Текст книги "Тропами Кориолиса. В подворотнях темной ночи"

Неожиданно тела ребят снова начали обрастать мышцами и кожей, а поверх всего этого появлялось и потасканное барахло.

– Иди сюда! – улыбаясь, скомандовал их лидер – Вовчик. – И вы идите! – махнул он остальным.

Они схватили в объятия Портного, согревая дружеским теплом. Он даже почувствовал, как бьются их сердца и как пахнут дымом лохмотья.

– Все самое страшное уже позади! – членораздельно повторил Вовчик, взглянув в глаза Портному, и потрепал за розовые замерзшие щеки. – А теперь тебе пора возвращаться! – добавил он и неожиданно столкнул мальчишку с крыши.

Портной перевалился через парапет, даже не успев испугаться. Он стремительно падал вниз спиной, каждый миг ожидая удара о твердый мерзлый асфальт. Но удара так и не последовало. Сверху на него еще некоторое время смотрели четверо приобнявших друг друга, по-доброму улыбающихся ребят, а он все падал и падал вниз, и ему казалось, этому не будет конца. Затем оказался посреди кромешной тьмы, но падение продолжалось. Чувство тревоги овладело его разумом. Неожиданно он всем нутром ощутил, как будто приближается к чему-то неизбежному. От страха он даже закричал. Вдруг какая-то неведомая сила неожиданно перевернула его, мальчик… увидел клетку, по которой хаотично двигались участники его экспедиции. «Разойдись!» – крикнул он тем, снизу, чтобы не покалечить никого при падении. Но они не слышали. Люди были заняты своими делами. Страх нарастал. Портной чувствовал, что вот-вот разобьется о холодный сырой бетон. Его поджилки тряслись. «Это конец!» – практически смирился он. И вдруг… он оказался на полу камеры».

Вместо смертельного удара парень широко открыл глаза, весь в холодном поту, жадно хватая ртом воздух. Он будто не мог надышаться.

– Ну, наконец-то! – облегченно сказала Зоя, обняв очнувшегося и расплакавшегося, словно ребенок, Портного.

Глава 2

1

Спустя две недели после второго сеанса вакцинации Портной находился без сознания. Даже не без сознания. Скорее, он пребывал в состоянии глубокого сна. Масуд знал, что человеческий организм именно так реагирует на подобную дозу сыворотки объемом в два кубика. Почти все время пребывания в этом состоянии Портной провел в лаборатории, получая необходимые витамины и минералы через капельницу, а лишь последние часы, когда начал подавать признаки возвращающегося сознания – в клетке. Жрец специально попросил охранников отвести его к остальным, так как, приходя в сознание, человек может вести себя неадекватно – его действия могут быть непредсказуемы и опасны для жизни окружающих. Оказалось, членов команды специально не трогали, оставляя до того момента, когда парень придет в себя после второй вакцинации. Он еще может периодически проваливаться в бессознательное состояние, которое будет граничить с реальностью, но вместо окружающих его друзей парню будут видеться монстры, угрожающие жизни, с которыми нужно либо справиться, либо погибнуть самому. По крайней мере, так было с Родриго. Его могли посадить в одиночную камеру, чтобы никто не пострадал. Но не сделали этого, причем умышленно. «Пусть лучше пострадает другой человек, чем потенциальный избранный», – рассуждал Масуд Вармаж. Он наверняка попытается выбраться наружу, бросаясь на стены, стараясь разрушить их, разбивая кулаки в кровь. Одиночка-то выдержит неимоверно сильные удары уже изменившегося человека, а вот сам человек может себе навредить. «Так пусть же он искалечит тех, кто находится рядом, чем нанесет увечья себе и не разобьётся о неприступные стены изолятора!» – размышлял не испытывающий сострадания к чужим мучениям и ищущий всегда и во всём свою выгоду индус.

Ни Зоя Скаврон, ни Билли Тобин, ни остальные не знали о том, что ожидает их впереди. Они с нетерпением ждали пробуждения своего лидера, чтобы воплотить идею с выходом на Ди-Джея. Но что на самом деле ожидает их после его пробуждения, знал только лейтенант. Персакес ехидно улыбнулся, когда услышал наивное Зоино: «Ну, наконец-то!»

– Рано радуешься, девочка! – ехидно намекнул мужчина.

Полячка уже привыкла к язвительным высказываниям Кастора Персакеса и не реагировала на них остро, понимая, что за этой скверной манерой общения лейтенанта скрыто желание предупредить о надвигающейся угрозе.

– Что на этот раз? О чем ты? – твердо задала вопрос девушка, сосредоточенно взглянув на него.

– Ну, пока бояться нечего! – улыбнулся тот. – Зато через пару-тройку дней, когда он полностью оклемается, берегитесь! – предупредил Персакес, окинув убедительным взглядом людей. – Вот тогда-то он станет угрозой номер один. Помните того амбала, которого он откинул на несколько метров, словно какого-то щенка? – (народ активно закивал) – Так вот! Это-то он сделал намеренно, а вот то, что он сделает с вами… – лейтенант сочувствующе покачал головой, – он будет творить, думая, что защищается, находясь в состоянии, граничащем между реальностью и сном. Причем ему будут сниться не зеленые луга Андалусии, а бои и кошмары с подстерегающими кругОм опасностями. Родриго в свое время убил двоих наших ребят, не желая этого делать, не понимая того, что творит. Такие вот дела! Злиться на друга за это или нет, решать вам, но вот что я скажу по этому поводу – есть всего два выхода из подобной ситуации: держаться от него подальше или…

– Или что? – с подозрением продолжила его фразу Зоя.

– Или избавиться от потенциальной угрозы прямо сейчас, – безжалостно заключил он.

– Каким образом? – поинтересовался кто-то из экспедиции.

– Убить! – ответила за него Скаврон. Народ замолчал. – Но вот что тебе нужно знать, уважаемый господин Персакес! – продолжила девушка. – Ни я, ни кто-либо другой из присутствующих не совершит ни-ког-да ни-че-го подобного, и не позволит это сделать ни-ко-му другому, это вам ясно?! – уверенно провозгласила полячка.

Зоя испепеляла Кастора взглядом. Она защищала Портного, словно родное дитя, всем видом показывая, что с ней лучше не связываться. Но тут случайно ее взгляд скользнул по лицам сидящих в клетке членов команды, и вместо ожидаемого: «Нет, летёха, даже не думай, мы не позволим тебе обидеть нашего друга!» – она, наоборот, заметила однозначное согласие с мнением Персакеса и желание пленников как можно быстрее покончить с этой проблемой, устранив саму причину.

– Чего вы молчите? – закричала она.

В ответ послышался лишь противный глухой хохот лейтенанта. Но он вовсе не радовался. Это был нервный смех, выражающий жестокую логику происходящего безумия. Он давал понять: «У нас нет выхода! Смирись или умри!»

«А мог бы просто промолчать», – подумала Зоя.

Лишь Билли Тобин, который до этой самой минуты стыдливо прятал глаза от взглядов своей команды – укоризненных, жалящих, осуждающих его за безответственность во время охоты на монстров, теперь слезно умолял остальных: «Люди, пожалуйста,… может, не надо… а? Может,… ему все-таки удастся совладать с собой?». Но его никто не слушал.

К этому моменту Скаврон уже удерживали двое крепких мужчин, а Персакес, держа в руках камень, стоял над Портным, распластавшимся на полу в полусознательном состоянии. Лейтенант решил тяжелую ношу необходимой казни взять на себя. «Это был правильный и в то же время жестокий выбор, граничащий с поступком и заблуждением», – думала Зоя, заливаясь слезами от бессилия, предпринимая тщетные попытки вырваться из удерживающих её рук и спасти своего друга. Но народ уже все решил. Они видели слишком много боли… они устали страдать. И теперь ни у одного из них не дрогнет рука, если станет вопрос между жизнью и смертью. Они готовы убивать хладнокровно, без сожаления. И будут делать это для того, чтобы потом самим не стать предметом скорби.

Лейтенант уже делал это. Он убивал, и убивал неоднократно. Но сейчас почему-то его руки будто онемели: он был не способен поднять руку на беззащитного человека, у которого даже нет сил, чтобы полностью открыть глаза и сказать: «Сделай уже это, наконец! Избавь людей от угрозы! Ты ведь мужчина! ТЫ ВЕДЬ СОЛДАТ!» Персакес вертел головой, неуклюже пошатываясь на месте, занеся над головой обломок бетонной плиты, который стоило всего лишь уронить – и дело было бы сделано. И всем сразу стало бы легче, но нет… он не мог.

«Давай уже!» – кто-то нетерпеливо выкрикнул из толпы. Лейтенанту на момент показалось, что он набрался сил… но нет. Он так и не двинулся. Лишь продолжал стоять на месте, словно статуя, олицетворяющая тяжелый выбор, к которому тебя склоняет реальность и здравый смысл. По его наморщенному от напряжения лбу потекла капля пота, и, достигнув кончика носа, не задерживаясь ни на миг, медленно полетела вниз – туда, где лежал беззащитный парень. Время будто замедлилось. Лишь обгоняющее его разгоряченное дыхание военного не нарушало ни одного из законов мироздания. «Бедняга! – подумал Персакес. – За что же тебе выпала такая участь?» Лейтенант верил в судьбу, но иногда ее вольный выбор шокировал мужчину до глубины души. «За что же этому хорошему парню умирать-то, ответьте?» – вертелось в голове у солдата.

– Да чтоб тебя! – послышалось за спиной у Персакеса. Следом за этими словами кто-то подскочил к нему со спины и надавил своей крепкой рукой сверху на бетонный камень, сопровождая неуверенное, но в то же время смертельное движение лейтенанта прямо в направлении головы Портного. Персакес даже пытался сопротивляться, так как ему не нужна была помощь в таких вопросах. Если бы у него поинтересовались, чего же он медлит, он ответил бы: «Дайте мне еще минутку, так, чтобы собраться немного с мыслями», и затем исполнил бы обещанное и глазом не моргнув. Но наглое движение со спины обескуражило мужчину, и, несмотря на крепость его рук, эффект неожиданности и твердости со стороны неизвестного, так жаждавшего завершения этой трагической истории, взяли верх. Камень стремительно падал, приближаясь к голове Портного. Электричество, сопровождающее этот напряженный момент, будто бы превратило воздух внутри клетки в плазму. Вязкость и тягучесть жестокости растянули этот момент до бесконечности. Но когда глыба уже приблизилась к лицу вроде бы немощного, еще слабого Портного, его глаза резко раскрылись, зрачки расширились, почти полностью спрятав под собой радужную оболочку, а под камень молниеносным движением скользнула твердая, как железо, кисть парня. Лейтенант, сжимающий в ладонях глыбу, и второй участник казни, давящий на нее сверху, достигнув ладони Портного, от неожиданности застыли, широко открыв рты. На лице парня не было особых эмоций. Он медленно облокотился на вторую руку и стал неспешно подниматься, выталкивая тех, кто давит на камень. Лейтенант и этот – второй – продолжали держать крупный кусок бетона, будто магнит, от которого не так-то легко оторваться. Но это был вовсе не магнит, а шок от происходящего. Вот уже Портной стоял напротив них, вглядываясь им в глаза. Легким движением он вырвал камень у них из рук, загадочно повертел его перед своим лицом, пытаясь высмотреть в этом ничтожном орудии убийства хоть малейшую для себя угрозу, затем резким движением прижал к задней кирпичной стене камеры и раздавил, словно снежок или слипшийся на пляже песок. Каменная глыба рассыпалась, превратившись в муку и мелкие осколки.

Кто-то закашлял.

Портной окинул равнодушным взглядом присутствующих, тяжело моргнул и сказал:

– Прошу вас, не надо! Я не причиню вам боли. Мы ведь что-нибудь придумаем, правда? – и снова свалился от слабости на пол.

Все резко замолчали. Одних мучило чувство стыда, а других так и не отпускал страх за собственную жизнь. Зоя вновь бросилась к бедолаге, рухнувшему на твердый пол. С ней к Портному подбежал и Билл Тобин, не желавший этой бессмысленной казни, основанной на опасениях Персакеса, уже видевшего и пережившего подобное. Лейтенант просто не подумал, что вместо того, чтобы хладнокровно убить человека, может, стоило бы поразмыслить и придумать, как обезопасить себя и остальных. А остальные, ведомые испугом и воспаленным воображением, тут же пошли у него на поводу.

Кастор Персакес медленно попятился назад и уперся спиной в дальнюю стену, обхватив руками голову, тихонько сполз вниз. Это был крах всей его человеческой сущности, принципов, убеждений. Он, мужчина, солдат – он думал о том, где же мог оступиться, опустившись до такой крайности, как убийство соплеменника, пришедшего к нему на помощь. Эти мучительные размышления привели его к мысли о том, что в нем ни осталось ничего от того бравого солдата, каким он был раньше – уверенного в своих решениях, поступающего благородно. И именно эта черта не позволила ему совершить величайшую ошибку в жизни. Он закрыл глаза, чтобы не показывать слез… слез великого раскаяния.

2

Наконец-то Портной окончательно пришел в себя. Его психическое состояние казалось стабильным, а провалов пока не наблюдалось. Но они были неизбежны в будущем, и теоретически должны были происходить вплоть до момента третьего сеанса вакцинации. Проблема безопасности оставалась пока нерешенной. Они перепробовали множество вариантов, но ни один из них не мог противостоять той силе, которую открыл в себе Портной. Он запросто рвал на лоскуты брезент, без особых усилий разрывал толстые кожаные ремни и даже стальной трос, хоть и не без труда, в итоге поддался его могучей силе. Они уже было приуныли, пока Персакес не предложил им выход, пожалуй, единственный в данной ситуации.

– Спасибо, но не стоит! – уверенно отвергла Зоя, прерывая того. – Мы уже сыты по горло вашими методами, Персакес!

– Да не горячись ты! – утихомирил он пыл полячки. – На этот раз мои методы не повлекут за собой ни для кого из нас неприятных последствий. Ну, или почти ни для кого…

– Что-то мне не нравятся это ваше «почти» да и «или» тоже, – прокомментировала она.

– Я сказал «почти», потому что единственный, кто и пострадает в данной ситуации, так это я! – сказал лейтенант и отвернулся в обратную сторону. Было заметно, что его что-то терзает. Народ внимательно слушал. – Я так хочу, понимаете?! – продолжал он. – Это моя расплата за чуть не совершенный проступок.

– Ты не обязан ни за что платить! – ответил ему Портной. – Если твоя задумка опасна, то она отменяется автоматически.

– Чего это ты тут раскомандовался, мальчик?! – фыркнул он. – Я решил это сделать – и сделаю, ясно?!

– Что ты задумал? – попыталась выяснить Скаврон.

– Судя по всему, единственное, что сможет удержать силу парня – это наручники. Причем не из обычного металла, а те, что с титановой жилой внутри. Я видел такие у некоторых из охранников. Мне знакома эта модель. Не знаю, где они их достали, но это должно сработать.

– Ты предлагаешь с ними договориться? – поинтересовался Портной.

– Но как? У нас же ничего нет! – вставила Зоя.

– Ты ошибаешься, девочка, у них есть я! – ответил Кастор. – Тот охранник, с которым я сотрудничаю, рассказывал мне про одного бойца, который считается непобедимым в Брахме. Того парня зовут Луи Шаплен. По его словам, этот Шаплен – настоящий зверь, которому неведома жалость. «Сейчас каждый второй такой!» – скажете вы. Но нет. Тут вы опять ошибётесь. Этот, язык не поворачивается, «человек» не просто побеждает в бою. Каждый его бой идет не на жизнь, а на смерть. Он еще никому не проиграл. И если мы боремся за жизнь, то он – за смерть, правда, за чужую. Кто-то, одержав победу на поединке, попросит себе в награду зубную щетку, кто-то женщину или аспирин, а Луи всего лишь требует приготовить сердце поверженного им врага в винном соусе. Это единственное, ради чего он готов выйти на ринг.

– Надеюсь, ты не задумал выйти против этого психа на арену? – предположила Зоя.

– Именно это он и задумал! – ответил за него Портной. – Послушай, ладно бы я вышел против него, но ты… какие у тебя шансы?

– Какие у меня шансы? – будто не расслышав, переспросил Персакес. – Я вас умоляю, ребята! Это всего лишь бычара, здоровый и бестолковый. А я, мать вашу, лейтенант греческой армии, отдавший всю свою жизнь, служа родине. И я ни какая-то там штабная крыса, а боец, понимаете, ребята, боец, закаленный в бою! Я это животное с потрохами сожру, и тут же просрусь ним, вам ясно?! – вскочив с места, твердил он, активно жестикулируя руками.

Скаврон и Портной переглянулись.

– Я так понимаю, отговаривать бесполезно? – переспросил Портной.

– Ты все правильно понял, сынок, – поостыв, ответил солдат и уселся обратно на свое привычное место в углу клетки.

– А если тебе все же не удастся его одолеть? – бесцеремонно вмешалась Зоя.

Лейтенант ухмыльнулся.

– Тогда вам всем крышка! – сказал он. Это была шутка со слаборазличимой ноткой иронии, которую понял далеко не каждый из присутствующих.

– У тебя получится! – заявил Портной.

– Спасибо! – поблагодарил его Кастор Персакес и пожал парню руку. Неожиданно Портному сделалось хуже, и он корчась в судорогах упал на пол.

– Что с ним? – испуганно спросила полячка.

– Начинается! – обреченно ответил лейтенант. – У нас больше нет времени ждать!

Вскоре Портной пришел в себя. Но он не помнил ничего из того, что с ним происходило, когда он провалился в бессознательное состояние. Ему казалось, что это был лишь миг, которого не хватило бы и на то, чтобы просто моргнуть.

Через некоторое время Персакесу удалось выйти на связь с охранником, использующим его в боях. Лейтенант предложил ему сделку, от которой тот не смог отказаться. Бой против сильнейшего бойца взамен на наручники. Охранник поверить не мог, что этот безумец сам вызвался на поединок с таким громилой, как Луи. Он-то ничего особенно не терял, а в случае победы получил бы все лавры и сорвал бы серьезный куш.

– Ты ведь знаешь, что Луи не из тех, кому будет достаточно просто свалить тебя с ног? Он-то свалит тебя, не сомневайся, но на том не остановится. Здоровяк разорвет тебя на мелкие кусочки, ты в курсе?! Ха-ха-ха! – загоготал гнилозубый охранник, пафосно называющий себя «агентом» Персакеса.

– Знаю!.. что он не остановится… – свирепо заключил Персакес, опершись о дверь клетки изнутри.

– Ладно! Я попробую устроить бой! Жди! – скомандовал охранник и ушел.

– Ты точно уверен? – спросил его напоследок Портной.

– В этой жизни я никогда и ни в чем не был так уверен, как в том, что положу Луи Шаплена на лопатки, – медленно поворачиваясь к парню, заверил его лейтенант. – И буду бить до тех пор, пока его мозг не превратится в годный каймАки5454
  КаймАки (греч. καϊμάκι) – густая кремовая пена, которая образуется на кофе и напоминает сливочную пенку капучино. С греческого переводится как «крем» или «сливки».


[Закрыть]. А затем я возьму трубочку, и через глаз вытяну этот напиток собственного производства.

– Пожертвовать собой ради других – это очень достойный поступок! – прокомментировала Зоя, глядя на Персакеса уже как на героя, а не на предателя, как было совсем недавно.

Охранник, как и обещал, поговорил насчет боя с Луи и с его наставником. Но те согласились не сразу. Шаплен почему-то захотел сначала увидеться с лейтенантом, чтобы тот пришел и лично попросил его выйти на ринг. «И тогда он, возможно, соизволит сразиться с тобой и подарит тебе уникальную возможность умереть достойно!» – лично передал Кастору представитель верзилы.

Персакес, обреченно опустив голову, медленно волочился вслед за охранником и наставником Луи. Ему предстояла встреча с очередным безумцем, только гораздо сильнее предыдущих. Бой еще не начался, но тот момент, когда он встретится взглядом с противником, уже можно будет считать точкой отсчета. И преимущество получит тот, чей взгляд будет тверже, а дыхание спокойнее и ровнее.

«Что со мной происходит?» – снова погрузился в свои мысли Персакес. – «Мне ведь действительно страшно. Я не ошибся. Может, истинная смелость в том, чтобы признать это, наконец? Вот-вот я встречусь лицом к лицу с мальчишкой-переростком, решившим поиграть в плохого парня. Раньше таких ребят я словно масло на хлеб намазывал, а теперь вот переживаю. Старею, что ли? Черт его знает. Да плевать! Будь что будет! На меня рассчитывают, и я не имею права подвести. Пусть для меня этот бой станет последним, но я выжму из себя все, что успел накопить за годы службы, за годы, когда приходилось довольствоваться меньшим, получая взамен уважительные взгляды молодых, только пришедших на службу, наивных, еще совсем зеленых пацанов. И это был ты, внушающий доверие и придающий уверенность остальным лейтенант. Не раскисать, Кастор Персакес, не раскисать!» – постучал он себя ладонями по щекам, чтобы взбодриться.

Они приближались к клетке Луи Шаплена. Другие охранники столпились неподалеку, чтобы лицезреть психологическую схватку крепости духа ни разу не поверженного зверя и глупца… и смельчака, который оказался достаточно сумасшедшим для того, чтобы прийти сюда и требовать боя с самим порождением Преисподней.

– Ну вот, я здесь, как ты и просил, – уверенно проговорил Кастор, стоя уже напротив клетки Луи. Внутри было темно, и лишь бронзовым отблеском где-то в глубине виднелись очертания тела человека.

Слова лейтенанта были восприняты охранниками, как нечто нелепое и смешное. Некоторые из них захохотали, а другие начали отпускать в его адрес плоские шуточки. Но Персакес не реагировал. Он решительно вглядывался в темноту, откуда доносилось сухое прерывистое звериное дыхание. Кастор ощущал на себе тяжелый давящий взгляд, но не видел того, кому же он все-таки принадлежит. «Битва уже началась!» – почувствовал он. Внезапно из глубины клетки послышались тяжелые шаги, и взору Персакеса предстала выросшая из темноты двухметровая могучая фигура Шаплена с квадратной головой и короткими рыжими волосами. Этот громила будто бы весь состоял из сплошных мышц. Лишь небольшой обвисший живот говорил о том, что это еще и человек, а не только машина для убийства. С уродливого злобного лица из-под тяжелых нависших бровей на Персакеса с ненавистью смотрели маленькие воспаленные глаза. Теперь их разделяла лишь кованая дверь клетки.

– Зачем ты пришел? – спокойно хриплым прокуренным голосом поинтересовался Луи, небрежно причмокивая своими отвисшими толстыми губищами.

– Извини, но у меня не было другого выбора, – ответил Кастор.

– Ха! – ухмыльнулся Шаплен. – Слыхали? Выбора у него не было! – обратился он к охранникам, свесив руки через клетку. Те послушно загоготали. – Видал я уже таких выскочек, как ты! – добавил он. – И знаешь, где они сейчас?.. Вот здесь! – указал на свой живот громила.

Охранники снова расхохотались, пряча глубоко в душе ужас.

Лейтенант сделал короткий шаг в сторону Луи и ответил:

– Знаешь, когда моя дочь была маленькой, я частенько рассказывал ей одну страшную сказку о добре и зле, о плохом и хорошем, – начал Персакес. Шаплен сосредоточился, елозя языком в зубах в поисках застрявших кусочков пищи. – Так вот, людоед держал в страхе весь город. И со временем дошло до того, что жители перестали выходить за его пределы. Они боялись. Но так не могло долго продолжаться, ведь их ждал голод и неминуемая мучительная смерть. И тогда, неожиданно для всех, среди них появился смельчак, решивший положить конец тирании каннибала. На этом моменте я обычно останавливался, чтобы создать небольшую интригу, и тогда дочь хватала меня за руку и просила поскорее продолжить рассказ. Ей не терпелось узнать, что же задумал тот смельчак. А ты хочешь услышать продолжение, Луи? – улыбнувшись, издевательски спросил Персакес. Шаплен недовольно стиснув зубы, оскалился, чувствуя, что этот жалкий сморчок попросту насмехается над ним. – Так вот! Смельчаком оказался сын обычного пастуха, который до этого не умел ничего, кроме как пасти овец и чистить сараи. Но пастушок всегда хотел стать воином, солдатом, о чьей доблести и славе слагали бы легенды. И тут ему выдалась такая возможность! – Персакес во время рассказа ни разу не отвёл в сторону глаз. Он пристально вглядывался в глаза противника, провоцируя того и пытаясь вывести из психологического равновесия. – Пастушок был уверен, – продолжил он, – что одолеет злобного и могучего людоеда, который на самом деле был в три раза больше него размером. Примерно, как ты и я, – охранникам понравилось это сравнение, и они тихо захихикали, трепетно ожидая продолжения. – Парень заряжал своей уверенностью в победе, несмотря на то, что доспехи были ему велики и болтались на его худеньком тельце. Он-то толком и меча не мог оторвать от земли. И вот, наконец, он отправился в темный лес, прямиком в логово людоеда. Когда он подошёл к его жилищу, вокруг которого земля была усеяна множеством обглоданных костей, людоед уже ждал того, вальяжно расположившись на пне из-под старого дуба. «Чего тебе нужно, мальчишка?» – спросил его тогда людоед. «Я пришел, чтобы убить тебя!» – уверенно ответил пастушок. Великан так громко расхохотался, что даже вороны сорвались с мертвых сырых деревьев и улетели прочь. Но затем он предложил парню уйти подобру-поздорову, проявив снисхождение к маленькому человечку, в котором таилось столько храбрости, сколько людоед не встречал ни в одном из напыщенных рыцарей города. «Я никуда не уйду, пока не проткну тебя этим мечом!» – уверял его смельчак. «Ну, как знаешь!» – ответил великан. – Персакес выдержал паузу.

– И что ж было дальше? – небрежно поинтересовался Шаплен.

– Людоед убил пастушка и, схватив за ногу, вложил его тельце себе в рот, и, обсосав плоть в один заход, оставил только голый скелет, словно в его руках была жареная цыплячья ножка.

Луи и охранники снова расхохотались.

– Ты что, идиот, или притворяешься? – снова спросил Шаплен. – Ты пришел, чтобы повторить судьбу пастушка?

– Я еще не закончил! – рыкнул лейтенант. – Смелость парнишки сделала свое дело. Воодушевленные жители города, вооружившись дубинами, пришли к людоеду, и вместе им уже удалось убить его.

– Но ты один! – указал на Персакеса Луи своим мясистым указательным пальцем. – И у тебя нет дубинки. Ты всего лишь пастушок, дурачок, и у твоей истории не будет продолжения.

– Ты ошибаешься! – сказал, ухмыльнувшись, Кастор Персакес. – Я, может, и имею что-то общее с этим пастушком, только вот разница в том, что он только хотел стать бравым воином… а я им стал, – твердо произнес лейтенант. – Успел в свое время кое-чему научиться и подогнать по фигуре доспехи, знаешь ли. Можешь смотреть на меня, как на неравного соперника и дальше! Но знай, моя плоть тебе не по зубам, ты, тупой поганый мешок с дерьмом! – ехидно заметил лейтенант.

Луи злобно схватился за прутья клетки. Кожа на его ладонях затрещала.

– Сейчас! – понизив тон, сказал он. – Сейчас мы с тобой выйдем на арену, как ты и хотел. Собирайте народ! – прорычал он охранникам. – Пусть все увидят, что я делаю с теми, кто добровольно готов лечь ко мне на блюдо!