Текст книги "Ленинград: архитектура советского модернизма 1955-1991. Справочник-путеводитель"

38. ЯХТ-КЛУБ НА ПЕТРОВСКОЙ КОСЕ 1964–1980

АРХИТЕКТОРЫ В. МАСЛОВ, Г. МОРОЗОВ, А. БЕЛЯВСКАЯ, О. КУРБАТОВ, Б. МИРОНКОВ

ИНЖЕНЕРЫ А. МОРОЗОВ, Б. НЕОФИТОВ, Л. БЕЙЛИН, Б. БЕЛОВ

ПЕТРОВСКАЯ КОСА, 9а

КРЕСТОВСКИЙ ОСТРОВ

Фрагмент кристаллический матрицы в Морском фасаде Ленинграда

Парусники – один из важнейших символических элементов пейзажа Санкт-Петербурга, от кораблика на шпиле Адмиралтейства до ежегодного летнего фестиваля «Алые паруса». Но если большие шхуны сегодня все-таки редкая экзотика, паруса яхт и лодок по-прежнему украшают собой прибрежные воды Финского залива. Санкт-Петербургский речной яхт-клуб – старейший в городе. Он был основан в 1860 году по инициативе известного архитектора Цезаря Альбертовича Кавоса. Кавос купил в Англии 17-футовую парусную яхту «Забава» и арендовал место для ее стоянки на Крестовском острове, на левом берегу Средней Невки напротив Елагинской пристани[406]406
  В том месте, где в 1846–1859 годах находился Императорский яхт-клуб, куда допускались только представители аристократии. Сейчас на Средней Невке, 92, действует прокат яхт.


[Закрыть], положив начало увлечению парусным спортом в среде обеспеченных петербуржцев. К 1865 году клуб объединял уже около 200 человек и 80 судов. После революции клуб национализировали и в 1924 году передали профсоюзам.

➧Когда в середине 1930-х на Крестовском острове началось строительство стадиона по проекту Александра Никольского, яхт-клуб перевели на Петровский остров. Генплан спортивного городка на Крестовском острове предусматривал гавань для яхт на историческом месте, но там в итоге расположился сравнительно небольшой яхт-клуб Добровольного спортивного общества «Водник»[407]407
  Позднее – Балтийского морского пароходства.


[Закрыть], а гораздо более многочисленный Центральный яхт-клуб профсоюзов продолжил развиваться на Петровском острове.

Проектная перспектива здания яхт-клуба и парадной гавани

Генплан

➧Здание яхт-клуба было построено к Олимпиаде-80. Хотя соревнования по яхтенному спорту прошли в Таллине, Стадион имени Кирова на Крестовском острове принял отборочные игры олимпийского турнира по футболу, а значит, прилегающие территории нужно было привести в порядок. Однако реконструкция стрелки Петровского острова и строительство яхт-клуба были задуманы гораздо раньше. В рамках концепции формирования Морского фасада Ленинграда в 1960-х годах на Петровском острове собирались построить небоскреб – один из четырех высотных акцентов, которые должны были сформировать новый силуэт города с моря, но стрелку оставили за обосновавшимся там яхт-клубом и сделали частью зеленой зоны у залива. Намытый (рефулированный, как тогда говорили) со дна залива песок расширил территорию до 12 гектаров, где по сторонам от главной аллеи расположились эллинги, мастерские, учебно-тренировочный центр. Берег облицевали гранитом и сформировали три гавани – учебную с северной стороны, рабочую, также называемую «ковш» – с южной, а по центру – парадную, защищенную от волн залива дугообразным молом. Именно перед ней, справа от окончания главной аллеи и близко к берегу Малой Невки стоит главное здание яхт-клуба, спроектированное еще в 1966 году. Трехэтажное и сравнительно небольшое, площадью 39 × 39 метров, сооружение, как оказалось, способно организовать вокруг себя огромное пространство, и вместе с пришвартованными перед ним яхтами оно вполне достойно сформировало свой участок Морского фасада.

Яхт-клуб ДСО «Водник»

➧Здание привлекает внимание своей кристаллической формой и треугольниками на фасаде, перекликающимися с парусами яхт. Важно, что эти треугольники не декорация, как изогнутые «паруса» на фасадах Морского вокзала[43], а следствие выбранной конструктивной системы. Если расположенный по соседству, на Крестовском острове, яхт-клуб «Водник» спроектирован Сергеем Евдокимовым похожим на корабль с открытыми террасами-«палубами» и с башенкой – «капитанским мостиком», откуда судьям удобно наблюдать за ходом соревнований, то Маслов отказался от традиций «морской» архитектуры и вообще от каких-либо традиций. Проект создан в ЛенЗНИИЭПе, институте экспериментального проектирования, в мастерской Григория Морозова, где особое значение уделялось новаторским конструкциям, а в коллектив проектировщиков входил инженер Алексей Морозов и его ученики.

➧В 1960-х наиболее прогрессивными считались пространственные конструкции, собранные из диагонально смонтированных стержней, которые образуют жесткую «кристаллическую» структуру при небольшом расходе материала. Американский архитектор Стэнли Тайгерман разработал концептуальный проект «Города-матрицы» – плавающей структуры, составленной из стержневых ячеек в виде перевернутых пирамид, способной вместить все функции города. Маслов и Морозовы перенесли фрагмент такой матрицы на берег и претворили ее в реальность. Каркас яхт-клуба на Петровской косе состоит из стержневых пространственных пирамид 3 × 3 метра в основании и 3,5 метра высотой. Направленные вверх по косой стержни несут перекрытия из сборно-замоноличенных кессонов – такой же тип перекрытия с эффектными глубокими кессонами Маслов использовал в совместном с Игорем Фоминым проекте химического факультета ЛГУ в Петродворце.

План 1-го этажа

➧Наружные ограждения третьего этажа выполнены из легких навесных панелей, облицованных алюминием, – надо полагать, отечественные строители попытались на небольшом объекте сымитировать шведские алюминиевые панели, которыми отделана гостиница «Прибалтийская»[37]. Остекление тоже должно было быть наклонным, но тут строители решительно воспротивились, и архитекторам пришлось пойти на компромисс: внутреннее пространство отделено от террас вертикальными стеклянными стенками. Георгий Морозов, принявший руководство проектом после смерти Маслова в 1978 году, сетовал, что в результате такой замены «значительно пострадал эстетический эффект»[408]408
  Морозов Г. Яхт-клуб на взморье // СиАЛ, 1980, № 7. С. 17.


[Закрыть].

Конференц-зал

➧Внутри клубного здания архитекторы старались «обеспечить для яхтсменов максимум комфорта и благоприятные условия для официального и неофициального общения»[409]409
  Морозов Г. Яхт-клуб на взморье // СиАЛ, 1980, № 7. С. 17.


[Закрыть]. Советская специфика сказалась в том, что «официальному общению» придавалось большее значение, и значительную часть объема второго и третьего этажей занимает конференц-зал. Сегодня найти применение этому залу с обходной галереей и верхним светом довольно сложно, что заставляет волноваться за судьбу уникального интерьера, в котором конструкции читаются так же ясно, как и снаружи здания. Конечно, кроме конференц-зала и кабинетов, в клубе были и залы для отдыха, бильярдная, кают-компания и кафе-бар, но вот полноценный ресторан предусмотрен не был. Его закономерно пристроили в постсоветское время, испортив один из фасадов здания.

➧Но в остальном оно хорошо сохранилось и, в отличие от многих построек своего времени, не вызывает раздражения у людей наших дней. Как писал о клубе Алексей Морозов, «единство внешних форм и конструкций само по себе еще не является доказательством высоких художественных качеств сооружения. Но когда это единство подкреплено целостностью и ясностью конструктивной схемы, тогда и художественная форма будет приемлема человеческому восприятию»[410]410
  Морозов А. Пространственная роль пространственных конструкций // Архитектура СССР, 1983, № 5. С. 22.


[Закрыть].

39. РЕКОНСТРУКЦИЯ РАЙОНА СМОЛЬНОГО 1960–1981

ГЕНПЛАН Д. ГОЛЬДГОР, Н. ЗАХАРЬИНА, Н. БАРАНОВ, Г. ВАСИЛЬЕВ и др.

ДОМ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ (МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЦЕНТР ДЕЛОВОГО СОТРУДНИЧЕСТВА) 1966–1973

АРХИТЕКТОРЫ Д. ГОЛЬДГОР, Г. ВАСИЛЬЕВ, Т. СЛИВИНСКАЯ

ЛАФОНСКАЯ УЛИЦА, 6, ШПАЛЕРНАЯ УЛИЦА, 55

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

ЗДАНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОГО ОБЛАСТНОГО СОВЕТА ДЕПУТАТОВ (АДМИНИСТРАЦИЯ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ) 1975–1981

АРХИТЕКТОРЫ Д. ГОЛЬДГОР, К. ЕМЕЛЬЯНОВ, Ю. СИТНИКОВ

СУВОРОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, 67а

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

Модернистская интервенция в историческом центре

Это самая крупная градостроительная интервенция, осуществленная в центральной части Ленинграда. Реконструкция района, прилегающего к резиденции городского правительства и партийного руководства – Смольному институту, – намечалась уже в послевоенном генплане Ленинграда. С 1950 года ею занялась 5-я мастерская Ленпроекта, где работал Давид Гольдгор, в 1953-м разделивший руководство мастерской с Евгением Левинсоном, а в 1968-м ставший единственным руководителем.

Вид от купола Смольного собора. 1973

➧В 1980 году, когда реконструкция была близка к завершению, писали, что ее цель – «усилить архитектурно-художественное звучание выдающихся произведений русского зодчества, придать еще большую четкость и стройность системе ансамблей, формировавшихся в течение предшествовавших столетий»[411]411
  Орлов И.Б. Раскрывая систему ансамблей // СиАЛ, 1980, № 5. С. 20.


[Закрыть]. Средства для этого были известны – замена «ветхих и малоценных» построек новыми зданиями, освобождение важнейших градостроительных узлов от «случайных наслоений капиталистического периода»[412]412
  Орлов И.Б. Раскрывая систему ансамблей // СиАЛ, 1980, № 5. С. 20.


[Закрыть].

Проект реконструкции. Вариант 1963 года

➧В 1993-м градозащитник Алексей Ярэма очень жестко высказался о результате: «В окрестностях Смольного монастыря эти люди уничтожили около 50 исторических зданий, Лафонскую улицу (полностью), довели до полной деградации концы Шпалерной, Кавалергардской и Ставропольской и оборвали градоформирующую жизнь Екатерининской и Лафонской площадей. Короче, превратили в пустырь около трех гектаров городской территории и взгромоздили несколько уродливых партийных “чемоданов”»[413]413
  Ярэма А. Кому мы доверяем город, или Путешествие в город Ze. 30 января 1993 г. https://proza.ru/2007/07/13-307


[Закрыть]. Давида Гольдгора Ярэма назвал «главным виновником этого злодеяния», а Аракчеевские казармы, больницу Св. Ольги и другие снесенные дома – «ценнейшими, уникальными постройками XIX века».

➧Такие полярные оценки объясняются не только тем, что одна из них опубликована в советском архитектурном журнале, выражавшем официальную точку зрения, а другая – на постсоветском сетевом ресурсе независимым горожанином, но и тем, что основаны они на стадиально разных подходах к наследию.

➧Концепция перепланировки территории вокруг Смольного монастыря и Смольного института, где размещались Ленсовет и городской комитет КПСС, была впервые опубликована в 1963 году, когда понятие исторической среды еще просто не было сформулировано. Тогда считалось, что лучшее, что можно сделать для памятников архитектуры, это расчистить поздние наслоения вокруг, поместить их в парковую среду и открыть максимально выгодные виды, – так предлагал делать еще Щусев в плане «Новой Москвы» 1923 года. И в 1966 году, когда в Москве прошел конкурс на концепцию реконструкции центра, некоторые участники предлагали превратить Замоскворечье в сплошной парк, в котором стоят только одинокие церкви – с победой государственного атеизма их можно было воспринимать как «памятники русского зодчества».

➧В разборе проекта 1963 года (ГАПом на этой стадии была Наталья Захарьина) говорится именно о максимально озелененной территории с отдельно стоящими архитектурными памятниками – Смольным институтом Кваренги, Смольным монастырем Растрелли и Мещанским училищем Фельтена, где тогда размещался юридический факультет ЛГУ. После очистки района от «случайных построек, мелких промышленных предприятий», реконструкции парка вокруг Смольного монастыря и озеленения набережной «зелень этих парков органически сольется с зелеными массивами Таврического сада и соседних территорий, а в дальнейшем эти места могут быть превращены в своеобразный архитектурный заповедник, перекликающийся по своему характеру с парками Пушкина и Павловска»[414]414
  Наумов А.И. В районе Смольного // СиАЛ, 1963, № 7. С. 3.


[Закрыть]. Звучит заманчиво, не правда ли? Рецензент, член-корреспондент Академии строительства и архитектуры Александр Наумов, один из разработчиков генпланов Ленинграда 1939, 1948 и 1966 годов, даже упрекает авторов проекта в недостаточной решительности – по его мнению, совершенно необязательно было сохранять улицу Смольного, а также спокойно говорит о сносе всей старой застройки вдоль улицы Воинова (Шпалерной), в том числе – комплекса водопроводной станции с водонапорной башней[415]415
  Водопроводная станция сохранилась, в ней сейчас Музей воды.


[Закрыть].

Фойе конференц-зала Дома политпросвещения. 1973

Конференц-зал Дома политпросвещения. 1973

➧В 1973 году вышла написанная тем же Наумовым совместно с Валентином Каменским книга «Ленинград. Градостроительные проблемы развития», посвященная принципам и ходу реализации принятого в 1966 году Генерального плана развития города. В ней, в частности, объясняется, зачем нужны охранные зоны памятников архитектуры, введенные решением Ленгорисполкома в 1969 году: «Дело в том, что художественные достоинства некоторых ансамблей и композиционных систем были утрачены в период стихийного развития капиталистического города с середины XIX века и до 1917 года. По плану развития города вокруг сформировавшихся пространственных систем создается необходимая среда, как бы подчеркивающая их значимость и ведущую роль в городе»[416]416
  Каменский В.А., Наумов А.И. Ленинград. Л., Ленинградское отделение Стройиздата, 1973. С. 329.


[Закрыть].

➧Поэтому авторы рецензий на построенные рядом со Смольным институтом и Смольным собором здания Дома политпросвещения и Леноблсовета не кривили душой, говоря о том, что и эти здания, и преобразованная прилегающая территория вполне вписываются в охранную зону центра Ленинграда, а сам Гольдгор был искренне убежден, что исправляет историческую несправедливость и развивает идеи, заложенные Василием Стасовым при планировке территории у Смольного собора, который тот достраивал в 1830–1835 годах.

➧Гольдгор объединил площадь Растрелли и площадь Пролетарской диктатуры, снеся всю застройку улицы Пролетарской диктатуры (Лафонской) и устроив широкий бульвар перед зданием Дома политпросвещения, чтобы создать буферную зону для Смольного монастыря и Смольного института. Второй широкий бульвар он проложил вдоль улицы Воинова (Шпалерной), открыв далекую перспективу на Смольный собор. Посередине бульвара архитектор задумал устроить декоративный водоем, в котором мог бы отражаться собор. Мало того, Гольдгор планировал территорию с расчетом на то, что со временем будет возведена колокольня, спроектированная Растрелли, но не осуществленная[417]417
  См.: ЦГАЛИ СПб. Ф. Р-341, оп. 1–3, д. 722. С. 13.


[Закрыть].

Развертка по площади Пролетарской диктатуры

Площадь Пролетарской диктатуры. 1982

➧В 1966–1973 годах вдоль эспланады между площадями построен Дом политпросвещения, а в 1975–1981 годах в торце площади Пролетарской диктатуры – здание Леноблсовета, который перестал помещаться в Смольном институте вместе с Ленсоветом. Гольдгор мыслил их архитектуру как фоновую, не спорящую с памятниками архитектуры, но в то же время достаточно парадную, выражающую важность учреждений. Высота обоих зданий – 23,3 метра, что соответствует высоте Смольного института и предвосхищает введенный позже высотный регламент строительства в историческом центре Ленинграда[418]418
  Сейчас это 23,5 м, по высоте карниза Зимнего дворца.


[Закрыть]. Фасады решены в духе сильно осовремененной классики – главный фасад Леноблсовета акцентирован выступающими пилонами таких пропорций, что он напоминает шестиколонный портик, а протяженный главный фасад Дома политпросвещения своими членениями уподоблен длинным фасадам Росси с высоким цоколем и колоннадой большого ордера, объединяющей верхние этажи.

➧Гольдгор следовал примеру Кваренги, который в 1806–1808 годах смело поставил рядом с барочным творением Растрелли палладианское здание Института благородных девиц, а также Щуко и Гельфрейха, построивших в 1923–1924 годах пропилеи Смольного. Но были и еще промежуточные шаги. В 1952–1956 годах на площади Растрелли в соответствии с генпланом, предложенным 5-й мастерской, где работал Гольдгор, по проекту Александра Князева и Сергея Сперанского построено здание для охраны Смольного[419]419
  В 1956 году здание передали НИИ радиотехники.


[Закрыть], в котором классицистическая схема использована более явно, хотя и с нарушенными пропорциями. В 1957 году на западной стороне площади Пролетарской диктатуры уже сам Гольдгор построил здание Совнархоза с похожим фасадом, только очищенным от «излишеств». Дом политпросвещения продолжает эту тему уже чисто геометрическими средствами.

Проект реконструкции улицы Воинова (Шпалерной)

Проект Инженерного корпуса. 1965

➧И Дом политпросвета, законченный в 1973 году, и здание Леноблсовета, открывшееся в 1981-м, были хорошо встречены критиками, признавшими правильность градостроительного хода и оценившими архитектурное решение[420]420
  См., например: Юшканцев П.И. В ансамбле исторической площади // СиАЛ, 1974, № 7. С. 7–11; Толстая И. Дом политического просвещения в Ленинграде // Архитектурное творчество СССР. Вып. 5. М., Стройиздат, 1979. С. 141–147; Вержбицкий Ж.М. Новое административное здание на площади Пролетарской диктатуры в Ленинграде // Архитектура СССР, 1981, № 1. С. 19–21.


[Закрыть]. Дом политпросвета хвалили за удачное распределение функциональных частей (боковые корпуса заняты общежитием и гостиницей), детализацию фасада (откосы вертикальных окон оформлены отступающими ступеньками доломитовой облицовки), восхищались изысканными интерьерами, отделанными различными по фактуре материалами в оттенках белого. Леноблсовет, по мнению рецензентов, достойно завершил ансамбль, подхватив архитектурное решение более раннего здания, но переключив регистр: если в фасадах Дома политпросвета доминирует горизонталь, в Леноблсовете господствует вертикальный ритм. В обоих зданиях прекрасно срежиссировано освещение, в конференц-залах обеспечена хорошая видимость со всех мест, и в целом во всех мелочах заметна забота об удобстве пользователей. В статьях также говорится о необычайно высоком качестве строительства и отделки. Гольдгор славился своей способностью находить общий язык со строителями, но, вероятно, немаловажно, что заказчиками были правительства города и области. Возникает подозрение, что благостный тон архитектурной прессы тоже связан с этим обстоятельством.

➧Участники общественного обсуждения проекта Дома политпросвещения в 1967 году были гораздо откровеннее. Они сочли архитектуру несомасштабной, слишком громоздкой и «громкой», неуместной рядом с памятниками архитектуры. Реставратор Сергей Давыдов вступился за сносимые дома: «Не нужно забывать, что это один из старых районов, и пусть нам не нравятся эти старые казармы, хоть они неприятны, но это – лицо города, которое мы договорились не уничтожать пока. Здесь же мы видим обстройку многоэтажными “казармами”!»[421]421
  Здесь и далее: ЦГАЛИ СПб. Ф. Р-341, оп. 1–3.


[Закрыть] Историк архитектуры Евгения Петрова высказалась еще более эмоционально: назвав здание Князева «архитектурным сапогом», который втаптывает в грязь и забивает бриллиант Смольного собора, она обвиняет Гольдгора в том, что он «пришивает к этому сапогу голенище». Перспективу же ведущей к собору Шпалерной улицы, обсаженной стриженными липами по сторонам от узкого прямоугольного водного зеркала, она посчитала плагиатом планировки Тадж-Махала: «Зачем Смольный превращать в Индию!» Инженер Юлий Кругляков напомнил о том, что площадь перед Смольным институтом – памятное место Октябрьской революции, и нельзя искажать ее исторический облик. Скульптор Арам Айриев был совсем прямолинеен: «Это не русская архитектура, это казенная райховская архитектура». Несколько неожиданно после всего этого председательствующий Александр Мачерет заключил: «В данном случае следовало бы авторскому коллективу дать возможность спокойно работать и доработать свой проект, и на этой стадии чем меньше будет критики, тем лучше». Надо полагать, заказчикам проект понравился, и изменить уже было ничего нельзя.

Дом политпросвещения. 1977

➧Сегодня, оказываясь перед Смольным, хорошо понимаешь участников той давней дискуссии. Холодная монументальность построек Гольдгора отчетливо отдает тоталитаризмом. Но, может, именно это и хотел сказать архитектор? Ведь проект открытого для публики Инженерного корпуса с концертным и выставочными залами, выполненный в 1965 году Гольдгором и Захарьиной для участка, потом переданного Дому политпросвещения, был гораздо более легким и демократичным.

40. НОВОЕ ЗДАНИЕ ПЕТРОГРАДСКОГО РАЙКОМА КПСС (АДМИНИСТРАЦИЯ ПЕТРОГРАДСКОГО РАЙОНА) 1979–1981

АРХИТЕКТОРЫ Ж. ВЕРЖБИЦКИЙ, Л. ШИМАКОВСКИЙ, А. СТОЛЯРЧУК

БОЛЬШАЯ МОНЕТНАЯ УЛИЦА, 17–19 г

ПЕТРОГРАДСКАЯ

Первый в Ленинграде образец постмодернизма создан по заказу коммунистической партии

Гонимы злобными врагами, питерские большевики долго не имели помещения. Елена Стасова, глава секретариата ЦК партии, вспоминала, как «2 марта 1917 года в Таврическом дворце, прямо в коридоре, у входа в зал, мы поставили обычный канцелярский стол и над ним повесили плакат: “Секретариат ЦК РСДРП (большевиков)”»[422]422
  Дубинин Л.А., Хомутецкий Н.Ф. Музей Великого Октября // СиАЛ, 1967, № 8. С. 14.


[Закрыть]. Но потом солдаты автобронедивизиона «в поисках подходящего для себя помещения заняли особняк царской фаворитки Кшесинской»[423]423
  Дубинин Л.А., Хомутецкий Н.Ф. Музей Великого Октября // СиАЛ, 1967, № 8. С. 14.


[Закрыть] и пригласили Петроградский комитет разделить с ними дом. Следом туда переехал и ЦК партии.

➧Вряд ли Стасова, племянница критика и внучка зодчего, задумывалась о причудливости этой прописки: символом революционного Петрограда становился особняк эпохи модерна. Но тогда выбирать не приходилось, а потом дом этим символом так и остался – став сначала музеем Кирова, а потом – революции. От враждебной стилистики как могли дистанцировались, еще в 1917-м расхитив все имущество, а потом постепенно зачистив и стены. Правда, в 1980-е былое убранство стали понемногу восстанавливать, а еще в 1957 году Николай Надёжин соединил здание с соседним особняком Бранта, построив деликатный объем в духе неоклассики. Так началось движение к реабилитации двух последних стилей империи. (Кшесинская, кстати, всю весну 1917-го билась за свой дом, подавая иски о выселении большевиков, а в 1957 году «устно одобрила передачу дома музею»[424]424
  Глезеров С.Е. Директор Музея политической истории России: «Мы не боимся показать, что власть делала не так» // Санкт-Петербургские ведомости, 22 января 2020.


[Закрыть], решив хоть так остаться в истории обновленной родины.)

➧Петроградский же комитет (районный) въехал в 1919 году в усадьбу Константина Горчакова на Большой Монетной, поделив ее позже с исполкомом. Так здесь сложился главный политический центр района, которому со временем понадобился не столько конференц-зал (место для больших собраний было и в первом доме), сколько бóльшая репрезентативность. И тогда было решено проделать тот же трюк: встроить в разрыв между домами новое здание. Которое уже не было деликатным переходом от модерна к неоклассицизму, как у Надёжина, а прогремело первым громом постмодернизма.

Проектная развертка по улице Скороходова (Большой Монетной)

Е. Левинсон, И. Фомин. Здание Невского райсовета. 1939

➧Конечно, классическое наследие и раньше было источником вдохновения для строителей райкомов и райсоветов. Более того, что Невский, что Калининский райсоветы весьма творчески его интерпретируют: будь то оригинальные удлиненные детали первого (Евгений Левинсон, Игорь Фомин) или превращение виллы Ротонда в слегка провинциальный сталинский ампир – во втором (Николай Баранов). Что уж говорить о Куйбышевском райисполкоме на Невском проспекте с двумя колоннами в нише (Игорь Фомин, Борис Журавлёв).

➧В вину первым двум ставили недостаточно пафосное угловое расположение, но и «в этом сказалось представление о застройке Ленинграда как традиционно периметральной»[425]425
  Микишатьев М.Н. Дома советов: образные решения // ЛП, 1986, № 11. С. 17.


[Закрыть] – то есть они не подчиняют контекст, как полагается столь важным зданиям, а подчиняются ему. Петроградский райком еще более подчинен: он не только не на площади, его даже и в створе улицы не увидать. Он заглублен на манер главного дома усадьбы, каковое расположение делает соседей как бы флигелями. Но это никоим образом не ансамбль: и «флигели» слишком разные, и новый дом от них отличается примерно всем, разве что по высоте соответствует. Заимствует же он у них тему мансарды (от которой тошнит сегодня, а в 1981 году она была приятной новостью, отсылавшей не только к петровской архитектуре, но и к главной любви советского человека – Парижу) и, конечно, арки.

➧По своим пропорциям они вполне петербургские, но масштаб их резко увеличен, они «прорывают» мансарду, а глубокие ниши сообщают им оттенок не столько италианский, сколько азиатский. Злой критик (молодой архитектор Дмитрий Хмельницкий) видит здесь «новую эклектику», которую от старой отличает программная фальшь. И которая особенно заметна в сравнении с соседями: «Уютные арочные окна особняка – и гигантская для такого масштаба накладная, “по-современному” расчлененная аркада пристройки – нечто вроде гипертрофированной лепнины. Настоящая металлическая кровля XIX века – и точно такая же, но фальшивая – на новом здании с внутренними водостоками»[426]426
  Хмельницкий Д. Назад к эклектике… А зачем? О некоторых тенденциях в современной архитектуре // ЛП, 1982, № 9. С. 25.


[Закрыть].

➧Критик добрый (архитектор Сергей Шмаков) на вопрос об аркаде отвечает с обезоруживающей улыбкой: «Да мало ли почему аркада? Потому что – символ входа, потому что – богатая светотень, потому что – оттенок “ретро”, потому что – просто красиво, наконец. Но, пожалуй, меньше всего потому, что в соседних домах тоже есть арочные мотивы (окна)»[427]427
  Шмаков С.П. Традиции: дух, а не буква // СиАЛ, 1981, № 10. С. 21.


[Закрыть]. То есть видит в ней не средовой принцип, а освобождение от догматов модернистской утилитарности, радуясь, что сегодня, наконец, «логика художественности движет помыслами творца… вещь, невозможная несколько лет назад»[428]428
  Шмаков С.П. Традиции: дух, а не буква // СиАЛ, 1981, № 10. С. 21.


[Закрыть].

➧Это важный момент: в архитектуре снова появляется личность. «В период властвования строгой функциональности… значение архитектора-художника ограничивалось в основном гармонизацией материально-технической структуры объекта. Душа архитектора-художника Жана Вержбицкого от этого, безусловно, страдала»[429]429
  Курбатов Ю. Ж.М. Вержбицкий. Памяти мастера // Архитектурный Петербург. Информационно-аналитический бюллетень Союза архитекторов Санкт-Петербурга. 2011, № 8.


[Закрыть]. Он страдал, проектируя вместе с коллегами БКЗ[17] и «Пулково»[30], а расцвел только в начале 1980-х, построив райком и магазин цветов[41], благодаря чему был признан главным питерским постмодернистом (хотя сам это и отрицал). И логично закончил творческий путь пошлым домом на углу Кронверкского проспекта и Введенской улицы (2008), где тоже есть аркады, но только уже совсем беспомощные (как и все остальное).

➧Обзывая райком «коробкой, на которую сверху, как обивка для кресла, навешивается некая художественность»[430]430
  Хмельницкий Д. Назад к эклектике… А зачем? О некоторых тенденциях в современной архитектуре // ЛП, 1982, № 9. С. 25.


[Закрыть], Хмельницкий, конечно, прав – с точки зрения прогрессивной современной архитектуры, или шире – если считать, что у архитектуры в принципе есть некая генеральная линия развития. Но в том-то ее прелесть, что путей у нее куда больше, и точек зрения на нее, соответственно, тоже. Решение фасада тремя арками имеет массу прообразов: Лоджия дель Капитаниато Андреа Палладио (1572), Скотопригонный двор Иосифа Шарлеманя (1825), Дом эмира Бухарского Степана Кричинского (1915) – и везде у них были разные задачи и смыслы.

План 1-го и 2-го этажей

При этом до масштабов дома три арки были разверстаны еще в Лоджии Синьории во Флоренции (1376–1382). Этот прием – но уже со стеклом – повторит Мариан Лялевич в Торговом доме Мертенса на Невском проспекте (1912). В советское время о здании было принято снисходительно писать, что автор «декорирует современные технологии архаичными одеждами». На самом же деле он заставил их мощно работать друг на друга, продемонстрировав, во-первых, как эффектны могут быть арки, получив новый масштаб, и, во-вторых, как прекрасно сплошное остекление, когда ему придана структура. Оба этих вопроса будут крайне важны весь ХХ век, так что, невзирая на отсутствие «правдивости», Лялевич сделал очень важный дом, не говоря уж о том, как великолепно он замыкает створ Большой Конюшенной и какой отличной рекламой служит своему назначению.

➧У арок райкома тоже есть функция: именно «благодаря этому приему появилась возможность иметь в первом этаже вход-лоджию, а во втором – галерею, связывающую оба здания»[431]431
  На улице Скороходова // СиАЛ, 1980, № 7. С. 32.


[Закрыть]. Но все это уступает символическому значению: «как заметил еще в XVI веке итальянский литератор Лодовико Дольче, – цитирует Вержбицкий Арнхейма, – колокольни служили, конечно, тому, чтобы нести колокола, но еще больше – тщеславию»[432]432
  Вержбицкий Ж.М. Архитектурная культура. Искусство архитектуры как средство гуманизации «второй природы». СПб., Ин-т им. И.Е. Репина, 1998.


[Закрыть]. Также и эти арки важны не столько в истории русской архитектуры, сколько в истории русской государственности, которой они вернули ее привычную идентичность. То, что в них «есть что-то театрально-условное»[433]433
  Микишатьев М.Н. Дома советов: образные решения // ЛП, 1986, № 11. С. 18.


[Закрыть], почувствовали во время перестройки, в тот краткий миг, когда была важна правда. Но потом важнее стал статус, и арки из гипсокартона стали в 1990-е таким же его символом, как шестисотый мерседес.

М. Лялевич. Торговый дом Мертенса на Невском проспекте. 1912