Текст книги "Патриарх Тушинского вора"

К вероисповеданию же, которое изобрел в свое время и даже вменил на некоторое время всем в обязанность глава рода Романовых, Филарет, лжепатриарх Тушинского вора, отношение у правящей династии всегда было много иное. Им даже разрешают строить самый большой храм на Москве, тем явно отвечая на вопрос – кто в доме сем является хозяином.

А кстати, откуда у этих филаретообрядцев, с их слов всеми гонимых и повсеместно обижаемых, столько лишних денег, чтобы организовать скупку зерна со всего Поволжья и чтобы обосновывать в Москве самый огромный своими размерами собор? И откуда именно у старообрядцев появляются немыслимые капиталы, позволяющие им захватить хлебный рынок самой хлебной страны?

Так ведь аккурат исключительно от щедрот финансовых вливаний все той же масонской старушечки Англии:

«Да, без иностранной поддержки у раскольников ничего бы не вышло. И реально им удалось сделать финансовый рывок лишь благодаря поддержке иностранцев, а именно англичан, которые сознательно выбирали своими деловыми партнерами людей, максимально враждебных к официальной власти» [215] (с. 88).

Но и не только хлебный рынок был отобран в пользу прелюбезной к старообрядцам заграницы.

«В начале 40-х годов XVIII века в Россию приехал молодой агент манчестерской фирмы “Ди Джерси и Кº” Людвиг Кноп. Его целью было продвижение мануфактурной промышленности на российском рынке. А для этого было необходимо разорить русских мануфактурных фабрикантов и подобрать людей согласных строить английские заводы на русской же земле. Разобравшись в ситуации, Кноп понял, что на изменническое сотрудничество по отношению к своей родине могут пойти только старообрядцы…

Одним из главных фаворитов Кнопа стал русский купец-старообрядец Морозов. В 1846 году Кноп “под ключ” оборудует Савве Васильевичу, хозяину ручной бумагопрядильни, первоклассный текстильный завод. Таких заводов Кноп построит сотни, и к нему в контору выстроится длинная очередь раскольников» (там же).

И вот какое изысканное фарисейство демонстрируют запродавшие свои души Западу адепты чужебесия, именующие исконно русскими лишь себя:

«…глава старшей ветви Морозовых, Викула Елисеевич, брал на свои заводы только старообрядцев, ходил с лопатообразной бородой и личной ложкой. Чтобы не оскоромиться. И… годами жил в Англии. На своей мануфактуре построил целый городок для спецов-англичан. На его предприятиях были лучшие в России футбольные стадионы, можно сказать, что русский футбол здесь и зародился. Основную массу футболистов составляли британские подданные. В том числе и резидент английской разведки Брюс Локкарт, перед революцией работавший под крышей консула, а в 1918 основавший советское ЧК» [215] (с. 89).

Так что садистское большевистское ЧК, как ни удивительно это выглядит, основано не без участия старообрядческого движения.

Так ведь и саму кашу революции, что также выясняется, заварили именно они. Ведь самым многочисленным необыкновенно обогатившимся на своей штрейкбрехерской деятельности обществом в России была староверческая диаспора, сдавшая ненавидимую ими Царскую Семью на растерзание масонам:

«Проф. Вернадский отмечал, что среди сорока богатейших москвичей дельцов Москвы, тридцать были староверами. И почти во всей России, особенно на ее востоке (Заволжье, Урал, Сибирь), экономика была главным образом в их руках» [278] (с. 356).

Да, не только Москва, Урал и Иргиз являлись центрами «староверческого» влияния:

«Не менее успешно, чем в Поволжье и на Урале, староверы действовали и в Сибири… тамошние дельцы также в массе принадлежали к старой вере. Религиозная общность с дельцами Волги, Урала, а с начала XIX века и с Рогожским и Преображенским кладбищами в Москве очень облегчали их деятельность» [278] (с. 360).

Этой же «деятельностью» являлось самое преобыденнейшее облапошивание русского человека, не замечающего со стороны этих вроде бы как придерживающихся нашей древней веры людей никакого подвоха. И вот итог. Уже десятилетие спустя дарования им Екатериной II «зеленой улицы» в Новороссии к:

«…1773 г. из 3 098 купцов – 1 318, то есть 50,2 %, были раскольники» [278] (с. 404).

Дальше – больше. То есть капитал ко временам революции переходит исключительно в их руки. А их возможности к скрытничеству, то есть якобы к упрятыванию своих вероисповедательских нюансов от посторонних глаз, становятся просто Клондайком в деле устроения в России революции:

«С конца XVIII века повсюду, и в Москве и в Петербурге, были “их” люди, которых они знали, вместе с которыми “полускрывались” от правительства и с которыми придерживались одного понимания веры и жизни» [278] (с. 360).

Потому:

«Излагать историю “буржуазной” революции в России, не обращая внимания на конфессиональную принадлежность этой буржуазии, тогдашних “олигархов”, значит сознательно или по неведению замалчивать наиболее существенное в побудительных причинах к свержению Царя и разрушению монархии.

В начале XX в. капитал, промышленность и торговля в России принадлежали в основном староверам-раскольникам и сектантам, а отчасти лицам немецкой, французской и еврейской национальности. В терминах марксизма-ленинизма эта часть населения называется буржуазным классом.

При этом следует учитывать, что вплоть до начала XX в. в России не существовало чисто русских банкирских домов. Причиной такого отношения была библейская заповедь: “Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост” [Втор 23, 20]. И примечательно, что первопроходцами в этом стали именно старообрядцы. Одним из первых был основан банкирский дом “Братья Рябушинские”. Уже будучи в эмиграции, В.П. Рябушинский написал примечательную статью “Судьбы русского хозяина” (1928), попытавшись с точки зрения верующего старообрядца обосновать “торговлю деньгами”. В наши дни труды В.П. Рябушинского вышли, как не удивительно, в еврейском издательстве» [215] (с. 89–90).

То есть обладателям данного наречия понравилось, как, при случае, можно оправдать свое жульничество в глазах заподозрившего что-то неладное гоя. Вот к чьей идеологии наиболее близко это самое нами столь скрупулезно разбираемое «древлеправославие» от Филарета, столь удивительно возлюбленное еще Екатериной II. И вот как густо забронировали себе места среди главных виновников люциферианской революции в России наши эти якобы просто такие «святоотеческие святоши», чуть ни каждый индивидуальную ложку с собою по Англиям развозящие:

«…списки масонских лож, ныне широко публикуемые в разного рода сочинениях, могут любого повергнуть в полное недоумение, потому что среди “вольных каменщиков” мы опять видим все тех же “хранителей древлего православия”: Авксентьева, Гучкова, Бурышкина и Рябушинского вперемешку с Керенским, Некрасовым и Терещенко» [215] (с. 98).

Сюда же следует добавить и А.И. Коновалова. Ведь и он как с одной стороны один из руководителей масонства, устроившего дворцовый переворот в России, так с другой же и «старообрядец».

А вообще все движения без какого-либо исключения поры революции просто кишат «староверами»:

«Партия эсеров: член ЦК Авксентьев Н.Д., из рода раскольников, министр внутренних дел ВП, глава Уфимской директории (1918–1919), масон (33-й градус, член Ареопага “Великого Востока” Франции).

Партия кадетов: член ЦК Астров Н.И. (1868–1934), из рода раскольников, юрист, московский городской голова (1917), член Уфимской Директории (1918), масон (ложа “Великий Восток” Франции).

Партия прогрессистов и газета “Утро России”: один из основателей, Рябушинский П.П. (1871–1924), – из рода раскольников, промышленник, член Госсовета, председатель военно-промышленного комитета, редактор-издатель газеты “Утро России”, масон (ложа “Астрея”, Париж).

Третьяков С.Н. (внучатый племянник создателя галереи) – из рода раскольников, председатель Московской биржи, председатель экономического совета при ВП, издатель газеты “Утро России”, министр торговли у Колчака, масон.

Коновалов А.И. (1875–1948) – из рода раскольников, текстильный фабрикант, лидер прогрессистов, руководитель Центрального военно-промышленного комитета (ВПК), издатель газеты “Последние новости”, министр торговли и промышленности ВП, масон.

Партия октябристов и газета “Голос Москвы”: основатель Гучков А.И. (1862–1936) – из рода раскольников-федосеевцев, текстильных промышленников, мать – еврейка. Председатель III Госдумы, военный и морской министр ВП (март – апрель 1917 г.), председатель центрально-промышленного комитета, масон (ложа “Великий Восток” Франции) [Особый архив, фонды 1, 92, 111, 112, 121, 730; 1367; ГАРФ, ф. 102].

Из этого списка видно, что в начале XX века тогдашние крупные промышленники-олигархи:

1) основали свои собственные партии (кадетов, прогрессистов, октябристов);

2) были владельцами тогдашних СМИ (“Утро России”, “Последние новости”, “Голос Москвы”);

3) были депутатами Госдумы. Во время войны наживались на поставках армии и фактически захватили власть через всесильный Военно-промышленный комитет (ВПК);

4) вместе с другими лицами участвовали в заговоре против Государя Императора, а после его вынужденного отречения стали министрами Временного правительства;

5) будучи масонами высоких степеней в заграничных ложах (“Великий Восток” Франции), они работали на своих иностранных “братьев” и исполняли их поручения. Во время гражданской войны активно участвовали в Белом движении и способствовали развалу России, возглавляя такие образования, как Уфимская директория (Временное всероссийское правительство)» [215] (с. 99–100).

И последним довершающим всю вопиющую ущербность этих «святош» доводом является отношение раскольников к делу о ритуальном убийстве Андрюши Ющинского. Вот каким был:

«…отклик старообрядцев в журнале, издававшемся товариществом Рябушинских в Москве, на дело об убийстве в Киеве отрока Андрея Ющинского (т. н. дело Бейлиса):

“…Употребляют евреи христианскую кровь или нет? – вот к какому вопросу сводится все дело Бейлиса. […] Старообрядцам не приходилось самостоятельно решать этот вопрос, не было для этого никаких поводов. Старообрядческая кровь, хотя самая чистейшая по своей принадлежности истинным христианам, почему-то не требуется евреям, им подавай кровь непременно никониан. Казалось, им ничего не стоило бы и достать кровь старообрядческих детей… Поверьте при тогдашнем положении старообрядчества ни один бы ни судебный, ни полицейский чиновник не обратил внимания на пропажу старообрядческих детей, а господствующее духовенство было бы только радо этой пропаже: все же меньше стало бы ненавистных ему «раскольников». Отчего же евреи не пользовались таким счастливым для них положением старообрядчества: за 250 лет гонений на старообрядцев евреи могли бы целыми тысячами нарезать детишек старообрядческих, и совершенно безнаказанно и даже без всякой опасности для себя. А кровь-то какая: не отравлена ни табаком, ни алкоголем, ни другим каким-либо ядом. Но вот, подите же, ею почему-то евреи совсем не пользовались”» [215] (с. 93).

Вот здесь Рябушинские и добивают на корню существо своей ереси, сами же пробалтываясь о том, что среди многих сотен только известных за последние два с половиной века ритуальных жертв кровавому Молоху иудаизма нет ни одного умученного староверческого ребенка. То есть вероисповедание господ Гучковых-Рябушинских, что филаретообрядцам своими же действиями подтверждают даже изуверы резники, к истинному Христианству, то есть к Православию, отношения не имеет никакого. Потому дети адептов данного вероисповедания могут спать спокойно: их никто никогда не похищал и похищать не станет. И все потому, что в крови их не содержится Кровь непорочного Агнца, которую принимают адепты Русского вероисповедания на нашей истинно православной Литургии. А людоеды резники, следует здесь все же учесть, толк в своем кровавом деле все же знают распрекрасно. Для поедания адептами иудаизма потому и производятся ритуальные убийства, чтобы добыть исключительно Христову Кровь, которая производится таинством лишь на нашей Литургии. Потому и куражатся Рябушинские над телом замученного мальчика в унисон резникам – чуть ли ни братьям своим по ненависти ко всему истинно Русскому, что пытаются подвергнуть умолчанию сам факт ритуальных убийств. На самом же деле они лишь пробалтываются о недействительности своей Литургии. Ведь кровь адептов верований Аввакума и Неронова, Гучковых и Рябушинских резников вовсе не интересует. Что сами они и признают.

«Читая весь этот раскольнический глум над телом замученного русского отрока, еще раз убеждаешься в антирусском характере старообрядчества… старообрядчество, как заметил один публицист, это антирусская космополитическая секта» [215] (с. 94).

Так что странная любовь Екатерины II, являвшейся, между прочим, убежденной вольтерьянкой, исключительно к старообрядчеству не может не удивлять и не настораживать. Ведь подрывая основы Церкви «главенствующей», чем, собственно, занимался во времена своего правления и сам Петр, она, как и он, благотворила ей противоборствующим группировкам в попытке расколоть вероисповедание русского человека на возможно большее количество разнообразных толков. Чем ею, в конце концов, и было поставлено препятствие к возможному в будущем возрождению нашего единого и неделимого государства – Святой Руси.

А был ли мальчик?

Все вроде бы, в свете вышеразобранного, со староверчеством и понятно. Однако ж ко временам Петра I, когда вроде бы уже по центральным российским городам никаких раскольников не должно было оставаться в наличии, а когда они все должны были уже разбежаться по лесам, наблюдается картина, совершенно противоположная рассказанной нам историками. Рассмотрим же ее пристально. Ведь пусть и сведений на нами рассматриваемую тематику не так уж и много, но они до того противоречат официальной истории, что даже не знаешь, как после нами вычисленного относится ко всему тому, что выше приведено в полном своем объеме.

Вот как, например, описывает увиденный им пасхальный крестный ход, во времена как нам теперь объясняют некие такие «никониянские» – «новообрядческие», посетивший в марте 1684 г. Новгород Великий шведский путешественник, ученый и лингвист, Юхан Габриэль Спарвенфельд. Крестный ход проходил по центральным улицам:

«Однако было много таких, кто придерживался старой веры и крестился двумя пальцами как католические священники…» [324] (с. 148).

Вот чье священнодейство в то время напоминало сложение пальцев раскольников.

Однако ж имеются и такие сведения, что раскольниками в те времена были вовсе не они. Вот как обрисовывает четверть века спустя дневниковой записи Спарвенфельда наше Крестное Знамение уже теперь в своем дневнике, например, датский посол Юст Юль:

«Следует заметить, что в России есть секта схизматиков, называемых раскольниками. (Они) совершенно отстраняют себя от прочих русских, избегая всякого общения с ними. Некоторое время (раскольников) жестоко преследовали; так, многие из них были сожжены либо выселены; но теперь [к 1709 г. – А.М.] гонение (на них) прекратилось. Раскол их заключается главным образом в том, что они… крестятся тремя первыми пальцами (sik), каковой способ (креститься), по их словам, сохранился (у них) от времен Христа, Который, равно как и ветхозаветные патриархи, (складывал так персты) при благословении. Остальные русские, когда крестятся, соединяют большой палец, безымянный и мизинец» [322] (с. 67–68).

То есть, что из этого удивительнейшего свидетельства вытекает, – по-старообрядчески.

Практически тоже сообщает десятилетием позже побывавший в России брауншвейгский посол Фридрих Вебер:

«Русские безпрестанно прибегают к крестному знамению, которое совершают они сложив два (sic) перста и прикладывая их сперва на голову, потом на грудь, на правое и на левое плечо, и на всех улицах, где только завидят они церковь или крест, их всегда встречаешь в таком благоговейном положении» [383] (аб. 309, с. 1371).

И здесь разговор идет вовсе не о раскольниках, а о гражданах Москвы, времен Петра I, официально считающихся самыми благочестивыми. Причем, разговор-то идет в том числе и о монахинях Московского Кремля. Странно?

И если во времена реформ Патриарха Никона и одиночного отстаивания «старой веры» боярыней Морозовой побывавшие в Московии тех времен Августин Майерберг, а за ним спустя пять лет и Яков Рейтенфельс, никакого двоеперстия среди постоянно молящихся москвичей так и не отмечают, то четверть века спустя, в 1684 г., что сообщает Спарвенфельд, таковых было уже много. А еще четверть века спустя, что отмечает Юст Юль, а за ним и еще десятилетие спустя, что отмечает Фридрих Вебер, уже знаменующихся троеперстно, которых, что и понятно, к тому времени становится меньшинство, официально считают раскольниками.

А ведь это именно их, как расписывала нам одно время советская пропаганда, и преследовали при Петре I вооруженные команды солдат, запирая в срубах и сжигая заживо!

Удивительно?

Да больше всего даже не это. Ведь Петр убил в свое царствование половину мужского населения России. И если до подетальной разборки этих преступлений все-таки трудно было понять (см.: [204]), как можно было такую акцию на глазах у всех осуществить так, что даже памяти об этом кошмарном царствовании ни у кого не осталось. Однако ж здесь мы помним, что были какие-то репрессии, направленные на раскольников. Только в суть этого самого раскола мы не вникали, а потому до этой минуты нам многое в данном вопросе не было и понятно.

Теперь же становится ясным, что раскол, что выясняется, был произведен совсем с другого конца. И единственное, что все же так и остается непонятным, как нам все же удалось снова вернуться к своему древнему перстосложению. Ведь материалов, еще и в самом зачатии, на эту тему нет нигде и никаких. Есть лишь сетования ревнителей «древлеправославия», что выясняется, исключительно от Филарета, на наших общепризнанных русских святых: на Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского. Именно они, в лице, например, дореволюционного писателя Мельникова, сами против себя и свидетельствуют. Помогает же этим свидетельствам и высказывание Рябушинского, уверяющего, что никогда ни одного старообрядца не постигла лютая участь Андрюши Ющинского, ритуально замученного резниками. А ведь ритуальность этого убийства судом доказана (не доказана, лишь из-за разброса мнения присяжных 5-ть к 5-и, причастность к убийству самого резника – Бейлиса). То есть «древлеправославные» филаретообрядцы, что проясняют сами же они, по свидетельствам Мельникова и Рябушинского, аккурат и относят себя к той самой странной секте, чьи деяния мы столь скрупулезно и разбираем.

Так что Петр, что выясняется, кроме ежегодного умерщвления русских людей на своих людоедских стройках века, заковывая их десятками и сотнями тысяч в кандалы, а затем, уже не расковывая, убивал их и достаточно разрекламированным большевиками способом – сжиганием в церквях. С той лишь разницей нам рассказанному, что убивала шайка Петра и его птенчиков вовсе не ревнителей веры Филарета и Кº, то есть раскольников, но русских людей, даже под пытками так все и не желающих предавать своей истинной исконной веры, до смерти противостоя вере: Вавилы и Неронова, Капитона и Аввакума.

Вот еще пример не совпадения нами заученного материала по своей собственной истории с мимолетным взглядом на происходящее иностранца. В своем «Полном описании России» побывавший во времена правления «двух царей» (1682–1685 гг.) немец Шлейссингер вот что сообщает об увиденном им здесь в ту пору. Наш патриарх, что для того момента и действительно отвечает истинности положения вещей, имеет у нас просто неограниченную власть. И вот удивительнейшая о его действиях история:

«…несколько лет назад он ввел такой обычай, что русские, не являющиеся ординарными священниками [а являющиеся священниками, о чем эта фраза говорит, уже крестились двуперстно, как их коллеги с Запада – католические священники, о чем замечает Спарвенфельд – А.М.], должны креститься двумя пальцами, а не тремя, как ранее» [319] (с. 118).

Еще раз уточним: немец Шлейссингер пишет аккурат в тот самый период, когда крестный ход в Новгороде, о чем сообщает швед Спарвенфельд, проходит как-то на удивление неслаженно – под хмурое неодобрение вывалившей на улицу ратующей за двуперстие толпы.

А ведь кто знает, может быть уже к тому времени официально принятое патриархом, в то время – Иоакимом, двуперстие в Новгородской, второй тогда по значимости епархии в России, из-за упрямства местных церковных властей, пока не прошло? Вывалившие же на улицы сторонники двуперстия, пока оставшись в меньшинстве, хмуро пока лишь наблюдали последние уже выдыхающиеся попытки своих обезсиленных к тому времени оппонентов оставить все как было.

Еще раз обратим внимание на какие-то возникшие тогда проблемы у организаторов комментируемого Спарвенфельдом новгородского праздничного богослужения:

«23 марта после проповеди и трапезы мы пошли на улицу посмотреть крестный ход, который должен был следовать из кремля, но он не состоялся, была лишь небольшая процессия простолюдинов, перед которой несли хоругвь с изображением шествия на осляти» [324] (с. 148).

На что такое похоже?

Так ведь как раз на то, что владели Великим Новгородом в 1684 г. аккурат представители власти, принявшие двуперстие! Именно их многочисленные сторонники столь хмуро и провожали процессию простолюдинов, явно перехвативших в тот момент инициативу лишь при каком-то теперь не совсем ясном стечении обстоятельств. И перехватили лишь временно. Потому как сторонники патриарха Иоакима, а именно он с 1674 по 1690 гг. возглавлял РПЦ, судя по рассказу еще четверть века спустя датчанина Юля, пользуясь поддержкой властей, уже завоевывают главенство в церкви. В церкви, заметим, масона чернокнижника Петра и его масонского окружения – «птенчиков» масонов же.

Посол Брауншвейга в России Вебер уточняет время принятия двуперстия в России в качестве крестного знамения. Это происходит во время патриаршества Иоакима и царствования Федора. Петр I, сообщает Вебер:

«…хорошо еще помнит, какие великие суммы извлечены были сказанными Восточными патриархами из России в то время, когда в правление царя Феодора призывали их в Москву для того, чтобы они укрепили своим авторитетом и приговором новый указ Русских патриархов к мирянам, чтобы они крестились двумя перстами – ибо миряне решительно не хотели исполнять этого указа и желали оставаться при своем трехперстном крестном знамении, как бы прообразующем Святую Троицу. Но наконец они принуждены были повиноваться, а остальные – отделились от Русской церкви и пристали к раскольникам, о которых я упоминал выше и которые готовы лучше подвергнуться всевозможным смертельным наказаниям, чем изменить обычное свое крестное знамение» [384] (аб. 401, с. 1621–1622).

И вот что связывает ставшую на сегодняшний день совершенно заретушированной историями историков настоящую причину в 1682 г. восстания стрельцов против воцарения Петра I, общепризнанного антихристом, в обход мнимого его брата Ивана. Вот как объясняет причины этого восстания его очевидец – Желябужский:

«…и на Москве б выбрали на Московское царство его, князь Ивана; и патриарха и властей поставить, кого изберут народом, которые бы старые книги любили» [334] (с. 266).

То есть стрельцы поднялись, что нами выясняется, не только за Ивана, который старший, а потому править, по-русскому, по крайней мере, закону, надлежит именно ему. Но большей частью причиной, побудившей их восстать, было то обстоятельство, что страна опустилась в какую-то ересь. И возглавлял эту ересь тогдашний патриарх Иоаким, которого восставшие стрельцы и требовали сместить. И вернуть старые книги, что также требовали стрельцы, вовсе не значит, как мы уже выяснили, чтобы вернуть так называемое старообрядчество. Но, наоборот, силою вводимое в тот момент это на самом деле филаретообрядчество, связанное с подменой книг, церковными нововведениями и с заменой Крестного Знамения, искоренить, вернув простому народу, который, собственно, и восстал, его исконное троеперстие.

Историями же историков все это перекручено с точностью до наоборот. Потому-то и по сию пору мы все так и барахтаемся в полных непонятках о тогда произошедшем. И именно по данной причине наше русское общество так и продолжает существовать расколотым. Потому нет и не будет у него сил, чтобы попытаться преградить путь уже наступившему признаку надвигающегося на мир Апокалипсиса – апостасии.

Но объявить введение двуперстия в приказном порядке, вернемся все же к нашей истории, – это одно, а вот заставить подчиниться диктату и переиначиванию Крестного Знамения – совсем другое. Вот какими методами проходила эта реформация, оставшаяся за кадром истории, которая являлась реформацией уже не Никона, но Иоакима. Реакцию на нее населения Шлейссингер описывает следующим образом:

«Большинство и по сию пору не хочет этому подчиниться, поскольку им не желательно отступать от своего старого обычая. Что же было делать? Царь за свой счет пригласил патриарха из Константинополя и других лиц, чтобы решить этот спор и распрю. Поскольку этим патриархам и их сопровождению были обещаны большие почести, они явились, и состоялся собор, на котором мнение русского патриарха [Иоакима – А.М.] было подтверждено, и приняли заключение, что миряне должны с этого момента креститься двумя пальцами, а всех тех, кто с этим не соглашался, казнили топором, и это происходит еще и поныне. И при моем пребывании в Москве не проходило ни единого утра, чтобы кого-то не казнили на Лобном месте. Так, я видел среди прочих одного старичка, который положил на плаху свою седую голову столь охотно, будто иначе и быть не может. Царевна [Софья – А.М.] передала ему, что стоит ему лишь публично отречься от заблуждения, и он будет помилован. Однако старик ответил: “Не нуждаюся в царевниной милости, а нужна мне только милость Бога всемогущего”. После этого он захотел во имя Святой Троицы в последний раз перекреститься тремя пальцами и даже успел несколько раз это проделать, так и сложив за это свою голову. Вот к чему привела деятельность старого патриарха, живущего и поныне» [319] (с. 118–119).

То есть патриарха, как мы уже определили, Иоакима. К тому же, как свидетельствует немец, этот собор произошел несколько лет назад. То есть разговор идет вовсе не о соборе 1666 г., произошедшем почти за два десятилетия до этого. Да и патриарх уже ко времени повествования Шлйессингера трижды поменялся: Иоасаф II (1667–1672), Питирим (1672–1673), Иоаким (1674–1690). Так что в повествовании сообщается о каком-то нам совершенно неизвестном соборе, на котором, что удивляет, было принято официальным крещением двуперстие. А проходил этот собор, что уточняет нам Вебер, во времена правления Федора.

Вот еще свидетельство все на ту же тему. На этот раз сообщает о наших церковных обычаях побывавший у нас в плену с 1709 по 1718 г. шведский священник Седерберг. После указания на общепринятое в петровские времена крестное знамение выше рассмотренным перевернутым масонским крестом, он сообщает:

«Патриарх, несколько лет тому назад, предписал всем светским лицам и тем, кто не принадлежит к Священству, делать крестное знамение двумя перстами, чему русские противятся и настаивают на том, что, в воспоминание Св. Троицы, должны крестить себя тремя перстами. Тогда Патриарх вынужден был упросить Царя пригласить Главного Патриарха из Константинополя и еще двух других Восточных Патриархов в Москву, где происходил Собор, который постановил, чтобы креститься двумя перстами, и тем, кто этому воспротивится, будет отсечена голова. Тогда множество людей из простого народа приняли смерть, идя на нее, как будто на какой праздник» [330] (с. 16).

Вот об одном из них, казненных на его глазах, и сообщает Шлейссингер.

А вот что сообщает на затронутую нами тему привезенный Петром I из Англии в Россию для строительства кораблей, доков и каналов английский капитан Джон Перри. Он находился здесь у нас с 1698 по 1712 год. Но свидетельствует все то же, о чем сообщает процитированный выше швед:

«Самые сильные и жаркие распри между ними, когда зайдет речь о каком вероисповедном разногласии, заключается в том, как складывать пальцы для совершения крестного знамения. Недавно Патриарх установил закон, по которому миряне должны креститься только двумя перстами, но, несмотря на это, между ними существует упорная секта, которая совершает крестное знамение тремя перстами» [336] (с. 150–151).

То есть раскольниками во времена так называемых «Петровских реформ» именовались вовсе не филаретообрядцы, некие-де «древлеправославные», но те из русских людей, которые этому нововведению противились и которым за это даже, по свидетельству Шлейсингера, рубили головы. Так что это запрещение в петровские времена, пусть и не явно, что было под строжайшим запретом, но все равно простолюдинами было проигнорировано, а потому и сохранилось, после смерти узурпатора, и по сию пору. О чем Седеберг сообщает:

«Несмотря на то еще крестятся тремя перстами, хотя не открыто» [330] (с. 16).

Причем, переводчики практически во всех приводимых здесь на данную тематику цитатах приписывают при этом свое к переведенному отношение практически в одном ключе – автор-де ошибается. Переводчик, например, Перри, после сообщения этого одного из светил английской науки, лучшего в Англии строителя кораблей, шлюзов и каналов, что русские крестятся при нем двуперстно, хоть и переводит все правильно, но приписывает при этом свое по этому поводу возражение:

«Совершенно наоборот – О.Б.» [336] (с. 151).

Обознался, мол, англичанин. И это за 14-ть-то лет в нашей стране присутствия!

А ведь практически подобными же фразами открещиваются от этих просто до безобразия безтолковых иностранцев, не знающих на эту тему постановления нашей партии и нашего же правительства, вообще все переводчики вообще всех приведенных в данной главе про «мальчика», которого как бы и не было вовсе, свидетельств. Причем того самого священнодейства русских, которое на их глазах ими было производимо, в силу нашей на тот момент набожности, вообще везде: при входе и выходе из дома, при входе и выходе из церкви, которых в те времена в одной 200-тысячной Москве было сорок сороков. То есть под полторы тысячи. Да и вообще везде, где только русский человек перед иноземцами ни появлялся.

Так что ж, слепые они, что ли?

И это все, замечу, притом, что о прилюдном троеперстном Крестном Знамении, а автором этих строк (взгляните лишь на количество используемой литературы), перелопачено мемуарного плана литературы количество просто немереное, в петровские времена не упоминается вообще ни кем. Авторы либо вообще не касаются этой им вовсе не интересной темы, либо сообщают полностью противоположное нами с пеленок усвоенному. Что раскол-де – двуперстие, а троеперстие, по Мельникову, некая господствующая, то есть официальная, религия.