Текст книги "Патриарх Тушинского вора"

Вот, между прочим, в чем скрываются и причины патологической нелюбви этой странной династии к русскому человеку. Здесь же заложена и весьма удивительная патологическая влюбленность двора, то есть романовского окружения, во все иностранное. Здесь же и причины отдачи страны загранице, буквально, на разграбление.

А между тем, по определению И.С. Аксакова:

«Самодержавие, учреждение вполне народное; отрешенное от народности, оно перестает быть русским самодержавием и становится абсолютизмом» [270] (с. 24).

Так что после начала распродажи России иностранному капиталу с молотка говорить о Романовых как о Русских Царях является занятием не правомерным уже лишь в силу определения Аксакова. Если же сюда прибавить еще и полную инородность России исповедуемой двором Романовых культуры – чернокнижия, то о данной им некогда клятве не стоит более и заикаться. Клятва русскому народу в верности была нарушена этими монархами уже в тот самый день, когда на святую землю Московии лишь еще ступила в самый первый миг нога алхимика чернокнижника Артура Ди. Уже в этот момент о клятве монархам, впустившим к нам в дом сатаниста, и заикаться более не следует.

Причем, наличие романовской масонской секты именно в Костроме подтверждается еще и тем, что она там так все еще и продолжала существовать более трехсот лет спустя – даже после революции. Вот что сообщает на допросе следователю 17–18 мая 1937 г. арестованный за причастность к масонской секте Шамбалы начальник секретного Спецотдела НКВД чекист, в прошлом организатор концентрационных лагерей и «красного террора» в России, Глеб Бокия по поводу связи их тайной организации с законспирированными масонскими сектами страны:

«У меня в памяти следующие случаи: В 1925 г. мной была организована Барченко поездка на Алтай, где Барченко должен был установить связь с сектами “Беловодья” – религиозно-мистические круги в Центральной Азии, представляющие, по мистическому учению ближайшее окружение нашего центра Шамбала. В результате поездки Барченко среди местных сектантов были установлены лица, совершавшие регулярные паломничества в находящийся за кордоном мистический центр. В 1926–27 гг. Барченко ездил в Крым – Бахчисарай, где установил связь с членами мусульманского дервишского ордена Саиди-Эддини-Джибави. Впоследствии он вызывал в Москву и приводил ко мне сына шейха (главы) этого ордена. Примерно в это же время он ездил в Уфу и Казань, где установил связь с дервишами орденов Пакш-Бенди и Халиди. Кроме этого, Барченко в различное время выезжал для связи с сектантами в Самарскую губернию и Кострому» [290] (с. 216).

То есть если масоны Алтая и Уфы, Казани и Крыма имели с масонским центром, находящимся на Лубянке, все же разовые контакты, то масоны: Самарской области (предположительно – подземелий Жигулей), подземелий Балашихи (Бала жиги), где в Кучино устраивал попойки своей дачной коммуны масон Бокия, подземелий Люберец-Малаховки, где имел в Красково свой исследовательский центр масон Барченко, – совместно с масонами Костромы имели с центром именно постоянные контакты. Причем, даже не Москва или Питер представляли собой центр взаимодействия этой красной Шамбалы с заграничными своими партнерами по сатанизму. И даже не центр Подмосковного подземелья, находящийся на протяжении всего течения реки Пехорки – Балашаха (Кучино-Павлино) – Люберцы (Красково-Жуковский). Но именно какая-то уж слишком всегда провинциальная Кострома. О чем и сообщает Бокий на допросе у следователя:

«В 1926 году Барченко ездил в Кострому для встречи с представителями нашего ордена Шамбала, который должен был прибыть из-за границы» (там же).

Что там еще такого находится помимо ориентированных на север храмов, предназначенных явно для поклонения Шамбале (сам Бала), понастроенных за английские деньги? А также, какие артефакты, еще никем не исследованные, могут оказаться покруче покоев бояр Романовых, явно и по сию пору несущих в элементах декора масонскую символику? И что может находиться в Костроме такого особенного, что не масоны Костромы ехали в Москву для встречи с посланцем Запада, но, наоборот, все масоны мира на свою тайную встречу собирались в Костроме? То есть что находилось такого нам пока не раскрытого в наличии у секретной масонской секты Костромы, существовавшей аж до того времени, когда, в связи с подготовкой троцкистами государственного переворота, Сталину придется обрубить все эти тянущиеся еще со времен первых Романовых щупальца тайной организации?

Той самой, которая, не имея на престол никакого права, все же как-то умудрилась победить Рюриковичей и поставить на Царство в России выкормыша вскрываемой нами семьи наследных предводителей масонской секты самого Ваала (Шамбалы) – Романовых.

Но всему когда-то приходит и конец:

«Именно Кремлевский хозяин, в конечном счете, и вынес смертный приговор Шамбале» [290] (с. 182).

В том числе и тем ее адептам, которые наследуют свое масонство еще от первых Романовых. Ведь очень не зря международный сбор тайных адептов Шамбалы в 1926 году проходил именно в логове Романовых – Костроме.

Засилие иноземщины

И вот чем отмечена эпоха захвата верхних слоев власти масонами. Свидетельствует Олеарий:

«…в России все религии – “лютеранская, кальвинистская, татарская, турецкая”, кроме католической и еврейской, пользовались одинаковыми правами и не подвергались преследованиям» [277] (с. 162).

То есть практически всей иноземщине, за исключением и без того избегающих нашу страну обитателей враждебной Польши, по тем временам была дана в России «зеленая улица». А потому:

«После Смутного времени внешняя торговля России целиком попала в руки иностранного, преимущественно английского, голландского и немецкого капитала» [277] (с. 161).

И всем тем верховодствовал еще самый первый из Романовых – Михаил, который, по словам Коллинса, по-особому:

«…любил иностранцев» [404] (гл. 20, с. 32).

Что сильно заметно по его антинародной деятельности. При нем:

«Иностранные купцы пользовались в России широкой свободой» [277] (с. 161).

А потому, коль он столь странным образом благоволил к чужим, свои были крайне не довольны его политикой. И по его кончине, не понимая предательской политики правительствующего масонского дома, даже попытались убедить его наследника в необходимости прекращения этой странной любви царского дома к иностранщине:

«Торговые люди тяготились льготами, дарованными иноземцам, особенно англичанам, и в 1646 году подали царю челобитную за множеством подписей торговцев разных городов – представляли, что иноземцы в прошедшее царствование наводнили собою все государство, построили в столице и во многих городах свои дворы, торговали безпошлинно, распускали своих агентов закупать из первых рук русские произведения, не хотели покупать от русских торговцев, сговариваясь, назначали на свои товары какую хотели цену и вдобавок насмехались над русскими купцами, говоря: “Мы их заставим торговать одними лаптями”» [130] (с. 409).

Но такая политика Романовых, как это теперь ни удивляет, была введена еще самым первым выкормышем Филарета – Лжедмитрием I. Он практически ежедневно:

«…приводил в сильное негодование бояр, безпрестанными упреками за их невежество и советами учиться у иноземцев» [212] (с. 167).

Учиться же требовалось, напомним, главным образом, – не ходить в баню и не умывать грязных рук после еды. Но любовь к грязной никогда не мытой загранице простиралась далеко за бытовой уровень:

«Мы знаем, что англичане платили уже только половинные пошлины; теперь они совершенно освобождались от них» [149] (с. 209).

Понятно дело, что не к одним лишь англичанам благоволил Самозванец:

«В это же время он собирался осыпать благодеяниями и польских и литовских купцов: отменить остановки на границе, неудобопереходимые заставы на дороге; отменить убыточные и досадные формальности, упразднить таможни!» [149] (с. 209).

А ведь мы, напомним, самая холодная страна в мире. К чему такое должно было привести?

А к сегодняшнему дню, когда, проехав половину наших древних территорий, от Москвы до Дивеево, на пути можно встретить лишь одно засеянное поле…

Но сегодняшний день начал подготавливаться Романовыми еще в прошлую смуту – 400 лет назад. И корни Святой Руси, узурпированной этими самозванцами, подрубались настойчиво и целеустремленно по раз кем-то намеченному плану. А отнюдь не спонтанно, как думают теперь. Потому политика самозванцев и Романовых не имеет никакого отличия. Ведь абсолютно все тоже, что не успел Самозванец, с лихвой выполнил его дел наследник:

«В сознании Петра и его ближайшего окружения европейская секуляризованная культура уже заменила Веру. Человек стал обходиться без Бога, материя победила дух, и таким образом Россия встала на европейский путь развития, путь апостасийного Возрождения» [294] (с. 31).

Так что Петр – полная копия «названного» Дмитрия. А методами Филарета действует Алексей Михайлович.

Конечно же, русское купечество пыталось сопротивляться закабалению страны пришедшими к власти масонами. Но сговор в верхах рубил на самом корню все самые смелые начинания наших лучших в мире мореходов:

«Когда один русский торговый человек, ярославец Лаптев, вздумал было сам поехать заграницу с мехами в Амстердам, то у него не купили там ни на один рубль товару. Русские торговцы умоляли царя “не дать им, природным государевым холопам и сиротам, быть от иноверцев в вечной нищете и скудности”, запретить всем иноземцам торговать в Московском государстве, кроме одного Архангельска, и также не давать иноземцам на откуп промыслов» [130] (с. 409).

И вот чем ответил на челобитную вступивший на престол молодой монарх:

«Вскоре по вступлении на престол Алексея Михайловича, в марте 1646 года, введена была новая пошлина на соль» [130] (с. 427).

Но и это не все:

«Вместе с пошлиною на соль разрешено было употребление табака…» [130] (с. 427).

Причем, вместе с военными приготовлениями по случаю решения правительства о начале военных действий против Польши, о чем свидетельствует Иоганн Родес в своей депеше королеве Швеции от 28 марта 1653 г., чисто силовым методом табакокурение заносилось в собираемые для военных действий войска:

«Так как военный народ (Kriegsvolck) на войне, по их мнению, не может быть совсем без табака, …то упомянутый Денис получил также комиссию купить большое его количество… он будет распределен среди (военного) народа (войск). При такой мере… государственные доходы с табака, которые ежегодно простираются свыше 400 000 рублей, должны увеличиться за год свыше, чем на 100 000 рублей, за что он (Виниус) у Их Цар. В-ства в большой милости» [409] (донесение № 31, с. 139).

Так что дутая набожность «Тишайшего», который не мог не знать, что табакокурение унесет души сотен тысяч изготавливающихся к сражениям его православных солдат в преисподнюю, прослеживается после уже такого его поступка наиболее отчетливо.

А ведь совсем:

«Еще недавно за употребление табака при Михаиле Федоровиче резали носы. Новое распоряжение обличало склонность боярина Морозова к иноземным обычаям…» [130] (с. 427).

Именно к этим же обычаям, что отмечает И.С. Аксаков, ссылаясь на «Полное Собрание Российских законов», тяготел в то время и сам глава государства:

«Русские портные ссылались на каторгу за шитье русского платья» [149] (с. 128).

Так что железом и кровью все национальное, еще при этом самом историками нам преподанном «Тишайшем», вышибалось из русского человека усиленными темпами и практически всеми для этого задействованными средствами. А еще через пару лет новое новшество заставило забыть обо всех ужасах старых: странной династией, столь усиленно тянувшей на нашу шею иноземцев, было отменено последнее, что в ту пору оставалось у русского человека – Юрьев день:

«В октябре 1648 года созванный собор утвердил Уложение» [130] (с. 432).

«Оно передавало поместье в личное владение дворян и его передачу по наследству, что уровняло в правах вотчинное и поместное землевладение.

Вводился безсрочный сыск беглых крестьян. Феодалы получили право полностью распоряжаться собственностью и личностью землепашца. Подтверждалась отмена Юрьева дня, что окончательно означало юридическое оформление крепостного права. Свободным (черносошным) и дворцовым крестьянам запрещалось покидать свои общины. Не только крестьяне, но и городское население страны обязаны были нести государственные подати. Посадские люди прикреплялись к своим посадам и не имели права переезжать в другой город» [132] (с. 180).

А для приведения в исполнение выше обозначенных пунктов этого самого Уложения в стране вводится самый настоящий террор:

«С этих пор узаконяется страшное государево “дело и слово”. Доносивший на кого-нибудь в измене или в каком-нибудь злоумышлении объявлял, что за ним есть “государево дело и слово”. Тогда начинался розыск “всякими сыски”… употребляли при этом пытку. Но и тот, кто доносил, в случае упорства ответчика так же мог подвергнуться беде, если не докажет своего доноса: его постигало то наказание, какое постигло бы обвиняемого. Страх казни за неправый и неудачный донос подрывался другою угрозою: за недонесение о каком-либо злоумышлении против царя обещана была смертная казнь;

даже жена и дети царского недруга подвергались смертной казни, если не доносили на него. Понятно, что всякому слышавшему что-нибудь похожее на оскорбление царской особы приходила мысль сделать донос, чтобы другой не предупредил его, потому что в последнем случае он мог подвергнуться каре за недонесение» [130] (с. 432).

Так что этот кошмар, на столетие вперед погружавший страну в ужас, чем-то схожий с нашим послереволюционным, когда люди доходили чуть ли ни до истерики после каждого ночного шороха, опасаясь стука в дверь, изобрел вовсе даже не Петр, но его эпохи еще только предшественник, за что-то поименованный Тишайшим…

Может за то, что все эти свои кровожаднейшие нововведения он умудрился провести под шумок – втихую?

Вот какие «подвижки» в отношении русского купечества предпринял этот монарх.

Вторым пунктом, после торговли черной икрой, в России всегда стояла торговля семгой. И вот у кого в руках она оказывается на тот злосчастный для русского человека период:

«В Коле ежегодно ловится более 200 ластов [1 ласт – примерно – 2 т 200 кг – А.М.] семги, и (эта ловля) принадлежала лежащему на Белом море… монастырю Соловки» [196] (с. 95).

Алексей Михайлович отбирает этот промысел у своих, и отдает его иностранцам, позволяя теперь каждому из них, последовательно, пользоваться этим доходным местом по десятку лет, выжимая из него все возможное и даже невозможное.

Причем отбирает в пересказах историков якобы уж чрезмерно набожный этот монарх данное доходное место не у частного лица, но у Русской Церкви! Вот какой он был, что на поверку выясняется, «святоша».

Но и его предшественник на троне, первый еще из этой масонской династии Романовых, славился все тем же. Для прокормки имевшихся у него во множестве полицейских войск, предназначенных вовсе не для защиты от иноверных, но лишь для поддержки правящего страной кровавого режима, не особо заботясь о хоть какой либо ретуши своих деяний перед титульной православной русской нацией, этот сходный Лжедмитриям своей ненавистью к Русской вере царь прибегал:

«…к чрезвычайным налогам на монастыри…» [269] (с. 36).

Так что вовсе не Петр завел моду на обирание и уничтожение Русской Церкви. У него, что выясняется, был в данном вопросе предшественник.

Но и следующий за Михаилом сын его Алексей, что выше выяснили, тоже отбирал у монастырей имущество. Тратил же награбленное даже не на армию, которая якобы не бунты усмиряла, но с кем-то там все готовилась воевать, но на прихоти иностранцев, позволяя им грабить нас на тех промыслах, которые чуть ранее принадлежали русским монастырям. Причем перепуливали эти доходные места посаженные на наше тело упыри другу дружке как свои собственные вотчины в своей собственной стране.

Вот что пишет об этом в 1674 году побывавший в России некий Иоганн Филипп Кильбургер. Эту наиболее важную часть дохода нашей страны:

«…держал 10 лет Филипп Ферпоортен. Но при этом ничего не выручил. Теперь имеет ее Генрих Буденант, купец в Гамбурге, и его родственник Иероним Фрадель, голландец, живущий в Ярославле, и говорят, что они также имеют плохую прибыль» (там же).

Так в чем же причина такой их патологической неудачи?

А в упрямом нежелании русского человека пособничать басурманам. Все ведь дело в том, что:

«Рыба ловится русскими» (там же).

А они, что и понятно, наиболее удачный улов вовсе не спешат сдать своему этому эрзац «работодателю», благодаря Романовым пытающемуся принять посильное участие в разграблении его рыбных угодий.

И вот куда эта «излишняя» рыба «уплывает»:

«…часть товаров, идущих через Восточное море [Балтику – А.М.]… привозится самими русскими прямо в Россию на своих ладьях из Швеции через Ладожское озеро, на котором царь владеет еще приблизительно третьей частью берега…» [196] (с. 122].

То есть рыба, в массовом порядке, вывозится контрабандой – это единственное, чем может ответить русский человек на свое закабаление этими странными «русскими» царями. Взамен же ей, теми же нашими ушкуйными судами, везется контрабанда и в обратную сторону.

А вот какие странности о взаимодействии нашего русского сибирского населения бытовало с приходом этой странной династии. Вот что сообщает в 1692 г. посол Петра I в Китай Избрант Идес:

«Примерно 50 лет назад русские сибиряки имели право запасаться необходимой провизией, как, например, зерном, мукой и т. д., в лежащих по побережью моря местах и свободно возить сибирские товары через Вайгач» [340] (с. 274).

Михаил Романов порешил эту статью доходов русского человека обложить непомерными налогами, а самого его вынудить за возможность питаться хлебом, который на Оби, почти до самых ее верховьев, не растет, платить чуть ли ни военную контрибуцию, как с побежденного народа – таможенную пошлину при переезде из России в Россию. Однако ж и здесь партию управителей страной, узаконивающую свое беззаконие, ждала очередная в борьбе с этим русским упрямцем неудача. Русские промысловые люди:

«…провозили многие товары в Россию тайно, по другим рекам, что причиняло упомянутому величеству большой убыток… Поэтому до сегодняшнего дня в силе запрещение провозить какие-либо товары через Вайгач, можно их провозить лишь через Березов и Каменный пояс» (там же).

А если точнее, через Березов и Верхотурск, где Романовы расположили таможни для обложения непомерными данями русскую предпринимательскую деятельность. Правительственные же караваны, что и понятно, этой данью не обкладывались.

Однако ж русский мужик, что Романовых в особенности удивляло, пусть не без риска его предприятий, все ж какими-то правительству неведомыми путями умудрялся перевозить свой контрабандный пушной товар и получать за него не меньшую драгоценность для обезпечения успеха промысловых работ – хлеб.

А что промысел этот русский распрекрасно процветал не только через 50 лет после введения еще первым из Романовых запрета на вывоз мехов из Сибири, но и через 150 лет, прекрасно обрисовывает в своем исследовании ценообразования на этот товар французский дипломат Корберон:

«Многие меня спрашивают о меховой торговле в России. Думают, что меха здесь дешевле, и очень ошибаются. Они, правда, гораздо лучше, чем в Париже, но выделка здесь плохая» [389] (с. 63).

С чего бы, спрашивается, во Франции и ее окрестностях, то есть вообще в Западной Европе, где никакими горностаями, соболями и куницами никогда и не пахло, цены на меха ничуть не превышают российские?

Да потому, что контрабанда, ввиду просто невозможности легального промысла своими же товарами из-за многократно взвинченных торговых пошлин, была поставлена на очень широкую ногу. И если лучшие меха, за которые и у нас можно было получить хорошие деньги, все же оставались в России, то те меха, за которые здесь у себя хороших денег получить было не возможно, контрабандой поставлялись за рубеж. Причем, именно контрабандный товар выделан был много лучше, чем товар, сдаваемый властям практически за безценок. Но и этой особенности имеется прекрасное объяснение – Россия испокон веку славилась вывозимой из нее юфтью, то есть имела какие-то свои содержащиеся в большом секрете способы выделки кож. Потому именно контрабандный товар был не только дешевле продаваемого в Москве или Петербурге, но и много качественнее. Там, вероятно, как и многое иное, выделку кож перевели на способы, используемые заграницей. Так что и здесь, пустив большую часть продажи мехов минуя официальные таможни, ничего Романовы не добились. Русский человек просто перестал пользоваться ими введенными таможнями, оставив и здесь их в дураках, – только-то и всего.

Но не только пушнину и лучшую в России рыбу попытались отнять у русского человека Романовы, но и Русский корабельный лес:

«Вернер Миллер и Генрих Буденант, купцы в Москве, составили теперь с несколькими (купцами) в Амстердаме компанию и заарендовали у царя лес…» [196] (с. 106).

Но и не только лес, рыба и пушнина отбирались у русского человека законодательным порядком. Вот как Алексей наш Михайлович «спихнул» мусульманам баснословные барыши от купеческого общения с Востоком. Коту понятно, что торговля шелком на Каспийском море по сравнению с доставкой шелка на верблюдах приносит просто колоссальный доход:

«…2 тюка шелка с провозом и издержками через Каспийское море до Астрахани стоят самое более только 4 таллера. Напротив, если они его везут на верблюдах с большими затруднениями через горы в Ормуз, бывают в дороге от 80 до 90 дней и с каждого верблюда, который однако может нести только 2 тюка, ежедневно платят за провоз и другие издержки 0,5 реала от восьми… Но русские сами не умеют в этом отношении соблюдать своей пользы и скорее тормозят персидскую торговлю. В 1667 году царь, говорят, заключил с шахом такое условие, что именно персы должны иметь в России и через нее свободную торговлю…» [196] (с. 149).

То есть нам самим, имеющим здесь, на Каспии, самые большие в мире корабли (в восемь раз своим водоизмещением превышающие океанские каравеллы Колумба), такая выгодная торговля, видите ли, вовсе не нужна: так отдадим же ее сухопутным басурманам – пусть не столь и выгодно, но хоть нашим собственным купцам подзаработать не позволим: врезать как следует предприимчивому русскому человеку и здесь по рукам – вот наипервейшая уже в данном регионе была задача «русского», на тот день, государя.

«С того самого времени персы имели свободную торговлю в Москве…» [196] (с. 149).

Но и далее шелк шел по какой-то достаточно странной кривой, проходя мимо не только народа, но и вообще всего этого взятого масонами в полон государства, прямиком в иноземные порты. Вот что сообщает шведской королеве на эту тему ее представитель в Москве Иоганн де Родес:

«Я привез его из страны (России) свободным от пошлины и с даровым вывозом и на риск Их Цар. В-ства (так как доставка шелка была на счет царя, и он отвечал в пределах России за его целость)» [409] (донесение № 4, с. 40).

То есть «Тишайший» и в отношении торговли шелком сделал все от него зависящее, чтобы русский человек и от выгоды своего географического положения не положил ни копейки в свой карман. Но все без остатка отдал бы иноземцам.

Однако ж и здесь, как и в случае неудачности иностранцев при откупе торговли семгой, конец басурманскому засилью положили наши доморощенные ушкуйнички. И если барыши северных откупщиков были вычищены посредством массовой контрабанды в Швецию семги нашими шалыми людьми с Ладоги, то закрома южных басурманов, которым очередной масонский ставленник на русском троне заповедал вести торговлю в обход русских купцов, обчистил Стенька Разин. И наказал их на такую баснословную сумму, что после его стремительного нашествия они уже больше не оправились никогда. Потому торговля в Москве персами, и даже индусами, была потихонечку свернута:

«Когда теперь недавно персидский государь взыскивал с царя убыток, он, однако, не только ничего не добился, но это сделало персов такими ненавистными, что в 1673 году они потеряли всю свободу, и теперь ни один перс и индиец (так как собственно индийцы также торгуют через Персию и персидскими товарами) не смеет везти своих товаров дальше Астрахани, и теперь русские сами забирают их оттуда и производят ими в Москве свою торговлю» [196] (с. 150).

А вот что сообщается о стекольных заводах, лицензию на возведение которых тоже никому из русских людей Романовы ни за какие деньги так и не пожелали уступить. Но отдали в безвозмездное пользование иностранцам же. Голландец Витсен вот что сообщает на эту тему, посетив Московию в 1665 году:

«Стекольный завод находился в Духанине, в пяти верстах от Нового Иерусалима и в шестидесяти от Москвы (по данным, приведенным в ППК, с. 165)… дед Петера Юлиус (Julius) переехал в Россию, поступив на службу в качестве мастера по литью пушек и колоколов во время правления царя Михаила… В 1634 г. он получил от властей лицензию на строительство стеклодувного завода, но в том же году умер, не дожив до завершения строительства. Управлять заводом стал его старший сын Отто… После смерти Отто в 1660 г. место занял его сын Петр» [361] (прим. 268 к с. 188).

Так что и эта область народного хозяйства, что выясняется, была также отдана иноземщине. Как умудрились втемяшившие нам в голову басни о некоем таком «Тишайшем» наши примилейшие историки обвести нас и здесь вокруг все того же пальца?

Так что пик распродажи нашей страны оптом и в розницу приходится аккурат еще на самых первых из Романовых. Но почему же эта мрачная атмосфера тех времен так и не отложилась чем-то по-особому вызывающим и не вяжущимся со всем ходом русской истории? И почему же мы так просто и легкомысленно все же прохлопали этот очень нелицеприятный для тех же Романовых в нашей истории момент?

А все дело в том, что атмосфера с засильем у нас иностранщины, весьма странно столь усиленно десятилетиями все протаскиваемая в законы этими странными басурманообожательными эрзац Российскими царями, все так и продолжала буксовать, несмотря на все постоянно увеличиваемые иностранцам поблажки. Да и сами они сообщают, что обстановка их у нас проживания с каждым днем становилась все взрывоопаснее:

«Гости – царские комерц-советники и факторы неограниченно управляют торговлей во всем государстве… а так как однако они не в состоянии одни одолеть так далеко рассеянной торговли, то назначают во всех больших городах одного, двух или трех из живущих там знатнейших купцов, которых под видом царских факторов заставляют пользоваться, хотя не именем, но привилегиями гостей… это замечает и хорошо знает простой купец, потому и говорит плохо о гостях, и можно опасаться, что если когда-нибудь произойдет бунт, то шеи всех гостей будут свернуты…» [196] (с. 164).

Вот до какой степени доходила «народность» существовавшей при этом самом «Тишайшем» власти. Власть, что выясняется, уже тогда была практически мало чем отличима от сегодняшней.

Но этот странный нами разбираемый «по косточкам» монарх, какой-то просто пацифист до мозга костей на троне, даже рудники – и те, что выясняется, разрабатывал лишь себе в убыток. Свидетельствует все тот же Кильбургер:

«…возле Олонца Колонца, недалеко от озера Онеги, к карельским границам, 5 или 6 лет тому назад открыт рудник и до сих пор с большим убытком разрабатывается самим царем. Теперь этим рудником управляет нидерландец Денис Иовис, который прежде служил в шведских медных рудниках в Лапландии» [196] (с. 165).

Вот она – настоящая любовь Романовых – любовь к иностранцам. Они готовы им раздавать все и вся. Причем, если это только выгодно иностранцам, даже себе в убыток.

Вот еще пример подобной же любви. На 228 версте от устья реки Мезень нашли еще два стратегически важных месторождения медной руды. И что же?

«Эти оба места лежат на 18 миль одно от другого и, говорят, они оба вместе с вышеназванным рудником возле Олонца в 1674 году были отданы царем с привилегиями Петру Марселису, и при этом было обещано, что будут просить у датского короля рабочих» [196] (с. 165).

А вообще данному иностранному штрейкбрехеру от железоделательной промышленности принадлежали заводы:

«…в Тульском, Каширском, Олонецком и Костромском уездах, на реке Ваге и Шексне» [348] (прим. 17 к с. 10).

Подтверждает передачу немцам на откуп этого нашего вроде бы как исконно русского оружейнического искусства в нашем исконно русском городе Туле, если мы все так пока и отказываемся верить словам шведа Кильбургера, поляк Яков Рейтенфельс:

«Железные рудники разрабатывают на счет и трудами немцев близ города Тулы. Само железо… вывозят в необработанном и совершенно сыром виде за пределы государства, а оттуда получают железные изделия» [365] (гл. 2, с. 382).

Так что деградация, то есть изъятие в железный век железа из рук русского человека, продолжилась. А захватившие в свои руки наши разработки немцы ничего путного из добываемого железа произвести не могли. Потому лишь переправляли его за кордон в качестве лома.

Закрепляет данную особенность Романовых по безвозмездной передаче нашей железорудной промышленности в руки иноземцев немец Шлессинг, описывавший события Московии десятилетием позже Рейтенфельса:

«…приблизительно в 8 милях от Москвы находится знаменитый железный рудник, где работает очень много немцев, шведов, французов. И с каждым днем их сюда выписывают все более…» [319] (с. 114).

Но начало отъема русской промышленности в пользу заграницы началось вовсе не во времена Шлейсинга, Рейтенфельса и Кильбургера, но куда как много ранее. Еще во время своего первого путешествия в Московию с голштинским посольством, что произошло в середине 30-х гг., Адам Олеарий сообщает об отданных на откуп все тому же иноземцу, но еще в царствование предыдущего нашего царя масонской династии, Михаила, наших Тульских железоделательных заводов:

«Этим заводом по особому контракту, заключенному с ним великим князем, заведует господин Петр Марселис… Он же ведет еще и иные крупные торговые дела в Москве» [267] (с. 158).

Но 30-е гг. – это еще не предел начала разграбления наших земных недр алчной заграницей, запущенной этими предателями Родины, усаженными на трон нашими врагами – сторонниками Лжедмитриев и польских королей и королевичей. Тот же Олеарий сообщает, что:

«…лет 15 тому назад, в известном месте в России некто указал также золотую жилу, но не сумел устроить рудник, вследствие чего не только не обогатился, как предполагал, но, напротив, стал бедным человеком» (там же).