Текст книги "Патриарх Тушинского вора"

«В 1655 году по распоряжению Никона его отправили как армейского священника при экспедиции воеводы Афанасия Пашкова, которому поручалось привести под высокую руку царя забайкальских или, как их тогда называли, даурских бурят и других инородцев (Память Никона // В. Никольский: Сибирская ссылка протопопа Аввакума; Указ Пашкову. // Русская историческая библиотека. Т. ХV. С. 1 и Древняя российская вивлиофика. СПб., 1888–1889. Т. III. С. 185; Дополнение к актам историческим. Т. IV. С. 17). Только в 1664 году Неронову удалось добиться от Алексея Михайловича разрешения протопопу вернуться в Москву» [178] (с. 526).

Заметим, даже не просто опальному, но отлученному от Церкви Неронову!

Так что все это изобретшее староверчество придворное общество, которое Никон поначалу немного отодвинул на время от государственной кормушки, собиралось вновь. И не под чьим либо иным покровительством, но под патронажем самого царя Алексея.

Причем царь предлагал Аввакуму практически все то, что можно было на тот момент в его государстве предложить вообще:

«Его звали в духовники царя и в справщики при печатном дворе» [178] (с. 527).

То есть правь книги, коль к тому имеется хоть какое малейшее желание, на свое собственное усмотрение. Ведь если в духовники тебя сам царь берет, то и от твоих поправок в духовных книгах, следовательно, он также теперь не отмахнется. Чего же ему еще-то? Так что должность предлагается повыше должности в тот момент находящегося в опале Патриарха.

Но ведь и это еще далеко не все:

«От правительства он получал немало денег; зараз, например, ему выдали 100 рублей, что равнялось двухгодичному жалованью справщика Арсения Грека. Немало денег передавали ему и бояре, особенно его старый друг по 1640–1650 годам, боярин Федор Ртищев» [277] (с. 207).

Так что самовольно вернувшийся ко двору сановник (уж самовольно ли, или его побег был инспирирован самим царем?) был осыпан милостями ну просто нескромными по любым меркам.

Но и это не все. Вот до какой степени простирались царем Алексеем милости, выдаваемые вновь собиравшимся в Москве «кружковцам»:

«Царь, видимо, готов был признать справедливость и возможность пользоваться хотя бы частью старого обряда (Аввакум. С. 45). Но… несмотря на все уговоры царя и его посланцев не обострять отношений между руководством Церкви и противниками правки книг, Аввакум шел напролом» (там же).

И Патриарх Никон к его участи не имеет вообще никакого отношения. Но лишь сам царь Алексей, понявший, что новое вероисповедание, учрежденное не без помощи этого же упрямца, ухватившегося теперь за свой же вымысел крепче всех иных светских и духовных лиц, входящих в круг Вонифатьева, в тот момент одержать верх не имело возможности. Потому-то и порешил наш начальничек масонского кружочка, свитого им же самим, совместно с его дедом и папашей, с непонимающим нормального языка Аввакумом кончать.

А выполнил этот заказ царя, по отношению к заупрямившемуся своему недавнему единомышленнику, поставленный взамен отошедшего от дел Никона епископ Павел. И он ничего при этом не добавлял от себя, но лишь строго выполнял приказ царя. А потому и поступил с опальным протопопом столь неестественно круто:

«Уже через неделю после назначения Павла Аввакум был арестован и сослан на Север, в Мезень» [178] (с. 538).

Так закончил свою царедворческую кипучую деятельность главный созидатель раскола – один из приближенных царя Алексея Михайловича, входящий в круг первой десятки наиболее влиятельных вельмож в стране.

Еще раз осматриваем эту тесную компанию, куда некогда входил и заупрямившийся Аввакум:

«К кругу латинников принадлежали достаточно влиятельные при дворе люди: начальник Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин, окольничий Федор Ртищев, свояк царя Борис Морозов, боярин Артамон Матвеев…» [112] (с. 102).

Что из вышеприведенного нам наиболее бросается в глаза?

А что кружок, к которому принадлежали представители, а точнее основоположники раскола, Неронов и Аввакум, являлся одновременно и кружком приверженцев латинства. Вот где и всплывает личность «француза» – идеолога раскола, прикатившего в Московию прямиком из снабдившей его инструкциями Сорбонны. И очень не зря Ртищев подкармливал вернувшегося из опального путешествия Аввакума. Ведь именно в его постройках, находящихся над магистральным масонским подземным ходом, обнаружена существовавшая в его бытность подземная пыточная тюрьма. И очень распрекрасно теперь вычисляется принадлежность к данному обществу при упоминании об Артамоне Матвееве, которого исследователь масонства В.Ф. Иванов, премьер-министр Временного Приамурского правительства (1920–1921), составлявший свой объемный труд о масонах в 30-х гг. находясь в эмиграции, называет первым среди тех, кто являлся «властителями дум» русского общества и которые:

«…получили свои познания от масонской премудрости и сами были членами ордена вольных каменщиков. Под знаменем пятиконечной звезды прошли: Артамон Матвеев…» [180] (с. 127) и т. д. – вплоть до Ленина. Так что о масонстве членов этого царедворческого кружка, кстати, в члены которого следовало бы занести и Винделлина Сибеллиста, соратника Валентина Андреа, автора розенкрейцеровского манифеста, и Артура Ди, сына своего знаменитого отца – Джона Ди – главного алхимика при главной масонской королевской династии. Сюда же следует занести и непосредственного члена этого кружка с 1656 года Андреаса Энгельхарта, укатившего в 1666 году из страны, вероятно, после выполнения основного ему поставленного задания, устранения от патриаршества Никона, но возвратившегося, как ни в чем и не бывало обратно, все в тот же кружок, но уже после восшествия на трон Федора.

Все вышеперечисленные алхимики-чернокнижники не просто масоны, но руководители мирового масонства тех времен!

А как же Никон? И главное – почему именно на нем остановили свой выбор великосветские заговорщики – «ревнители благочестия», затевавшие Церковную реформацию в России?

Протоиерей Лев Лебедев:

«Поначалу друзья – “ревнители” – поставили свои подписи под грамотой об избрании Никона на первосвятительский престол. Но, оказывается, потому, что надеялись, по их собственным словам, что Никон будет “иметь совет с протопопом Стефаном (Вонифатьевым) и его любимыми советниками” и “будет строить мир Церкви, внимая прилежно отца Иоанна (Неронова) глаголам” (Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и Царь Алексей Михайлович. М., 1909–1913. С. 109; Макарий (Булгаков). История. Т. ХII. М., 1883. Кн. III. С. 127–129), как это, по их мнению, делал бы о. Стефан Вонифатьев, если бы стал Патриархом. Таким образом, протоиереи Иоанн Неронов, Аввакум, Логгин, Лазарь, Даниил, игумен Феоктист, диакон Феодор и некоторые другие надеялись видеть в Патриархе Всея России послушное орудие для проведения в жизнь таких решений, какие ими бы принимались…» [178] (с. 587).

А что за решения им требовалось проводить, более чем красноречиво нам могут теперь объяснить лишь еще сами имена откомандированных в Московию масонов – инструкторов Запада при царственном дворе Романовых: от Артура Ди до Винделлина Сибеллиста и от Михаила Сендивогия до Андреаса Энгельхарта включительно.

Но Никон оказался вовсе не таким человеком, каким представлялся верхушке тогдашнего духовенства, затевавшей проведение Церковной реформации по уже проторенной на Западе тропинке. Им было произведено расследование:

«Тщательная проверка прежних изданий, в особенности напечатанных при патриархе Иосифе, обнаружила, что издатели портили богослужебные книги не только по невежеству, но и с намерением» [182] (с. 50).

То есть работа масонов по порче наших книг, что выше уже разобрано, проводилась вовсе не спонтанно, но именно целенаправленно. Никон это подметил. А потому нововведения сановной кучки «ревнителей» были им достаточно безапелляционно отклонены:

«Вместо двуперстия при Крестном Знамении, учение о котором было внесено в ряд важнейших книг при Патриархе Иосифе под воздействием партии Неронова-Аввакума, утверждалось троеперстие, более соответствовавшее древним русским обычаям… и переизданы все богослужебные книги, напечатанные ранее при содействии “ревнителей”.

Как и ожидалось, против исправлений святейшего восстали И. Неронов, Аввакум, Логгин, Лазарь, Даниил и некоторые их единомышленники. Так было положено идейное начало церковного раскола…» [178] (с. 589).

Потому раскол, представляемый теперь якобы каким-то таким чуть ли ни народным движением, в те годы не только не затухал, но затухать вовсе и не собирался. Не для того его Романовы столько десятилетий пестовали, растили и подкармливали. И руководили им вовсе не лесные отшельники, как сегодня принято считать, но самые главные вельможи страны. Причем как светские, так и духовные.

Вот, например, каков заместитель по духовной части имелся у отстраненного от патриаршества Никона:

«В течение следующих трех лет во главе церковного управления фактически стоял сам царь Алексей, который как бы заменял патриарха, а при себе для исполнения чисто духовных обязанностей патриаршего престола, в том числе для хиротонии новых епископов, держал палестинского грека, бывшего Газского митрополита Паисия Лигарида. В отсутствие царя на собрании русских епископов председательствовал этот авантюрист, запрещенный в служении своим Иерусалимским патриархом… Он учился в Италии, стал католиком, был дьяконом при папе Римском…» [277] (с. 214–215).

Так что вся эта напускная историками «святость» рассматриваемого нами «Тишайшего», на поверку, шита уж просто слишком до не приличия белыми нитками. Он что, не знал, кого во главе Русской Церкви ставил?

Так ведь знал распрекрасно, а потому заместителем своим выбрал именно этого расстригу, запрещенного к служению даже у себя – в Газе. Он-то теперь и набирал епископов с западеньки – из Киево-Могелянской академии – ведь лучших помощников для борьбы с Русским Православием просто не сыскать.

Были у него и помощники – такого же поля ягоды:

«…дьякон Милетий, был тоже умным, ловким, начитанным, талантливым, но безпринципным и нечестным авантюристом… он вместе с Лигаридом крупно зарабатывал ростовщичеством… Другом этих церковных авантюристов, Лигарида и Мелетия, был грек дьякон Агафангел… он занимался виноторговлей, пивоварением и организацией игорных притонов» [277] (с. 216).

Принадлежал к этой же компании и греческий архимандрит Дионисий, который:

«…отличался склонностью к содомии, занимаясь ею даже в церкви… он помимо… личных страстей… занимался правкой книг…» (там же).

И вот какой уже более чем особый «фрукт» входил в это организованное царем Алексеем («Тишайшим») общество:

«Наконец, не менее странную роль богословского консультанта и редактора протоколов собора играл… пиит Симеон Полоцкий. Как воспитатель царских детей и придворный одописец он имел постоянный доступ к государю и, конечно, мог оказать большое влияние на весь процесс подготовки и деяний собора. Его записи “деяний” собора, написанные не славянским, а латинским шрифтом на очень странном полурусском-полупольском языке, свидетельствуют, как далек был ему весь уклад и дух Русской Церкви…» (там же).

То есть писал он на мове латинским шрифтом. Спрашивается, почему?

Немец его записей не разберет – мовы он знать ну никак не может. Русский – латиницы не знает – тоже не поймет. Но ведь не поймет даже русский переводчик – мовы не знает! Так что очень не зря Петровский-Ситнианович избрал именно этот тарабарский вид записи – как настоящий адепт тайного общества.

А был он, что выяснится уже после его смерти, тайным членом масонского ордена Василия (Базелида) Великого:

«…тайный униат, скрывавший свою принадлежность к Базилианскому ордену» [294] (с. 15).

И вот каких фортелей, будучи «у руля», Симеон Полоцкий в тот момент накрутил:

«…собором были приняты решения, взаимоисключающие друг друга. С одной стороны, согласно соборному определению, безымянный палец и мизинец при троеперстном крестном знамении должны быть праздны. Те, кто считает иначе, предаются анафеме. С другой стороны, в книге “Жезл” собором была введена и также ограждена анафемой им же самим запрещенная символизация Богочеловека в пальцах безымянном и мизинце. Таким образом, под соборное проклятие подпадают не только не крестящиеся троеперстно, но и вообще все крестящиеся троеперстно, как те, кто считает безымянный и мизинец праздными, так и те, кто видит в них символический смысл.

Проклятие совершающих троеперстно-двуперстное крестное знамение, по аналогии с решением Стоглава, означает отвержение учения о Предвечном Свете и исповедование иудаизма.

Не приходится сомневаться, что соборное решение об анафематствовании всех членов Русской Церкви это преступление» [312] (с. 81).

Понятно дело, для члена Русской Церкви. Симеон же Полоцкий (Петровский-Ситнианович), тайный масон и униат, был членом церкви иной – жидомасонской. Потому совершенное им не является предательством своих. Но лишь выдающейся победой над чужими – над чуждым ему Русским Православием.

Так что набор, и аккурат вкупе с ним, врагов русского человека в момент переделки наших святоотеческих книг более чем явных иноверцев, масонов и содомитов во главе нашей Церкви у руля «правки» наших книг, более чем впечатляет. Романовы прекрасно подошли к этой завершающейся части действия русской трагедии.

И вот какую систему власти с помощью всех вышеперечисленных «церковных деятелей» удалось провести через законодательные органы нашему «Тишайшему»:

«“Правила”, выработанные патриархами, были результатом упорной работы Паисия Лигарида. Они открывали новую страницу в истории русского самодержавия, так как вслед за Западом русский государь освобождался от всякого влияния церкви и из “совестливого” православного царя превращался в абсолютного монарха в стиле Людовика XIV. Это был довольно неожиданный поворот в развитии теории власти в России, который не имел канонических прецедентов истории русского православия» [277] (с. 226).

Так что Алексей Михайлович, полностью подорвав над собою опеку со стороны Церкви, развязав себе полностью руки, мог теперь приступать к реформации Русского Православия без оглядки на чей-либо авторитет.

Чуть выше мы разобрали результаты деятельности Симеона Полоцкого, скрывавшего свою принадлежность к Базилианскому ордену. А вот каких патриархов, после низвержения Никона, выбирал теперь для созидаемой им церкви Алексей Михайлович. Вот что сообщает об этом побывавший в Москве в 1670 г. Яков Рейтенфельс:

«В настоящее время при избрании патриарха епископами царю одновременно предлагаются два базилианских монаха, из которых одного, подходящего, и избирает, вручая ему епископский посох…» [364] (гл. 19, с. 367).

Вот кем являлись поставляемые в те времена править Русской Церковью патриархи. Потому-то и участие в церковной законодательной программе двух явных врагов Православия, Симеона Полоцкого и Паисия Лигарида, не вызывает теперь особого удивления. Удивляет другое: как мы умудрились проморгать такой удивляющий теперь факт в своей собственной истории, когда явные наши враги забираются не только в личные лекари Русских царей, не только в законодательные органы Русской державы, но даже в Русские патриархи?

Но что же все-таки встало на пути у планов масонов по организации очередной красной революции? Какие теперь сокрытые от нас силы позволили тогда остановить неотвратимо надвигающуюся чуму?

Да никаких таких сил не было тогда и в зачатии.

Просто был патриарх, ни сном, что называется, ни духом не смыслящий в затеянной масонами игре, спланированной на десятилетия вперед, в поборничество некоего «древлеправославия». И была временщица – тоже от понимания подобных тонкостей слишком далекая. Выдвинулась же она на царствование лишь за счет стихийного народного бунта, поднятого стрельцами, судя все по тому же, вовсе не от якобы чьих боярских подстрекательств, к чему сегодня это выступление сводится историками, но против в тот момент просто обнаглевших сатанистов, оккупировавших по тем временам все властные структуры в стране и уже чуть ли ни в открытую проводящих свои черные мессы.

Однако ж для русской истории этот недолгий миг стал решающим. По настоянию патриарха Иоакима, произведенного в свой сан уже при Федоре, появляются «Указные статьи о раскольниках». Вот что гласит один из пунктов этой антиреформаторской программы:

«Которые прелестию своею простолюдинов и их жен и детей приводили к тому, чтоб они сами себя жгли: и таких воров, по розыску, за то их воровство, что от их прелести люди жглись, жечь самих» [316] (с. 419–422).

А после такого постановления, что и вполне естественно, на кострах запылали адепты всеразличных сект, густо в ту пору уже давно облепившие своими гнездовьями столицу и ее окрестности.

Репрессиям одними из первых подвергаются застуканные в момент проведения ими сеанса связи с нечистой силой масоны-чернокнижники: Артамон Матвеев и его сын Андрей. Не остается без наказания и прикативший из-за кордона ученый мистик Квирин Кульман, приверженец розенкрейцеров и Якова Беме. Но и объявленные Софьей вне закона подстрекатели гарей тоже от наказания не уходят. Что они пропагандировали для других, сами постоянно этой злой участи избегая, то теперь демонстрируют на них на самих. Их всех собирают и жгут живьем.

Всем заводилам реформации в ту пору пришлось худо. Ведь даже первый министр и канцлер Софьи, В.В. Голицын, будучи и сам масоном, ничего тогда поделать против наметившейся расправы с вышеуказанной братией просто не смог. Не лишаться же ему и самому головы из-за желания чем-либо скрасить участь подвергшейся тогда карам этой собираемой десятилетиями разномастной компании сатанистов, теперь враз подлежащей изничтожению лишь одним росчерком пера временщицы, лишь волей случая на несколько лет отобравшей у масонов облюбованный ими трон подножия Престола Господня?

Потому-то и поспешили масоны срочно заменить эту слишком неподатливую их уговорам дамочку на туповатого мальчика, мало чем похожего на своего отца (см.: [204]), лишь к 10 годам освоившего букварь, а к 16-ти долго не поддававшееся его утлым мозгам мудреное арифметическое действие – деление. Но в мальчике этом, судя по всему, уже при его беззаконном рождении сидел бес. А потому он так и приглянулся масонам. Потому и истории о нем так сильно противоречат историческим данным той эпохи.

Но истории пишут масоны, а они расхваливают всегда исключительно своих.

Старообрядчество и революция

Итак, что можно сказать в подтверждение тесной связи западной реформации с нами рассматриваемой – Романовской?

Вот что сообщается о самом крупном движении этой устроенной еще Филаретом реформации – федосеевцах:

«…первая большая беспоповская коммуна своей строгостью напоминает Женеву времен последних лет Кальвина, когда чуть не все проявления нормальной жизни почитались там за грех. Учение Кальвина было единственным путем спасения в этом грешном мире. Ощущение предопределенности миссии религиозной общины и ее исключительности, строжайшая дисциплина, столь характерная для раннего кальвинизма, не были столь же ясно сформулированы Феодосием и другими вождями русского беспоповства, но параллели несомненны. Дуалистическое ощущение мира, учение пророка Даниила о царствах, примеры ветхозаветной строгости подействовали на русских федосеевцев не меньше, чем на французского создателя сурового пуританства…

Невельская община Феодосия просуществовала недолго. В 1709 г. польские солдаты разграбили все имущество федосеевцев… опасаясь дальнейших инцидентов, Феодосий вернулся в Россию, где нашел покровителя в лице Меншикова… В 1710 г. по указу Петра I, выхлопотанному Меншиковым, Феодосий получил для своей общины так называемую Ряпину Мызу у Пскова и перевел ее туда» [278] (с. 389).

Получив такие вот от власть предержащих богатые подношения, раскольники:

«весьма быстро умножались в числе» [386] (с. 89).

Однако ж, судя по многим изменениям произошедших к тому времени в церковных канонах, внесенных Петром I (о чем несколько позже в главе «А был ли мальчик?»), федосеевцы, не найдя существенных различий с церковью в ту пору официальной, Ряпину Мызу оставили:

«В 1718 г. настоятель Константин Федоров “с товарищи” обратился к православию и в 1719 г. Ряпинская Мыза опустела» (там же).

И лишь когда прошли петровские, а за ними еще и бироновские времена, Русская Церковь сбросила с себя привнесенные Романовыми отклонения от ее канонов. Тем и возобновив сошедший было на нет раскол:

«Только через пятьдесят с лишним лет семена, посеянные Феодосием, снова принесут обильные плоды, когда Илья Ковылин создаст новый, уже более мощный центр движения в Москве» [278] (с. 389).

С помощью усаженной на российский трон масонами Екатерины II.

И вот как описывает детали богослужебной практики у этих, по Зеньковскому, последователей Кальвина другой апологет «старообрядчества» – Мельников:

«…священные лица, вроде пресвитеров у сектантов. Те тоже получают таким же способом свою “благодать”. Их или община рукополагает, как у евангельских христиан, или благославляют прежде избранные пресвитеры…

Однако такое “духовенство” весьма строго осуждается св. Церковью. Блаженный Симеон Солунский говорит: “…таковии не токмо убо величайшую и неизреченную потерпят муку на Божественная тако убо вредословивше, не бо гласы Божественныя яже от них, ниже Божественная дела, понеже благодати хиротонии не имут, но и казнию восказнятся иною ради от тех прельщенных, или и крещенных или рукоположенных” (Симеон Солунский. Ответы на вопросы 10, 11, 12 и 13; Номоканон. Лист 57)» [150] (с. 144–145).

Имея же ввиду выговских отшельников, своим покровительством обязанных все тому же масону – Меншикову (комиссару загадочного «красного флага»), он делает об этой ветви «старообрядчества» свой вывод:

«Братья Денисовы прекрасно знали этот страшный суд Церкви… от самозванца нет никакой святыни: ни крещения ни рукоположения – ничего, кроме пагубного беззакония» (там же).

Но, несмотря на это:

«Выговская Пустыня была знаменита не только как духовный центр, руководивший многочисленными приходами по всей России… В Выговской обители существовала настоящая академия с преподаванием академических наук. Она выпустила длинный ряд писателей, апологетов старообрядчества, проповедников и других деятелей. Выговская Пустыня блестяще доказала, что она вмещает в себя больше познаний, чем столицы Петербург и Москва ее времени. Созданная здесь старообрядческая апологетика до сих пор имеет несокрушимое значение» [150] (с. 146).

Звучит вообще-то достаточно странно, после того, как чуть ранее сообщается: «от самозванства нет никакой святыни».

«Этот монастырский поселок, известный в настоящее время как село Данилово, в течение более полутора веков был гнездом пропаганды раскола почти по всей России» [278] (с. 390).

Монастырский поселок. И это все притом, что лишь в самом еще начале здесь проживали безбрачники. Потом же здесь жили уже «брачники». Вот какого вероисповедания придерживался этот, с позволения сказать, «монастырь».

Но и сам быт выговских «скитников» удивляет ничуть не менее:

«…в иконостасе этого храма сделаны северные, южные и царские двери, которые ведут, конечно, в алтарь. Но какой же может быть алтарь у беспоповцев? И действительно, на месте алтаря поморцы устроили себе комнату для совета своей общины и тут же – закусочную: стоит в стороне такого беспоповского “алтаря” большой стол, там, где должен стоять престол Бога Вышнего, на нем кипит самовар, вокруг него расставлены чашки для чая и тарелки с закусками. Какая это жестокая насмешка над самим антихристом! По пророческим предсказаниям, он должен уничтожить христианские алтари, разрушить св. храмы, ниспровергать святые престолы, жертвенники и самую жертву Христову уничтожать. А на самом деле это делают беспоповцы…» [150] (с. 432–433).

Так что вот он словами самих раскольников и пересказанный нам факт протестанизации Русской Церкви.

Но как же быть с тем, что раскольники подвергались двойным налогообложением?

А все это вранье. И вот на чем оно основано:

«…в 1722 г. двойным налогом были обложены вообще все не исповедающиеся, которых стали автоматически считать за раскольников» [278] (с. 439).

В строящийся и в пять лет вновь сгнивающий флот Петр ежегодно ухайдакивал треть бюджета. А потому ему просто нужны были деньги. И он нашел способ, как эти деньги у населения отобрать.

Иными словами, лишенная патриаршества, а затем перекроенная по петровскому образцу в протестантство Русская Церковь, получившая во главу свою св. Синод, объявляла о единстве в своем членстве, кроме самих православных, еще и отшельников еретиков практически всех мастей, которые, собственно, в самом этом синоде теперь и заседали. Здесь достаточно лишь упомянуть некоторых его начальников: полного атеиста Чернышева и масона, мастера стула ложи, Мелесино. Потому и бывших раскольников он всех звал к себе.

Не согласным же, что в таком случае более чем естественно, но, заметим, по-доброму – даже без отсечения головы или конечностей, всего-то лишь делов – двойное обложение налогом.

Так что и эта ложь расколоучительства вытащена за шиворот из глухого закутка, показывая нам настоящие личины заказчиков этой петровской революции. Ведь до 1722 года никто этих последователей катаров и альбигойцев и пальцем не трогал, наделяя лишь всеразличными благами и преимуществами, тем их и безмерно плодя, все эти раскольничьи эрзац скиты с семейным общежительством.

Но вот пропил, прокутил да на многочисленных стройках века разбазарил Петр доставшееся ему в наследие достояние величайшей и богатейшей в мире страны. А потому даже со своих единомышленников теперь деньги потребовал.

Но они, что теперь в удивление, от уплаты налогов наотрез отказались…

Потому и пошла гулять всех устраивающая басня, что-де лишь их одних, бедолажек горемышных, Петр двойным налогом и обложил.

Но, что рассмотрено, все это наглое вранье – Петр наоборот приглашал их в свою церковь. В том числе и командовать ею приглашал. А они, думается – из жадности, взяли да и отказались: гордые мол мы, да и раскольники. А потому где-то на три копеечки надбавили, за гордость надо платить, а где-то рубль утаили. Отсюда, собственно, и берутся у раскольников не весть откуда взявшиеся капиталы.

Зато до чего ж прекрасен сей ход в качестве пропаганды для незнакомого с существом данного вопроса обывателя. Мы, мол, гонимые, а потому и самые что ни есть праведники. И от царя антихриста муки претерпели все за то же – за верность святоотеческому «древлеправославию».

Как мы уже выяснили – ереси катаров альбигойцев, занесенной к нам в страну Западом в надежде на продолжение реформации Христианства в церковь антихриста и на Востоке. Что осуществляли:

1. «Лесные старцы»: Капитон – Корнилий – Вавила – Феодосий – Денисовы.

2. Кружок придворных «боголюбцев»: Неронов – Аввакум – Ртищев – Морозов.

3. Захватившие власть масоны Романовы: Филарет – Михаил – Алексей – Федор.

4. «Лекаря» Романовых: Артур Ди – Сибеллиста – Энгельхарт.

Но вот что-то у них у всех, что называется, не срослось. Что здесь виновато более – жадность и расточительность Петра или жадность и непонятливость расколоучителей – до конца так и осталось за кадром. На поверхности лишь заведомое вранье – двойное обложение налогом исключительно якобы раскольников.

На самом же деле:

«…Петр не только дал возможность легального существования Выгу и Ряпиной Мызе, но и усиленно поддерживал уральские заводы Демидовых, на которых находили себе пристанище тысячи и тысячи староверов. Он же оформил легальное существование стародубских раскольников…» [278] (с. 440).

И вот как теперь просто проясняется эта некая-де затерянность в дебрях в дали от властей Выговская расколоучительная организация Денисовых:

«Андрей лично знал Петра Великого» [278] (с. 596).

Он же:

«…был дружен с императрицей Анной и ее матерью царицей Прасковьей, они обе с ним переписывались. Идеологический вождь только что вестернизированной империи, знаменитый архиерей Феофан Прокопович также переписывался с братьями Денисовыми и отдавал им должное» [278] (с. 597).

Теперь про отношение к раскольникам Екатерины II.

Вот что Зеньковский сообщает о возникновении раскольничьих поселений по Иргизу – притоку Волги:

«Нижневолжские, главным образом саратовские общины возникли не в результате правительственных гонений и усилий старообрядцев по защите своих верований и идеологии, но как раз наоборот – по правительственной инициативе и в значительной мере с помощью имперской администрации» [278] (с. 406).

А потому, уже в скором времени:

«…в Саратове они составили богатейшую часть населения» [278] (с. 408).

Но и в Москве исключительно по инициативе правительства возникают сразу два центра «старообрядчества»:

«…поповское Рогожское кладбище и беспоповское Преображенское кладбище» [278] (с. 360).

И оба эти центра, как только стали заселены новыми пришельцами, отбирают у аборигенов Москвы их первенство в качестве финансистов страны:

«В первой половине XIX века Рогожское и Преображенское поселения стали главными капиталистическими, финансовыми, промышленными и торговыми узлами России» (там же).

И все это, напомним, на фоне жесточайшего гонения на имущество так называемой «господствующей церкви». На этом же фоне не может не удивлять и размах ее поддержки раскольникам, с периферии переориентированных ею в нашу на тот день духовную столицу – в Москву.

А уличенные самим же Мельниковым в явном сектантстве его единомышленники в преподнесенном им на блюдечке с голубой каемочкой городе времени даром не теряли. Они:

«…приступили к постройке огромного храма… По обширности этого храма нет равного ему в Москве (исключая разве храм Христа Спасителя, воздвигнутого позднее Рогожского)» [150] (с. 137).

То есть при явной поддержке правительницы впущенные ею в Москву еретики тут же и произвели захват духовной власти – отгрохали себе церковь, самую на тот момент наиболее вместительную на Москве, тем указав – кто в стране хозяин.

А хозяин, в пору от самого еще первого Самозванца и аж вплоть по царствование окаянного отцеубийцы, Александра I, в стране нашей был вот кто. По свидетельству Петра Петрея на начало XVII века в Москве имелось:

«Церквей, монастырей и часовен внутри и вне города до 4 500…» [263] (с. 162).

А лишь сотню лет спустя, о чем сообщает знаменитый исследователь древностей Москвы П.В. Сытин:

«На 20 января 1812 г. в городе насчитывалось 329 соборов и церквей, 24 монастыря, 33 часовни» [272] (с. 15).

То есть захватившая в нашей стране власть в 1613 г. масонская династия царей лишь за пару сотен лет своего правления уничтожила в нашей Белокаменной, сердце Православного Царства, более 4 тысяч часовен, соборов и церквей!!! То есть династия Романовых предала своими действиями мерзости запустения, и это лишь в одной Первопрестольной, тысячи православных алтарей!!!