Текст книги "Золотые костры"

– Небесный камень с Волчьих островов. Упавшая звезда. Отец отдал за эту железяку целое состояние.

– Вижу, вы не одобряете его увлечения.

– Я не в том положении, чтобы одобрять или не одобрять действия его милости. Но действительно считаю, что деньгам можно было бы найти более разумное применение и потратить их с куда большей пользой.

Часть коллекции представляла собой резные статуэтки. Судя по тонкой работе и тому, что они изображали – все были сделаны восточными мастерами. Хагжитами и теми народами, что жили за жаркой пустыней.

Я залюбовался стройной девушкой с кувшином, выточенной из огромной глыбы розового кварца. У нее была удивительно гибкая фигура, большие миндалевидные глаза и кошачьи уши. Оставалось лишь гадать – существует такая народность в реальности или образ подсказало воображение резчика.

По соседству с девушкой-кошкой находилась еще одна статуэтка. Это была обезьяна, во всяком случае, по первому впечатлению. Кривоногая, с пузатым животом-арбузом, лохматой грудью и длинными руками. Низкий лоб, приплюснутый нос, тяжелый подбородок, мясистые губы. Из ее спины, там, где должен проходить позвоночник, торчали шипы, похожие на петушиные шпоры. В руках она стискивала молот.

Статуэтку отлили из бронзы, которая давно успела позеленеть, и лишь глаза и боек молота были сделаны из ярко-желтого, но мутного янтаря.

Я наклонился, чтобы рассмотреть детали.

– Мороз по коже, да, мастер?

– Существо получилось неприятное, – согласился я.

– Бургграф купил его в Солезино, лет двадцать тому назад у какого-то безумного торговца-хагжита, утверждавшего, что он самолично видел эту тварь в алых карьерах Бал-ал-джана.

Ближайшая от стола этажерка была самой маленькой, и там, на бархатной подушке, лежали два круглых черных камня, отполированных до зеркального блеска, каждый размером с куриное яйцо. В глубине их медленно и лениво шевелился туман.

Вот теперь по моей спине пробежал холодок. Глаза серафима, камни, используемые для создания темных кинжалов.

– Не стоит, мастер, – предупредил ун Номанн. – Если долго смотреть, начинает болеть голова, словно ты за ночь опустошил пять бутылок вина. Я нашел их в тайнике, вместе с кинжалом. Он явно хранил их не для того, чтобы показывать своим друзьям, но витрина пустовала, и я решил, что негоже им лежать отдельно от других.

– Вы не знаете, где он их достал?

Ун Номанн пристально посмотрел на меня:

– Что не так с этими камнями, мастер? Они вам знакомы?

– Я слышал, что их порой находят в Хагжите. Они очень редки и опасны. Тот, кто владеет ими, сильно рискует.

– Чем?

– Разумом, а может, и жизнью.

Ответом мне был смех:

– Ну, значит, мне следует поскорее от них избавиться. У отца накопилось довольно много бумаг, в том числе и переписка с другими коллекционерами. Я постараюсь как можно быстрее найти того, для кого он их берег. – Ун Номанн указал на стол, где лежали несколько толстых тетрадей, переплетенных в темную телячью кожу.

– Могу облегчить вам работу и забрать их сейчас. За ту цену, которую вы назовете.

– Вижу, эти штуки вас все же интересуют, несмотря на опасность. Простите, мастер, но вынужден отказать. Все же сначала я постараюсь найти их настоящего владельца. Это будет правильно.

Я не смел настаивать, опасаясь сделать только хуже.

– Милорд… – В комнату вошел бледный слуга.

– Сколько раз просить не называть меня так? У меня нет титула. И где, черт побери, наше вино? Ну, в чем дело?

– Инквизитор, ми… господин. Дожидается вас…

– Прямо здесь, – негромко сказал отец Себастьян, входя в кабинет. – Простите за столь неподобающее вторжение, господин ун Номанн. А-а-а, и вы здесь, мастер ван Нормайенн. Что же. Очень даже к месту.

– Инквизиции всегда рады в моем доме. Но хотелось бы понять – вы с официальным визитом?

Пес Господень надул толстые щеки:

– Отчасти.

– С учетом того что ваши люди ждут на улице, следует полагать, что вы пришли не для того, чтобы вести со мной беседу за бокалом вина. – Ун Номанн сунул большие пальцы за широкий пояс, глядя на инквизитора с высоты своего роста.

– Вы очень проницательны. Вы помогли Святому Официуму, сообщив о случившемся преступлении, и Церковь всегда бывает благодарна. Поэтому я и заехал к вам. Не желаете увидеть убийцу своего отца?

Ворота, разумеется, нам не открыли, несмотря на приказ, подписанный епископом. И Пугало, невесть как забравшееся на стену, теперь с интересом наблюдало за развивающимися событиями. Оно не имело ничего против кровавого штурма.

Инквизиция не стала использовать магию. И даже таран. А поступила гораздо проще. Четверка сметливых мордоворотов принесла к створкам пару бочонков с порохом и подожгла фитили. Когда они отбежали, в калитке открылось окошко, и знакомый мне голос монашки-привратницы крикнул:

– Одумайтесь! Что вы делаете?! Это Божий дом! Господь покарает вас за…

Оглушительно грохнуло, и стая перепуганных галок с пронзительными криками взлетела с кладбищенских деревьев. Едкий сизый дым постепенно рассеивался, открывая взгляду развороченные доски, выбитые кирпичи, почерневший снег.

– Ну, с Божьей помощью. – Отец Себастьян дал знак, и солдаты направились к монастырю.

С ними были шесть инквизиторов и почти тридцать городских стражников под командованием капитана.

– Вы настолько уверены, что мы пришли туда, куда надо? – Ун Номанну не слишком нравилось то, что происходило.

– Мой нос не обманешь, господин ун Номанн, – вежливо ответил коротышка. – Я чую, как от этих стен смердит волшбой. К тому же их вина уже в том, что настоятельница не впустила Святой Официум, несмотря на распоряжение епископа.

– Но ведь их можно было убедить.

– Убедить? – переспросил клирик, внимательно наблюдая, как его люди входят в обитель клариссок. – Моя работа состоит в том, чтобы обнаруживать, наказывать и предотвращать ереси. Убеждать я буду чуть позже. Когда они поймут всю ту любовь, что испытывает к ним Господь, и осознают, сколь великий грех совершили, взявшись за темные искусства. Тогда я постараюсь убедить их раскаяться и спасти свою душу. Ну, а пока требуется провести черновую работу и отделить козлищ от агнцев.

– И как вы думаете, сколько среди них последних? – мрачно спросил я, понимая, что ни одна из сестер не избежит допроса.

Отец Себастьян с некоторой рассеянностью потер небритую щеку, кротко вздохнул:

– Буду уповать, чтобы их было как можно больше. Поверьте, мастер, я не хочу передавать сестер на суд светских властей[37]37
  Имеется в виду казнь через сожжение, так как церковь в данном случае не убивала еретиков, а лишь получала от них признание в ереси и просила светские власти судить таких людей, не проливая крови, т. е. прося смерти через удушение, утопление или сожжение.


[Закрыть]. В конце концов, есть заблуждение, а есть ереси. С первыми Церковь справится самостоятельно, закрытый монастырь на несколько лет и строгая епитимья с постом – вполне подходящий вариант для многих из них.

– Вы будете проводить дознание?

– Я. И мои братья. Но судить их будет коллегиальный трибунал. Эти мудрые мужи решат по справедливости.

Ун Номанн скривился, считая, как и я, что костры будут полыхать не только под виновными:

– Ваш нюх может и обмануть, отец Себастьян.

– Понимаю ваши сомнения, – улыбнулся тот. – Это монастырь, в котором ваш отец был попечителем. Сюда вложено много сил и средств, и вот теперь мне приходится пройти через него огнем, а может быть, и мечом, карая всех, кто был, знал, слышал и видел. Но, поверьте, я тридцать четыре года очищаю мир от нечисти, спасая таких, как вы, господин ун Номанн. Мой нос не подводит. Ведьма в этих стенах, и вы увидите ее, а может, и их, в ближайшие полчаса. Пока мы возились с воротами, они сжигали запрещенные книги и фолианты. Хотите, поспорим?

– Тогда отчего же вы не торопитесь?

Инквизитор рассмеялся:

– Потому что нельзя за полчаса сжечь все. Книги, алхимические лаборатории, снадобья, дневники и письма. Когда приходит такой час, этого всегда оказывается слишком много и лежит оно в разных местах. К тому же, полагаясь на свой опыт, спешу сказать, господа, что жадность один из приятных человеческих грехов. – Он поплотнее закутался в плащ, который делал его фигуру еще более бесформенной. – Жадности подвержены даже ведьмы. Некоторые книги довольно ценны, и их не так-то просто взять и уничтожить. Идемте. Сами все увидите.

– Значит, сюда вас привел нюх? – Я шел рядом с инквизитором, тогда как хмурый ун Номанн, не одобряющий все происходящее, неохотно шагал позади.

– Ну, и правильные вопросы правильным людям. Они – основа всякого розыска. Желаете узнать, что сказали мне эти люди, мастер?

– Извольте. – Мне действительно было любопытно.

– О, всего лишь мелочь, которая дала мне направление для поиска. Что бургграф любил женщин.

– Это не было секретом. Я тому примером, – буркнул бастард.

– О да, господин ун Номанн. Прелюбодеяние встречается столь часто, что все давно перестали обращать внимание на такие мелочи. Но излишняя любвеобильность в итоге погубила вашего, без всякого сомнения, греховного батюшку. Хотите, расскажу, как все было? – Инквизитор грустно улыбнулся. – Ему наскучили шлюхи, и он захотел чего-то нового и запретного. Невесту Христа, к примеру. В итоге он заполучил ее, чем совершил серьезный проступок, и, чтобы скрыть его, убил свою жертву.

– Серьезное обвинение, инквизитор, – нахмурился тот.

– Я могу себе это позволить. Убил, изуродовал, бросил тело на улице. Ее записали как неизвестную и похоронили здесь же. В одном лишь ошибся ваш отец, господин ун Номанн. Он взял ягненка из овина, в котором живет волчица, и кто-то из этих добрых монахинь узнал о случившемся. И вместо того, чтобы пойти к нам или к светским властям с информацией о злодействе, она решила разобраться собственными… точнее, дьявольскими силами.

– Чем привлекла внимание к монастырю, – проронил я. – Думаю, она молода.

– Глупа, вы хотите сказать? – Отец Себастьян остановился, прислушиваясь. – Да. Глупость часто соседствует с молодостью. Опытная ведьма никогда бы не пошла на такой риск. Поцелуй смерти! Слишком заметно. Гораздо заметнее наговоров на хворую болезнь, оступившуюся лошадь или яд в стакане молока.

– Все это бездоказательно, – упорно возразил ун Номанн.

– Пока – да. Но дайте мне пару дней, и доказательства будут.

– Доказательства, выбитые под пытками! А честь отца в это время будет полностью растоптана.

– О, не волнуйтесь на сей счет. До тех пор пока все не станет известно точно, это всего лишь частная беседа и слишком разгулявшееся воображение инквизитора, – с иронией произнес Пес Господень, вступая в монастырь.

Здесь все еще остро пахло порохом, лежали окровавленные части тела привратницы. Инквизитор равнодушно перешагнул через труп и вывел нас во внутренний монастырский дворик – очень красивый и уютный, несмотря на зиму и снег. Здесь был чудесный сад, чуть дальше начинались огороды с теплицами, прямо напротив них стояла осушенная чаша каменного фонтана.

Монашек выводили сюда. Кто-то шел добровольно, кого-то тащили волоком. Кто-то молчал, кто-то рыдал, кто-то просил у Бога защитить их. Пока женщин собралось три десятка, но каждую минуту приводили новых и новых, сгоняли в кучу, словно овец, под присмотр людей в серых рясах и воинов, вооруженных арбалетами.

Все кларисски выглядели ошеломленными. По крайней мере у двоих были разбиты лица. Возможно, они сопротивлялись, когда инквизиторы срывали с них платки и покрывала, открывая волосы.

– Ну, давайте посмотрим на пока еще неполный улов. – Отец Себастьян прошел мимо женщин, внимательно изучая их, заглядывая в глаза.

Некоторые не выдерживая его взгляда, отворачивались, другие начинали молиться еще громче, третьи, не веря в происходящее, продолжали плакать. Лишь одна старуха с растрепанными седыми волосами смело сказала ему:

– Господь покарает тебя за это преступление!

– Быть может, сестра. Быть может. Но Он знает, все, что я делаю, делаю во славу Его. А можешь ли ты это сказать о себе?

– Я чиста перед Господом!

– Хорошо, если так, – ответил он и пошел дальше.

Заплаканная монашка, совсем еще девчонка, упала перед ним на колени, жалобно зачастив:

– Я ни в чем не виновата, святой отец! Я всего лишь два месяца в этом монастыре и не делала ничего преступного. Сжальтесь!

Отец Себастьян поднял ее и, утешая, поцеловал в лоб, ласково ответив:

– Не меня ты должна просить о жалости, сестра, а Господа нашего. Ибо всем сердцем любит Он детей своих, даже тех, кто оступился, но раскаивается в своих проступках.

– Я раскаиваюсь! – с жаром воскликнула та. – Раскаиваюсь, святой отец! Я невиновна.

– Невиновна в чем? – быстро спросил он. – Не лги мне.

– В грехах.

Отец Себастьян лишь сокрушенно покачал головой и спросил у меня:

– Вы не рады происходящему, мастер?

– Не рад, – не стал отрицать я.

– Победе над дьявольщиной?

– Не играйте словами, отец Себастьян. Мы же с вами не дети.

Тот кротко поднял руки:

– Я всегда забываю, что стражей, в отличие от других, лепят из более прочного теста. Простите мои привычки, мастер. Но неужели вы все еще считаете, что здесь невиновные?

– Я вижу лишь испуганных женщин.

– Дьявол любит принимать невинные облики. Я не ловлю рыбу в пустых заводях. Прошу за мной.

Он подозвал тощего клирика в сером, и тот, шепнув что-то начальнику на ухо, направился указывать нам дорогу.

Мы прошли через трапезную к кельям, поднялись по узкой лестнице на второй этаж, в молельную. Здесь на полу лежали разбросанные книги. Отец Себастьян рассеянно высморкался, перевернул носком ботинка один из томов, хмыкнул и перевел взгляд на монахиню, находившуюся под пристальным наблюдением трех подобравшихся инквизиторов.

Женщине было за пятьдесят. Высокая, сухая, с седыми волосами, разметавшимися по плечам. Ее губы были гневно сжаты, а глаза метали молнии.

Возле алтаря лежало изрубленное мечами тело монашки.

– Ты перешел все границы, Себастьян! Божье наказанье настигнет тебя! Ты не имел никакого права трогать нас без разрешения ординарной консистории![38]38
  Собрание кардиналов для решения важных вопросов. В том числе и для разрешения инквизиции жестко действовать на территории монастырей, военных ординариатов, аббатств и епископств в обход епископа, настоятеля или аббата.


[Закрыть]

– Ты слишком заигралась, Аглая. Под твоим попустительством в этих стенах развелось зло, и растеклась тьма. Я отвечу перед Риапано, если у коллегии кардиналов возникнут ко мне вопросы. Но разрешение епископа у меня с собой. Если помнишь, не далее как полчаса назад я говорил вам о нем, прежде чем взорвал ворота.

– Мы не делали ничего плохого! Устав запрещает впускать мужчин дальше преддверия. Ты хотел провести в сердце монастыря сотню солдат! Я не вправе открыть…

Отец Себастьян сделал едва заметный жест, и стоявший позади настоятельницы инквизитор накинул ей на шею удавку, закрепленную на специальном шесте. Такими обычно ловят бешеных собак, чтобы те не могли добраться до человека.

Монахиня упала на колени, схватившись обеими руками за впившуюся в кожу стальную струну.

– О да. Вы никого не пускали, и среди вас завелась злобная тварь. – Он показал ей рыжий завиток. – Благодаря ей я и взял на себя смелость войти сюда. Отведите ее к остальным! Диспут о том, кто прав, мы продолжим позже, Аглая.

– Так кто из них убийца моего отца? – спросил ун Номанн, когда настоятельницу вывели.

– Так ли это важно? – Инквизитор сжег волосы ведьмы в пламени свечи. – Они все виновны в преступлении перед Господом и все ответят. Убившая вашего отца в том числе. Или вам этого мало?

Ун Номанн явно, как и я, считал, что здесь одни невиновные, но он оказался неглупым человеком:

– Отдаю правосудие в руки церкви.

– И, поверьте, трибунал будет судить по справедливости и с Божьим словом.

Говоря это, инквизитор внимательно листал поднятую с пола книгу. Каждый раз, когда он касался пальцами бумаги, они начинали лучиться мягким светом, и бастард, завороженный этой магией, не спускал с них глаз. Так что неудивительно, что ни тот, ни другой не видели творящегося у них за спиной.

Я бы тоже ничего не заметил, если бы меня не окликнул встревоженный Проповедник. Не знаю, откуда в молельном зале появилась монашка. Прежде чем я обратил на нее внимание, она успела прокрасться вдоль южной стены и уже открыла потайную дверь, прятавшуюся до этого в густых тенях.

Я узнал сестру Сесилию. Перепуганная, заплаканная, она взглянула на меня со страхом, неспособная скрыть свое отчаяние – всего лишь шаг отделял ее от спасения.

Мы смотрели друг на друга не больше двух секунд, а затем я отвернулся.

– Любое преступление порождает наказание, – между тем сказал инквизитор. – Но перед наказанием всегда должно быть раскаяние и прощение. Только тогда душа останется светлой и легкой, точно перо из ангельского крыла. Идемте, господа. Уверен, что у всех нас есть дела куда более важные, чем торчать в этом оскверненном месте.

Когда мы уходили, я все же обернулся, но потайная дверь уже закрылась.

– Глупо. – Проповедник сидел на могильной плите, меланхолично разглядывая статую плачущего ангела, венчавшую чей-то богатый склеп.

– Очевидно, да.

В отличие от него мне было холодно, и я пожалел, что не захватил дополнительные рукавицы. Была глубокая ночь, но я все же притащился на кладбище, захватив с собой кирку и лопату. Я знал, что не успокоюсь, пока не проверю. Что бы там ни говорил отец-инквизитор, мне надо быть уверенным, что в могиле лежит именно монашка, а не Кристина.

– Ты дал ей уйти. Я бы закричал, если бы хоть кто-то мог меня слышать.

– Здорово, что могу только я. Она всего лишь одна из его жертв.

– А если это и была ведьма?

– Ну и что? Она убила бургграфа, а тот кларисску. Преступник наказан. Это справедливо.

– Лишь один из них наказан, Людвиг. Когда-нибудь ты поймешь, что убийство ради справедливости это не по Божьему закону.

Я подвинул фонарь поближе к безымянной могиле:

– Когда-нибудь.

– Отпустить опасную ведьму. Ты любишь чудить. – Он упорствовал в своей уверенности, что Сессилия это именно та, кого искал отец Себастьян.

– Оглядись вокруг, Проповедник. Мир полон опасностей. В нем полно ведьм, иных существ, инквизиторов, фанатиков, безбожников, насильников, убийц, наемников, солдат и праведников. Почти каждый из них заслуживает смерти. И почти каждый продолжает жить дальше. Избавь меня от участи вершителя судеб. Я и так частенько этим злоупотребляю.

Проповедник разочарованно махнул рукой:

– В этом весь ты. Признайся, что ты просто пожалел девчонку и не захотел, чтобы она угодила на жаровню инквизитора.

Я взялся за кирку:

– Ты бы и вправду закричал, если бы мог?

– Нет, – помолчав, ответил тот и, словно стыдясь этого слова, пробормотал: – Не стоило начинать этот разговор. Теперь ты еще решил стать гробокопателем и разорителем могил. Узнать тело будет сложно. Оно изуродовано.

– У Кристины нет двух первых фаланг на среднем и безымянном пальцах левой руки.

– А если там вообще нет пальцев?

Я чертыхнулся на это и поднял кирку, собираясь долбить промерзлую землю.

– Не стоит, страж.

Сестра Сесилия, до этого прятавшаяся за склепом, вошла в круг света фонаря. В мирской одежде она больше не походила на монахиню, и ее рыжие волосы были собраны в хвост.

– Значит, это все-таки ты, – усмехнулся я. – Пришла довершить то, что не получилось сделать на мосту?

Она покачала головой:

– Нет. Не за этим. Прости. Я испугалась, когда ты появился у монастыря, и действовала не подумав. Я рада, что ты оказался защищен.

– Он тоже рад, чертова ведьма, – раздраженно произнес Проповедник, но Сесилия его не услышала.

– Тогда зачем ты здесь?

– Попрощаться с ней. – Она, игнорируя меня, шагнула к могиле. – Не знаю, кого ты ищешь, но ее здесь нет. Там лежит одна из нас.

– Ты убила из-за нее. Кем она была тебе?

Ведьма покачала головой:

– Человеком. Сейчас это большая редкость. – Она заметила, как я прищурился, и грустно улыбнулась. – Ты недоумеваешь, зачем я все затеяла, раз она мне чужая?

– Да.

– Потому, что одна грязная свинья сделала это и не должна была оставаться безнаказанной. Никто в монастыре не знал, что случилось. Настоятельница думала, что она просто ушла, сбежала. Но не я.

– И ты решила стать палачом.

– Судьей. Я восстановила справедливость. Думала, что восстановила. – Ее плечи поникли.

– Бургграф мертв. Не это ли, по-твоему, справедливость?

Ее смех был горьким, а в глазах блестели слезы.

– Уходи, страж. Я хочу побыть одна.

– Тебя будут искать. Кто-нибудь из твоих сестер рано или поздно сдастся под пытками и скажет, что инквизиторы не поймали одну монахиню.

– Мир велик. Даже они не смогут меня найти. На все воля Господа.

Я ничего не ответил ей, подхватил заступ, оставил фонарь и пошел прочь. Она отомстила, но на огне и дыбе сейчас за это расплачиваются другие.

Невиновные.

– Вроде мы живем не тут, – осторожно напомнил Проповедник, когда я свернул возле церкви Заступничества направо.

– Ун Номанн пригласил в гости.

– Но не в три же часа ночи! Думаешь, бастард не спустит на тебя собак?

– Я не видел в его дворе никаких псов. Он сказал заходить в любое время. И сейчас оно как раз пришло. Я все еще не знаю, откуда у его отца взялся кинжал Кристины. И мне нужны камни, которые принадлежали ему.

– Ну-ну, – с глубоким скептицизмом произнес старый пеликан.

Ворота в бывший дом бургграфа были всего лишь притворены.

– Тебе не кажется это странным? – с подозрением спросил Проповедник, когда я вошел.

– О да. Поэтому ты сейчас отправишься в дом. Посмотри, что там.

Он не заставил себя упрашивать. А я отошел в тень деревьев, глядя на темные окна молчаливого особняка. Проповедник, явно помня о том, как он опростоволосился в той истории с наложницей дьявола, на этот раз решил проявить обстоятельность и отсутствовал удивительно долго. Когда он вернулся, его мина говорила лучше всяких слов.

– Все так плохо?

– Хуже не придумаешь. Ун Номанн лежит на полу, в кабинете. Мертвее мертвого.

– А слуги?

– Пятеро спят, один сидит у очага на кухне. Судя по его роже – парень не знает, что его хозяин отдал Богу душу.

– Возвращайся в дом. Я зайду со стороны парка. К торцу вон того крыла. Если появится кто-то из слуг – дай мне знать.

Он хотел что-то сказать, я видел это по его лицу, но лишь кивнул и бормотнул:

– Дева Мария, спаси нас грешных.

Я побежал через парк, порой проваливаясь в снег по щиколотку. Кто убил ун Номанна, я знал и так. Теперь осталось лишь подтвердить мою догадку.

Я разбил окно на нижнем этаже, влез в темную комнату.

– Ну, вот. Теперь мы еще и взломщики, – меланхолично отметил Проповедник. – Тебе прямо и наверх.

– Как он умер?

– Если честно – не знаю. Я только заглянул и сразу же побежал за тобой.

Я подумал о том, что поторопился с обстоятельностью Проповедника. Разведчик из него никогда не был превосходным.

– Ничего, если я не пойду дальше? – спросил мой спутник. – От всего этого пахнет чертовщиной.

– Будь здесь. Но если кто-то появится, дай знать.

– Не сомневайся.

Дверь в кабинет бургграфа была прикрыта. Я повернул ручку, вошел в плохо освещенное помещение, внимательно осматриваясь. Драгоценные камни в витринах сейчас казались тусклыми стекляшками. Кресло повернуто к окну, так что я видел лишь его спинку, книжные шкафы, точно массивные великаны, подпирали потолок. Никаких запахов, ничего подозрительного. И все же я обнажил кинжал, затем прошел мимо коллекции бургграфа к столу, как и прежде заваленному бумагами и книгами. На нем в подсвечнике из бронзы, изображавшем лучника, горели три свечи.

Ун Номанн лежал на полу, выпучив глаза, а вокруг его губ остались отпечатки человеческих зубов. Не вызывало никаких сомнений, отчего он умер. И все же я проверил жилку на его шее, коснувшись пальцами холодной кожи.

Статуэтка девушки-кошки выглядела печальной. Уродец-обезьяна смотрел равнодушно.

Я не знал, сколько у меня времени, прежде чем сюда кто-нибудь заявится. Поэтому сначала сделал то, что следовало. Просунул клинок между двух стеклянных стенок, надавил – поверхность пошла трещинами и лопнула. Я забрал глаза серафима, убрал их в свою сумку, здраво полагая, что два этих камня без труда попадут к тем, к кому они точно не должны попадать.

– Интересный выбор, – мягко сказал знакомый голос.

Отец Себастьян развернул кресло и теперь смотрел на меня.

– Не ожидал вас здесь встретить. – Я оставался спокойным.

– А вот я как раз наоборот. Дожидался лишь вас.

– Для чего?

– Чтобы поставить финальную точку в печальной истории, мастер. – Он чихнул в рукав и повторил: – Интересный выбор. В этой комнате изумруды, алмазы и сапфиры, а вы взяли какие-то булыжники. В них нет никакого колдовства, я проверил. Так в чем же их ценность?

Я не собирался отвечать, и он махнул рукой:

– Мне, если честно, нет никакого дела до земных богатств. Меня вознаградят там. – Он поднял взор к потолку. – К тому же фактически вы не нарушили заповедь и ничего ни у кого не украли. Род прерван. Все состояние отойдет городским властям, а уж там воры почище нас с вами. Так что, если вам нравятся камни, набивайте свою сумку, мастер. Я забуду об этом уже к утренней молитве.

– Вы знаете, кто его убил?

– Знаю, – улыбнулся инквизитор. – Ведь я говорил господину ун Номанну не далее как сегодня утром: любое преступление порождает наказание. И единственный способ избежать его – покаяться и спасти свою душу. Но он не захотел. Или не услышал. И теперь его душа в чистилище, среди других насильников и убийц. Да, мастер. Да. Ун Номанн убил ту несчастную, а не его отец.

Надо сказать, я был удивлен.

– А бургграф?

– Случайная жертва неопытной ведьмы.

Это походило на правду. Особенно если вспомнить слова Сесилии: «Я восстановила справедливость. Думала, что восстановила». Сперва она ошиблась – и убила не того, а разобралась в этом лишь сегодня, когда увидела бастарда в молельне. Поэтому завершила свою месть.

– Когда вы это поняли?

– Довольно быстро. Надо было всего лишь покопаться в прошлом господина ун Номанна, благо нужные люди всегда рады рассказать инквизиции интересные истории. Он и раньше любил обижать божьих невест. Что взять с солдата и наемника? От прошлого тяжело убежать.

– Но зачем надо было убивать бургграфа?

– Исключительно по ошибке. Чтобы понять это, следует всего лишь знать о Поцелуе смерти немного больше, чем обычные люди. У родственников одинаковый рисунок крови, и ошибиться довольно просто. Поэтому умер не сын, а отец.

Прежде чем задать следующий вопрос, я посмотрел на его усталое, помятое лицо, задержал взгляд на руках, спокойно пристроившихся на подлокотниках бургграфского кресла.

– Он не покаялся в своем грехе, и вы дали ему умереть?

– Преступление должно быть наказано, мастер. Я давно в этом городе и уже успел убедиться, что светские суды не чета церковным, когда дело касается богатых и влиятельных господ. А покойный им стал, как только получил наследство.

– Но он убил монашку. Разве церковь…

– У меня нет доказательств, – печально ответил отец Себастьян, хотя было видно, что этого чувства он сейчас точно не испытывает. – Он вышел бы сухим из воды, если бы служанка дьявола, которую вдруг не нашли мои очень опытные люди, не сбежала из монастыря с помощью потайной двери и, слава Богу, молчания. Я был уверен, что как только тварь поймет, что ее месть не удалась, она нанесет новый удар. Зло не может удержаться от зла.

– Вы могли бы его спасти.

– Мог бы. Если бы на то была воля Господа. Но как видите… – Он без сожаления развел руками. – Этого не случилось.

– Выходит, ведьма стала орудием господа и его карающим мечом. – Я пожалел о своих словах сразу же.

– Пытаетесь играть с инквизицией на ее вотчине? – нехорошо усмехнулся отец Себастьян, но тут же расслабился и произнес будничным тоном: – Интересная трактовка событий. Такой маленький человек, как я, не может постичь грандиозность замыслов Всевышнего. Остается лишь уповать на милость Его. Ну, собственно говоря, это все. Напоследок хотел бы сказать, что отпускать ведьму было очень глупо.

– Даже несмотря на то, что это входило в ваш план?

– Да. Вы не должны были ее увидеть. Но всегда случаются накладки. Однако когда вы увидели ее, мастер, то были обязаны привлечь внимание представителя Святого Официума. То есть мое.

– И что теперь?

Он подошел на несколько шагов:

– Не будь вы стражем и в других обстоятельствах, вы бы уже давали показания и, скорее всего, были обвинены в пособничестве ведьме. Но мне проще ликвидировать монастырь, чем трогать стража по такому пустяку. Иначе консистория кардиналов действительно будет зла. Они не любят проблем с Братством. Так что вам повезло, мастер. Я знаю, что вы интересуетесь делами и встречами бургграфа. Поройтесь на его столе. По слухам, он любил записывать в учетные книги все свои договоренности, сделки и покупки.

Он благожелательно кивнул, чихнул и направился к двери. Этот милый маленький страшный человек.

– Отец Себастьян, – окликнул я его. – Выходит, чтобы восторжествовала справедливость, надо заплатить? Вы оставите ведьму на свободе?

Он вернулся.

– Протяните ладонь, мастер. Ну же! Смелее.

Когда я сделал то, что он просил, Пес Господень что-то положил на нее, собрав мои пальцы в кулак и вкрадчиво прошептав:

– Никто и никогда не может уйти от инквизиции и ее желания вернуть заблудшую душу в лоно матери-Церкви. Ибо такова воля Господа. Запомните это, мастер.

Я разжал пальцы и увидел у себя на ладони рыжий локон.