Текст книги "Ленинград: архитектура советского модернизма 1955-1991. Справочник-путеводитель"

В. Цебрук. Проект интерьера с декоративной композицией из цветов

➧Снаружи здание тоже пострадало: поверх известняка его облицевали бежевой плиткой, а тщательно продуманный ландшафт участка дополнили пошлой скульптурой лебедей. Но все же наружная архитектура сохранилась такой, какой была задумана. Приведем слова автора: «Пространственно-пластические мерности определяются архитектоникой сооружения и местности, в которой развертывается ритуальное действие. Например, масса башен, их высота, конфигурация, место на участке и отношение этих башен к улице, движению солнца, людей… Использование строительных материалов, их конструктивный и ритмический строй архитектонически слиты с разворачивающимся образом действия. Пространственно-пластическая развитость, световая и цветовая полифония есть проявления архитектоники процедуры бракосочетания»[471]471
  Цит. по: Задорина Я. Красота – существительное – цветение сущности, но не прилагательное, не украшение // Капитель, 2011, № 2. С. 26.


[Закрыть].

➧Такое проектирование изнутри наружу привело к отсутствию у дворца фасада в привычном смысле слова. Чтобы хоть сколько-то упорядочить восприятие, здание, которое Устинов хотел поставить по диагонали участка ради большей динамики, развернули параллельно Институтскому проспекту, из-за чего автор чуть не отказался от проекта. Облик здания действительно непривычен для Ленинграда, но вполне вписывается в международный контекст. В свое время Борис Устинов и Людмила Травина подружились на почве общего интереса к Аалто, и полосу обращенных в сад окон можно счесть оммажем библиотеке в Выборге. Но Дворец бракосочетания больше похож не на какую-либо постройку Аалто, а на Городской театр Хельсинки, построенный в 1961–1967 годах по проекту Тимо Юсси Пенттиля, или на церкви Готфрида Бёма. Даже самый оригинальный архитектор творит не в вакууме, а Устинов, с трудом находивший общий язык с соотечественниками, мысленно беседовал с Фрэнком Ллойдом Райтом, Джеймсом Стирлингом, Гансом Шаруном.

➧Интерес к необычной постройке был таков, что развернутая статья о ней появилась даже в самиздатском журнале «Обводный канал». Молодой архитектор Дмитрий Хмельницкий, скрывшийся под псевдонимом Виктор Львов, отдав должное «архитектуре пространства, материала, света, остроумной и изобретательной, отмеченной безусловно хорошим художественным, профессиональным вкусом», обратил внимание на конфликт между архитектурными качествами и сомнительными психологическими предпосылками. Если в роли «надличной силы» выступает не Бог, а государство, использование стилистики религиозной обрядности и приемов церковной архитектуры – не что иное, как «духовная эклектика, эклектика чувств». В своем стремлении придать светской процедуре возвышенность, архитекторы неоправданно лишают людей свободы передвижения. Предположив, что совсем немногим брачующимся такое придется по душе, Хмельницкий делает прозорливый прогноз: «Изменение ритуала должно повлечь за собой серьезную перестройку здания, либо отсечение, омертвление отдельных его частей»[472]472
  Львов В. Архитектура нового обряда // Обводный канал, № 9. Ленинград, 1986. С. 189–199.


[Закрыть].

➧Чего критик не мог предвидеть, это появления социальных сетей и SMM, способных обеспечить Выборгскому ЗАГСу непрерывный поток пар, желающих отметить свое вступление в брак именно таким необычным ритуалом. Так что шанс на восстановление первоначальных интерьеров, отразивших позднесоветские духовные искания, есть.

44. НЕВСКИЙ КОЛХОЗНЫЙ РЫНОК («ПРАВОБЕРЕЖНЫЙ») 1979–1983

АРХИТЕКТОРЫ Ю. ЗЕМЦОВ, М. РАБИНОВИЧ, Д. ШОР

КОНСТРУКТОРЫ Б. МИРОНКОВ, О. КУРБАТОВ

УЛИЦА ДЫБЕНКО, 16

УЛИЦА ДЫБЕНКО

Хрустальный дворец за кирпичной аркадой, робкая попытка скрестить хай-тек и постмодернизм

Когда Раскольников бежит по галерее Никольского рынка (фильм Льва Кулиджанова, 1969), ощущение, что это где-то в Италии: замшелые арки, неровные плиты, сильные тени (и пустота, как в сиесту). Когда подружки из фильма «Интердевочка» (1989) встречаются в галерее Правобережного рынка, никакой Америкой там не пахнет, хотя, казалось бы: хайтековская крыша, стеклянные стены, постмодернистские арки. Да и диалог барышни ведут не по-советски циничный: «У него какой-то охренительный контракт с нашим Морфлотом, миллионов на 70, – говорит героиня Любови Полищук о своем клиенте. – За эти бабки пусть он лучше всех ленинградских потаскух перетрахает, чем такой контракт сорвет».

Кадр из фильма «Интердевочка». 1989

➧К проституции советская идеология относилась строже, чем к частной торговле, и реже глядела на нее сквозь пальцы. На рынок она так смотрит почти все 70 лет – как на пережиток досоциалистических экономических отношений, за который стыдно, но с которым приходится мириться, потому что люди хотят есть. Остается держать его под контролем и как-то структурировать. И когда в 1958 году правительство отменило налог на подсобное хозяйство и разрешило колхозникам продавать «излишки», архитектура отреагировала на это целым ворохом ярких проектов, из которых особенно хороши три рынка в Ленинграде[6], Черёмушкинский в Москве (1961), Владимирский в Киеве (1965). Поскольку жанр требовал перекрыть большое пространство, обеспечив его светом и воздухом (а кроме того, здесь не было той нагрузки и тех рисков, как в театрах, дворцах спорта или вокзалах), эти здания стали важным полигоном для экспериментов с большепролетными конструкциями. Питерские рынки перекрыли армоцементными сводами, московский – скорлупой из сборного железобетона, киевский – висячей оболочкой типа «гипар».

➧Следующий всплеск рынкостроения происходит в конце 1970-х – отвечая на новый продовольственный кризис и реагируя на новые инженерные идеи. В Киеве строят Житний рынок (1980) с предварительно напряженной висячей оболочкой, в Москве – Бауманский (1977) и Даниловский (1986): первый держит вантовая конструкция, второй накрывает складчатый железобетонный полог. Все это не просто очень эффектные сооружения, в них наглядно выявлена красота инженерного решения – чего не было в рынках 1960-х. И чего нет в ленинградском рынке, с которым происходит парадоксальная история.

Житний рынок в Киеве. 1980

➧Его конструктив – это перекрестно-стержневые пространственные конструкции (ПСПК), чья история восходит к трехмерным пространственным фермам, которые придумал изобретатель телефона Александр Грейам Белл и собрал из них в 1907 году обзорную башню в своем имении Бейн Бриг (Канада). Они долго не находили себе применения в архитектуре, пока немец Макс Менгерингхаузен не сочинил в 1940-е годы систему МЕRО, где стержни соединялись через шарообразные узлы. Впервые ее применили для авиа-ангара Люфтганзы во Франкфурте в 1969 году. И в том же, как ни странно, году свою версию ПСПК запатентовали ученые Московского архитектурного института, она так и зовется: «Система МАРХИ». Поначалу ее тоже используют лишь в промышленных сооружениях, но потом осознают, что, помимо экономии материала, у ПСПК есть много иных достоинств: например, возможность перекрыть большое пространство, дав туда естественный свет, и планировочная свобода (такое покрытие можно опереть в любом месте).

Н. Фостер. Арт-центр Сэйнсбери. 1978

➧Дальнейшая история ПСПК очень схожа с судьбой самого хай-тека: архитекторы прозрели в утилитарных конструкциях особую красоту и стали использовать их уже для общественных сооружений, педалируя именно эту технократичность, шик узлов и блеск металла. Но в Советском Союзе именно эта эстетизация индустриального получалась плохо: качества (за исключением космической сферы) советская промышленность обеспечить не могла, то есть не было ни красоты, ни надежности (что уж говорить об эксплуатации). Поэтому советский хай-тек не имеет звонкой поступи хай-тека британского, которая есть в одном из первых его образцов, где как раз использованы ПСПК, – арт-центре Сэйнсбери Нормана Фостера (1978). И это вообще большой вопрос: можно ли хоть что-то из советской архитектуры считать хай-теком, хотя петербуржцы упрямо полагают оным яхт-клуб[38] и спортшколу (ДЮСШОР) на проспекте Королёва, 23 (архитектор Сергей Шмаков, 1986). В последней критики видят даже «экспрессивную взвинченность» – то есть ту самую эмоциональную составляющую, которая так редка в советском хай-теке.

Ю. Земцов, В. Парфиненко, Д. Шор. Торговый центр «Омский» в Омске. 1984

С. Шмаков. Школа ДЮСШОР на проспекте Королёва. 1986

➧Но если в спортшколе ПСПК не просто явлены взору, но еще и вынесены за пределы объема, то рынок – это шкатулочка с секретом. Это такой же, как и в школе, каркас со стеклянными стенами, но снаружи он прикрыт каменной аркадой. Она с трех сторон окружила здание (с четвертой к нему примыкает гостиница для колхозников). Правда, металлоконструкции присутствуют в этом ограждении, но подлинная их роль открывается только внутри, где обнаруживается единое пространство – огромное (84 на 60 м), да еще с высотой потолка в 7 метров.

Общий вид. 1984

➧В этом есть, конечно, театральный эффект: за мощными стенами вдруг разверзается наполненная светом площадь-сцена. Она, правда, решена в одном уровне, тогда как в торговом центре «Омский» в Омске (1984), где использованы те же ПСПК, все гораздо интереснее: вокруг центрального атриума-площади в разных уровнях, разворачиваясь по спирали, струится пространство, соединенное лестницами и балконами (недаром омичи до сих пор считают свой ТЦ самым интересным зданием города). Похожим образом решен универмаг «Львов» во Львове (1983), но характерно, что снаружи о такой пространственной роскоши ни там, ни там можно и не догадаться: омский прикрыт мощными свесами крыш, а львовский – бетонными ребрами (недаром зовется в народе «Бастилией»).

➧Все три этих торговых объекта спроектировал архитектор Ленгипроторга Юрий Земцов, а ПСПК для них разработали инженеры ЛенЗНИИЭПа. Обычно при таких вводных здания одной типологии оказываются очень похожи, но тут иной случай. И дело не только в том, что время настойчиво звало учитывать региональную специфику, а в том, что Земцов чутко реагировал на особенности климатические, поэтому трапеции крыш в Омске – это про самосброс снега, а ребра во Львове – практически солнцерезы. Ленинградская же аркада – это, конечно, Валлен-Деламот и вообще русские гостиные дворы; в Москве, кстати, в том же году открывается универмаг «Московский». И если Земцову знаменитый конструктор Юрий Дыховичный попенял, что можно было бы аркады сделать из чего-то более современного, из бетона, например[473]473
  Дыховичный Ю. Наш комментарий. Новый колхозный рынок в Ленинграде // Архитектура СССР, 1984, № 5. С. 53.


[Закрыть], то аркады «Московского» как раз пытаются быть современней, но на самом деле они еще более декоративны и даже оскорбительны взгляду. В «Правобережном» же арки имеют более красивые, хотя тоже весьма оригинальные, не питерские, пропорции, но при этом это такая же декорация. Они не только ничего не несут, они еще и подчеркнуто далеки от крыши.

А. Рочегов, О. Гридасов. Универмаг «Московский». 1983

➧Но интересно, что Земцов не только оторвал крышу от стен, но и сам корпус рынка отодвинул далеко от кирпичной стены – на целых 6 метров. Благодаря этому аркады совершенно не застят свет рынку (что с изумлением понимаешь, войдя), а, кроме того, вокруг рынка получились широкие галереи – больше, чем во всех прежних гостиных дворах. И на ранних фото это выглядит почти фантастически: слева – арки, справа – стекло (еще ничем не заложенное ни изнутри, ни снаружи), а между ними – гуляют люди. А вот уже в «Интердевочке» – так себе, потому что галереи заполонили машины…

Интерьеры. 1984

➧Но за всеми этими точными ходами сквозит настойчивое желание автора просто развести две эти составляющие – смущающий его мир стекла и железа (смущающий, в первую очередь, своим качеством) и милый его сердцу мир старого Петербурга. И это все очень понятно: и посыл улучшить скучный мир новостроек («перекричать их явную заурядность»[474]474
  Одновалов Р. Рынок в Веселом поселке // ЛП, 1983, № 2. С. 12.


[Закрыть] – контрастом цвета, материала, формы), и пафос привнесения Петербурга в Ленинград, и желание создать интригу. Но при этом никакой искры из сопряжения хай-тека и постмодернизма здесь не высеклось. Именно потому, что это не сопряжение, а механическое соединение. Хрустальный дворец на кристаллической решетке остался сам по себе, кирпичные аркады – сами по себе.

➧В этом смысле более убедительным кажется подход москвича Феликса Новикова, который в здании Перовского рынка (1982) не просто использовал те же ПСПК на всю катушку, но и подчинил их модулю все здание, собрав его как набор по-разному состыкованных треугольников. И приоткрыл конструктив по максимуму, чтобы эта игра стала понятной. Земцов же лишь превратил арки в современный структурный элемент, который может бесконечно повторяться – о чем говорит отсутствие главного входа. Любопытно, что и Валлен-Деламот лишь попытался разбить монотонность структуры портиком по центру, но типология победила, портик Гостиного Двора вышел неудачным, зато по-настоящему эффектны оказались углы, оформленные спаренными колоннами, – что знаменовало победу жанра над стилем.

Ф. Новиков, Л. Гильбурд. Перовский рынок в Москве. 1982

➧Конечно, во всех этих решениях было много неточного – как в любом эксперименте. Оригинальная кровля с зенитными фонарями оказалась отличным местом для образования снеговых мешков, что означало протечки. Высокие стеклянные стены было трудно мыть, потом их стали закладывать изнутри (торговля не любит прозрачности, а тем более – частная), а затем застроили киосками и снаружи. Продавцы страдали от холода: центральная часть рынка была рассчитана только на летнюю торговлю. Тем не менее планировка собственно зала (три объема магазинов по периметру, а между ними – собственно рынок) была вполне разумна, о чем журналист пишет уже почти по-капиталистически: «Войдя в один зал, невольно пройдешь в другой, третий… Без покупки отсюда вряд ли уйдешь»[475]475
  Одновалов Р. Рынок в Веселом поселке // ЛП, 1983, № 2. С. 13.


[Закрыть].

➧На этом месте можно было бы закончить, но трудно умолчать о той чудовищной славе, которую обрел рынок в середине 1990-х – став крупнейшим в России (а по мнению знатоков – и в Европе) центром наркоторговли. «На одного настоящего торговца хурмой и виноградом приходилось 2–3 барыги. Сплошные небритые рожи, вспотевшие “торчки” всех возрастов с узкими зрачками, шуршащие в поисках денег на дозу. Взять можно было все – только плати. Грамм ханки стоил от 35 до 50 рублей. Куб уксусного ангидрида – неизменного компонента варки – 10–15. ОМОН сюда наведывался крайне редко. И тогда всех без разбору клали мордой в грязь и загоняли в автобус»[476]476
  Монолог мертвого человека: «После передоза ни ангелов, ни света в конце тоннеля…» // Московский комсомолец, 19 мая 2005.


[Закрыть]. А самое страшное началось, когда все окрестные подвалы и чердаки превратились в наркопритоны, о чем в 1995 году был снят жуткий фильм «Подвалы на Дыбенко» – впрочем, не в качестве чернухи, а, наоборот, в порядке борьбы за юные тела и души.

Правобережный рынок. Зенитные фонари. Современное состояние

➧Все это, конечно, не имеет никакого отношения к архитектуре здания, да и позднейшие постройки Юрия Земцова, изрядно расстроившие горожан (жилой комплекс на Шпалерной, «Стокман» на Невском, козырек «Невского паласа»), лишь бросают мрачный отсвет на этот его проект. Тем не менее власти подумывали даже снести здание рынка, но все-таки провели на рубеже веков реконструкцию. Внутри сделали второй этаж, чем совершенно истребили изначальную воздушность, а снаружи обложили рынок сплошным периметром киосков, пародирующих в своем оформлении ту же тему арки. Но все остальное осталось как было – в отличие от рынка Никольского (по которому бежит Раскольников), который в 2017 году стал практически полным новоделом, хотя и с сохранением всех габаритов.

45. ДЕТСКИЙ САД-ЯСЛИ НА 160 МЕСТ 1980–1984

АРХИТЕКТОРЫ С. ШМАКОВ, В. МЕЛЯКОВА

ПЕРЕУЛОК ДЖАМБУЛА, 8

ДОСТОЕВСКАЯ

Самый веселый дом города

Если бы не новостройки последних 20 лет, этот детский сад так бы и оставался самым возмутительным, хулиганским и смешным сооружением города. Питерских эстетов оскорбляло наличие такого объекта в центре – при том, что здание даже не выходит на линию улицы, а подчиняясь нормативам инсоляции, отступает далеко вглубь участка (да и высота у него весьма скромная). Петербургский критик Кира Долинина уточняет: «…раздражал своей показательной официозной ненормальностью. Как школа в фильме про Электроника»[477]477
  Долинина К. Комментарий к посту Н. Малинина в Facebook, 16 сентября 2021.


[Закрыть]. Да, все советские дети завидовали той школе и ее ученикам, но не прошло и 20 лет, как она стала образцом для постсоветских школ и пошла в тираж.

➧А этот садик так и остался «самым необычным детским садом в России»[478]478
  Пожалуй, самый необычный детский сад в России // The Village, 6 октября 2020.


[Закрыть]: как ни тщатся современные зодчие сделать что-то веселенькое, чаще получается «обхохочешься». Сад же Сергея Шмакова исполнен настоящего остроумия и фантазии. Но они лежат не в плоскости архитектурных форм или ассоциаций («чебурашкой» его прозвал народ за круглые «уши» флюгеров), а в том, как и из какого подножного материала все это собиралось. «Желание сделать „детскую“ архитектуру, – вспоминает автор, – привело к потребности проштудировать каталоги инженерных железобетонных изделий, обычно скрытых от глаз под землей. Так, в ход пошли кольца канализационных колодцев, элементы тепловых камер, фановые трубы и прочее. Вентиляционные камеры были вынесены над кровлей и превращены в крепостные башни, увенчанные вращающимися флюгерами. По предложению строителей на фасадный слой кладки пошел экспериментальный кирпич с эпоксидным покрытием двух цветов. Роль ограды территории выполняла цепочка шестигранных цветочниц, а уличные навесы для детских игр были исполнены в виде бетонных „парусов“, тоже экспериментальных. Было впечатление, что строителям, уставшим от типовухи, было так же интересно, как и нам».[479]479
  Архитектор Сергей Павлович Шмаков. СПб., Пропилеи, 2013. С. 45


[Закрыть]

С. Шмаков. Эскиз

С. Шмаков. Эскиз фасада

➧За это слово – такое простое, но такое важное в начале 80-х, когда все вокруг было оглушающе серым и скучным, – ухватился и московский теоретик Вячеслав Глазычев, написавший добрую рецензию на этот садик. «Каменщики устанавливали кружала и состязались в чистоте выкладки циркульной дуги не за деньги: им было ИНТЕРЕСНО».[480]480
  Глазычев В.Л. Дом в переулке // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 3 июня 1984. С. 3.


[Закрыть] Интересно было архитектору, продолжает Глазычев, интересно было строителям, интересно жителям переулка и, конечно, интересно главному потребителю – детям. «Иными словами, домик в переулке – сооружение, посредством которого множество людей могут творить самих себя как личность! По-моему, это высший горизонт творчества в его гуманистическом содержании».[481]481
  Глазычев В.Л. Дом в переулке // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 3 июня 1984. С. 3.


[Закрыть]

➧Конечно, советским архитекторам и раньше приходилось изворачиваться так, как их западным коллегам и не снилось, но здесь это имело особый смысл – педагогический. То, что для детей надо бы строить как-то по-другому («Как писать для детей?» Максима советских писателей гласила: «Как для взрослых, только лучше»), всегда было понятно, но непонятно – как. Детский клуб общества «Сетлемент» Александра Зеленко (1907) был редким в Москве образцом «северного модерна», но ничего специфически «детского» в нем не было, как не было его – кроме зверушек на фасаде – и в типовом садике Валериана Кирхоглани[12], а детский сад Николая Надёжина на углу Саперного переулка (1981) и вовсе смахивает на офисное здание (хотя там была первая в Ленинграде эксплуатируемая кровля). Фриденсрайх Хундертвассер свой сказочный детсад «Хеддернхайм» во Франкфурте-на-Майне еще не построил, да и глядеть на Запад надо было осторожно, хотя слово «постмодернизм» звучало во всех рецензиях – но чаще, конечно, в негативном смысле. И именно на этом – на нерелевантности приложения этого модного иностранного понятия к советской архитектуре – строит свою отповедь Глазычеву харьковский градостроитель Виктор Антонов: «Постмодернизм представляет прежде всего доктрину социального разочарования. Он апеллирует к “маленькому человеку”, который устал от социальных потрясений и предпочитает сладкие утешения»[482]482
  Антонов В. «Дом в переулке» или магистральная тенденция? // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 26 августа 1984. С. 6.


[Закрыть].

Н. Надёжин. Детский сад в Саперном переулке. 1981

➧Но Шмаков апеллирует именно к маленькому человеку – ребенку – и противопоставляет игровое начало (а из всего постмодерна он берет только его, а не арки с колоннами) всей той репрезентативной детской архитектуре (ТЮЗы, дворцы пионеров), которая единственная пыталась ответить на вызов («Все лучшее – детям!»), при том, что школы и сады оставались уныло одинаковыми по всей стране. Конечно, к этому времени в Москве уже построены Детский музыкальный театр Натальи Сац (1980) и уголок зверей имени Дурова (1981), строится ТЮЗ в Ярославле (1984), но при всей затейливости архитектуры, масштаб их столь огромен, что ребенка он просто подавляет. Здесь же – соразмерное сооружение, которое еще и дает ему отменный урок изобретательности. Оно не просто похоже на детский рисунок, оно создано с той наивностью и простодушием, с каким ребенок складывает кубики, – то есть, оно для него по-настоящему «свое». Это призыв к сотворчеству, который работает и с бедным материальным миром: это не конструктор «Лего», это то, что было под рукой, голь на выдумки хитра («…изворотливость архитектурного ума той эпохи, нищей на материалы», – как пишет Шмаков).

С. Шмаков. Аксонометрия

➧Взяв курс на создание яркого образа, подчинив функцию форме, Шмаков, конечно, не мог не допустить каких-то просчетов. Их видела и тогдашняя критика («Обилие стен, многочисленные углы и случайно торчащие прогоны»[483]483
  Антонов В. «Дом в переулке» или магистральная тенденция? // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 26 августа 1984. С. 6.


[Закрыть], – пишет Антонов), остаются они проблемой и сегодня: «С одной стороны, это [скругленные стены интерьеров] безопасно и необычно, – говорит заместитель заведующего детским садом Анастасия Мень. – С другой – сложно поставить мебель. Например, за диван часто падают игрушки, и их трудно бывает оттуда достать»[484]484
  Пожалуй, самый необычный детский сад в России // The Village, 6 октября 2020.


[Закрыть]. Тем не менее планировка здания осталась прежней, то есть, проверку временем выдержала. А еще «остались родные двери, частично – плитка и паркет, витраж на лестничной площадке, кое-где чугунные фановые трубы соседствуют с пластиковыми. А недавно в каждую группу вернули буфетные комнаты. Ради них из подсобного помещения достали эмалированные раковины, которые были в детском саду с основания»[485]485
  Пожалуй, самый необычный детский сад в России // The Village, 6 октября 2020.


[Закрыть].

➧Все эти трогательные подробности свидетельствуют о том, что садик не просто выжил, но победил. Да, «элементы фасадов противоречат друг другу. Тонкие мембраны с абстрактными узорами несовместимы с круглыми углами, характерными для мощного каменного массива… и башни, и кричащие вставки, и комнаты, выделенные по высоте, не мотивированы внутренней структурой»[486]486
  Антонов В. «Дом в переулке» или магистральная тенденция? // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 26 августа 1984.


[Закрыть]. Написавший эти слова Виктор Антонов (а это, на самом деле, важная фигура в украинской архитектуре, теоретик города, друг Андрея Тарковского), конечно, не защищает советскую архитектуру от постмодернизма, он скорее растерян перед наступлением новой реальности. Но скоро все это станет нормой: и противоречия элементов фасада, и немотивированность деталей планировкой, и даже, о ужас, «вторжение инородного тела в традиционную архитектурную среду». А шмаковский садик окажется лишь скромным их провозвестником, но при этом – куда более обаятельным, чем кубометры постсоветской архитектуры. Разве что московская школа для детей с аутизмом Андрея Чернихова (2002) продолжит эту линию – и вызовет такие же ожесточенные споры. Одни будут говорить: «Да в этой школе и нормальный свихнется». Другие: «А почему для всех детей такое нельзя строить?»

Игровая комната

➧Конечно, шмаковский сад был в некотором смысле «элитным»: в него ходили дети, живущие в центре (именно сюда – из толстовского дома на Фонтанке – водит своего ребенка героиня фильма «Зимняя вишня» (1985)). Но это был лишь факт географии. Как остался забавным фактом сюжет, который спровоцировала рецензия Глазычева. Описывая круги, квадраты и треугольники на фасаде, он зачем-то назвал их «масонскими» (да, это была тогда модная тема), после чего «в переулке стали появляться черные обкомовские “Волги” и люди в фетровых шляпах искали крамольные знаки на фасадах. Начались разборки. Оправдывался Ленпроект, оправдывался главный архитектор города Г.Н. Булдаков, состоялось заседание Госгражданстроя совместно с правлением СА СССР в июле 1984 года. <…> Буря, возникшая по анекдотическим причинам, закончилась ничем. Забрезжила горбачевская перестройка и роль страдальца, как водится в России, сработала на популяризацию имени»[487]487
  Архитектор Сергей Павлович Шмаков. СПб., Пропилеи, 2013. С. 45.


[Закрыть]. А номер газеты, который привел к тому скандалу, администрация детского сада хранит до сих пор.