией Германию, терпящую, несмотря на выход из войны России, страшное поражения в 1-й мировой войне. Ленин, сделав ее победительницей, также нисколько не догадываясь обо всех тонкостях основной стратегии затеявших развал России сил, являясь максималистом в скорейшем освоении уже захваченной им территории, погубит мировую революцию перед самым финалом ее свершения.

Но что делать? Троцкий, прекрасно посвященный во все планы закулисы и столь настойчиво тянущий время с заключением мира, не удосужился уведомить Ильича в его основной стратегической ошибке. И все потому, что ему лично было гораздо выгодней устранить своего конкурента на мировой трон чисто физически. Что и было предпринято. Но неудачно. Неудачей же закончилось и все это предприятие с мировой революцией, когда, в конце концов, в революционную Европу большевиков вновь не допустили те же поляки, которые, также, не разобравшись в ситуации, не позволили приступить к управлению задуманной мировой империей и Лжедмитрия, прикончив его перед самым началом заключительного аккорда формирования Польско-Русской империи.

Кто является главным виновником случившегося убиения Лжедмитрия?

Здесь сразу определить трудно. Но уж Романовы в произошедшем были явно не заинтересованы. Не имеет причастности к случившемуся и усадившая на трон Лжедмитрия их тайная организация.

Здесь просматривается новый парадокс: польский бунт при истреблении поляков и ими же вроде бы и поставленного лжецаря. Странно, но именно попытка выжать из случившегося больше разумного, то есть откусить кусок пирога, много превышающий размеры желудка, перечеркнула все гегемонистские завоевания поляков, полученные к тому времени практически даром.

«Патриарх» Тушинского вора

Но вот, после загадочной смерти Лжедмитрия, вновь начинаются волнения, как по мановению волшебной палочки было исчезнувшие с воцарением ставленника закулисы. Появляются слухи, что Лжедмитрий жив: что он вновь чудеснейшим образом спасся. Хотя свидетельств о его действительной смерти предостаточно.

Вот лишь одно из них. Об осмотре трупа Самозванца в своем «кратком известии о Московии XVII века» сообщает голландский посланник Исаак Маасса:

«Однажды, когда волнение утихло [на третий день после убийства Лжедмитрия – А.М.], я вышел из дому, чтобы посмотреть на мертвые тела [трупы Лжедмитрия и Басманова – А.М.]… я внимательно осмотрел его… это был царь, коего я неоднократно видел… они умертвили того, кто в течение года управлял государством…

Я сосчитал его раны, их было двадцать одна, и сверх того череп его был рассечен, так что оттуда вывалились мозги…» [309] (с. 146).

А вот что касается главной приметы Самозванца – бородавки у носа:

«…что касается бородавки у носа, то я и множество других людей вместе со мною видели ее на убитом…» [309] (с. 160).

И подобного рода свидетельств, утверждающих более чем явную смерть Самозванца, более чем предостаточно. Лжедмитрий и действительно был умерщвлен. Вот, например, как об этом же свидетельствует Мартин Бер, очевидец событий:

«Сочинитель сей книги, знав Димитрия лично и видев его мертвым, может уверить, что Русские умертвили и сожгли того самого человека, который правил государством, и который уже не воскреснет. Пусть явятся еще трое Самозванцев под именем Дмитрия: все они будут обманщиками» [336] (гл. 6, с. 74).

Так как же раздувающим эту смуту масонам все же удалось уверить часть населения России, что якобы чудом спасшийся от рук убийц царевич Дмитрий все-таки продолжает оставаться живым?

В те времена желтой прессы пусть пока и не было, но была иная форма передачи информации – из уст в уста. И здесь требовалось лишь раздать какому-то количеству подлых людей, а таковых по тем временам в московских подземельях находилась целая армия [см.: «Ушкуйники урочища Обираловка»], вполне готовых на передачу ложной информации, крупную сумму денег, чтобы по стране поползли сплетни. В том числе и просто невероятные – что убитый, недавно воцарившийся якобы Дмитрий, якобы вновь, чудеснейшим образом, жив.

А во главе слухов становится новый предводитель нового реального войска Самозванца, хоть самого его пока нет еще и в проекте. Этим предводителем становится Болотников.

Но и им проводимая политика слишком очевидна:

«Болотников, принимая звание великого воеводы, как будто слушался каких-то приказаний» [149] (с. 239).

Так что и в его деятельности, этого эдакого «народного оракула», вновь слишком хорошо заметна чья-то направляющая его действия невидимая рука. И хоть сам он, как и все прочие самозванцы, кончил тогда плохо (Болотникова просто «кинули», оставив без помощи в осажденной Туле), но им посеянная буза даром не рассеялась. Но воплотилась, и опять же – с чьей-то подачи, в новом авантюристе.

Что обязан был претворять в жизнь новый Самозванец – Лжедмитрий II?

Да все то же самое, что обязан был выполнить, но не успел, Лжедмитрий I. Потому и к этому уже более чем явному авантюристу, словно не желая и в упор видеть более чем очевидной подмены:

«…примкнули не только московская чернь, но и многие видные бояре…» [160] (с. 333).

И если с боярами все понятно, то стоит разобраться: причем здесь эта самая какая-то такая «чернь»?

Так ведь это же революция! Точно такая, которую затем все те же силы провернут в 1917-м!

Однако ж и не только Горьковское дно, готовое всего лишь за бутылку на любые «свершения», в этот момент всплывает на поверхность. К Самозванцу:

«…переметнулись многие русские бояре, образовав в Тушинском лагере “правительство”» [132] (с. 197).

«Почти два года Тушино было бойким перекрестком, где встречались все безпокойные умы, все искатели власти и удачи – все изменники» [149] (с. 262).

Здесь, у стен Белокаменной, пользуясь поддержкой все той же продолжающей оставаться за кадром организации, начинает вырастать свое правительство России.

«В ненароком учрежденной иерархии новой столицы не хватало только патриарха, и вот осыпанный милостями и почестями Филарет соглашается принять на себя этот сан и в качестве патриарха совершает богослужения и рассылает окружные грамоты по областям» [149] (с. 276).

Мартин Бер, очевидец событий, причем, сам прекрасно видевший и засвидетельствовавший доподлинность смерти Лжедмитрия I, подтверждает это Иудино «патриаршество» Филарета Романова с большой помпой принятое им с барствующего плеча Тушинского вора. Обласканный первым Самозванцем присвоением ему Ростовской митрополии (это подстриженному-то в рядовые монахи гражданскому лицу) Федор Никитич был экскортирован:

«…в подмосковный лагерь, где Самозванец принял его ласково и возвел в достоинство патриарха» [366] (гл. 8, с. 101).

Но и новоявленный Лжепатриарх от такого уж поистине королевского подарочка с воровского плеча не отказался. Но одарил за оказанное ему Тушинским правителем воровское доверие этого ну совершенно явного самозванца, по-царски, о чем и свидетельствует Бер:

«митрополит вынул из своего жезла восточный яхонт, ценою в полбочки золота, и подарил его Димитрию» (там же).

Как это они так архилюбезно с глубочайшей полюбовностью раскланялись: ты мне – я тебе. Вор Филарету Патриаршество, а Филарет вору – в обратку – золота – не поднимешь: раз поставил меня духовным главковерхом, так получай денег на формирование армии. И пусть сегодня кто-то будет мямлить, что, мол, родоначальник династии Романовых, Федор-Филарет, эдакий-де горемыка, якобы не по своей воле поступил на службу врагу, не слишком-де желая этой воровской себе чести. Однако ж вышеприведенные доказательства его полной добровольности принятия предложенного ему сана Тушинским вором писаны просто белыми нитками, чтобы этого предательства можно было бы хоть попытаться как-нибудь у себя под самым носом не разглядеть. Причем, уже этого-то второго, как более чем явного обманщика, он не знать просто не мог – хотя бы в силу своего лжемитрополитства, преподаренного ему с барствующего плеча первым еще вором. Но за царственную оказанную ему услугу он и приносит поистине царственный же и подарок – камень стоимостью в полбочки золота.

Одного этого вполне хватит, чтобы признать за ним истинного врага русского человека. Ведь полбочки золота – это снаряженное против нашей страны войско. Вот, между прочим, с каких денег и жировали наши враги – заготовленный для войны против России этот Тушинский лагерь Самозванца. Он вооружался и снабжался столь щедро, что выясняется, самим Федором-Филаретом Романовым – патриархом Тушинского вора. Какие еще доказательства для подтверждения масонства Федора Никитича Романова еще нужны?

И мало того, что снабжал, но и духовно окормлял всю эту здесь собравшуюся со всех стран и волостей шайку воров избранный очередным самозванцем в некие такие «патриархи» боярствующий монах – Филарет Романов. Он, собственно, профинансировав вора и вступив в качестве главы духовенства его лагеря, потянул в лагерь врага и всех иных себе подобных предателей Отечества:

«Вслед за Филаретом, этой пародией на патриарха, вся церковь ринулась, очертя голову, в тину: священники, архимандриты и епископы оспаривали друг у друга милости Тушинского вора, перебивая друг у друга должности, почести и доходы ценою подкупа и клеветнических изветов» [149] (с. 280).

Таким образом, Филарет, что необходимо признать, являлся не просто ставленником Тушинского вора, но и его наиглавнейшей опорой.

«Этот тягостный эпизод в жизни Ростовского митрополита обойден молчанием в его официальном жизнеописании, составленном в 1619 г.» [149] (с. 276).

А тут апологетам правящей в стране династии и соврать-то было уже нечего. Потому лучше промолчать – авось как-нибудь забудется. Но не забылось. Факт истинного «облика морале» ставленника масонов так и остался ничем не прикрыт. Вот даже и состав Тушинского лагеря оглашается:

«…“патриарх” Филарет с духовенством, Михаил Салтыков с тушинской “Думой”, Заруцкий с ратными людьми и хан касимовский Ураз-Махмет с татарами…» [149] (с. 297).

Так почему ж, спрашивается, самый ярый борец с самозванничеством, что затем было историками историй выдумано, вдруг оказывается не просто в лагере изменников, но во главе этого лагеря?

Самозванец, по замыслам, обязан был победить – ведь страна, фактически, в ту пору была уже у него в руках. Да и воинство, благодаря просто невероятной щедрости родоначальника династии Романовых, у врага было собрано очень значительное. Вооружив наемное войско на полученные от Филарета Романова деньги, поляки захватили Ярославль, сожгли и разграбили близлежащие к нему деревни.

«…из Ярославля они двинулись к Даниловскому монастырю, сожгли его и умертвили всех жителей; потом пошли к Костроме, Галичу и другим непокорным городам: все обратили в пепел и овладели несметною добычею. Так миновал 1608 год, бедственный для России; много пострадала она от стотысячного войска Дмитриева!» [366] (гл. 8, с. 102).

Кто здесь еще попытается защищать Филарета, патриарха Тушинского вора, на чьей совести лежит уничтожение этих некогда цветущих русских городов?

Так ведь и в 1609 г. вооруженная с помощью денег Филарета Романова стотысячная Тушинская армия продолжала заниматься мародерством – убийствами, грабежами и изнасилованиями.

Однако ж не все у тушинцев получилось так гладко, как планировалось. Вроде бы и войско собрали серьезное и напали неожиданно, подмяв под себя пол России. Но вот со взятием Троице-Сергиевой Лавры, последнего оплота Православия в центральной области Державы, что-то у безбожного воинства, духовно окормляемого Филаретом, не сложилось. Да и Москву с ходу захватить не удалось.

Но глава Тушинского лагеря и здесь не унывал. И именно с его подачи сюжетец с воцарением антихриста стал закручен и еще похлеще. Ну, во-первых:

«…после бегства Дмитриева [Лжедмитрия II – Тушинского вора – А.М.], поляки, русские бояре и патриарх Филарет Никитич, в общем совете положили единогласно: жить в мире друг с другом» [366] (гл. 10, с. 111).

То есть собрались все наши враги и порешили более не ссориться между собой. Врагами же этими, что и объясняет Мартин Бер, являлись на тот момент: поляки, бояре по обе стороны – как в Москве, так и в Тушино, и патриарх Тушинского вора Филарет Романов (настоящий Патриарх, Гермоген, в это время находился у поляков в темнице).

Да, они всем скопом порешили ни к кому не присоединяться. Но тушинцам это замирение, что выясняется, требовалось лишь для того, чтобы исполнить идею Филарета – усадить в Москву уже не лжемонарха, но монарха настоящего. С той лишь разницей требуемого русским человеком, что усадить нам на шею монарха иноверного и инородного:

«…мысль о призвании королевича Владислава на царство еще раньше, нежели в Москве, возникла в Тушине…» [160] (с. 335).

Тут, судя по всему, заговорщики поняли, что красная революция у нас все равно не пройдет и вору на престоле сесть не даст никто. Однако же хорошая перспектива обасурманивания страны могла осуществиться при передаче власти урожденному королю католику.

И все в замыслах Филарета складывалось здесь просто на удивление споро. Но вдруг возникло неожиданное препятствие:

«…патриарх Гермоген продолжал настаивать на избрании русского православного царя…» [160] (с. 336).

В этой связи достаточно интересно выглядела деятельность Филарета. С высоты Лобного места он вещал одно:

«Не прельщайтесь; мне самому подлинно известно королевское злоумышленье над Московским государством; хочет он с сыном им завладеть и нашу истинную христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить» [160] (с. 336).

Но такое им периодически вещалось исключительно для подъема своей репутации. То есть немножечко покорчить из себя некоего такого уж слишком особенного праведника. Но на поверку его деятельность оказалась направлена в сторону прямо противоположную:

«В пользу королевича склонялся одно время и митрополит Филарет, о чем свидетельствуют сохранившиеся его грамоты» [160] (с. 336).

То есть свидетельствуют уже теперь не домыслы или толки в качестве рекламы некоей его такой слишком особой русскости, но исключительно вещественные доказательства!

И доказательства именно деятельности его в пользу латинства, которое лжепатриарх (а вовсе не митрополит) Филарет уже на самом деле, а не на словах, так усиленно к нам пытался протащить Лжедмитриями и польским королевичем.

А вот теперь не просто о грамотах, но о взятии Филарета, что называется, с поличным.

Скопин-Шуйский:

«…напал на польский лагерь ночью, рассеял его совершенно, истребил войско, взял множество пленных, между коими было множество русских, которые, оставив Самозванца, перешли к королю…» [160] (с. 382).

Что они там делали?

Так ведь являлись посольством, призывавшим на русский трон польского королевича Владислава! И не только пытавшимся организовать это призвание, но уже и присягнувшим, за отсутствием самого королевича, его отцу. И Сигизмунд, ну, как хороший:

«…ограничился только требованием от них присяги, которую они, за отсутствием королевича, само собою разумеется, должны были принести королю. Это не представило затруднений. Итак, Московское государство покорилось Сигизмунду, поскольку его представляли москвитяне в Тушине и под Смоленском» [149] (с. 309).

Главным же из этих представителей являлся патриарх от Тушинского вора – Филарет Романов.

Но вот, совершенно нежданно, под Смоленск нагрянули освободители. И среди прочих иных тушинцев, присутствующих в логове врага, Скопин-Шуйский «освободил», между прочим:

«…патриарха Филарета…» [160] (с. 382).

Ну, во-первых, все-таки л ж е п а т р и а р х а ! Ведь Патриархом настоящим был в тот момент Гермоген. И второе: пусть мозги нам на эту тему не вправляют – он сам туда отправился – то есть никто его в плену не держал! А потом, с какой стати Филарета считать пленником – ведь он находился у короля, которому только что присягнул?

И подтверждением этой столь странной любви к плену Филарета Романова служат и все последующие события. Ведь он вновь направляется к «врагам». Поначалу они его вновь «пленяют» под Смоленском. Там в стане не только защитников, но и нападающих, стоит страшный голод. Но Филарета такие проблемы не касаются. Вот чем потчует этого «пленника» Сигизмунд на Пасху, извиняясь притом, что угощения-де слишком скромны из-за царящего голода:

«К пасхальному столу, однако, король прислал им кусок говядины, старого барана, двух ягнят, козу, четырех зайцев, тетерева, четырех молочных поросят, четырех гусей и семь кур. Он извинялся при этом, что не может лучше угостить их, потому что Русская земля по отношению к нему самому недостаточно гостеприимна» [149] (с. 357).

Так что с голоду Филарету помереть и здесь не позволили. Далее отсюда уехал он «пленничать» еще и в Польшу. И вновь несколько лет кряду «томился» в этом самом «плену» теперь еще и там.

О чем это говорит?

Значит, уж не так худо ему было в этих самых «пленах» «томиться», коль его вновь туда потянуло.

Подытожим эту его тягу к «пленениям». Плен за № 1: скачок из постриженного в монахи заговорщика в лжемитрополиты. Плен за № 2: скачок из лжемитрополитов в лжепатриархи. Плен за № 3: неудачный – его слишком не вовремя «освободили» (то есть освободили от оставшейся за кадром уж очень высокой должности). Плен за № 4:

воцарение сына на русский трон. Ну а как из последнего плена «освободился», пятого по счету, за одно освободившись от достаточно серьезного на русский трон претендента, так и править страной, отданной ему тайной сектой в распоряжение, управлять и прибыл.

А вот как происходило это странное «народное» избрание его сына:

«21 февраля 1613 г. “казаки и чернь [то есть обитатели ночлежек или вообще подземелий, купленные за бутылку водки – А.М.] не отходили от Кремля, пока дума и земские чины в тот же день не присягнули” новому царю. Так, под давлением казаков…» [132] (с. 223) был избран сын самого крупного в стране масона, заварившего всю эту кашу с Лжедмитриями и пачками раздаваемыми самозванцами митрополичьими и патриаршими должностями, которые резидент тайной секты так обожал коллекционировать.

В довершение же ко всему он, благодаря поддержке казачества – главной опоры обоих Лжедмитриев, весьма успешно подготавливает выбор царя. Хотя известно:

«Помазанника Божия, Царя – нельзя выбрать, Его можно только смиренно принять из Руки Божией» [254] (с. 37).

Вообще-то не понятно: как вообще можно было воспринимать русскому вроде бы и православному в ту пору обществу решение силы, не многим ранее вместе с иноверцами, поляками, штурмовавшей Троице-Сергиевую Лавру? Ведь этих еретиков, поднявших руку на русскую святыню, следовало бы, по-хорошему, на костре запаливать, а не советов по избранию царя у них испрашивать!

А вот, между прочим, кто является истинными победителями смуты:

«Надо отметить еще одно явление: в этих вооруженных восстаниях против “вора” и его приверженцев одни только крестьяне доказали свое усердие, мужество и самоотвержение» [149] (с. 282).

И конечным победителем смуты, где правящее сословие доказало полную свою несостоятельность в управлении Россией, явилась русская:

«…община, этот обломок исконных учреждений самоуправляющегося мира, – такого благотворного учреждения не было в других общественных группах, – вот, без сомнения, причина этого явления, требующего глубокого научного исследования (См. Платонов. Очерки, с. 400).

Итак, общины северных областей со всех сторон пересылались грамотами и сговаривались» [149] (с. 282).

Так что победу в этой народной войне одержал как сам русский народ, так и его же форма управления – община.

Плодами же победы воспользовались все те силы, которые и палец об палец не ударили для восстановления русской государственности во времена смуты.

Причем ошибается тот, кто думает, что выбор этого царя казаками Трубецкого, лишь совсем недавно выступающими с поляками в поддержку Тушинского вора, избавил Россию от иноземного нашествия:

«…установившееся предание упорно настаивает на том, что товарищи Трубецкого имели очень важное, даже преобладающее влияние на соборе; поляки называли Михаила их избранником, и даже в 1614 году шведский генерал Горн писал новгородцам, что и тогда поляки распоряжались в Москве как хозяева (Акты Ист., Дополнения, I, № 166; Собрание Гос. грам. и долг., I, № 203; Дворцовые разряды, I, 1083–1086)» [149] (с. 395).

И еще более красноречиво подтверждает вышесказанное и само назначение, полученное за свои «труды» перед Романовыми казацким предводителем после воцарения сына лжепатриарха на Российском престоле:

«…князю Трубецкому пожаловали область Вагу, отобранную у Салтыкова… эта щедрая награда, несомненно, состоялась в течение того же года и еще раз указывает на весьма высокое положение, которое сохраняли за собой в Москве казаки» [149] (с. 396).

И совсем по-другому Романовы благодарят действительных защитников России от нашествия Самозванцев:

«…с Пожарским хуже обошлись. Наградив его гораздо позже боярским чином, сам Михаил, должно быть, считал, что покончил с ним все свои счеты… Что касается Минина, он просто исчез, без сомнения, возвращенный на прежнее положение, как того желали поляки (Собрание Гос. грам. и дог., III, № 48 и 56)» [149] (с. 396).

Ничуть не лучше сложилась после выбора на царствование Романовых и судьба главного виновника разгрома поляков при защите монахами Троице-Сергиевой Лавры:

«Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря, много способствовавший Минину к освобождению Москвы от врагов… По вступлении на престол Михаила Федоровича… понес опалу царя, и был удален в Соловецкий монастырь в 1620 г.; там он кончил дни свои 13-го сентября 1627 года» [269] (с. 17).

Понес опалу, заметим, при воцарении лжецаря, а вот стал сослан уже после того, как вернулся из своих странствий по заграницам, то есть по им столь обожаемым пленам, лжепатриарх Филарет.

Был совершенно забыт Романовыми и Минин. Чему подтверждением как быстрая смерть этого патриота нашего Отечества, так и само место его захоронения – в Москву в качестве избранных лучших людей он так и не попал:

«…он скончался в 1616 году (Тело Минина погребено в Нижегородском соборном храме Преображения Господня)» [269] (с. 22).

Может и скончался не сам? Может и здесь помогли братья масоны? Ведь прожить всего три года после великой победы над поляками…

Поляки же, что выясняется, и о чем сообщает шведский генерал Горн, и после воцарения Романовых все так и распоряжались в Москве как хозяева.

А с воеводой Михаилом Борисовичем Шеиным, главным виновником неуспеха Сигизмунда под Смоленском, было поступлено и еще более подло. Когда в 1633 году его немногочисленное войско, судя по всему стараниями все тех же Романовых, попало в окружение, он уже не стал требовать от своих подчиненных выдерживать длительную осаду. Он понял, что помощи ему от специально пославших его на верную смерть Романовых, засевших в кремле с помощью его извечных врагов, никогда не дождаться. А потому согласился на предложенный аккорд, тем сохранив вверенных ему людей живыми.