Текст книги "Опыты жизни. Психологические эссе"

Про окно

В детстве я часто оставалась одна дома. Когда болела. Мама и папа работали врачами, и не могли надолго оставлять пациентов. И зимой быстро становилось темно. И страшно одной в пустой квартире. И на горле – колючий шарфик, для прогревания. Но можно было смотреть в окно – там светил ярко фонарь. И падал крупными хлопьями снег. Подбородком упрешься в подоконник – и кажется, что не страшно совсем. Пустынная улица, тихий вечер, месяц на небе. И в другом окне – мальчик в пижаме. Худенький, с челочкой и тоже – с шарфиком. Тоже болеет. Помашешь ему рукой – он машет в ответ. Или показывает машинку – он играет машинкой. Но ему не очень удобно махать – он на костылях. Так проходит вечер в тихой игре, а потом повернется ключ в дверях – мама пришла! Или – папа! И страхи забыты, и мальчик, – я снова в своей квартире, дома, где светло и не страшно. И так проходил день за днем, а потом настала весна, и можно стало гулять во дворе, а в окно и смотреть незачем – весна на улице. Но я мальчика все равно помнила и мне жалко было его – что он на костылях. И я все ждала, что, может, он выйдет гулять – но никак не могла понять, в каком доме он живет. И найти его окно – весною все окна одинаковы. Наверное, он в своем дворе гуляет – я сходила и посмотрела – в чужой двор меня не пускали гулять. Но мальчика не было там. И прошло очень много лет. Скажем, тридцать. И мы разговаривали с моим близким другом зимним вечером. Он тяжело болел и жить ему оставалось недолго. И он полюбил длинные тихие разговоры вечерами, хотя раньше был суровый и сильный человек, молчаливый и замкнутый. Война его таким сделала. И жизнь суровая была – не до сантиментов. И не больно он любил всякие «телячьи нежности» и беседы о детстве. А потом – полюбил. Когда многое понял. Страдание некоторых людей очень меняет к лучшему. Мы много лет дружили уже во взрослой жизни – сразу ужасно понравились друг другу. С первого взгляда. И продружили до последнего его дня. И он все чаще вспоминал детство. Он в деревне жил, далеко в глуши. И очень болел, ходил на костылях. И его клали в больницу, где он лежал один в палате – больница-то была деревенская. А родители работали. И он зимним вечером боялся один. И подходил к окну. Там, за окном, светил фонарь. И снег шел крупными хлопьями. И светилось ярко окно, а в окне – девочка стоит. И машет рукой. И он махал – машинкой. Так проходил вечер. И, когда его мама забрала из больницы, он все хотел найти девочку – но вокруг и домов-то не было. Вокруг больницы было белое снежное поле, башкирская степь. Но девочка точно была! Была, конечно. И окно было, и девочка, и фонарь, и снег. И жизнь. А, когда пройдет эта жизнь, мы снова будем вместе – расстояние ничего не значит. И время – всего лишь свойство сознания. Вот оно – окно. И иногда я вижу своего друга, таким, как когда-то – с челочкой. Мальчика в окне.

Про дирижера

«Хорошо вам! – одна дама сказала. – Работа у вас хорошая. Провел консультацию – деньги в карман. Или вот статью написал – деньги в карман. Везет. Усилий почти никаких, чисто, спокойно. И деньги в кармане». Я говорю, мол, люди печальное рассказывают, ужасное. Про болезни, про ссоры, про несчастья. И им нужен конкретный план действий и некоторое прогнозирование ситуации на научной основе. И надо оставаться безгневным и сострадательным. И учиться надо, университет вот закончить. Лучше – два раза. И талант иметь еще надо, способности… Она подхватила: талант – это задаром. Родился с талантом и живи себе. Деньги хвать – и в карман. Хорошо быть талантливым. Повезло. Но, говорит, плохое, действительно, слушать неприятно и тяжело. Я бы, наверное, не смогла. Но есть вот еще завидная работка. Дирижер. Это просто упоительная везучая работа. Играть ни на чем не надо. Петь не надо. Плясать тоже не надо. А вышел на сцену и машешь палочкой. А деньги – в карман! Огромные такие деньжищи. Я бы могла дирижером, пожалуй, работать. Люблю сцену, а палочкой махать много ума не надо. Хорошая профессия… Я спорить не стала. Действительно, недурно выходит – махнул палочкой, а деньги – в карман. Хорошо быть дирижером! А еще лучше – волшебником. И чтобы палочка – волшебная… Деньги хвать – и в карман. А сама дама не работает пока, ищет себя. Выбирает профессию. Работает муж, строителем. Кирпич положил – деньги хвать и в карман. Или яму выкопал – тоже хвать деньги! Завидно даже…

Про клоунов

Клоуны мне были неприятны в детстве. Ужасный грим, дикая одежда, громадные ботинки. Нелепые движения, и слезы из трубочек брызгали, когда один клоун бил другого по голове надувным молотком. Развинченная походка, скрытые за маской грима глаза оловянные, неживые. И голоса потусторонние – они ведь не как люди говорили. Совсем иначе. Как страшные птицы. И-и-и-и! А взрослые полагали, что клоун – это весело. Это смешно. И дети натужно улыбались, внимательно следя за клоуном – он мог схватить ребенка и утащить на арену. И шутить над ним нелепые шутки, словно не замечая, что мальчик или девочка с трудом сдерживают слезы. Сейчас мудрые доктора даже открыли болезнь – коулрофобию. Страх клоунов. И нашли причины. Роман Стивена Кинга «Оно» и неправильный грим. И разные комплексы. Вот причина! Писатель всех напугал! Но роман Кинг оттого и написал, что сохранил воспоминания о страшном клоуне. И помнил, как в детстве все боялись этого, с неживым лицом и походкой зомби. А я теперь знаю. Правильно клоунов мы боялись. Инстинктивно. В Древнем Риме клоуна нанимали на похороны. Он надевал одежду умершего и шел за гробом. Одежда была не по размеру – топорщилась и свисала. Волосы его надевал. Они торчали во все стороны. И имитировал движения и голос – передразнивал. И проливал искусственные слезы – оплакивал самого себя. Вот откуда взялись клоуны. И вот почему мы так не любим, когда нас передразнивают. Противным голосом повторяют наши слова и развинченно имитируют наши движения. Вот вам и клоун. Дети все понимают. А клоунов я до сих пор не очень люблю. И бездарных актеров – они тоже похожи на клоунов. И таят в себе мрачное подобие смерти. Меня изображала одна актриса; по моей детской повести. Мы встали и ушли с друзьями. А она карикатурно кланялась вслед – многие помнят… Ну их, клоунов…

Поманили и бросили

Это самое трудное, самое горькое. Одна успешная и богатая женщина рассказывала, что в детстве она была в детском доме. Так вышло. И мимо решетки, за которой играли на площадке детдомовские дети, шла тетенька красивая. В пальто и с сумочкой. Очень добрая, наверное, потому что она остановилась и стала с этой девочкой разговаривать. Как ей живется в детдоме спрашивала. Не обижают ли. Хорошо ли кормят. Очень ласково разговаривала. И даже сказала, что девочка ей очень понравилась своими благоразумными ответами и опрятным внешним видом. Покопалась в сумочке, дала конфетку шоколадную и пообещала скоро прийти и забрать девочку к себе. Погладила по голове через решетку и ушла, цокая каблучками. А эта девочка каждый день стала ждать эту добрую даму. С утра до вечера. И на прогулке не играла с детьми, а все стояла у решетки, смотрела сквозь прутья – не идет ли дама. И всем детям и воспитателям говорила, что скоро ее заберут домой. Вот завтра, наверное. И каждый вечер она засыпала в слезах в своей кроватке, под казенным одеяльцем. Дама, понятное дело, так и не пришла. И до сих пор эта успешная выросшая девочка не может понять – как можно было так поступить? Зачем? Может быть, дама попала под машину? Или с ней еще что-нибудь страшное случилось? Грабители хотели отнять сумочку и убили даму? Она заболела и умерла? Да, так легче думать, хотя это и страшные вещи. Потому что другое – еще страшнее. Так, для развлечения, проявила дама добрость. Подарила минутное счастье. И пошла по своим дамским делам… И вот так с некоторыми людьми поступают. Сначала ласково заманят в отношения. По голове погладят. Конфетку дадут. Наобещают забрать к себе. И прийти или позвонить на днях. И все. Удалятся, цокая каблучками. Или копытами. А их ждут и ждут. И засыпают в слезах. Ведь он же обещал! Ведь она же говорила! И не хочется играть с другими детьми, которым уже рассказал, что тебя завтра заберут. Нельзя манить и бросать. Знакомиться, вступать в отношения, а потом – не брать трубку. И не отвечать на сообщения. Или холодным голосом говорить о своей необычайной занятости. И напоминать, что мы взрослые люди и нет взаимных обязательств. Было да сплыло. У меня совещание! И с новыми одинокими душами знакомиться, заманивать, показывать добрость и повышать свою самооценку. Совершенно плюя на то, что кто-то засыпает в слезах каждый вечер. Или вовсе не спит…

Жить для кого-то

неправильно. Надо жить для себя. Любить себя и делать себе приятное – так говорят. Но мне лично даже обедать одной неинтересно. А готовить для себя изысканные деликатесы и в одиночестве наслаждаться фильмом очень трудно… И одна очень древняя старушка жила ради своей дряхлой собачки. Такой облезлой, полуслепой, грязно-белой дворняжечки маленькой. Её звали Белочка, собачку. А старушку не знаю, как звали, она гуляла у забора со своей старенькой собачкой всегда. А потом собачка одна стала ходить по двору, шатаясь от слепоты и старости. Старушка тяжело заболела и её увезли в больницу умирать. А в её квартиру въехали какие-то родственники и выгнали слепую Белочку. Соседи постелили собачке подстилку, поставили чашечку в подъезде и стали думать, что делать. Тогда и люди-то особо никому были не нужны. А у меня уже были собачки, но я все же решила Белочку взять себе. И вышла во двор – она там ходила, как тень, и плакала тихонько. Я уже руки протянула, а старушка как крикнет дребезжащим голосом: это, мол, моя собачка! Стоит бледная, худая, синеватая, платок набок, еле дышит – но яростно смотрит. В руке пакетец, с тряпочками и документами. Она схватила Белочку в дрожащие руки и зашагала домой. Потом соседи рассказали, что старушка бодро выгнала родню. И стала жить-поживать. И всем сказала, что она в больнице почти умерла, но как же она подружку оставит? Свою Белочку? Выжила, и пошла домой. Поехала на двух трамваях. Так что не знаю насчёт «жить для себя». И изысканные деликатесы готовить. Когда тебя кто-то ждёт и ты кому-то нужен, выжить и выздороветь как-то проще. И из дому прогнать незваных гостей. Которые тоже решили жить для себя в нашей квартире…

Про кота

Есть история одна – про мужчин, котов и неловкое положение. Мы жили тогда в старом доме. И в форточку стал по ночам залезать кот. Такой, с огромной башкой – другое слово не подходит. Весь в шрамах, глаз один поврежден и уши почти под корень изодраны. Боевой кот, мрачный, неласковый. Здоровенный. Прошел Крым, рым и медные трубы, сразу видно. Он по ночам залезал. Походит по кухне и уйдет. И я стала ему оставлять еду: колбаску, сыр. Он съест и вылезет обратно, на волю. Он походил на уголовника, условно-досрочно освобожденного. И никогда не давал себя гладить и вообще – делал вид, что меня нет. Но потом как-то мы подружились и даже на улице он стал здороваться. Бежит с крысой в зубах – обязательно кивнет. Или караулит глупого домашнего кота, чтобы избить – и тоже взглянет на меня приветливо. Самостоятельный, сильный, свирепый кот, полный достоинства и самоуважения. Я его так и звала: «Этот кот». И однажды мне привезли сметану деревенскую. Полную миску. А я забыла в холодильник убрать – зачиталась. И семья не обратила внимания. А Этот кот залез ночью и подумал, что это – для него. Он же никогда ничего не крал – у своих. И всю миску съел. И у него случилось несварение. Вылезти он не мог – отяжелел от сметаны. А живот расстроился. И он, извините за грубое слово, обкакался по всей кухне. Видно было, что ему тяжело было очень. Он пытался закопать, но еще хуже стало. И утром я зашла на кухню и завизжала, конечно. Я же женщина все-таки. И кот так угрюмо и мрачно посмотрел на меня и попросился в двери. И ушел. И стал делать вид, что мы незнакомы. Перестал здороваться. В форточку больше не залезал. Отворачивался. Такой вот феномен – напакостит человек, и избегает нас потом. Делает вид, что незнаком с нами. И никогда не дружил, и в гости не ходил… Воротит морду при встрече. Но Этот кот переживал. Думал. И все исправил однажды ночью. Принес мне в подарок мертвую крысу и положил на кухонный стол. Я потом его встретила на улице, поблагодарила. И мы снова стали здороваться и общаться…

Про совесть

Мы с друзьями подарили нашему слепому другу из далекой страны палочку. Специальную, дорогую палочку, чтобы ему было легче ходить везде. Потому что подарить зрение мы не можем, хотя, несомненно, постарались бы. У меня очень хорошие друзья. Но палочку вот – подарили. И вот что случилось: палочку у него украли. Хулиганы, знаете, украли. Он же не видит. Они схватили палочку и убежали, хохоча. А потом один стал комично изображать слепого, тыкая и размахивая палочкой. И потешно закатывать глаза, и падать, и шататься. А остальные – смеялись и веселились. Хулиганы, что возьмешь. Такая отвратительная история. И слепой юноша стал ходить со старенькой, обычной палочкой. Но через несколько дней обнаружил нашу, новую – ее кто-то к двери прислонил. Он обрадовался очень, сами понимаете. А вечером того же дня ему кто-то к дверям поставил пакет со сливами и яблоками. И на следующий день кто-то принес виноград. А потом еще груши… А потом пришел хулиган и попросил прощения. И расплакался горько. Он сказал: «Прости меня! Мне сначала было весело и смешно. И все ребята меня подзадоривали и хохотали, когда я изображал слепого. Всем было весело, и я был в центре внимания. А ночью мне стало плохо. Страшно. Тоскливо. Я не мог спать. Было очень темно, и я думал, что это очень плохо – когда постоянно темно. И ничего не видно ровным счетом. И светло никогда не будет. У меня заболело вот тут – в груди. Может быть, сердце заболело? Может быть, меня Бог наказал за мое плохое поведение – я стал мучиться и переживать. Хотел выбросить палочку украденную, да не смог. И стал думать ужасную мысль, что эта палочка может теперь мне самому пригодиться… Ты, наверное, меня проклял или пожелал плохого, вот со мной такое и приключилось. Прости меня, пожалуйста!». И наш друг ответил, что он никого не проклинал, просто расстроился. И ходить стало трудно. А мучает что-то – это совесть. Это у каждого нормального человека есть – Совесть. Они приходит и напоминает о том, что мы – люди. И нельзя причинять другим боль и страдания. И приходит Совесть только к тем, кто нужен Богу. Кто ему дорог. Так объяснил наш друг, по-своему, но я с ним согласна. Не ко всем приходит Совесть. Только к людям. Так что кончилось все хорошо, и раскаявшийся хулиган даже съел все сливы незаметно. И вытер слезы, и через полчаса уже смеялся и слушал, как наш друг играет на пианино. И просил его научить. И теперь заходит в гости и незаметно провожает слепого юношу до работы – чтобы его никто не обидел. Хулиганов полно кругом!

О практичности

В обувном магазине скидки. И супружеская пара выбирала практичную обувь. Они приехали из деревни. Мужу зарплату дали, и еще они подкопили, и вот – выбирают. Что-нибудь практичное, износоустойчивое, недорогое. Уже они не очень молоды, муж седой и с животом, с обветренным красным лицом. Ну, и жена похожа на мужа, как часто бывает. И она меряет сапоги, приговаривая, что главное – практичность. И недорого чтобы. Чтобы Витале тоже купить ботинки. Чтобы хватило, значит. И меряет так вдумчиво, не спеша, выбирает самое дешевое и прочное. А на витрине, за стеклом, стояли ковбойские сапожки. Такие блестящие, со стразами, клепками и пряжками. На скошенных каблуках! Мужские ковбойские сапоги. Китайские или турецкие – я не знаю, но чрезвычайно роскошные. И чрезвычайно дорогие! И седой мужчина прямо прилип к этой витрине. Ему жена велела ботинки подбирать, а он оторваться не может. Глаза заблестели и так рукой он провел по стеклу витрины. И пошел было к полкам с обувью, где скидки, но опять к витрине вернулся. И смотрит. А жена все про практичность твердит. И про грязь. И про лед. И про деньги… Но она подняла голову и тоже увидела, куда Виталя смотрит. И отложила примерку и подошла. И они вместе стали смотреть на сверкающие ковбойские сапоги. И Виталя хриплым голосом сказал, что это довольно практичные сапоги. Это он к примеру говорит, не для покупки. Он еще не рехнулся. Но практичность налицо: скошенный каблук легко вставить в стремя, когда садишься на лошадь. А высокое голенище защищает от укусов гремучей змеи. И такие сапоги годами служили ковбойцам. Ковбойцы их передавали от отца к сыну, вот такие это практичные сапоги. И еще к ним приделываются шпоры для погоняния лошади, вот сюда, над каблуком. И так мне стало грустно, потому что лет этому Витале – вот как мне. И, значит, он совсем недавно был мальчиком. И у него были пластмассовые индейцы и ковбойцы – так их называли. А может, не было. У других мальчиков были, а он мечтал. Жизнь так быстро проходит; не так уж много сапог износить пришлось, если посчитать. И все вечно надо считать. И экономить. И выбирать практичное… Жена решительно позвала продавца и попросила дать эти сапоги примерить. Чтобы убедиться, действительно ли они практичные. Виталя отказывался, ворчал что-то, рукой махал. Сапоги оказались как раз. Прямо на Виталю сшиты. Хотя нелепо выглядели, но все равно роскошно! И жена велела их упаковать. Денег хватит! Ей новые сапоги ни к чему пока, такая грязь в деревне! И из магазина они вышли совершенно счастливыми, с пакетом в руках. Хотя Виталя ворчал, мол, надо было тебе купить обувь… Зачем мне? Я обойдусь! Хотя это очень практичные сапоги, Люся! Им сносу не будет! И на выходе из магазина они обнялись крепко. И пакет с сапогами нисколько не помешал объятию…

Про красавиц

С красавицами надо правильно обращаться. Быть красавицей очень тяжело и трудно, мне одна красавица еще в детстве объяснила. Она курила за верандой, большая девочка. Я подошла с саночками и стала любоваться. Снег меня заметал, а я все любуюсь. Красавица окурок выбросила и недоброжелательно спросила: «Чего, мол, вылупилась?». Я искренне ответила – любуюсь. У меня есть книжка про Снежную Королеву – так вот такая же красавица там нарисована. И мама у меня красавица. Я понимаю толк в красавицах! И могу показать и книжку, и маму. Большая девочка стряхнула с меня снег, усадила в саночки и катала долго по двору. И сказала, что я очень умный ребенок. И добрый. А все остальные – злые. Обижают ее и травят – за красоту. Все девки во дворе ненавидят! Потому что все мальчики на нее обращают внимание. И вот приходится курить от нервов. Я радостно сообщила, что мама тоже курит иногда. И красивая девочка может к нам приходить, курить с мамой. Маме тоже, наверное, нелегко. Хорошо, что я не красавица, а маленький круглолицый человечек! И мы преотлично провели время с красивой девочкой. И она проводила меня до квартиры, и сказала маме, что первый раз такого умного ребенка видит. Саночки поставила в коридоре, а от моего предложения закурить отказалась. И покраснела. И мама – красавица покраснела. Очень приятно было видеть двух румяных красавиц. Но книжку я показала – действительно, было сходство! И мама сказала, что быть красавицей непросто. И красавицам редко говорят, что они красивые. А им это очень нужно, нужнее, чем всем, потому что на самом деле – люди не очень любят красивых. Совершенно зря. Одни завидуют, другие считают красавиц заносчивыми. А это они просто стесняются – они почему-то очень стесняются. И у меня много очень красивых знакомых. И я не стесняюсь им об этом говорить – чего стесняться-то? И с изумлением узнаю, что им никто этого не говорит почему-то. А наоборот, обижают и травят всем двором…

Разговоры про любовь

не приняты были у нас в семье. Мелодрамы не приветствовались. И это однажды очень огорчило моего юного папу. Он вошел в возраст романтики – семнадцать лет. И, видимо, влюбился. И решил спросить у родителей про любовь. Родители сидели на диване. Дедушка свой пистолет разбирал. Бабушка свой собирала. Родители были заняты. На спинке стула висел дедушкин китель. Сверкая наградами и блестя орденскими планками. А бабушкин висел в шкафу. Она уже преподавала литературу. «Горящее сердце Данко» и прочие романтические произведения. И папа задал, стесняясь, романтический вопрос: за что ты, папа, полюбил маму. Мама и папа очень удивились. И молодой дедушка отложил оружие и сказал, сурово глядя на сына: «За то я полюбил Розалию Каэтановну, что она отлично борщ варила!». Бабушка сверкнула глазами гордо. И сказала, что полная кастрюля борща и сейчас ждет сына на кухне. Надо хорошо питаться, сын, а не задавать нелепые вопросы. Ответ на которые ясен! И папа так огорчился отсутствию романтики, что уже в зрелом возрасте рассказал мне эту историю. Очень прагматичный ответ сурового дедушки. А я поняла ответ. Очень хорошо поняла. В сорок втором году непросто было на фронте сварить отличный борщ. Попутно уничтожая фашистскую гадину собственноручно. И потом варить, в Корее, а потом – скитаясь по городам и весям вслед за мужем. И спокойно и строго рубить капусту парашютно-десантным ножом. Это надо быть особенной женщиной, на которой стоит жениться. И с которой можно прожить всю жизнь. И второй смысл ответа был ясен – нет ответа на этот вопрос. Никто на него не ответит. Полюбил и все тут. Незачем спрашивать, сын! Про любовь не спрашивают. И папа согласился со мной в этом вопросе. И признал ответ блестящим. Мы докопались до смысла вместе. Хотя дело, конечно, не в борще – вы понимаете…