Текст книги "Ленинград: архитектура советского модернизма 1955-1991. Справочник-путеводитель"

Жилой дом на Загребском бульваре, 21

Поскольку качественных жилых домов дореволюционной постройки в Ленинграде на порядок больше, чем в Москве (а партноменклатуры, наоборот, на порядок меньше), нужда в элитном жилье тут не такая острая. И если в Москве это кирпичные башни минимум в 7 этажей, то дом ЖСК «Моряк» в Конном переулке, 1 (архитекторы В. Фромзель и Н. Надёжин, 1964) – это всего 4 этажа и 52 квартиры[448]448
  Чернов М.В. По индивидуальному проекту. Все ли надежды оправдались? // СиАЛ, 1970, № 8. С. 12.


[Закрыть]. Но именно поэтому он так похож на современный «клубный» дом: маленький, качественный, в центре. Место при этом тихое, под боком у Соборной мечети. А напротив – шикарный конструктивизм, Академия железнодорожного транспорта (Г. Симонов, П. Абросимов, А. Хряков, 1932). Новый дом отвечает ему этажностью, но при этом безо всякой жестикуляции – образцовое поведение в историческом центре! Он, собственно, и к городу-то обращен не фасадом, а скромным торцом, на котором всего два элемента: эркер да угловые окна. Но этого вполне достаточно, чтобы и о себе заявить, и на преемственность намекнуть, – впрочем, отсылает он не столько к лихому визави, сколько к дому Ленсовета на Карповке. Что неслучайно: постконструктивизм куда лучше отвечает запросу на солидное жилье. Поклонившись соседу, во двор дом уходит пятью секциями, составленными с небольшими отступами, которые артикулированы балконами. Деликатна и отделка дома: кирпичные стены облицованы бетонной плиткой, а угловая часть первого этажа – керамической.

➧Комнаты большие, санузлы раздельные, да и газовая колонка в советское время почиталась за счастье: горячая вода – даже летом. Но главное, что в этом 4-этажном доме есть лифт! Секрет чуда прост. «Ко мне обратился зампред исполкома, в прошлом управляющий крупным строительным трестом, – вспоминает Фромзель, – попросил спроектировать ему квартиру. Я говорю, если исполком закажет Ленпроекту, спроектирую. …Месяца за четыре построили дом с лифтом и мусоропроводом, стены толще, чем обычно, потолки выше. В общем, “улучшенной планировки”. Меня даже в обком вызывали по поводу дома. Допытывались, кто попросил такой комфортный дом сделать. Я молчал как партизан»[449]449
  Зодчий Каменноостровского проспекта // Санкт-Петербургские ведомости, № 22 (2412), 3 февраля 2001.


[Закрыть].

Дом ЖСК «Моряк».

План и общий вид

Другой тип вхождения в историческую среду демонстрирует жилой дом на Каменноостровском проспекте, 41 (1970). Он тоже стоит бочком к проспекту, а в прессе тех лет еще и фигурирует как образцовый пример «реконструкции»[450]450
  Пачогин И.П. От выборочного ремонта – к последовательной реконструкции // СиАЛ, 1969, № 5. С. 18–21.


[Закрыть], но на самом деле милые дома начала ХХ века снесли, а то, что возникло вместо, к ним никакого отношения не имеет. Но зато имеет прямое отношение к тому, что вокруг: к новому статусу и масштабу территории, которые начали меняться в 1930-е с возведением ДК промкооперации, продолжили – с появлением метро, но главным пластическим гением места стал дом Ленсовета на Карповке. Он, хотя и за рекой, диктует тему своей сильной дугой, и в первых эскизах новый дом тоже имел полукруглый план. Но потом дуга осталась только в козырьке, выходящем на сквер Профессора Попова, а общий пропорциональный строй, вторящий дому Ленсовета, разорвали наклонившиеся лопатки, выделившие центральную часть с балконами. Этот формальный ход, спрофанированный типовыми зданиями АТС в 1960-е, кажется сегодня питерским эстетам тривиальным («изображающим современность» называет его Алексей Левчук, «мало органичным для всей композиции» считает его Степан Липгарт), но главная причина считать этот дом свидетельством деградации ленинградской архитектурной школы только в том, что построил его тот же Евгений Левинсон – автор дома Ленсовета.

Е. Левинсон. Жилой дом на Каменноостровском проспекте, 41. 1970

➧Другой вариант при работе в сложившейся среде – «дома-вставки». Название четко изъясняет концепцию: на месте пустот восстанавливается привычная петербургская сплошная застройка. Вставка, с одной стороны, должна вписаться в габариты участка, а с другой – может быть достаточно свободна в смысле стилистики. То есть не судорожная мимикрия, как это будет уже в наше время, а нечто честно современное, но при этом не оскорбительное для среды. Лучшим образцом приема стали дома-вставки на Наличной улице, 13 и 15, корп. 2 (Т. Хрущёва, 1969, 1972). Они не только в полтора-два раза выше своих соседей, но даже не подхватывают их горизонтальных членений, как это делали вставки домов быта[24]. Но при этом за счет глубины лоджий в контрасте с глухими брандмауэрами и эдакой «змейки», которой идут ограждения лоджий, они рождали образ остро современной структуры, в которой было еще нечто важное – ощущение сложности (когда от простоты уже мутит). И так было, пока отделка не осыпалась, а балконы не остеклили. Другой секрет удачи – в том, что пришли башни-вставки парой и, будучи абсолютно одинаковыми, напоминали пропилеи, то есть вписывались не столько в конкретное место, сколько в традицию.

Т. Хрущёва. Дома-вставки на Наличной улице, 13 и 15, корп. 2 (1969, 1972)

➧В тех же краях, где никаких явных вводных нет, зодчие стоически держатся за идею «ансамбля» – даже там, где он не очевиден глазу. Так, жилой дом ЖСК «Юг» на Бассейной, 53 (архитекторы С. Сперанский, А. Кац, 1968) «уравновешивает двенадцатиэтажный крупноблочный дом на противоположной стороне парка»[451]451
  Лисовский В.Г. Город без окраин. Л., Лениздат, 1974. С. 134.


[Закрыть], при том что между этими домами – почти километр! А потом парк разросся, и диалог этот похоронил, но авторам важна эта критическая перекличка. Тот дом на Кузнецовской, 44 (Б. Журавлёв, 1955) – при всей своей мощи и эффектности – ярко обнажил бесперспективность крупноблочного метода для современного жилого строительства. Попытка выложить 12 этажей из крупных блоков (да еще забрать первые 4 этажа «бриллиантовым» рустом!) привела к громадному перерасходу материалов (толщина стены составила 1 метр), дом вышел очень тяжелым и дорогим.

Жилой дом ЖСК «Юг» на Бассейной улице, 53

➧По сравнению с этой крепостью дом на Бассейной выглядит как легкий белоснежный корабль. Он «эффектно замыкает перспективу улицы Ленсовета, не препятствуя в то же время ее слиянию с парком благодаря наличию сквозных проходов под домом»[452]452
  Лисовский В.Г. Город без окраин. Л., Лениздат, 1974. С. 134.


[Закрыть]. Правда, в ранней версии весь первый этаж занимали магазины, но их сплошные витрины тоже отрывали дом от земли (и вообще он должен был стоять на берегу Южного Обводного канала, так что и ассоциации с кораблем неслучайны). Это очень благородный дом, в котором как бы нет особой архитектуры; опоры– «ножки», создающие проходы, – не более чем корбюзианский мотив (отсылающий также к жилмассивам 1920-х), как и выступы с лоджиями, смутно напоминающие эркеры. А угловое остекление лоджий – тоже не слишком про конструктивизм: углы не прямые, а скошенные (но это и интереснее). Дом покрашен в белый цвет, но на самом деле он кирпичный; сначала кажется, что парит «покоем» над парком, но на самом деле имеет Н-образный план, создавая своими крыльями дворовый уют на обе стороны. И во всех окнах – зелень этих дворов.

➧Для своего времени это было очень приличное жилье (недаром здесь обитает фарцовщик Кораблёв из фильма Евгения Татарского «Колье Шарлотты», 1984): большие прихожие со встроенными шкафами, кухни – 9 кв. м, «а в трехкомнатных квартирах есть даже маленькая комнатка для всяких инструментов, которую в шутку называли “тещиной комнатой”»[453]453
  Стешенко В. Наш дом // Нева, 2003, № 10.


[Закрыть]. Сам же дом имеет в народе нехорошее название «Дом еврейской бедноты», но и оно при этом является диалогом с традицией: именно на месте 2-й улицы Деревенской бедноты (бывшей Малой Дворянской) вырос первый в послевоенное время «элитный» дом, прозванный «Дворянским гнездом»[15]. Тут же и место не столь козырное, и элита пожиже: научная и творческая интеллигенция, работники «Ленфильма» и СКБ «Малахит», где проектировали атомные подлодки. Этот секретный «ящик» с фигуркой космонавта на фасаде (чтобы сбивать с толку американских шпионов) находится в этом же дворе (архитектор А. Эфраимович, 1965).

➧Этот дом переоткрывает в ленинградской архитектуре тему курдонера (которую когда-то – в новом масштабе – открыл Леонтий Бенуа в доме страхового общества «Россия» на Моховой, 1897–1899). Это попытка дать жителям хоть какую-то, если не приватность, то идентичность, вернуть двор, который исчезал в новых районах. Продолжит тему жилой дом работников Октябрьской железной дороги Александра Васильева (проспект Непокоренных, 74, 1976). Он стоит в куда более грустном месте (между кладбищами, больницами, у скрещенья двух проспектов), как бы уже вне города и предпринимает героические попытки привнести в жизнь радость – за счет архитектуры. Квартиры здесь умеренно пристойные (без раздельных санузлов и смежных комнат, кухни – 7 кв. м), виды – широкие, хотя и в никуда. Зато сам дом горделиво красив. Две башни по краям, фирменные васильевские угловые балконы (как на Свердловской набережной[26]), а на фасаде – расположенные в шахматном порядке. Но, главное, конечно, это – дуга. При всей своей нерациональности дуга никогда не уходила из питерской архитектуры, появляясь даже там, где это никак не было обусловлено топографией – будь то зажатый среди других зданий «дом-колбаса» Григория Симонова на улице Бабушкина (1932), обращенная во двор дуга общежития Павла Абросимова между двух Посадских (1935), стоящие уже на Неве дома того же Симонова (Малоохтинский проспект, 1939), или дом Ленсовета на Карповке Евгения Левинсона и Игоря Фомина (1934). Но, как сам дом подчеркнуто демократичен (в отличие от мощной роскоши дома Ленсовета), так и дуга его скорее гуманистична, чем дворцова: она деликатно приобнимает двор и визуально продолжается в парк, отделяющий дом от шумной трассы.

Жилой дом работников Октябрьской железной дороги

➧Еще одна попытка создать собственный мир за счет формы – дом-«змея» (Товарищеский проспект, 28, корп. 1, 1980), который Анри Аланнэ возвел для сотрудников Электротехнического института (ЛЭТИ[46]), – и это уникальный случай, когда жизнь советского итээра протекала в необычных современных зданиях и дома, и на работе. Вьется дом не безответственно, а вторя изгибам реки Оккервиль; рифленый фасад из сплошных лоджий задает ритм, который хорошо подчеркивает форму.

Дом-«змея». Товарищеский проспект, 28, корп. 1. 1980

➧Наконец, самая длинная жилая линия – вытянувшаяся на полтора километра! – закономерно зовется «Великой китайской стеной». Она, правда, не сплошная, в ней есть разрывы, а также башни, замыкающие перспективы других улиц (в том числе так и не получивших продолжения – как улица Победы или Авиационная, которую сюда даже не дотянули). Эту мегаструктуру (Варшавская улица, 25–43) Владимир Щербин, Михаил Сарри и Юрий Песоцкий проектировали с 1977 года (строили с 1980-го по 1995-й) – после того, как с улицы сняли железную дорогу и назначили ее дублером Московского проспекта. У «Стены» была задача служить шумозащитной застройкой для кварталов между Варшавской и Новоизмайловским. Поэтому на Варшавскую выходили только кухни и санузлы (их узкими окнами «Стена» действительно похожа на крепостную), а жилые помещения – во двор (парадные же имели выходы на обе стороны). «СНиП требовали для 1-, 2-, 3-, 4-комнатных квартир площадь 36, 48, 63, 72 кв. метра соответственно, – вспоминает Михаил Сарри. – Помню эти цифры как таблицу умножения. Превышение допускалось в пределах 5 %. Были анекдотические случаи, когда излишки площади квартир присоединялись к межквартирным коридорам. Кухни получались от 8 до 12 метров. Парадоксально, но сейчас квартиры с площадями по советским нормативам оказываются самыми ликвидными. Тогда это были дома для очередников»[454]454
  Берёзкин Л. Как мы строили китайскую стену // Санкт-Петербургские ведомости, 7 мая 2018.


[Закрыть].

Жилая мегаструктура. Варшавская улица, 25–43

➧Еще один вариант шумозащитной архитектуры – комплекс на проспекте Науки, 44 (С. Гайкович и Л. Ченцова, 1988). Здесь все наоборот: в роли шумозащиты выступает невысокий 4-этажный фронт вдоль проспекта (все его жилые комнаты обращены, естественно, во двор), а уже от него в тот же двор отходят три объема, повышающиеся по мере удаления от трассы до 14 этажей. Такая необычная форма спровоцировала кучу прозвищ («Змей Горыныч», «Дом-гора») и некоторое количество проблем при строительстве. «Это сейчас архитекторы, увидев отклонения от проекта, пишут письма начальству, ругаются, – рассказывает Гайкович. – А тогда можно было действовать проще: приезжаем и видим, что неправильно, некрасиво уложена бетонная перемычка над ответственным проемом. И сверху уже уложена кирпичная кладка в четыре ряда. Я бегу в магазин за бутылкой. Метр кладки убран, вызван крановщик, поставивший перемычку как надо…»[455]455
  Берёзкин Л. Архитектор идет к горе // Санкт-Петербургские ведомости, 10 января 2018.


[Закрыть] Но при том, что «структурная идея, проделав долгий путь от схемы звуковой волны до лепки макета здания, получила свое четкое воплощение»[456]456
  Шмаков С.П. Предельное напряжение норм // ЛП, 1984, № 2. С. 31.


[Закрыть], в деталях дом получился довольно унылым; «монотонность, побежденная в целой структуре, перекочевала во внутреннюю сущность этих корпусов»[457]457
  Шмаков С.П. Предельное напряжение норм // ЛП, 1984, № 2. С. 31.


[Закрыть], – метко и едко замечает Сергей Шмаков; «коридорность выражена с убийственным реализмом»[458]458
  Шмаков С.П. Предельное напряжение норм // ЛП, 1984, № 2. С. 31.


[Закрыть].

Комплекс на проспекте Науки, 44. Макет дворового корпуса

➧Каскадное решение не было новостью: в 1984 году, например, Наталья Захарьина возвела дом-пирамиду (он же «муравейник») в Сестрорецке, чей ступенчатый силуэт возник ответом на дюнный рельеф. Но там еще на каждом уступе была терраса, чего в условиях города сделать не позволили. В пригородах у зодчих вообще было больше возможностей, поэтому свободолюбивая Захарьина работала в основном там, в городе построив только крематорий (с Давидом Гольдгором) и одинокую 15-этажную башню на улице Седова, 91, корп. 1 (1976). Башне предназначалась любопытная градостроительная роль: держать главную площадь района, которая по факту была лишь «карманом» в застройке, но очень большим[459]459
  Вланин Г.М. Дом на улице Седова // СиАЛ, 1968, № 1. С. 26–27.


[Закрыть]. При этом с запада к ней примыкало Белевское Поле с его очаровательной, но двух– и трехэтажной застройкой, а с востока – 124-й квартал[4] с его скромными пяти– и восьмиэтажками. Поэтому Захарьина ищет, как сделать дом живым и ярким, и сочиняет пилообразный фасад, который должен давать красивую светотень. Квартиры развернуты под углом к плоскости фасада, конечно, не просто так, а чтобы улавливать больше солнца. Выходящим на лоджии углам комнат Захарьина планировала дать угловое остекление, но в итоге оно появилось только у «двушек» (которых на каждом этаже две), а остальные шесть – «однушки», зато у каждой есть альков. Комнаты – 20 кв. м, кухни – 7. А выйдя из лифта, жители идут на свет, который мерцает в конце общего коридора.

Жилой дом на улице Седова, 91, корп. 1. Макет

Жилой дом на улице Седова, 91, корп. 1. План типового этажа

➧На общий остекленный коридор нанизаны квартиры и в галерейных домах, которые появятся в начале 1980-х. Это последнее обращение к идеям 1920-х, а именно – к дому Наркомфина Моисея Гинзбурга, только здесь квартиры уже не в двух, а в трех уровнях! Продиктовала этот ход не столько начавшаяся реабилитация конструктивизма, сколько поиск решения конкретной проблемы. Первый такой дом на улице Тухачевского, 31 (1983) должен был встать торцом к улице (то есть вытянуться с запада на восток), квартиры же в нем планировались только однокомнатные: сюда из общежития переселяли рабочих завода «Красный выборжец». Поскольку же по нормам инсоляции квартиры не могут выходить только на северную сторону, Олег Фронтинский и Святослав Гайкович вспомнили о доме Наркомфина, но остроумно усовершенствовали его структуру. «Мы придумали вариант, когда все комнаты выходят на юг, а все кухни – на север. По северной стороне каждого нечетного этажа идет коридор, куда выходят двери квартир. На четных этажах на север выходят кухни. В этой схеме получались два вида квартир. В одном сначала попадаете в прихожую, откуда поднимаетесь наверх в жилую комнату с лоджией, затем еще выше – в кухню. В другом виде спускаетесь из прихожей в комнату, а потом еще ниже – в кухню. В переходах разместились санитарные узлы и кладовка»[460]460
  Берёзкин Л. Трехэтажность на закате социализма // Санкт-Петербургские ведомости, 21 октября 2020.


[Закрыть].

Галерейный дом на улице Тухачевского, 31. 1983

Галерейный дом на улице Тухачевского, 31. Разрез. 1983

➧Но, увы, такой роскоши пространственных переживаний, как в доме Наркомфина, где разноуровневые пространства перетекают одно в другое, тут не получилось. Комнаты и кухоньки по-советски крохотны, а две узкие лестницы по семь ступенек создают понятные трудности (санузел, правда, в одном уровне со спальней). Ньюйоркцы, конечно, привыкли бегать вверх-вниз по своим домам-«браунстоунам», но там это полноценные частные дома с собственными задними дворами. И хотя здесь авторам удалось выжать четыре лишних квадратных метра к 36 полагающимся, но все они ушли на внутриквартирные лестничные площадки… И только находясь на них и можно ощутить всю необычность этих квартир и почувствовать, что воздуха здесь все-таки больше. Тем не менее при грамотной реконструкции можно заставить все эти странности работать на полную катушку и получить модный интерьер – как и сделала в 2020 году одна петербургская пара (проникнувшись своим домом до такой степени, что завела в инстаграме паблик о советских галерейных домах).

➧При том что внешний облик дома вполне выразителен за счет пластики скругленных торцов, то робкое движение к буржуазности, которое было намечено трехуровневыми интерьерами, никак не отражается на фасадах, которые остаются сеткой одинаковых лоджий (а задний – и вовсе перфорацией). Но тут виноваты как функция (почти общежитие), так и место. Другое дело, когда здание возникает на красной линии старого проспекта! Семиэтажный дом на Лиговском проспекте, 103–105 (архитектор Э. Кондратович, инженер М. Стрельцов, 1970–1979) построен для работников типографии Володарского (находящейся неподалеку, что удобно), а для города в первом этаже сделан детский книжный магазин[461]461
  Кручина В. Новый дом на Лиговском // СиАЛ, 1979, № 6. С. 26.


[Закрыть]. Фасад продолжает линию домов проспекта, но на углу с Разъезжей слегка поворачивает, намечая направление улицы Константина Заслонова, а подсечка первого этажа это элегантно акцентирует. Но главное изобретение автора – это нечто среднее между эркером доходного дома и панорамным окном Ле Корбюзье. Окна спарены под тупым углом, что делает их огромными, а плоскость фасада – волнистой (интересно, что и задний фасад сделан так же, разве что окна меньше). И хотя они практически одинаковые, эта персонализация жилой ячейки все равно звенит вызовом советской усредненке и перебрасывает мостик к дому работников Свирьстроя (И. Явейн, 1938), где все окна взяты в ар-декошные рамы. Как и там, в доме Кондратовича нет никаких видимых признаков роскоши, но дух современной респектабельности сквозит ясно и красиво.

Дом на Лиговском проспекте, 103–105

И было бы прекрасно, если бы в старом городе возникали именно такие дома, но эпоха постмодернизма вызвала к жизни как раз более явные признаки статусности. А самым первым и ярким его образцом в жилой архитектуре стал дом на Финляндском проспекте, 1 (1973–1987). Задумал его Сергей Сперанский вместе со своей гостиницей «Ленинград»[25], но руку мастера тут узнать трудно; строила здание его верная соратница Виктория Струзман. Дом огромен, он занимает весь проспект, но особенно огромны его мансарды и арки. Гипертрофированный размер классических деталей был главной приметой американского постмодерна, но в Петербурге это выглядело диковато. Столь же непривычен был и цвет плитки, да и вообще столь активный цвет в центре города: и, хотя Сперанский мыслил его как фон для бело-золотистой гостиницы, недалекие горожане обидно прозвали дом «Синяком». Утвердил сомнительную репутацию здания кинорежиссер Евгений Татарский, поселив тут модного злодея Олега Даля («Золотая мина», 1984). Тем не менее на фоне всего того, чему дом открыл широкую дорогу, он выглядит на удивление трогательно и даже как-то романтично.

43. ЗАГС ВЫБОРГСКОГО РАЙОНА 1975–1983

АРХИТЕКТОРЫ Б. УСТИНОВ, Л. ТРАВИНА, М. МЕККЕЛЬ, В. ЦЕБРУК

ИНСТИТУТСКИЙ ПРОСПЕКТ, 8

ПЛОЩАДЬ МУЖЕСТВА

Духовная архитектура для светского обряда

Этот районный ЗАГС особенный. Большинство функций – регистрация рождений, смертей, разводов, а также архив – сосредоточены в одном конце здания, куда ведет отдельный вход. Бóльшая же часть объема, примерно 4/5, отведены для торжественной церемонии заключения брака, поэтому Выборгский ЗАГС также называют Дворцом бракосочетания.

➧Дворец бракосочетания – в то время достаточно новое явление. Первый такой дворец открылся в 1959 году, и именно в Ленинграде, в особняке фон Дервизов на Английской набережной, называвшейся тогда набережной Красного Флота. До тех пор в СССР боролись со свадебной обрядовостью как таковой, считая ее неотделимой от церковных практик. В 1920–1930-х многие браки вообще не регистрировались, позже регистрация стала обязательной, но проходила вполне буднично. К концу 1950-х, согласно официальной статистике, в церквях венчались только 3 % пар, и партия решила, что пора вернуть торжественный свадебный обряд, только светский. Цель была двоякой: с одной стороны, еще более сократить количество церковных браков, с другой – уменьшить количество разводов, внушив парам более ответственное отношение к брачному союзу. Вернулись белые платья невест и обручальные кольца, а для самой процедуры был разработан сценарий.

План 2-го этажа

Макет

➧В 1959 году по РСФСР разослали инструкцию, основанную на опыте Ленинградского дворца бракосочетаний: «В назначенное время жених и невеста вместе с лицами, сопровождающими их, приглашаются в зал регистрации брака, где встречаются заведующим Дворцом бракосочетания и депутатом городского Совета. Заведующий Дворцом бракосочетания оглашает сведения о вступающих в брак и просит невесту и жениха подписать запись акта о браке, депутат городского Совета вручает свидетельство о браке, поздравляет новобрачных с вступлением в брак и обращается с напутственным словом. После выступления депутата начинаются поздравления родных, знакомых, товарищей по работе и представителей общественных организаций. Все это проходит под звуки музыки и хорового пения свадебной песни, написанной для этой цели советскими композиторами»[462]462
  Письмо Министерства юстиции РСФСР Советам министров автономных ССР, краевым и областным исполкомам о мероприятиях исполкома Ленгорсовета по созданию условий для торжественной регистрации брака. 1959. ЦГА СПб. Цит. по: https://spbarchives.ru/weddings_1_2


[Закрыть]. Эксперимент распространился, и принятый в 1969 году семейный кодекс прямо указывал: «Заключение брака происходит торжественно. Органы записи актов гражданского состояния обеспечивают торжественную обстановку регистрации брака при согласии на это лиц, вступающих в брак»[463]463
  «Кодекс о браке и семье РСФСР», утв. Верховным Советом РСФСР 30.07.1969, ст. 14.


[Закрыть]. После этого в СССР стали появляться специально спроектированные дворцы бракосочетания: в 1971 году такой был открыт в Алма-Ате, в 1974-м – в Вильнюсе, в 1980-м в Киеве, в 1983 году в Самаре, в 1985-м в Тбилиси… Все эти сооружения, восполняющие отсутствие в СССР современной церковной архитектуры, совершенно разные не только по облику, но и по внутренней организации.

➧В Ленинграде к 1975 году дворцов бракосочетания было уже три, но все они располагались в старинных особняках, приспособленных к новой функции. В сильно разросшемся в 1960–1970-х годах Выборгском районе Ленгорисполком решил построить новое здание для ЗАГСа с Дворцом бракосочетания. Необычный заказ достался столь же необычному архитектору, считавшему, что из российских коллег ему ближе всего Константин Мельников.

➧Борис Устинов (1939–2020) занимает особое место в архитектурном мире Ленинграда – Санкт-Петербурга. Многие о нем говорят как о самом талантливом архитекторе своего поколения, хотя построил он совсем мало. Понятно, что проекты городов для Крайнего Севера, которые он разрабатывал в 1960-х, будучи сотрудником ЛенЗНИИЭПа, были скорее утопическими – никто бы не стал рыть тоннели в вечной мерзлоте, чтобы увести автомобильное движение под землю, освобождая поверхность для пешеходов. Но не осуществился, несмотря на поддержку Бориса Пиотровского, и проект нового подземного вестибюля Эрмитажа (1973), который, будучи расположен в Большом дворе Зимнего дворца, обеспечил бы доступ посетителей в три разных корпуса. В начале 1980-х была прервана на ранней стадии постройка Дома культуры Всесоюзного общества глухих на пересечении проспекта Науки и проспекта Руставели, который, судя по проекту, мог бы стать очень значимым (или, как сказал бы сам Устинов, «содержательным») произведением архитектуры. Наконец, пространство театра «Эксперимент», созданное им на месте кинотеатра «Арс» в доме Белогруда на площади Льва Толстого вместе с Людмилой Травиной в 1982–1992 годах, просуществовало всего несколько лет и было полностью переделано в 1996-м после передачи театра режиссера Виктора Харитонова «Русской антрепризе» имени Андрея Миронова.

Вид сверху со стороны входа для гостей. 1983

Проект ДК Всесоюзного общества глухих. Фасад

➧Выделяет Устинова и тот факт, что он один из очень немногих всерьез занимался теорией. Опять же, единственную книгу он смог напечатать только в 2015 году[464]464
  Устинов Б.Г., Фешин А.Н. Введение в архитектонику жилой единицы (жилого пространства семьи) на земле. СПб., СПГУТД, 2015.


[Закрыть], а «Город», написанный в 1960-х, и «Имя и пространство» (1980) остались неопубликованными. Таким образом, Дворец бракосочетания остается единственной ленинградской постройкой значительного мастера (в постсоветский период он строил частные дома и молитвенные дома баптистов) и воплощением идей оригинального мыслителя – судя по приводимым его учениками цитатам, весьма интересных.

➧С этим зданием можно соотнести два высказывания Устинова: «Необходимо сознательно разворачивать городское пространство как трехмерное, в котором разнообразные функциональные и пространственные единицы “парят” в воздухе и самым причудливым образом блокируются, соединяются»[465]465
  Устинов Б.Г. Город. Рукопись. Цит. по: «Архитектор, который играл в другие игры». URL: projectbaltia.com/down_news-ru/20416/


[Закрыть] и «архитектор – носитель добра и действительного сочувствия, как отдельным людям, так и всему человеческому сообществу»[466]466
  Устинов Б.Г. Автобиография. 2014. Рукопись.


[Закрыть].

➧Устинов, обладавший, по выражению Сергея Шмакова, «неуживчивой индивидуальностью мышления»[467]467
  Шмаков С.П. Живое пространство // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 11 марта 1984.


[Закрыть], не сразу согласился проектировать Дворец бракосочетания – ему претили официальные церемонии, тем более, сконструированные специально, чтобы вытеснить даже память о церковном венчании. Однако, посетив уже существующие дворцы бракосочетания, он пришел к выводу, что сможет заменить казенный ритуал вступления в брак гораздо более возвышенным и эмоциональным. В существующем порядке ему больше всего не понравилось неминуемое столкновение на лестнице уже зарегистрировавшихся молодоженов и тех, кто только ждет своей очереди, – возникающая сутолока нарушала торжественность события. И он применил свою идею о разворачивании трехмерного пространства – и свое человеческое сочувствие – к проектированию оболочки для вступления в брак. Соавтор, Людмила Травина, привнесла в концепцию точку зрения женщины.

➧Главная идея проекта, основанного на эмпатии, – разделение путей не только входящих и выходящих (даже гардероб был обращен на две стороны, чтобы разные свадьбы не встречались), но и отдельный маршрут внутри здания для жениха и невесты. Свадебная компания через основной вход и вестибюль, расположенный в невысокой башне, попадает в зал-гостиную, необычное пространство, освещенное сразу со всех сторон. Полы и стены облицованы полированным белым мрамором, но обилие растений и похожие на уличные фонари светильники сбивают с толку: внутри вы находитесь, или снаружи? В верхнем уровне протянулась галерея – мост, по которому молодые пройдут к залу регистрации брака, куда гости попадут по широкой торжественной лестнице. Пока длится ожидание, предыдущая пара молодоженов с гостями спускается по боковой лестнице и по параллельному нефу движется к выходу, не пересекающемуся с входным вестибюлем.

Вид от вестибюля на зал-гостиную. 1983

➧Для самих вступающих в брак устроен отдельный вход, откуда они поднимаются на второй уровень и расходятся по комнатам жениха и невесты, чтобы привести себя в порядок и сосредоточиться. Между этими комнатами есть еще одна, с выходящим в сад треугольным балкончиком – вдруг захочется что-то еще обсудить перед решительным шагом. Взгляд Устинова на брак чрезвычайно серьезен: «Брачный обет – одна из трудных форм сосуществования мужчины и женщины. Они приходят сюда, чтобы опереться на безличную силу – государство»[468]468
  Цит. по: Шмаков С.П. Живое пространство // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 11 марта 1984. С. 4.


[Закрыть], и архитектор делает все, чтобы помочь в этом. Когда настает момент тронуться «к алтарю», жених и невеста следуют в зал регистрации по висячему мосту, а гости – по нижнему уровню. Над мостом – гребень фонаря, так что главные действующие лица залиты светом. Они же видят перед собой вход в торжественный зал, где сияют канделябры золотистого металла – парные «древа жизни» (их спроектировал Сергей Шмаков).

Лестница на мостик невесты и жениха. 1983

➧Зал регистрации брака находится на втором этаже башни со скошенным верхом. В дальнем конце зала устроена «световая пушка» – башенка с фонарем, откуда в хорошую погоду на жениха и невесту падает поток света. В стенах же прорезаны узкие окна, куда архитекторы хотели вставить витражи. Но и без них высокое граненое помещение, сфокусированное на платформе с кафедрой, вызывает церковные ассоциации – Устинов и сам называл этот зал «капеллой», а ярко освещенную дальнюю часть, где происходила собственно регистрация, «апсидой». Архитектор снова берет на себя роль режиссера и помещает в зал только две небольшие мраморные скамьи с деревянными сиденьями[469]469
  Скамьи должны были быть дугообразными, но строители смогли сделать только прямоугольные, что ослабило впечатление.


[Закрыть]. Они предназначены для родителей жениха и невесты, остальные во время недолгой церемонии должны стоять.

➧Интерьеры здания были минималистичными: из декоративных акцентов, кроме растений зимнего сада и светильников, – только виды сквозь окна на яблоневый сад вокруг. Борис Устинов часто говорил о том, что красота – существительное, а не прилагательное, она рождается самой архитектурной формой, а не украшением. Единственной роскошью была отделка полов мрамором. И вот эта эстетика не встретила понимания.

В зале бракосочетаний. 1984

➧Автор одной из рецензий на Выборгский ЗАГС, говоря о предшествовавших Дворцах бракосочетания, устроенных в старинных особняках, высказывал опасение, что их богатые интерьеры могут влиять на «появление некоторых мещанских тенденций, когда невесты стараются перещеголять друг друга вычурными нарядами, а жених или родители молодоженов обеспечивают внушительный кортеж»[470]470
  Тареев В.Н. Дворец гражданских обрядов // ЛП, 1984, № 3. С. 25.


[Закрыть], и хвалил новый дворец за то, что там современному содержанию соответствуют современные, осмысленные пространственные формы. Оказалось наоборот, «мещанские тенденции» развиваются сами по себе и требуют соответствующего антуража. Уже в момент открытия в зале регистрации на белом мраморном полу появился яркий ковер, против чего безрезультатно протестовали авторы. Затем руководство ЗАГСа заказало Худфонду декоративное оформление. Архитектор Виктор Цебрук придумал поместить на фоне стены цветочного магазина при входе композицию, наполовину состоящую из прозрачных стеклянных цветов, а наполовину из живых цветов в вазах. По его мысли, она символизировала краткость прекрасных моментов жизни и необходимость праздновать и запоминать их. Но даже это поэтическое включение Устинов и Травина сочли совершенно неуместным, нарушающим тщательно продуманную игру света и пространства. С годами помещения все больше захламлялись чуждыми замыслу предметами, а в 2012 году прошла реконструкция, которая не вернула интерьерам первоначальный облик, как надеялось архитектурное сообщество, а «украсила» их арочками, накладными пилястрами, драпировками и мебелью а-ля Людовик XV.