Текст книги "Морф"

Глава 7. Лекарь

… Я проснулась.

И, судя по обилию солнечных зайцев повсюду, на первую лекцию можно было уже не торопиться. Ринка, само собой, ушла еще охр-знает-когда, не утрудившись разбудить. Любопытно, отчего так голова болит? Вроде бы вчера вечером ничего не пили. Я зажмурилась. А что было-то, вчера?

Воспоминания, тревожные, как пробившийся сквозь плотину первый ручеек. Кажется… Да. Я была в замке. Хайо, как он там называется… Шварц… Шварц… не помню, ну ладно. Эльф, еще там был эльф, и зачем-то мы с ним бились на мечах. Он меня учил. А потом – прощальный поклон Лерию Аугустусу – вот же имечко! – и я бегу, бегу сквозь ночь, шарахаясь от каждой тени, с надеждой глядя на восточную сторону неба… а дальше? Треньк. Вот что мне не дает покоя на самом деле. Странный, короткий, хлесткий звук. Я опускаю глаза и вижу, что из моего живота торчит жесткое оперение толстенной арбалетной стрелы.

И плотину прорвало. С душераздирающим скрежетом, скрипом и низким, вибрирующим гулом, от которого вмиг заложило уши. Все стало на места: замок Шварцштейн, сделка с бароном, старушка в голубой блузке, убийство Улли Валески, к которому я вдруг оказалась причастна. А еще… Я судорожно сглотнула, не смея шевельнуться. Разбойники, которые напали на меня. Одному я отрубила руку, за что поплатилась, и теперь… Хайо, где я?

Над головой – низкий потолок из переплетенных между собой веток, сквозь него просвечивает зелень и солнце. И – охр побери, я, похоже, связана по рукам и ногам. К тому же, абсолютно голая. Остается только пофантазировать о том, что могли со мной сделать эти ублюдки за то время, пока я валялась без сознания…

Воображение живо нарисовало мне такую картинку, что сердце подскочило в груди и помчалось вперед, грохоча как гномий поезд. Или… нет? Я ощутила приступ тошноты. Прислушалась. Иногда бывает так страшно, что хочется вывернуть назад все съеденное. Мой желудок попросту был пустым как глаза спящего тролля. Но сердце, мое бедное сердце… Оно, похоже, не билось.

Можно ли верить собственным ощущениям? Вокруг стояла тишина. Я повернула голову набок, прижалась ухом к деревянному настилу. Когда лежишь таким образом в кровати, всегда сквозь подушку слышится благословенное «тук-тук-тук». А сейчас – гулкая, сводящая с ума тишина. И я, крепко привязанная к лежаку, заботливо накрытая старым, истертым до дыр лоскутным одеялом.

– Что вы со мной сделали? – пробормотала я. А потом повторила, уже гораздо громче, срываясь на хриплый вопль, – Что. Вы. Со мной. Сделали, гады?!!

Нет ответа. Я быстро огляделась: в ветхой лесной хижине было пусто. В маленькое круглое оконце заглядывал полдень, и этот же полдень щедро поливал меня солнечным светом. Но мое сердце не билось, а это значило, что…

Заскрипела, зашелестела отворяемая дверь; мой взгляд, помимо воли, метнулся к вошедшему, огромному детине в поношенной одежде. В свою очередь, на меня безо всякого интереса уставился мертвяк. Самый что ни на есть зомби, которого я видела в поезде, он тогда помогал сбежать убийце, клятвопреступнику и бывшему лекарю Шерхему Айлану Виаро.

– Роф, на место, – последний переступил порог, устало сбросил плащ на самодельную табуретку, а затем двинулся в мою сторону.

– Ага, проснулась, – удовлетворенно сказал клятвопреступник, рассматривая меня с нескрываемым интересом, – как самочувствие?

Вблизи он вовсе не выглядел страшным. Усталым и злым на весь мир – да, но не страшным. Просто… дядька средних лет, которому до смерти надоело скрываться от королевских гончих да от некромантов. Может быть, это потому, что в первый раз я его видела обритым, а теперь волосы немного отросли и торчали во все стороны как перья у нахохлившегося ворона?

– Э-эй, – он склонился надо мной, пощелкал пальцами перед носом, – ну-ка, следи за рукой. Та-ак, прекрасно. Ты хорошо слышишь?

Я невольно кивнула.

– Замечательно. Ты… – он вдруг умолк и как-то настороженно вгляделся в мое лицо, – ты уже… вспомнила?

Охр. Надо ему что-то сказать. Ну хоть что-то… Хотя на самом деле из груди так и рвется полный безумного отчаяния вопль – что ты со мной сделал, а? За что?!!

В черных как спелая ежевика глазах клятвопреступника появилось нечто похожее на жалость. А я, кое-как прочистив горло, промямлила:

– Как… я здесь оказалась?

– Я тебя принес, – коротко и четко ответил Виаро, – но вообще-то тебя нашел Роф. У него хорошее обоняние и, как и все зомби, он не упустит случая полакомиться…

Он оборвал себя, не договорив, снова уставился на меня, как будто ожидая чего-то. И тогда я решилась. В конце концов, раз уж этот клятвопреступник пока что не сделал мне ничего плохого, то, может быть, мне еще повезет?

– Я не слышу своего сердца, – прошептала я, – что с ним такое?

На миг мне показалось, что лекарь съежился, сжался как часовая пружинка, когда ее прижимаешь пальцем.

– Что с ним такое? – он покачал головой, – все просто. Ты его не слышишь, потому что оно не бьется.

У меня волосы на затылке зашевелились. Сердце. Не бьется. Так что, получается…

– Я умерла?

– Да.

– Но как же…

– Хороший вопрос. Я кое-что мог сделать – и сделал. Мне пришлось зашить тебе под ребра одну весьма могущественную вещицу, магия которой остановила разложение тканей, гоняет по телу кровь, даже быстрее чем нужно. Можно сказать, что я инициировал зомбирование, но довел его ровно до той фазы, когда его еще можно повернуть вспять…

Потолок, сплетенный из веток, начал куда-то плыть. Кажется, Виаро говорил еще что-то, но я уже не слушала. Ирбис Валле из клана магов холода, которая хотела стать знаменитой вышивальщицей. Ее больше не существовало. Отчаянные лесные ребята выпустили ей кишки, а лекарь – который уж больно смахивает на некроманта – зашил внутрь какую-то дрянь, благодаря которой Ирбис Валле превратилась…

– Я теперь зомби?

Он улыбнулся через силу.

– Нет, конечно же нет. Посмотри на Рофа. У него вместо мозгов опилки, вместо внутренностей песок. У него нет ни воли, ни мыслей, и он всецело повинуется хозяину.

Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы все это – хижина, Роф, черноглазый убийца – оказалось частью ночного кошмара. Нет, в самом деле. Сейчас ущипну себя за локоть, проснусь. А там, у окна, будет сидеть Ринка и вышивать свой «вызов феникса».

– Развяжи меня, – тихо попросила я.

– Только если ты не будешь делать глупостей.

Каких глупостей? Не понимаю.

– Зачем ты это сделал со мной? Ты же, вроде бы, лекарь.

– Да, лекарь, – легко согласился Шерхем, – я умею лечить, но не воскрешать. Прости, но там, где сердце разрублено на две части и не билось некоторое время, магия лекаря бессильна.

Я почувствовала, как слабеют путы – он возился сбоку лежака, развязывая тугие узлы.

– Тогда… почему ты не оставил меня там? Зачем ты сделал из меня… это?

Виаро вздрогнул, замер на мгновение. И прошептал, думая о чем-то своем:

– Умереть проще всего. Сложить лапки и заснуть навеки, отдаться бесконечному сну. Возможно, я и ошибся, возвращая тебя к такому вот подобию жизни, но… теперь у тебя есть шанс. Знаешь, эльфы умеют воскрешать. Именно воскрешать, а не поднимать трупы.

Он развязал последний узел, стягивающий лодыжку, и я медленно села, не забывая прижимать к груди одеяло. Хотя – чего он там не видел, этот Виаро? В конце концов, он меня раздевал, отмыл от крови, вытащил стрелу, да еще и зашил что-то там… Эх.

– Но это смешно, – пробормотала я, – Великий лес закрыт для нас.

– Значит, ты должна сделать все, чтобы он для тебя открылся, – лекарь выпрямился, окинул меня пристальным взглядом. Так художник смотрит на свою картину, а гончар – на вазу.

– Ну, я выйду, а ты одевайся, – глухо сказал он, – одежда на столе. Роф собрал то, что разбойники доставали из твоего мешка… Они, кажется, вовремя поняли, что убили магичку, и это хорошо…

– А в чем разница-то?

Шерхем грустно усмехнулся.

– Для девицы, которая сама путешествует от Оссена до Тальи, ты удивительно невинна, причем во всех отношениях. Магичку они просто убили, а будь ты обычной девкой из ближайшей деревни, с тобой бы еще позабавились, да так, что мне пришлось бы накладывать швы повсюду. Сама понимаешь, у молодцев из леса весьма богатая фантазия.

Он повернулся, чтобы уйти, затем позвал Рофа – мол, идем, дорогой, не будем мешать даме.

– Откуда ты знаешь, что я была в Оссене? – пискнула я вдогонку.

– Среди твоих вещей я наткнулся на крышку от фляги. Там тоже герб клана магов холода.

***

Вот такая она, благодарность. Вот так припомнил мне пару глотков водички Шерхем Айлан Виаро. С его точки зрения – прямо-таки облагодетельствовал. Я продолжала думать, что лучше бы он не лез не в свое дело, а оставил бы все как есть. Ведь умирать-то было совсем не больно, уж это-то я помнила хорошо. Больно только первые мгновения, а потом все уплывает в туман, звуки тонут в серой хмари… И наступает кромешная темнота, в которой нет и не может быть ничего.

И вот теперь, Ирбис Валле, ты стала нежитью. Превосходная карьера для юной вышивальщицы! Времени на работу – завались. Я вечно молодая, с неведомым талисманом вместо сердца и тремя швами на теле, сделанными суровой ниткой. Кровь не течет, но швы никогда не зарастут, один под ребрами слева, второй – чуть выше пупка, третий – как раз напротив сердца. Любопытно, что я теперь буду есть? Падаль? Или сырое мясцо? Или пойти к деревне, поохотиться на детишек? И, охр возьми, перспективы самые что ни на есть веселенькие: эльфы из Великого леса никогда не снизойдут до воскрешения какой-то неудавшейся магички. Даже если поверить в то, что они это действительно умеют. Так что передо мной – сама вечность. Вечная, твою мать, вышивальщица получилась. Интересно, Шерхем думает, что я должна его благодарить?.. Лучше бы не трогал, ей-богу.

Холодной волной накатило мертвое отчаяние. Как странно, да? Говорят, надейся, пока дышишь. А я вот вроде и дышу (зачем – непонятно), и даже соображаю помаленьку. Но совсем не осталось ее, надежды этой. Интересно, зомби себя тоже так чувствуют? Тогда, будь я Хайо, непременно испепелила бы всех некромантов, потому что ни одно существо в мире не должно так страдать после смерти.

…Нет, это не больно. Но мне нестерпимо хочется вернуться туда, откуда меня выдернул этот сумасшедший лекарь.

Я продолжала сидеть на лежаке, прижав к груди одеяло. Ну зачем он это сделал, за-чем? Куда милосерднее было предать мое тело земле – и все. Я всхлипнула. Глаза оставались абсолютно сухими (правильно, нежить не плачет). И чем дольше я сидела, тем упорнее, волна за волной, накатывала ненависть к самой себе, к своему неживому телу… к тому, чем я стала вопреки судьбе. А заодно и к тому, кто меня сделал этим подобием живого. Какое, к охру, право он имел так со мной поступить?!!

В плетеную дверь деликатно постучали.

– Ты оделась?

– Провалился бы ты… в охрово царство, – тихо буркнула я, даже не пошевелившись.

Зашуршали ветки о земляной пол, и в образовавшуюся щель просунулась взъерошенная голова Шерхема.

– Чего сидим? – строго спросил он. И ни грамма сочувствия в голосе!

Я стиснула челюсти и опустила голову. Было бы чем – убила бы, наверное.

– Эй, – тихо позвал он, а потом, наклонившись, неслышно просочился в лачугу, – почему ты не одеваешься?

Мне не хотелось с ним разговаривать, а уж тем более – спорить. Но лекарь этот был из тех, кто просто так от своего не отступается: приподнял мой подбородок, тревожно заглянул в глаза.

– Что случилось? – почти шепотом спросил он, – мне кажется, ты должна себя хорошо чувствовать…

И тут во мне как будто что-то полыхнуло. Я сбросила с плеча его костлявую руку, что есть сил толкнула в грудь – вопреки моему желанию лекарь не упал, а лишь попятился.

– Ты… ты! – вопль отразился от шатких стен лесной хижины, – и ты еще смеешь спрашивать… что со мной случилось? Зачем ты вернул меня, а? К чему? Чтобы ходила боги ведают сколько лет недоделанным зомби? Без радости, без надежды? Брехня все это, про эльфов! Никогда и ни один эльф не будет воскрешать человека, и тебе это должно быть известно! А я… Что я теперь? Кто я теперь, а? Ходячий труп! Доволен, да?.. Хайо, да ты даже не представляешь себе, как я хотела… как я мечтала о том, что когда-нибудь встречу… того, кто меня полюбит, и у нас будут дети! А теперь я труп, ходячий труп! Почему ты так поступил со мной? Хайо, да лучше бы я потеряла жизнь. Просто заснула – и все. А ты, ты… ты лишил меня даже надежды, того последнего, что всегда остается!

И я зашлась в хриплых рыданиях. Слез по-прежнему не было, и от этого становилось еще горше. Кутаясь в драное одеяло, я сжалась в комок, положила голову на землю. Просипела:

– Да что ж ты мне не дал умереть?

Стало тихо. Я знала, что лекарь здесь, он никуда не ушел. Наверное, стоял и думал, что – верно, он зря так со мной поступил. А может быть, он сейчас поразмыслит и вырежет обратно свой чудовищный талисман? Ну, тем лучше, тем лучше…

Внезапно я ощутила, как меня бережно поднимают с пола, так, как будто я была хрупкой фарфоровой статуэткой. Вот же охрово отродье. За все мои двадцать лет жизни никто меня и обнять не соизволил, а стоило помереть – пожалуйста. Он аккуратно поставил меня на ноги, все еще продолжая прижимать к себе, выдохнул:

– Бедная девочка.

А затем, помолчав, ледяным тоном произнес:

– Ты немедленно оденешься и перестанешь корчить из себя несчастную жертву. Да, случилось такое, что кажется тебе непоправимым. Но поверь мне, бывает нечто гораздо худшее. И то, что ты сейчас дышишь и разговариваешь – это и есть твоя надежда на то, что ты станешь достойной эльфов, а заодно и настоящим, живым человеком.

Ну, понятно. Строгий дядя не будет нюни разводить. Но и мы не лыком шиты. Я подняла на него глаза:

– Что может быть хуже?

Шерхем пожал плечами.

– Хуже – безвозвратно потерять тех, кого любил, понятно тебе? А теперь прекрати ныть, и одевайся. Тебе нужно поесть…

– Человечинки?

– Нет, дичинки, – в тон мне ответил он, – а потом… потом мне интересно узнать, сохранились ли твои способности мага-вышивальщика.

– Мой мешок… – я не торопилась отлипать от его груди. Это, охр возьми, оказалось чрезвычайно приятно. Мой отец меня никогда не жалел и не обнимал, а нянечка – чересчур плохая замена родительскому теплу.

– Он здесь. Роф собрал все, что из него вытряхнули, я ж говорил уже. Нет, правда, мне бы хотелось взглянуть на твои работы. Если я делал все правильно, то и твой дар магии при тебе. И вообще, – я с сожалением вздохнула, когда он отстранился, – одевайся, пообедай и поговорим о том, что тебе делать дальше.

Я вздохнула, подняла с пола одеяло. Понятно, что мое бледное тело с незаживающими швами мало кому интересно, но я же все-таки леди Валле… вернее, была ею, и прохаживаться голой перед незнакомым мужчиной – это немного не то, чему учат девиц в королевстве Веранту.

– Тогда, когда ты искал убийцу Улли Валески… – выдохнула я, – в общем, это тоже была я. Но я его не убивала.

Мои слова произвели эффект взорвавшейся гномьей руны. Лекарь побледнел, оперся рукой о дверной косяк и уставился на меня так, как будто у меня только что прорезались и отросли хвост, рога, а заодно и раздвоенный змеиный язык. Впрочем, он быстро взял себя в руки и натянуто улыбнулся.

– Вот как? Значит, тебя опознали как убийцу, но ты не убивала?

– С какой стати мне было убивать Улли Валески, когда я его в глаза раньше не видела?

– Хорошо, – Шерхем кивнул в сторону стола, – быстро одевайся и выходи к костру. Об Улли мы тоже поговорим. Если все так, как ты говоришь – то странно, что ты вообще дожила до встречи с разбойниками.

***

Меня не очень баловали теплом при жизни, а теперь, когда она закончилась, меня стало прямо-таки тянуть ко всему, от чего можно было согреться. Не смея придвинуться поближе к Виаро, я осторожно подвинулась к костру, над которым важно булькал установленный на камнях котелок. Протянула к огню ладони. Охр, какие же они белые стали, точно из алебастра. Синие жилы, синева под ногтями… Видать, талисман не так уж и хорошо кровь гонит. А может быть, кровь такой стала… не живой, но здорово приправленной магией.

Шерхем, сидя на корточках, мешал в котле оструганной щепкой, запах леса мешался с пряным ароматом чего-то съестного.

– Не лезь в огонь, – пробурчал он почти не глядя в мою сторону, – обожжешься. Будешь еще и с обугленными пальцами ходить.

– Мерзну, – объяснила я.

– Сейчас поешь и согреешься, – он прищурился на меня сквозь дымок, – а заодно и духом воспрянешь.

– Разве мой дух не в чертогах Хайо?

Шерхем усмехнулся, постучал указательным пальцем по лбу.

– Твой дух здесь, милочка. Если мозги работают, то и душа на месте. Там, где она и должна быть.

Я смотрела сквозь дым на варево в котелке. Голода не ощущалось, но как будто чего-то не хватало. И – холод. Невзирая на жару, я продолжала мерзнуть. Самым сокровенным желанием становилось прижаться к живому, а потому теплому Виаро. Ну, или подвинуться еще ближе к огню.

– Я так до сих пор и не знаю, как тебя зовут, – он вопросительно уставился на меня, – может, скажешь?

– Ирби… Ирбис Валле. По крайней мере… я была ей.

– Очень приятно, – ежевичные глаза изучали меня, – меня зовут Шерхем. Можно просто Шер, по крайней мере, друзья меня звали так.

– Почему же ты тогда в лесу? – я обхватила плечи руками и с тоской поглядела на костер, – ну, я хотела узнать, почему ты не скрываешься у кого-нибудь из своих друзей?

Шерхем… Или просто Шер горько усмехнулся.

– Большая их часть осталась под Снулле. Тогда орки, живые и мертвые, валом валили на нас… не приведи Хайо тебе такое увидеть. Но из тех, что остались… По крайней мере, один из них предпринял некоторые меры, чтобы мне не залили в глотку расплавленное серебро. Он послал мне на выручку Рофа, ну а Роф – сама видишь, крепыш хоть куда. Королевские некроманты ничего с ним не смогли сделать. В результате я на свободе…

Я, не удержавшись, фыркнула.

– И что же это за свобода? Сидишь в лесу как дикий зверь. Почему ты не идешь к этому своему другу?

– Потому что сейчас к нему приехал сын, а мне не хотелось бы своим присутствием испортить жизнь человеку, у которого есть ребенок. Не забывай, что по мою душу в любой момент могут прийти. Гончие – они на то и гончие, чтобы не давать ни минуты отдыха.

– А-а, – протянула я, – ну понятно.

– Сейчас миску тебе принесу, – он поднялся и пошел в домик. Я проводила его взглядом и подумала – какой же он тощий. И жалкий. Как больной ребенок.

Шерхем вынырнул из хижины, держа в руках деревянные миски и ложки.

– На, держи, – и добавил с гордостью, – сам сделал.

В глаза бросилось, что рукав серой от грязи рубахи был зашит теми же нитками, что и мой живот.

Потом Шерхем навалил мне полную миску вареного мяса. Себе начерпал бульона, устроился на траве в двух шагах от меня и принялся большими глотками пить.

– Улли Валески был твоим другом? – спросила я.

– Когда-то был, потом перестал им быть. С войны он вернулся совсем не тем, кем был раньше, – непонятно ответил Шерхем, – но, тем не менее, Валески – это очень важное звено одной цепи. Плохо, что он погиб.

– Дурацкая история, – я почесала затылок, – теперь, когда я умерла, это уже не имеет значения, но…

– Рассказывай, – приказал Шер. Властно так, что и не ослушаешься, – расскажи мне все с самого начала, не упуская ничего такого, что кажется тебе подозрительным.

Я вздохнула, прожевала ломоть мяса. Что ж…

Говорила я долго. И о том, как меня вышвырнули из клана. И о том, как я села на поезд в Оссене. Про старушку, которая мне дала визитную карточку Улли Валески и убедила пойти устроиться к нему помощницей. Ну, и дальше – казематы, барон, талисман, эльф Хаэлли и его глаза в колбах.

– Хороша старушка-то, – подытожил Шер, – думаю, именно в ней вся загвоздка… И как это, проходя мимо вас, я ее не признал… И почему она не сделала ничего… В общем, странно и непохоже на…

– Ты ее знал? – встрепенулась я.

– Не то, чтобы знал, но… А с эльфом твоим неплохо было бы повстречаться, – внезапно сменил он тему разговора, – только где ж его искать теперь?

– Он – шпион? – я активно работала челюстями. По телу начало растекаться приятное тепло. Холод смерти отступал.

– Нет, не думаю, – с легкой улыбкой ответил Шерхем, – скорее охотник. Я слыхал о таких, но никогда раньше не встречался. А мне… он был бы очень кстати.

– А за кем он охотится? – поинтересовалась я с набитым ртом.

– Э-э, как бы тебе объяснить? Охотник – он разыскивает тех, кто не принадлежит этому миру…

– Нежить, что ли?

– Нежить – это наше все, – лекарь продолжал пить свой бульон, – ты ведь училась в интернате, так? У вас были уроки сферознания?

– Сферознание на пятом году обучения. Меня ж выгнали после трех.

– Вот как? Очень жаль. Тогда я попробую коротко…

Последующие два часа оказались заняты весьма интересной лекцией о том, что есть магия в нашем мире. Шерхем вещал так, что у меня закрались весьма обоснованные подозрения о том, что он в свое время преподавал в каком-нибудь столичном университете. Только магистры умеют говорить очень долго ни о чем, в то время как смысл сказанного легко умещается в паре фраз. Но я усвоила кое-что, отделив крупицы золота от песка. Во-первых, мир имеет сферическую форму. Во-вторых, миров-сфер очень много, прямо-таки бесконечное множество. Они лежат друг подле друга как яйца змеиной кладки, и пока в сферах циркулируют магические потоки, миры находятся в постоянном движении, трутся друг об друга, ударяются. Ну, а исходя из того, что магия исходит от разумных существ, населяющих миры, получается, что любое проявление магии заставляет сферу шевелиться на своем месте. Вот так, не больше, но и не меньше. Существо разумное – центр мира.

– Так, значит, в наш мир могут проникать извне? – моргая, спросила я.

– В случае, если произведено достаточно мощное заклинание, способное поколебать нашу сферу так, что она продавит соседнюю, – рассеянно заметил Шерхем.

– Или с той стороны, – уточнила я.

– Или с той стороны, – согласился он и закрыл глаза. Устал, бедняга.

– Если ты не против, то я бы вздремнул, – наконец услышала я.

– Конечно, поспи, – я отставила пустую миску, потянулась. На миг закралось сомнение – а не треснут ли швы? Но никаких подозрительных звуков я не услышала. Значит, Шерхем зашил меня на совесть, – а как они выглядят?

– Кто?

– Ну, те, кто попадает в наш мир извне?

Черные глаза открылись. Шерхем несколько минут молча смотрел в небо, а затем прошептал, отвечая совершенно невпопад:

– Им здесь очень плохо, и они… ненавидят тех, кто их сюда притащил.

– Ага. Понятно, – хотя было совсем непонятно. Он так и не ответил на вопрос, как выглядят, собственно, те твари, – ну тогда ты спи. А я… я переберу свою сумку. Погляжу, осталось ли там хоть что-нибудь после этих… этих…

– Это правильно, – по губам лекаря скользнула мягкая улыбка, – займись делом, Ирбис Валле. Сумка в хижине, под столом. Теперь ты просто обязана стать лучшей вышивальщицей из всех, кто когда-либо жил под этим небом. И тогда тебе откроются все дороги… и дорога в западный лес в том числе.

– Так я и поверила, – буркнула я, но Шерхем меня, похоже, уже не слушал.

Он растянулся прямо на траве, закинул руки за голову и закрыл глаза.

– Ничего не бойся, – сказал он сонно, – Роф нас посторожит.

– Да уж меня-то можно и не стеречь уже, – сварливо отозвалась я и невольно хихикнула. О, да. Кому-кому, а Ирбис Валле терять было уже нечего.

***

… Из всего моего добра куда-то запропастился только мешочек с алыми бусинами, которые, в свою очередь, служили олицетворением огненной стихии – или здоровой крови, в зависимости от того, в составе какого узора их преподнести. Даже рекомендательное письмо нашлось, заляпанное кровью до такой степени, что показывать его кому-либо было бы просто стыдно. К чему людей пугать-то? Я даже хихикнула, представив себе, как Роф ползает на четвереньках и выбирает из травы все то, что расшвыривали те трое. Старательный парень – Роф. Спешить ему некуда, и выполнит он любой приказ своего хозяина.

Ну, что ж, Ирбис Валле. Настало время проверить, осталась ли у тебя хотя бы толика былого дара? Я по привычке начала теребить мочку уха, раздумывая, что бы такого вышить – и до заката убедиться в том, что я все еще маг-вышивальщик, а не просто ходячий труп и гадкое умертвие.

Ведь все очень просто: если нет больше дара – то тогда самое время добыть какой-нибудь острый предмет и вырезать у себя из груди то, что дает мне возможность дышать и двигаться. Без магии я никто, даже меньше, чем никто. Магия – это то, ради чего еще стоило существовать даже такому существу как теперешняя я. Нет магии – нет и меня самой.

И я решилась. Выбрала простое, но мощное заклинание регенерации, от себя добавила в него маленькое изменение (при этом кровожадный зомби во мне мерзко захихикал). Разложила по столу коробочки и мешочки с бусинами, с душевным трепетом извлекла из тряпицы кусочек неполированного изумруда (эх, в свое время немало форинтов пришлось отвалить заезжему торговцу). Потом отрезала кусок войлока, вдела нитку в иголку и – работа закипела. Стежки ложились ровно, бусинки прижимались друг к дружке блестящими боками, изумруд послушно лег в отведенное ему место. Отрезая в очередной раз нитку, я вдруг подумала о том, как же глупо было желать славы только ради того, чтобы доказать своей семейке – мол, и я чего-то да стою. Нет, в самом деле, как все это было глупо и… мелочно, что ли? Уже после смерти я как будто взобралась на вершину горы, а там, внизу, была я-прежняя, живая, самоуверенная, совершенно не понимающая истинного положения вещей. Ха! Стать лучшей из лучших только для того, чтобы тебя заметили те, кто не замечал прежние двадцать лет. Да они, вмерзшие в свое родовое имение, и головы бы не повернули, заслышав имя Ирбис. Для них я перестала существовать ровно в тот миг, когда смертным приговором прозвучало название моего магического дара. А я-то, дурочка, искренне верила в то, что мои лавры что-то изменят…

Нет, и все-таки. Неужели все, чего мы пытаемся добиться, делаем это для себя и ради себя, любимых? Или – наоборот – для других, для тех, кому будут нужны и полезны наши свершения? Наверное, все-таки для себя. Конечно, наивно было думать, что, стань я известной и уважаемой вышивальщицей, моя семья кинется ко мне с лобзаниями. Но, возможно, дорога в западный лес все же стоит того, чтобы постараться? Эльфы не откажут великому магу Ирбис Валле. Я смогу предложить им то, чего до этого не предлагал никто. В конце концов, не зря же мне нравятся неожиданные и нестандартные решения простых, казалось бы, задач?

… Все. Я пришила петельку для шнурка, оглядела собственное творение. Хорошо, что на вышивальщиков не действует магия вышитых ими талисманов, не то пришлось бы мне несладко сейчас. Впрочем, неважно. Это будет моей маленькой местью людям – просто людям, трое из которых меня убили.

Я вынырнула из хижины в закат, поискала глазами Шерхема – но его, само собой, нигде не было. Только Роф топтался на месте, и было видно, что он и рад бы тащиться вслед за хозяином, но получил весьма недвусмысленный приказ торчать на полянке перед хижиной и охранять мое драгоценное тело. Ну, ладно. Подождем – благо что времени у меня теперь мно-ого.

Шерхем Виаро явился нескоро, солнце успело сесть, а на лес накатились невероятно красивые фиолетовые сумерки. Измотанный и злой, бросил на траву пухлую сумку, затем отстегнул от пояса мою флягу и долго пил из нее.

– Ну что за люди, – наконец поделился он своим горем.

– Что? – я разглядывала его, сидя на теплой еще земле и покусывая травинку.

– Когда им нужно исцелить недуг, они готовы заплатить столько, сколько просишь, – пояснил Шерхем, – но как только они выздоравливают, выздоравливает, похоже, и их жадность. Был на тракте, встретил караван. У купца – ущемление грыжи, похоже, с омертвением тканей. Еще чуть-чуть, и отошел бы, бедняга. Давай, говорит, лечи, заплачу любую сумму. Ну, я попросил сто форинтов, вылечил пройдоху, а он возьми – и позови своих людей. Ффух. Хорошо еще, что успел их усыпить, попадали в пыль как мешки с картошкой. Тогда купец, конечно, расплатился, но при этом смотрел на меня так, как будто хотел сожрать живьем.

– Сто форинтов – это немного, – заметила я, – а в сумке что?

Лекарь пожал плечами.

– Да так, всего… Одежда, хлеб, соль, огневки…

– Встретились гномы на пути?

– Не поражай меня своей наивностью, – Шерхем одарил меня снисходительной ухмылочкой, – огненные руны изготавливаются гномами, конечно, но купить их можно… допустим, у честных контрабандистов.

– Ты не боишься, что тебя сдадут гончим? – я продолжала гонять во рту травинку, всем телом чувствуя особенное, живое тепло, исходящее от стоящего рядом лекаря.

Он беспечно махнул рукой.

– Здесь, в этой глуши, всем наплевать, кто есть кто. Тем более что я давно лечу всех подряд в той деревне, они на меня молиться скоро будут. Ну, а ты? – и он, прищурившись, уставился на меня.

Я молча протянула ему талисман на кожаном шнурке.

– Активируется сам по мере надобности. Главное, никто его не должен носить, кроме тебя.

Быстрый, настороженный взгляд из-под ресниц.

– А почему?

– Испортится сразу, – я усмехнулась, – такая вот у меня прихоть, Шерхем. Пусть этот талисман носит только тот, для кого я его сделала. Это регенерирующий талисман, на тот случай, если ты потеряешь сознание и не сможешь себя исцелить.

– Полезная вещица, – он ловко принял талисман из моих рук, повертел, рассматривая, – и работа хорошая. Спасибо.

– Носи на здоровье, – я кисло улыбнулась, – давай и проверим сразу, а? Может быть, ничего от моего дара и не осталось…

Шерхем пожал плечами – Хайо, ну что ж он такой худой, рубашка как на вешалке болтается – а потом повесил мой шедевр себе на шею, достал из-за голенища сапога нож и, не поморщившись, полоснул себя по запястью. Закапала кровь – шлеп-шлеп-шлеп. Она казалась почти черной в сумеречном лесу и пахла… м-м-м. Просто сказочно вкусно. Я стрельнула глазами в сторону Рофа, но тот, даже если и почуял, был под действием приказа.

И, охр возьми, ничего не произошло. Кровь продолжала капать в траву.

– Лучше б сдохнуть, – прошептала я, заворожено глядя на аппетитный надрез на запястье лекаря.

– А когда талисман начнет действовать? – спокойно поинтересовался он.

– Да он уже должен был подействовать! – промяукала я, – Хайо всемилостивый, у меня ничего, совсем ничего не осталось. Сделай доброе дело, забери свою магическую штуку, я хочу просто уснуть и больше не просыпаться…

Шерхем как-то странно посмотрел на меня.

– В любом случае, отсутствие магического дара – это еще не конец всему. Живут же простые люди…

– Живут же простые люди! – передразнила я его, – простым людям не надо в Великий лес, охр побери!