Текст книги "Ленинград: архитектура советского модернизма 1955-1991. Справочник-путеводитель"

16. 5-й АВТОБУСНЫЙ ПАРК 1962–1967

АРХИТЕКТОРЫ О. ГОЛЫНКИН, Э. ХЕВЕЛЁВ, Н. ГРУДИНА, П. МЕЛЬНИКОВА, В. ЗУБКОВА, Т. ШАПИРО

ИНЖЕНЕРЫ В. ЭКМАН, М. БРЕГОВСКИЙ

ПРОСПЕКТ СТАЧЕК, 108, АВТОМОБИЛЬНАЯ УЛИЦА, 2

АВТОВО

Единство конструкции и архитектурной формы: «поэзия железобетона» в утилитарном сооружении

С началом массового строительства жилья Ленинград неизбежно должен был выйти за свои прежние границы. Разработанный в 1957–1963 годах новый Генеральный план наметил рост городской застройки на 50 с лишним тысяч гектаров. Доставлять людей в новые жилые районы должен был прежде всего автобус, самый гибкий вид общественного транспорта. Число пассажирских автобусов увеличилось с 653 в 1955 году до 1795 в 1965-м[159]159
  Ваксер А.З. Ленинград послевоенный. 1945–1982 годы. СПб., «Остров», 2005. С. 190.


[Закрыть] с перспективой дальнейшего роста, и все эти автобусы нужно было обслуживать и хранить – в отличие от современного, автотранспорт советского времени быстро портился от стоянки под открытым небом.

➧Автобусный парк, то есть крытое пространство, где может маневрировать большое количество крупногабаритных машин, – весьма нетривиальная проектная задача, связанная с использованием большепролетных перекрытий. До войны в Ленинграде для этих целей использовались конструкции из клееного дерева, в 1950-х попробовали металлические перекрытия, но для гаражей, рассчитанных на сотни автобусов, они не подходили, так как требовали слишком много промежуточных опор. Главный ленинградский специалист по гаражам Эммануил Хевелёв писал в 1960 году, что спроектированный им автобусный парк № 3 на Хрустальной улице «является последним в Ленинграде крупным гаражом, где для покрытий применены металлические конструкции»[160]160
  Хевелёв Э.М. Строительство гаражей в Ленинграде // СиАЛ, 1960, № 9. С. 18.


[Закрыть] – пролет ферм 24 метра оказался недостаточным.

4-й автобусный парк

➧Хевёлеву легко было так говорить, потому что к тому моменту уже строился следующий его автобусный парк, № 4 на Васильевском острове, перекрытый сферическими бетонными оболочками 40 на 40 метров. Это был настоящий шедевр, соединивший новейшие конструкции и высокую функциональность с осовремененной классической монументальностью, – Хевелёв верил, что гаражи могут играть в застройке такую же роль, как общественные здания, и добивался, вполне успешно, выразительности их архитектуры. Гигантское здание с его чередованием пологих арок и «портиков» под скатной кровлей могло бы войти в историю архитектуры как один из провозвестников постмодернизма, но увы, теперь мы его можем видеть только на старых фотографиях. Художественные достоинства не спасли автобусный парк № 4, когда занятое им место стало слишком привлекательным для застройки, и в 2005 году его снесли.

➧Впрочем, хевелёвская архитектура с ее классическими корнями стала казаться анахронизмом уже в начале 1960-х, поэтому неудивительно, что главным архитектором проекта автобусного парка № 5 стал Олег Голынкин, набравшийся опыта работы с криволинейными бетонными оболочками на строительстве рынков[6]. Голынкину удалось, в полном соответствии с заветами популярного в СССР «поэта железобетона» Пьера Луиджи Нерви, добиться единства конструкции и архитектурной формы. Упругая волна свода пролетом 96 метров на концах переходит в красиво оттопыренные «открылки», а весь фасад под ней полностью застеклен. С одного бока к длинной волне приставлена, через застекленный же переход, аккуратная пятиэтажная пластина административного корпуса (к сожалению, он теперь облицован керамогранитом), в котором устроены въездные ворота со стороны Автомобильной улицы. Внутри же одноэтажного корпуса вздымаются своды, способные держать колоссальный пролет за счет двоякой кривизны: они изогнуты не только в продольном, но и в поперечном направлении, как стенка деревянной бочки, и потому называются бочарными. Составленные вместе, двенадцать таких сводов перекрывают бóльшую часть корпуса площадью 120 на 145 метров, где хватало места для хранения, техобслуживания и текущего ремонта 500 автобусов марок ЗИЛ-159 и ЗИУ-6.

➧Участок для пятого в городе автобусного парка отвели на границе нового жилого района Дачное с освоенным в 1950-х Автовым. Причина не только в том, что за Дачным простирались еще Ульянка, Сосновая поляна и еще более дальние новые районы, где срочно требовался общественный транспорт. В Автове с 1959 года работал завод железобетонных изделий, производивший сборные своды-оболочки по расчетам Проектного института № 1 и испытывавший их на себе. Один цех перекрыли в 1959 году невысоким сферическим сводом-оболочкой 40 на 40 метров, какие затем установили на автобусном парке № 4, а второй в 1962-м – бочарными сводами пролетом 100 метров, почти такими же, какие произведут для автобусного парка № 5.

➧Своды-оболочки были в послевоенные десятилетия популярным вариантом перекрытия больших пространств во многих странах, но за рубежом их обычно делали монолитными. В СССР же абсолютным приоритетом было строительство из сборных конструкций: во-первых, при социалистической системе стимулирования труда сложно было рассчитывать на качественное выполнение сложных работ на стройплощадке, а во-вторых, предполагалось, что сборное строительство экономичнее – при условии многократного повторения типового проекта на просторах страны.

5-й автобусный парк. План

➧Следуя руководящим указаниям партии, советские инженеры «перенимали передовой опыт капиталистических стран», то есть находили у своих зарубежных коллег подходящие образцы, а потом перерабатывали конструкции под сборное строительство. Они добивались максимальной простоты и дешевизны изготовления, а также простоты и скорости сборки на площадке. Результат при этом неизбежно получался несколько корявым, в чем легко убедиться, сравнив интерьеры 5-го ленинградского автобусного парка с его прототипом, гаражом для автобусов в лондонском районе Стоквелл (архитекторы Джордж Эйди и Фредерик Баттон, конструктор Альфред Бир, 1951–1954): замоноличенные швы оболочку не украшают.

Дж. Эйди, Ф. Баттон. Автобусный парк в Стоквелле, Лондон. 1952

➧Но беда оказалась не в некотором эстетическом несовершенстве – в конце концов, своды и со швами смотрятся неплохо, а в том, что не оправдались надежды на многократное тиражирование однажды найденных решений. Проект Голынкина еще раз повторят в Ленинграде (парк № 6 на улице Стасовой, 14 открылся в 1972 году), бочарные своды большого пролета используют для заводского цеха в Пскове, и на этом все. Никакой экономии сборное строительство сводов-оболочек не дало. Советская стратегия строительства из максимально унифицированных сборных элементов обернулась серьезным просчетом. Пока отрабатывались технологии изготовления, транспортировки и монтажа криволинейных элементов, время железобетонных оболочек ушло.

Поперечный и продольный разрезы

➧В 1967 году группу ленинградских инженеров, включавшую разработчика бочарных сводов Вольдемара Павилайнена, наградили Государственной премией СССР за сборные железобетонные оболочки индустриального изготовления, но уже тогда начали входить в практику принципиально новые способы перекрытия больших пролетов – висячие вантовые и перекрестно-стержневые металлические пространственные конструкции. Энтузиасты бетонных оболочек продолжали по инерции настаивать, что будущее за ними, – ведь криволинейные оболочки экономят 20 % бетона и 30 % стали по сравнению с плоскими железобетонными перекрытиями! Они спорили с оппонентами, указывавшими на большие трудозатраты, и напоминали о том, что правительственное постановление 1964 года предписывало внедрять типовые оболочки по всей стране, но в их словах звучит нарастающая фрустрация. «Проектные институты не предусматривают этих конструкций» и проявляют косное отношение к ним, – сетовал в 1969 году начальник технического управления треста Главзапстрой Курочкин[161]161
  Курочкин Л.И. Сборные оболочки для массового применения. Что мешает внедрению этих прогрессивных конструкций // СиАЛ, 1969, № 3. С. 21.


[Закрыть], еще четырьмя годами ранее жаловавшийся, что мероприятия по внедрению оболочек «не исполняются или всячески тормозятся»[162]162
  Курочкин Л.И. Все же будущее за пространственными покрытиями! // СиАЛ, 1965, № 12. С. 112.


[Закрыть].

Проектная перспектива

➧Однако дело было не в чьей-то косности, а в объективной сложности изготовления криволинейных бетонных оболочек и их дороговизне по сравнению с появившимися к концу 1960-х альтернативами. Так происходило не только в СССР: во всем мире оболочки пережили расцвет на рубеже 1950–1960-х годов, когда каждый год строились десятки сооружений с перекрытиями такого типа, но в 1970-х случаи их применения уже были единичными.

➧Когда в 1974 году не желавшие сдаваться инженеры организовали дискуссию о пространственных конструкциях в ленинградском Доме архитектора, многие участники переключали разговор с безнадежной темы массового повсеместного использования оболочек на их возможности в создании уникальных зданий. Профессор Остап Василенко из Института им. И.Е. Репина отметил, что криволинейные оболочки создают «мягкие линии, которых нам так недостает в период господства прямого угла», и в качестве примера единства конструкции и художественного образа привел работы Олега Голынкина, главной из которых на тот момент был автобусный парк № 5[163]163
  Тареев В.М. Пространственные конструкции и архитектура. Пути к единству действий // СиАЛ, 1974, № 7. С. 22, 24


[Закрыть].

Общий вид. 1967

Интерьер. 1967

➧Но это все уже была лирика: для сборного строительства нужна производственная база, а руководство страны уже сделало другой выбор. В мае 1972 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР об организации производства легких металлических конструкций – не таких красивых, как тонкостенные бетонные оболочки, но гораздо более удобных в применении. В условиях плановой экономики это был приговор: многолетняя работа ленинградских инженеров, специализировавшихся на разработке разных типов сборных бетонных оболочек, оказалась никому не нужна. Памятником ей остались буквально несколько зданий, в том числе Московский, Невский и Мальцевский рынки, бассейн на Литовской улице[10] и автобусный парк № 5[16].

17. БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ «ОКТЯБРЬСКИЙ» 1959–1967

АРХИТЕКТОРЫ В. КАМЕНСКИЙ, А. ЖУК, Ж. ВЕРЖБИЦКИЙ, Г. ВЛАНИН

ИНЖЕНЕР Н. МАКСИМОВ

ЛИГОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, 6

ПЛОЩАДЬ ВОССТАНИЯ

Белый слон в посудной лавке, зал выстроен по модели 1930-х годов: на месте очага мракобесия – рабочий дворец культуры!

Тот редкий случай, когда Иосиф Бродский посвятил стихотворение конкретному петербургскому дому. И как на грех – гордиться совершенно нечем: «В такой архитектуре есть что-то безнадежное»! Уж лучше бы «пауком» обозвал или «баранкою размокшей». Но за меланхолической интонацией, изображающей философское отношение к советской власти и ее злодеяниям («Теперь так мало греков в Ленинграде, / что мы сломали Греческую церковь»), есть и конструктивная критика того нового, что появилось взамен старого: «Жаль только, что теперь издалека / мы будем видеть не нормальный купол, / а безобразно плоскую черту».

➧Строки эти говорят не столько о здании, сколько об авторе, который не жаловал современную архитектуру, а «самым прекрасным зданием города» считал Биржу. Потому что «плоской чертой» отмечена масса достойных зданий, а культ питерской «небесной линии» даже и предполагает, что здания не должны ей перечить. Но еще удивительнее, что с 25-летним тунеядцем во многом солидарна профессиональная пресса. Неуместность и немасштабность здания видят все с самого начала. При этом критики пытаются быть лояльными, используя тот же ход, что и в случае с московским Дворцом съездов: что сам по себе дом хорош, но не там. Говорят, первый секретарь обкома просто ехал мимо и ткнул пальцем: «Стройте здесь!»[164]164
  Синдаловский Н.А. Легенды и мифы Санкт-Петербурга. СПб., фонд «Ленинградская галерея», 1996.


[Закрыть] Так ли, нет ли, но важен сам факт существования этой байки: нужно же хоть как-то объяснить это абсурдное решение.

➧И хотя город действительно остро нуждался в большом современном зале, логично перевести стрелки еще выше: годы проектирования БКЗ совпадают с пиком хрущёвской борьбы с религией. Начавшись с секретного постановления ЦК КПСС от 4 октября 1958 года, кампания продолжалась 6 лет: было закрыто 10 000 храмов (половина от всех действующих), церкви стали ломать – чего не было с войны, когда Сталин заключил с церковью перемирие. В Петербурге главными жертвами новых гонений стали Спас на Сенной, Воскресенская церковь на Фонтанке, Троицкая на Марата и он – храм Дмитрия Солунского (1865), обаятельный образчик неовизантийского стиля.

Р. Кузьмин. Греческая церковь Дмитрия Солунского. 1865

➧Церковь, правда, стояла закрытой с тех пор, как в нее упала и не разорвалась немецкая бомба, что, конечно, было поводом, но имело место и рвение секретарей обкома: молва приписывает выбор площадки для БКЗ одиозному Григорию Романову, хотя в тот момент первым был Иван Спиридонов. Другая аберрация гласит, что зал делали к 50-летию Октября, но изначально он называется «Центральным киноконцертным залом “Невский”»[165]165
  Вечерний Ленинград, 30 января 1960. С. 2.


[Закрыть], просто строили его так долго, что в конце концов решили приурочить к юбилею и назвать «Октябрьским». Вместе со сроками была превышена и смета, за что автор здания (по совместительству – главный архитектор города) Валентин Каменский сам себе объявил выговор[166]166
  Вержбицкий Ж.М. Валентин Каменский // Архитекторы об архитекторах. Ленинград – Петербург. XX век. Сост. Ю.И. Курбатов. СПб., Иван Фёдоров, 1999. С. 304.


[Закрыть]. Проектировала же здание мастерская Александра Жука – но при этом с ТЮЗом[9], предыдущей его работой, у БКЗ немного общего: оттепель взяла свое.

Один из ранних вариантов проекта. 1960

Ситуационный план

➧И если для ТЮЗа места было слишком много, то для БКЗ – слишком мало. А размах был нешуточный – зал имел не «тыщу с лишним мест», как пишет клеветник Бродский, а все 4000! Поэтому слово «втиснут» звучит во всех рецензиях. Масштаб здания не соотносим ни с окрестной застройкой, ни с общегородской ситуацией: Лиговский проспект через 300 метров упирается в улицу Некрасова, а соседние улицы уже перегружены, то есть нагрузка на инфраструктуру резко вырастает. И нельзя сказать, что «тогда об этом не думали»: Андрей Иконников пишет об этом уже в 1965 году[167]167
  Иконников А. Старое и новое в городском ансамбле // СиАЛ, 1965, № 9. С. 13.


[Закрыть].

➧Но, раздвинув локтями соседей, здание ничего не выиграло и для себя: хотя оно почти полностью поглотило Греческую площадь, его все равно становится видно только при выходе на нее. Бочком появляется БКЗ и в створе улицы Жуковского, которая выходит на фасад по касательной, – хотя в самой первой версии проекта (которую с Каменским делает не Жук, а Олег Гурьев) это как раз обыгрывалось: объем фойе сдвинут вбок по отношению к коробке сцены. В общем, дом крайне механистично посажен на участке, «из-за чего возникает впечатление случайно упавшего кирпича, разорвавшего существующую ткань и раздавившего многочисленные биологические сообщества»[168]168
  Из беседы с архитектором Алексеем Левчуком, 4 августа 2020.


[Закрыть].

➧А для того, чтобы решить (а точнее, скрыть) эту явную градостроительную ошибку, предполагали снести еще два доходных дома по 5-й Советской и проложить эспланаду от вокзала через Таврический сад к Неве. Потому что «лишь реконструкция близлежащего района сможет устранить несоответствие между градообразующими возможностями великолепного киноконцертного зала и условиями его местоположения»[169]169
  Дуранина И., Квятковский И., Тарановская М. Спортивные и зрелищные здания Ленинграда. Л., Стройиздат, 1974. С. 134.


[Закрыть].

➧От устранения, слава богу, отказались – как передумали в Хельсинки строить новый проспект, к которому разворачивал главным фасадом дворец «Финляндия» Алвар Аалто. БКЗ изрядно похож на него – при этом так же не с главного фасада, а со стороны Греческого проспекта. Лапидарный куб в контрасте с протяженным объемом, имеющим ярко выраженный вертикальный ритм, остекленный первый этаж плюс выявленная на фасадах внутренняя структура – у Аалто это объемы лестниц, а в БКЗ – падающие уступами рабочие помещения. Аалто закончил свой дворец в 1971 году, но вряд ли стоит лелеять сладостную мысль о том, что на этот раз «подглядел» финский гений (он выступал в Ленинграде в 1962 году). Просто типология зрелищного учреждения с его коробкой сцены, амфитеатром и фойе диктует схожие ходы. Но, конечно, дворец Аалто при всей его строгости вещь куда более яркая, динамичная, изысканная и в пропорциях, и в деталях, и в отделке белоснежным мрамором.

А. Аалто. Дворец «Финляндия». 1971

➧Каррарский мрамор, привычный к средиземноморскому климату, со временем потемнел, но за ним в Хельсинки тщательно ухаживают. Не рассчитывая на подобный уход, авторы БКЗ отделали здание сааремским известняком – светлым, но все же не белым. Та же мудрость (она же робость) присутствует во всем внешнем облике здания, и характерно, что некоторую раскованность авторы позволяют себе лишь на заднем и боковых фасадах. Где встречаются также и изящные детали – узкая створка на стыке кулуаров, дугообразная плоскость, прикрывающая эвакуационные лестницы (прием, позаимствованный уже у Ле Корбюзье). В остальном же здание не просто строго, но действительно собрано из «плоских черт». В нем нет ничего по-настоящему яркого, как в его собратьях – таких же универсальных дворцах, предназначенных как для концертов, так и для торжественных заседаний. Он не изгибается дугою, как киевский дворец «Украина» (1970), не встает штормовой волною, как Дворец Ленина в Баку (1976), его крыша не парит, как во Дворце Ленина в Алма-Ате (1970).

➧Но вокруг него и нет того открытого церемониального пространства, как вокруг тех. И скупость его облика можно истолковать как ответ на густой и живописный контекст, как осознанную нейтральность и даже, в некотором смысле, извинение. Это в чистом виде функция, которой пришлось быть тут – как туалету в Летнем саду. И неслучайно в отличие от вышеперечисленных зданий БКЗ и называется не «дворцом», а «залом». Он не только не на площади, он вообще не в городе; это вещь в себе – невнятная оболочка для отлично решенной функции. Недаром БКЗ полвека остается популярнейшей и любимейшей площадкой города.

➧Этот примат функции над формой символизирует вход, распахнувшийся стеклом во весь фасад. Контраст глухого объема и сплошного витража – мощная метафора демократичности, открытости, доступности. На это же работают и не слишком высокий стилобат – высотой в метр (чего не знали прежние общественные здания), и скошенные боковые устои – направляющие и взгляд, и шаг к главному. Это, конечно, все тот же римский Дворец конгрессов Адальберто Либера (1938–1954), бывший прообразом и ТЮЗа, но какая громадная разница с последним!

Общий вид. Конец 1960-х

➧Чистота решения пугала и самих авторов – недаром в первых версиях в фойе предполагалось яркое красочное панно, которое бы работало на улицу. Но вместо этого над входным тамбуром навесили банальный металлический фриз Михаила Аникушина (где Ленин не только живее, но и выше всех живых), а через год после открытия поставили перед фасадом уже совсем небанальную скульптурную группу Александра Матвеева, изваянную еще в 1927 году (что означало не столько дефицит современных скульпторов, сколько связь двух романтических эпох). Впрочем, три голых красноармейца смотрелись на площади вполне современно и даже экстравагантно, чего критика не оценила: «чисто станковая пластика матвеевской скульптуры осталась чужеродной просторному фасаду “Октябрьского”»[170]170
  Фомин И.И. Акцент в городской среде // СиАЛ, 1977, № 10. С. 7.


[Закрыть].

➧Фигуры действительно мелковаты, но именно их человеческий масштаб означал все то же стремление к гуманизации территории. А трогательная их обнаженность созвучна обнаженности фасада – чего нет у ТЮЗа, перед которым мучаются скульптуры матвеевских учеников. Впрочем, от классицистического еще фасада ТЮЗа – портал с пилонами на высоком стилобате, глубокая лоджия с панно – не осталось ничего. Рухнул и сам архетип зрелищного сооружения, где за глухими стенами творится священнодействие. Здесь все наоборот: вошел – и пробка в потолок! И хотя парят под потолком такие же люстры-обручи, как и в ТЮЗе, но это уже совсем иной коленкор: такого привычного (в XXI веке) промежуточного пространства, где здание приглашает город, и тот радостно шагает в него, в Питере еще не было.

➧Правда, в СССР есть уже проект типового кинотеатра с похожим решением, а в московском кинотеатре «Россия» (1962) такое же фойе во всю ширь фасада парит над площадью. Но там зал от города отделяет громадная парадная лестница, а тут дом просто и буднично стоит на земле. Но именно поэтому фойе второго этажа превращается в эдакий балкон над городом. И хотя ничего особенного отсюда не углядеть (да еще в сумерки), но тут героем спектакля оказываешься ты сам. И по-настоящему прекрасен БКЗ становился именно по вечерам, когда еще подсвечивался и куб зала, и фойе манило лучше всяких реклам.

Планы этажей

➧Рекламой боковые пилоны никогда не опошляли: в своей чистоте они как раз и символизировали портал сцены. Фойе же напоминало конструктивистские декорации Весниных или Поповой: прямо к витражу примыкали парадные лестницы. Парадны они тоже совершенно по-новому: у них прозрачны и ступени, и перила. А все внутренние пространства подчиняются заявленной на фасаде теме открытости и связности и словно бы «переливаются» друг в друга, а скрепляет их ясность и простота дизайна, которую старый конструктивист Армен Барутчев назвал «незатейливой»[171]171
  Барутчев А.К. «Октябрьский». Большой концертный зал Ленинграда // СиАЛ, 1968, № 1. С. 20.


[Закрыть], удивляясь при этом, что все равно красиво. Зал уже не так оригинален, как фойе («подчеркнутая деловитость снижает праздничную приподнятость»[172]172
  Дуранина И., Квятковский И., Тарановская М. Указ. соч. С. 130.


[Закрыть]), но все равно хорош, а его синие мягкие кресла зрители до сих пор вспоминают с нежностью. Но еще больше впечатляли советского человека настоящие заграничные кондиционеры и унитазы: вся техническая начинка здания была закуплена в Финляндии.

➧Финской была и звукоаппаратура, обеспечившая залу лучшую в городе акустику. А акустическая раковина, образованная подвижными кулисами, была применена здесь впервые в Ленинграде. С видимостью было чуть хуже: план зала почти квадратный (45 × 45 м), что не слишком удачно, впрочем, главной задачей зрителя было не столько смотреть, сколько внимать. Изначально в БКЗ было 8 киноустановок, позволявших показывать не только широкоэкранные и широкоформатные фильмы, но даже и создавать полиэкран (чем так заворожила Американская выставка 1959 года в Сокольниках). Но потом решили не опускать статус зала до излишне демократичной киношки, да и импортное оборудование надо было беречь. Поэтому киносеансов в БКЗ так никогда и не было, и слово «кино» исчезло из его названия (хотя поначалу гордились именно этой универсальностью). Проблема же в том, что записанному стереофоническому звуку реверберация противопоказана, а живому, концертному – необходима. Соответственно, и стены надо делать по-разному – со звукопоглощением или без, а решать эту проблему в огромном зале в середине 1960-х еще не умели.

Общий вид. 1967

➧На вооружении у зала было три рояля: Steinway, Blüthner и «Красный Октябрь». «Перед каждым концертом обязательно приглашался настройщик, – вспоминает Дмитрий Яковлев, в конце 1970-х работавший в БКЗ механиком сцены. – И как-то я задал ему вопрос: зачем три рояля? Он попросил меня отвернуться и по очереди сыграл на каждом. “Теперь понятно?” “Почти, – ответил я, – первый для классики, второй – для эстрадных концертов, а третий?” “Для партийных конференций”, – хмуро ответил настройщик. Рояль тот был ярко-красным, даже красивым, ну а про звук – не буду»[173]173
  Дмитрий Яковлев. Концерт-сенсация. ЖЖ юзера troitsa1, 1 ноября 2019.


[Закрыть]. Собственно, к варианту без звукопоглощения склонились именно потому, что зал должен был стать главным в городе местом партийных конференций и торжественных заседаний. Он легко переключался в этот режим (в подлокотники кресел были вмонтированы наушники с переводом на 8 языков), и так же легко из-под планшета сцены – как подлодка – всплывала трибуна, которая не монтировалась каждый раз заново, а в собранном виде находилась в самом нижнем трюме.

➧Те собрания быстро изгладились из памяти (недавно еще казалось, что насовсем), а остался в ней первый в СССР концерт Элтона Джона – в мае 1979 года. В архиве ЦГАИПД Петербурга сохранился отчет КГБ, цитирующий, в свою очередь, отчет «Голоса Америки». «Я думаю, что наступает общее смягчение идей, – сказал певец, пораженный горячим приемом. – Я надеюсь, что это послужит уничтожению барьеров». А поверх отчета – резолюция Григория Романова, к тому времени уже первого секретаря обкома: «Надо разобраться, кто разрешил концерт?» «Был скандал: кто пустил Элтона Джона на сцену? – вспоминает Элла Лавринович, ныне директор, а тогда администратор БКЗ. – Кто вообще его сюда привез? Мы все писали объяснительные. К вечеру выяснилось, что приехал он по приглашению племянника Косыгина – тот был дипломатом и на одном из приемов в Англии позвал его в СССР»[174]174
  Мехонцева А. Ленинградские гастроли. Как Элтон Джон впервые приехал в СССР // АиФ СПб., 21 мая 2019.


[Закрыть].

➧Правда, песню про Ленинград написал не Элтон Джон, а Билли Джоэл, забавно рифмуя имя города с печалью: «And drank his vodka straight / The only way to live was drown the hate / The Russian life was very sad / And such was life in Leningrad».

Зал

Фойе 2-го этажа