Текст книги "Опыты жизни. Психологические эссе"

О злых комментариях в интернете

Вы не расстраивайтесь, если вам что-то неприятное и критическое пишут. Это нормально. Злые люди безошибочно чувствуют добрую энергию. И немедленно хотят ее погубить и уничтожить. Раз уж насладиться не в состоянии. Я на днях разговаривала с одним ученым-философом, мягким, добрым человеком. Доказывала, что зло существует. И носители зла – тоже. Даже в интернете. Пишут оскорбления и обидные комментарии. А добрый ученый заявил, что это из-за того, что мы сами задеваем чьи-то чувства. Пишем провокационные посты. На политические, к примеру темы. Надо быть добрыми, спокойными. И никто не будет тебе писать злое… Я его послушала, покачала головой, но спорить не стала. С таким добрым и милым человеком. А утром зашла на фейсбук. Он в своей хронике картину разместил, которую сам написал: лодочка, озеро, камыши, рассвет… Очень красиво. Ни политики, ни психологии. Мир и благодать. И первый комментарий уже прислал кто-то: «Не рисуй картины, дядя, – не подохнешь в нищете»…

Про райскую жизнь

Я в первый раз приехала в санаторий с семьей. В Кисловодск. В такой бюджетный санаторий. Довольно обшарпанный. Если не сказать, убогий. Но мне всё равно очень нравилось. Просто ужасно. И к нам за столик посадили одного карачаевца, Барисби Ильясовича. Он работал в ауле пастухом колхозным, а потом заболел. И ему вот дали путевку для лечения. Тогда еще давали. Такой маленького роста черноглазый худой мужчина с немного кривоватыми ногами. Он полностью разделял мои восторги. Другие отдыхающие жаловались, что суп невкусный. Котлеты с хлебом. Медленно обслуживают. И долго приходится ждать процедур и приема у врача. Все сердились и требовали комфорта. Согласно путевкам. А Барисби Ильясович кушал аккуратно суп. Ни разу не швыркнув. Вытирал тарелку кусочком хлеба. Медленно ел котлетку. Очень медленно, маленькими кусочками. Чтобы продлить удовольствие. Изумлялся, что три раза в день дают мясное. И можно выбирать: сосиски или курица. Это же просто рай. Необыкновенная райская жизнь. И еще булочки. И каша с маслом. И чаю сколько хочешь. Я его угощала своей едой – я всегда на диете. Но он соглашался только меняться. Котлетку – на винегрет. Булочку – на яблоко. Все неприятные процедуры он принимал с благоговением – им занимаются врачи! Разговаривают и спрашивают, как здоровье! И назначают лечение. Это просто рай. Так не бывает. А после процедур, когда отдыхающие ходили жаловаться или просто гуляли, Барисби Ильясович был занят. Там была горная речка с каменистым берегом. Курортники купались. А вылезать по камням – скользко. Можно упасть. И проворный горец всем помогал выходить из воды. Подставлял руку калачиком старикам и детям. Но особенно часто помогал полным женщинам. Чтобы они не упали. И ловко провожал их до лавочек. Когда купание заканчивалось, Барисби Ильясович сидел в холле, в потертом мягком кресле. И улыбался от удовольствия. Телевизора не было, и он смотрел на аквариум с гуппи. Каждое утро он подвигал мне и ребенку стулья. И печально и громко произносил, как молитву: «Еще семь дней в раю осталось отдыхать!»… Потом – шесть. Пять… А потом он сидел и ждал маршрутку. Далеко ехать в горы, потом идти. Мы его провожали. У него губы так по-детски кривились и он шептал: «Пора мне убираться домой. Другим надо в раю отдыхать. По очереди!»… Из подарков взял только чай. Очень любил чай. А потом улыбнулся, прощаясь. И выразил надежду, что болезнь не прошла до конца. И когда-нибудь его снова отправят в райское место. Невероятно прекрасное, сытое, чудесное место. И я много где потом побывала. На курортах. И не скандалила. Не жаловалась. Вспоминала Барисби Ильясовича. И жалела только о том, что не могла с ним поделиться. Взять его с собой…

Мустафа

Он первый раз пришел десять лет назад. Я обомлела. Видели фильм «Путевка в жизнь?». Там был такой татарчонок, Мустафа, беспризорник. В лохмотьях, узкоглазый, смуглый. Замызганный и грязный, как и положено беспризорнику. Вот он и зашел в кабинет. В спортивных штанишках, в жуткой кофточке. Галоши снял в коридоре. Лучше бы не снимал… Неважно. Он еще и говорить не мог по-русски. Практически совсем. Но из обрывков слов я поняла, что он приехал из глухой деревни, заброшенной и спившейся, чтобы добиться успеха и стать начальником. Родители от пьянства умерли. Дом сгорел. Брат выгнал. И вот он здесь. У меня. Я два часа с ним проговорила. При помощи коротких внятных слов и жестов. Но он слушал очень внимательно, очень. Он решил стать автослесарем и получить права. Для начала. А жить в гараже при автосервисе. Уходя, он вежливо сказал «Пасиб!» и положил деньги, хотя я отказывалась. «Жертва нада давать!», – важно пояснил он и ушел с достоинством, хлопая одной калошей. Десять лет, каждый год, в один и тот же день ко мне приходит этот Мустафа. С каждым разом он одет чище и лучше. Говорит, правда, мало, все меня слушает. Улыбается иногда. Иногда – плачет тихонько. Потом важно кладет «жертву» и уходит куда-то в свою жизнь. Которая год от года меняется, как и костюм Мустафы. Сегодня он опять пришел. Задал вопросы про работу своего автосервиса в кризис. Про отношения с водителями, которые выполняют на его фурах дальние рейсы. Про то, как лучше распорядиться сбережениями – поменять комнату на квартиру. И потом сказал так: «Спасибо большое, Анна Валентиновна. Потому что вы меня научили говорить. Не правильно говорить по-русски, а вообще – говорить. Я всегда знал, что душа – есть. Смысл жизни – есть. И, когда один водитель при мне говорил, что ясновидение – обман, я ему просто сделал вот так: – Мустафа махнул пренебрежительно рукой. – Они ничего не понимают. Хотя хорошо говорят. Я с первого раза все понимал, что вы говорили. Хотя был дикарь. Но я не умом понимал, а душой. И теперь настала пора жениться, но мне не нужно просто девушку – мне нужно, чтобы она меня душой понимала!». А приходит Мустафа именно в этот день по простой причине – это его день рождения. Он, конечно, это эссе не прочитает – он вообще читает плоховато. Но я все равно его поздравляю. Потому что душой – он все прочитает и поймет. Как и вы, друзья…

Имя и характер

Наука подтверждает связь имени, характера и судьбы. И мы еще про это поговорим. А я поделюсь мелким случаем из жизни. Я его в турецком отеле наблюдала. Там был такой удивительный мальчик. Упитанный, плотненький, с брюшком. На прямой пробор причесанный. В жилетке поверх футболки. Он очень степенно кушал. Долго и помногу, покряхтывая от наслаждения. Вытирал губы салфеткой, откидывался на стуле, а потом принимался чай пить. Помногу, с удовольствием. Отдуваясь и пыхтя. Вспотеет, бывало, но еще наливает. С сахаром и сластями. Потом прогуливается неспешно. Купается – войдет в море, присядет, окунется с аханьем – и на берег. Он мне ужасно нравился, этот степенный мальчик. Лет шести. Как-то мы с ним смотрели на дельтаплан, на котором туристов поднимают в небо. Мальчик улыбался так иронично, подбородок поглаживал. «Придумают же, черти полосатые, забаву!», – ко мне обратился баском. Я спросила, как его зовут. «Платон. – солидно представился мальчик. – Фамилия наша – Дормидонтовы!».

О детях

В эти новогодние дни не до поучений и разъяснений. Да и не очень они нужны даже в будни. А просто – мелкий случай из личной жизни. В садике все девочки были Снежинками. Белые чешки, белые гольфы, белое платьице. Довольно просто и доступно. Мне три года было. И была интересная задумка. Идея. Я завернулась в мамин халат. На голову короткими детскими ручками навертела длинный шарф. Чалму соорудила. Чешки, само собой. Выбор обуви был невелик. Вышла к родителям и твердо сказала, что не хочу быть Снежинкой. А буду – мудрый кади из Басры. Буду всех справедливо судить и советы давать. И прибавила что-то. На незнакомом родителям языке. Поклонилась. Мол, рахмат за внимание и позволение. Папа-психиатр сам чуть с ума не сошел. Начал вопросы задавать. Но, к сожалению, не про прекрасный город Басру и обязанности кади, а про то, нет ли у меня голосов в голове. Потом у меня забрали и шарф, и халат. И велели никому не говорить про некоторые известные мне вещи. Иначе все кончится плохо. И нарядили Снежинкой. И научили не врать, но скрывать. А сейчас я в Башкирии. За окном – мечеть. Муэдзин кричит азан. Я всем детям от нашего с вами имени подарки подарила. Носочки и игрушки. Они отвечали: Рахмат! Как я сюда попала? И работаю я почти что мудрым кади. Даю советы и рекомендации. Консультирую. Странная штука – детство. И хорошо, что сейчас дети сами костюмы выбирают для праздника. И в этом есть смысл и тайна.

Об элегантности

Я один раз видела настоящую утонченную элегантность. Восхитительные одежды и манеры. Просто галантный век. Это я у отделения милиции стояла, чтобы продлить лицензию на оружие. К несчастью, в те годы это было нормально – иметь оружие. Потому что попросту могли убить. Особенно – на Эльмаше. Неэлегантная ситуация была в те годы. И милиция – страшное обшарпанное здание. Кого-то волокут. Кто-то сам мрачно шагает. Машины грязные стоят, и люди в некрасивой форме ходят туда-сюда. И я вся выпачкалась. И стою, жду, слушаю грубые речи. И тут появился элегантный человек. Такая прическа волнистая. Усики тонкие. Очки. Белая накрахмаленная рубашечка. Лаковые ботиночки остороносые. Костюмчик с искоркой. Галстук, конечно. И изысканное пальто. Он меня узнал и подошел поздороваться. Представился: «Вольдемар. Свободный художник». Поцеловал мне руку, как дворянин из фильма. И заговорил об искусстве. Чтобы скоротать время. Ему еще рано было к следователю. Он, как воспитанный человек, пришел пораньше. И вот сюрприз – меня встретил. Как это мило и вообще – какой шарман! Я с обычной прямотой спросила, по какому он вопросу сюда пришел? Вольдемар махнул светски ухоженной рукой и говорит: «Не стоит вашего внимания. Бытовая мелочь. Избил жену».

Воспитание вежливости

Это очень важно – воспитывать вежливость. Я часто о вежливости пишу. И о ее воспитании. А о чем я пишу – тут же и происходит. Сегодня в подъезд заходила. Передо мной – папа с сыном. И этот сын-подросток хотел вперед меня шмыгнуть в подъезд. И папа схватил его за воротник. Отшвырнул в сторону. И заорал громко: «Куда лезешь, гаденыш! Куда прешь?! Разуй зенки – пропусти даму!». И мне вежливо предложил: «Проходите, дама!». Я испугалась и спрашиваю, не подвох ли это. Не схватит ли он меня за воротник? Может быть, по правилам этикета, я должна его сначала пропустить? Он мне вежливо разъяснил, что я могу пройти. Без страха и боязни. Потому что вежливость – это его главное правило воспитания. Надо, чтобы все были вежливыми. С детства. А он просто следит за всеми. Воспитывает у людей это прекрасное качество. Я пешком на пятнадцатый этаж поднялась. Чтобы в лифте не получить оплеуху за какую-нибудь невежливость…

Катание на собаке

Они говорят: мы, мол, уже переживали трудные времена и кризисы. Переживали, да. Помню. Как раз на Новый год дело было. Дочке было два, мне – двадцать один. Сапоги, конечно, осенние. И молния сломана. Потому что – трудные времена. На ребенке – пуховичок страшненький, китайский. И на мне, понятное дело, тоже. Стипендию выдали за три месяца – долго не выдавали. Зима и снег. И елка. И под елкой – такая совершенно замерзшая интеллигентная старушка в очках. И такая же замерзшая интеллигентная собака-дворняжка. И санки. И на санках – лист бумаги. Объявление. «Катание на собаке». И цена. Сколько – я не помню. С тех пор прошли сотни, тысячи и миллионы рублей. Примерно одна стипендия. И в эти жалкие санки уже какая-то мамаша пытается усадить своего крупного мальчика. Довольно взрослого. Он в санки почти не помещается. И как его будет собачка катать – совершенно непонятно. На что я немедленно указала с присущей мне прямотой. А старушка пояснила, что, собственно, санки будет везти она. Она еще довольно быстро бегает. А собачке не придется ничего тащить. Она просто будет бежать впереди. Для виду. Это старушка мне шепотом пояснила, чтобы не спугнуть возможного клиента. Но клиенты все равно ушли – они хотели катиться не вокруг елки – это мало. А вокруг всего ледового городка. И мальчик выпадывал из санок и канючил. Действительно, так себе развлечение. А Соня зарыдала. Собственно говоря, и я тоже как-то начала взглатывать и шмыгать носом. И старушка тоже утирала глаза. И я отдала часть своих денег, конечно. Хотя старушка отказывалась. И мы вместе покатили санки с моей дочкой. Небыстро. А собачка бежала впереди, налегке. Но все равно казалось, что она тоже участвует. И теперь, когда мне говорят о том, что кризис уже был, а трудные времена мы пережили, мне вспоминается эта старушка и собачка. Я не знаю, пережили ли они трудные времена. Старушки и собачки не так уж долго живут. Особенно – в кризис. И мне хочется, извините, схватить за горло того, кто так говорит. Я не буду этого делать, конечно. Или вот – привязать к нему санки с упитанный крупным мальчиком. И пустить вокруг елки. Извините за грустную историю. Хорошо, что мы есть друг у друга…

Люди и звери

В давние времена художники очень любили рисовать картины-аллегории, на которых определенные животные символизировали те или иные человеческие пороки. Осел – глупость. Свинья – нечистоплотность. Жаба – зависть. Это, конечно, большое упрощение. Но то, что животные могут быть носителями вполне человеческих качеств – правда. Я это лично наблюдала летом, на даче, в детстве. У деревенского магазина ходил такой мрачный грязноватый баран. Он подходил к выходившим из магазина покупателям и выпрашивал хлеб или прянички. Если давали кусочек – кушал, шевеля губами. А когда добрый человек поворачивался спиной, баран разбегался и с разбегу очень больно бил рогами пониже спины. Благодетель падал. Баран стоял и смотрел, дожевывая. Воплощенная неблагодарность. Коза объедала посаженную дедушкой черемуху. Дедушка прогнал ее веточкой. Вечером мстительная коза вернулась с козлом и двумя козлятами, которым принялась показывать, как правильно объедать кору с дедушкиной черемухи. Как копытами упираться в ствол и подцеплять зубами нежную кору. А у одной изящной кошечки родился котенок. Она его любила, кормила, играла с ним. Котенок вырос в такого крупного лобастого кота, с головой размером с телевизор «Фотон». И в этой голове, видимо, был какой-то дефект, потому что он по-прежнему продолжал пить кошечкино молоко. В смысле, сосать грудь. Измученная кошечка бегала от своего здоровенного отпрыска. Но он был сильным, зорким. Истинный охотник. Только он выслеживал не мышей и птиц. Он выслеживал свою маму. Двумя быстрыми хищными прыжками догонял ее. Валил наземь и пил из нее. Будем надеяться, молоко… И поэтому я животных не то чтобы страстно люблю. А просто понимаю, что, в сущности, это те же люди. С теми же достоинствами и недостатками…

О нормальности

Это очень растяжимое понятие. Но я психически нормальна. У меня и справка есть, где это написано. Вернее, я надеюсь, что там это написано – потому что разобрать можно только большие восклицательные знаки. Их много. После каждого слова. Эту справку мне выдал один доктор. Когда я лицензию на оружие получала, очень давно. Доктор был похож на Ленина. И жестикулировал так же. И очень энергично качался на стуле. Даже упал один раз. Но встал самостоятельно. Он задал мне проверочный вопрос: «Надо ли клонировать людей? Добиваясь полного бессмертия?». Это он меня на предмет метафизической интоксикации проверял. Я-то знаю. Я ответила отрицательно. Доктор рассердился и упрекнул меня в бездушии и черствости. Клонирование необходимо. Человек умер, а другой – про запас! Как будто ничего и не случилось. Жизнь продолжается! Потом спросил, пью ли я. Я сказала, что очень редко. Раз в полгода. Он уточнил: «то есть, запоями». Но успокоил меня. Запои – это пустяки. Самый страшный вид алкоголизма – когда вообще не пьют. Потому что боятся спиртного. Трусы. Чувствуют, что не способны справиться с алкоголем. Начнут пить – и остановиться уже не смогут. Это алкоголизм. Потом спросил, слышу ли я голоса. Я ответила отрицательно. «А у Орлеанской Девы были голоса, – многозначительно сказал доктор. – И ничего. Наголову разбила англичан в битве при Пусси». Я ответила, что сожалею об отсутствии голосов. Но надеюсь на их появление. Ответ успокоил доктора. Он спросил, бывает ли у меня плохое настроение. Которое сменяется хорошим. Намекая на циклотимию. Я ответила, что настроение всегда одно – ровное. Никаких перепадов. Бодрость и спокойствие. Видно было, что он очень не хочет давать мне справку. И коньяка еще полбутылки осталось. Который я, к стыду своему, ему подарила. Он его пил из стаканчика для карандашей. Очень полезно для сосудов. Ему было одиноко. Осень, вечер, дикий ветер и дождь. Пациенты. А тут – интеллигентный нормальный человек. Приятная беседа. Коньяк. И он еще много задал мне вопросов. Чем карандаш похож на ботинок? Как грифель в карандаш вставляют? А потом написал справку. Пригласил еще приходить. И грустно сказал, что меня он бы клонировал. Про запас. А то он всегда один. Жена умерла, а коту уже восемнадцать лет и у него ножка отнимается… И, хотя справку пришлось потом брать у врача с более разборчивым почерком, все равно хорошо поговорили. Хотя и грустно. А справка – на память осталась…

Письмо о любви

Мир огромен. И людей в мире живет огромное количество. И кто-то из этих людей очень любит вас. Верно, преданно, глубоко, всем сердцем и на всю жизнь. Вы просто об этом не знаете. Может, догадываетесь, но о силе и глубине любви – точно не знаете. Я вчера получила письмо, и все хожу и думаю. И прикладываю руку к сердцу, и вздыхаю, и вспоминаю. Простое такое и короткое письмо:

«Здравствуй, Аня! Ты меня помнишь, наверное. Это Саша. Мы с тобой дружили в художественной школе. И всегда возвращались домой вместе. И этюдники били нас по ногам. И я всегда тебя провожала и слушала, потому что ты говорила о таких вещах, о которых больше никто не говорил. И я сохранила все письма, которые на каникулах мы писали друг другу. Все твои письма. Я живу теперь в Австралии. Уже давно. И я часто вижу тебя во сне. Я очень тебя любила и люблю. И всегда мечтала, что когда нибудь ты приедешь ко мне. Когда мы станем старухами в длинных юбках. И мы будем вместе бродить по берегу океана. Хотя с тобой бродить не получится – ты всегда очень быстро ходила. И говорила громко. Замечательные вещи, которые меня поддерживают по сей день. Я мечтала, что мы будем гулять и разговаривать. И пить ром в прибрежном кафе. И смотреть на волны и на звезды. Потому что в старости все пройдет, отойдет, и можно будет стать такими же, как в детстве. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. И мне не суждено стать старухой в длинной юбке. И гулять с тобой по берегу океана. И поэтому я пишу тебе это важное письмо, просто, чтобы ты знала – я всегда тебя любила и люблю. Всей душой. И в другом мире, куда я, безусловно, попаду, я тебя буду ждать на берегу океана – а там, безусловно, тоже есть океан. И мы опять будем вместе». И подпись: Твоя верная Саша.

Я помню. Я все помню. И тоже всегда видела тебя во сне. И корю себя только за то, что не понимала до конца – не любви, нет. Глубины любви. И ее вечности. Но тоже верю, что мы еще будем вместе. Как давным-давно. А пока я постараюсь справиться с жизнью. Потому что мы живем благодаря тем, кто очень далеко и очень тайно нас любит. Верно и преданно. Даже если мы не знаем об этом.

О лечении алкоголизма

Сейчас много методов существует. А в американском учебнике наркологии описан вообще замечательный способ. Следует алкоголика усадить за имитацию барной стойки. На высокий стульчик. Налить ему мартини – общеизвестно, что алкоголики предпочитают мартини. Любимый напиток. Предложить выпить. И сильно ударить током через присоединенные электроды. И каждый бокал сопровождать таким ударом. И алкоголик отвыкнет от мартини. Выработается условный рефлекс. Или перейдет на другие напитки. В домашних условиях, без стульчика и доктора. Или привыкнет сопровождать возлияния электрошоком. Добавлять перчику… Сомнительный способ, по-моему. А я расскажу о семейном опыте. Когда не было ни кодирования, ни блокирования, ни мартини. А был год этак пятидесятый. Дедушка прошел финскую, Отечественную и еще в Корее повоевал. Стал полковником ПВО и посещал заседания Генштаба. И, скажу откровенно, иногда эти заседания сопровождались выпивкой. Что, безусловно, не нравилось бабушке, которая часть войны прослужила в СМЕРШе. Она ругала дедушку. Угрожала. Не бессвязными истерическими угрозами, а трофейным пистолетом и парашютно-десантным ножом. Она им капусту рубила для пирогов. Писать жалобу в партком она не собиралась. На собственного мужа не пишут жалобы. А самостоятельно помогают ему встать на верный путь. На то и жена. И однажды дедушка совсем сильно выпил. И его притащил денщик. И молодой дедушка уснул и захрапел, даже не сняв сапог. И тогда бабушка приняла решительные меры. Обмакнула пальцы дедушки в чернильницу. А потом теми же чернилами вывела на свежепобеленной стене ужасные слова. «Сталин – сволочь! Долой Сталина!». Крупными кривыми буквами. И утром дедушка проснулся под звуки привычного гимна и речи правителя. И посмотрел на свои пальцы. И прочел ужасную надпись. И увидел жену и сына, глядящих на него с укором и страхом. И больше никогда не пил. Вообще. Даже пиво. А мой папа стал известным наркологом. Видимо, метод произвел на него громадное впечатление. Дедушка прожил с бабушкой в любви и согласии семьдесят лет. Он, кстати, и курить тогда же бросил. Бабушка не любила курение.