Текст книги "Морф"

Глава 15. Эльф, узнавший правду

«Мы никогда не спрашиваем у заказчиков имен, но все в гильдии знают, что твою голову хочет получить Риальвэ, твой младший брат».

«Но почему? Чем я ему мешаю?»

«Миенель-Далли не благословила его возможностью иметь детей, а это необходимо для Рода. Круг высокорожденных хотел вернуть тебя из Дома, чтобы ты занял место Риальвэ. Сам понимаешь, ему это не понравилось, и сперва он решил спровоцировать твой побег из Дома Охоты, чтобы с тобой расправились твои же. Но Глава Дома решил, что это твое право – мстить за убитого союзника. Тогда Риальвэ обратился к нам».

Потом он сломал шею эльфу из гильдии убийц, а еще через пару минут ему отчаянно захотелось умереть самому, невзирая на клятву, данную духу Фиальвана. И Хаэлли вспомнил, как…

Он проснулся среди ночи, сел в кроватке и заплакал. До этого ему снился страшный сон, из всех углов спальни лезли страшные рыси, которых днем привезли в зверинец. Хаэлли плакал, но никто не подошел к нему, и тогда, собрав в кулак остатки мужества, он выбрался из резной кроватки, спустился на пол и пошел искать маму. Шел долго, шарахаясь от каждого скрипа, тихо обходя уродливые тени, лежащие в квадратах лунного света на полу. Потом Хаэлли понял, что заблудился окончательно в лабиринте родового дворца, он снова позвал маму, потом отца – но никто так и не пришел. Он уселся на теплый деревянный пол и заплакал, воображая себя маленьким и жалким червячком…

И никогда, даже спустя годы, он не забывал того страшного ощущения безысходности и беззащитности.

Сегодня оно вернулось. «Твою голову хочет получить Риальвэ». Хаэлли снова ощутил себя крошечным червячком, потерявшимся в темном лабиринте. Пожалуй, разница была лишь в том, что тогда, много лет назад, его, заплаканного, очень быстро разыскала кормилица и отнесла в спальню к матушке. Сегодня он остался совершенно один, лицом к лицу с неприглядной истиной, которая с треском рушила весь мир, тщательно выстроенный наставниками Дома.

Ведь эльфы – светлы в душе, им чужды алчность и злоба (а авашири они наоборот, очень даже свойственны). Ни один эльф не пожелает убить эльфа, а если вдруг пожелает, то сделает это в открытом и честном поединке. Это ведь авашири исподтишка травят друг друга, брат убивает брата, возжелав богатства его и женщин, а жена убивает мужа для того, чтобы соединиться с любовником. На вопрос – а зачем тогда в столице существует гильдия убийц – наставники отвечали, что это не более чем дань старинной традиции. И потом, у эльфов много врагов, те же авашири, не говоря уже об орках. Вот с ними-то и учат биться истинных убийц.

«Твою голову хочет получить Риальвэ, твой младший брат».

Он заказал гильдии убийц охотника Хаэлли, охотника, выросшего на циновке и не познавшего за свою жизнь ничего, кроме сражений с чудовищами. Хаэлли, выращенного в свете Дома (а к чему охотникам знать больше? Начнут задавать вопросы, а это уже излишне), Хаэлли, никогда не видавшего тех почестей, которыми окружили Риальвэ.

Просто Риальвэ было очень уютно жить во дворце, а отрава власти пустила корни слишком глубоко, чтобы от нее отказаться. Нет детей? Да провалится весь Род в Бездну! Но это же будет после меня, а пока что я жив, и правлю, и наслаждаюсь всем тем, что дает положение Старшего Рода.

Охр. Его собственный брат пожелал ему смерти. Эльф, чей облик подобен рассвету, или свету звезд. Честный и чистый, мать его, эльф.

…Хаэлли скрутил приступ тошноты, но желудок был пуст, и эльф, скрючившись, только сплюнул вязкую и горькую слюну под куст, а потом вдруг понял, что его бережно поддерживают под руку.

– Оставь, – он грубо освободился, но тут же пожалел об этом. Маленькое и вечно голодное умертвие не виновато в его, Хаэлли, бедах.

Ирбис отшатнулась, на ее худеньком личике отразился испуг, тут же сменившийся легким презрением.

– Прости, – пробормотал Хаэлли, – я не хотел тебя обижать.

– Не вопрос, – она пожала плечами, – может, передохнем?

– Нет!.. – он почти выкрикнул это в полный голос.

Он не хочет останавливаться, не хочет еще больше оттягивать время. Если раньше он еще раздумывал над возвращением в Великий лес, то теперь одна только эта мысль казалась отвратительной. Там больше нечего делать, там все такое же омерзительное и грязное, как в землях авашири. Лерий Аугустус оказался прав: люди ничем не отличаются от эльфов, а Барон Брикк… ничем не хуже его собственного брата. Все, что осталось – это уничтожить морфов и наконец уйти самому, чтобы дух Фиальвана наконец обрел покой.

Но он все же замедлил шаг, а потом и вовсе замер, прислушиваясь. Может быть, по следу уже идет следующий убийца? А может быть, даже двое? Трое? Во всем виноват этот дурацкий кодекс гильдии, или, может быть, их самоуверенность – почему-то охотник казался им легкой добычей…

– Давай остановимся ненадолго, – тяжело выдохнул эльф, – что-то я себя неважно чувствую.

– Да-а, лицо у тебя разве что только не позеленело, – прокомментировала леди Валле, – слушай, а тот эльф не мог в тебя каким-нибудь ядом попасть? Я вот пузырек подобрала, может, у него еще какой был про запас?

Хаэлли равнодушно покрути в пальцах маленькую скляницу с рубиновой жидкостью, вернул ее Ирбис.

– Хорошая вещь, если нужно быстро и легко умереть.

– Ну, мне она без толку, – девушка покачала головой, – я ее выброшу, если ты не против.

– Прибереги для своего лекаря, – буркнул Хаэлли, – может, ты его в таком виде застанешь, что яд станет для него лучшим выходом…

Ирбис поежилась и молча спрятала яд в залитый кровью карман. Проворчала, мол, давай костер разведем и чаю напьемся.

– В последний раз – можно, – вяло заметил Хаэлли. Ему уже не хотелось ничего, кроме полного и бесконечного забвения.

Ирбис развела огонь, установила котелок, плеснула туда воды из наполовину пустого бурдюка. Хаэлли разлегся на траве и стал ждать. Наверное, Ирбис была права: перед битвой нужно набраться сил. Но откуда их взять, если каждое мгновение тебя грызет страшное ощущение допущенной ошибки?

Он, Хаэлли, был слеп – но теперь прозрел.

Он не ходил по земле, а ветром стлался по небу. Потом ему безжалостно обрубили крылья, и пришлось спуститься вниз, туда, где истинная жизнь, а не пустота тренировочных залов Дома. А в истинной жизни все оказались равны – и люди, и эльфы.

– На, держи, – его пальцы автоматически сомкнулись на обжигающе-горячей кружке с травяным чаем.

Ирбис наполнила свою кружку и уселась неподалеку, бросая на него тревожные взгляды.

– Ты не хочешь мне сказать, что такого узнал у того эльфа? – осторожно спросила она.

Нет, он не хотел поделиться с ней своим горем. Если она узнает, это будет означать только одно – бесчестье ляжет на всех без исключения эльфов. Дети Великого леса должны всегда оставаться светлыми в глазах братьев младших.

– Хаэлли, – вдруг спросила девушка, – а ты… ты когда-нибудь любил кого-нибудь?

Глупый вопрос.

– Охотник не может себе этого позволить.

– А почему? – Ирбис не отставала, – разве любить – это плохо?

– Не знаю. Наверное, не плохо, но охотнику это не нужно. Это портит его.

– Не понимаю.

– Что здесь непонятного? – волной поднималось раздражение, – если охотник кого-то любит, его жизнь уже не принадлежит ему. Он будет думать о том, чтобы уцелеть в очередной битве, а это неправильно. Он будет думать о том, чтобы остаться в живых…. Но не из-за страха смерти, а из-за того, что его возлюбленная будет скорбеть. Любящий будет беречь себя для… объекта своей привязанности. Так понятно?

– Понятно, – протянула Ирбис с некоторым разочарованием, – но ведь это значит, Хаэлли, что ты очень одинок?

Эльф едва не подавился чаем. Одинок? Как странно, а ведь он никогда даже не думал об этом. Охотники не одиноки, у них есть Дом. У счастливчиков есть союзники. Когда рядом был Фиальван, он не мог считать себя одиноким. Или все-таки мог?..

Он внимательно посмотрел на умертвие, смакующее чай с таким же наслаждением, как за час до этого – щеку эльфа. Ирбис Валле спокойно, почти с королевским величием ожидала ответа – и он вырвался у Хаэлли быстрее, чем тот успел прикусить язык.

– Я не одинок, Ирбис, потому что до конца моей жизни рядом есть ты.

Умертвия не умеют краснеть, и поэтому леди Валле просто опустила глаза и принялась изучать травяной ковер.

– Как странно слышать это… от тебя, – едва слышно проговорила Ирбис Валле.

– Но это так, – теперь слова легко соскакивали с языка, – мы будем рядом, ты и я, до тех пор, пока мой дух не воссоединится с духами предков. Кроме тебя, у меня больше никого не осталось.

Она вдруг хихикнула.

– А мне казалось, что ты всегда смотрел на людей… э-э-э… несколько свысока.

– А теперь мне приходится задирать голову, – огрызнулся Хаэлли, – и довольно об этом, моя дражайшая леди Валле. Не забывай, что я могу и язык тебе подкоротить.

– Без пальцев останешься, – парировала Ирбис и рассмеялась, – я выяснила, что у меня очень острые и крепкие зубы. Такие, какие и положено иметь умертвию.

Однако, невзирая ни на что, настроение улучшилось.

Лес вокруг был великолепен, играл всеми оттенками малахита. Над головой дрались сойки, и запах дыма смешивался с густым ароматом сырой земли.

***

Хороший охотник не должен принадлежать никому, даже себе. Вот почему охотнику не нужны привязанности – исключая, конечно, священный союз с другим воином дома. Любая привязанность есть источник мыслей, как хороших, так и дурных, а любые мысли – не что иное, как источник неудач.

Много лет назад, слушая лекции мастеров Дома, Хаэлли не понимал истинного смысла всего услышанного. Теперь – понял. Темные, неуместные думы о Риальвэ не желали отпускать даже перед страшным ликом приграничья, когда настоящему охотнику полагается думать только о том, как будет сражен враг. Эльф гнал прочь раздумья; выметал их, как палую листву – но они все равно возвращались, раз за разом, настойчиво кружа вокруг.

Наверное, это простительно, мысленно оправдывался эльф, – простительно думать перед лицом опасности о своем младшем брате, который оказался ровней мяснику Брикку. Нет, – шелестела его вторая половина души, – ты воин, ты охотник, и должен уметь перешагнуть через всю эту грязь, чтобы победить. Фиальван предпочитал помалкивать: судя по всему, его вполне удовлетворяла роль наблюдателя среди душевных терзаний Хаэлли.

И тем временем они с каждым часом, с каждой минутой приближались к месту, где прогнулась сфера этого мира, впуская под это солнце огрызок чужого неба.

Хаэлли ничуть не удивился, увидев перед собой серое и мутное нечто, консистенцией напоминающее заливное. Область, продавленная чужим миром, оказалась не велика, но и не мала – шагов двадцать в поперечнике. Она возвышалась пологой горой над лесом, и там, где ветви деревьев окунались в серую муть, вился едва заметный дымок. Хаэлли покосился на свою спутницу: Ирбис Валле рассматривала приграничье с нескрываемым интересом, но без страха. Хотя, может быть, просто виду не подала. Потом она осторожно тронула Хаэлли за локоть.

– А если я туда просто войду?

– Попробуй, – он пожал плечами.

Ирбис в самом деле попробовала – ткнула пальцем в гигантское «заливное». Оно спружинило, выталкивая тонкий девичий пальчик обратно. Хаэлли вздохнул, опустил сумку на землю и занялся подготовкой входа.

Тут бы, конечно, оказалась бы бесценной книга с рунами, но ее сжег Брикк. Это не напугало Хаэлли: нужные руны, их взаимное расположение он и так знал. Книга незаменима только когда нужно составить какую-нибудь принципиально новую комбинацию, а так – приграничье есть приграничье.

Сверяясь со сторонами света, эльф нанес разметку, прочерчивая в дерне глубокие борозды. Затем, уже совсем не торопясь, вывел положенные к случаю руны, комбинация которых вкупе с силой Великого леса могла бы пробить тугую оболочку чужой сферы. Ирбис молча наблюдала за ним, устроившись под кривым стволом старой березы, но на ее бледном личике читалась тревога. Хаэлли все перепроверил, подхватил сумку и поманил ее.

– Становись рядом. Проход откроется, как только я обращусь к силе Великого леса, и тогда будь готова.

Ирбис молча кивнула и извлекла из ножен меч, но Хаэлли это молчание вдруг показалось невыносимым. Ему вдруг отчаянно захотелось услышать звук обычного человеческого голоса, пусть этот человек и ходил благодаря зашитой в груди орочьей магии смерти.

– Хорошо, что мы оставили мальчишку в лесу, – неуверенно сказал он.

– Да, так будет лучше для всех, – согласилась леди Валле.

…Великий лес ответил мгновенно, как будто Хаэлли стоял среди его величественных деревьев, а не за много дней пути. Руны замерцали золотой пылью, набираясь сиянием, заставляя невольно жмуриться. В теле приграничья появилось маленькое пятнышко света; оно стремительно росло и росло, до тех пор, пока его нижний край не уперся в землю. В самый последний миг Хаэлли сжал руку Ирбис – и уже вместе с ней быстро шагнул в золотое сияние. Это было ошибкой, хватать кого-то за руку. У охотника обе руки должны быть свободны, это знает любой новобранец…

Погружение в слепящий свет – и через удар сердца тяжелый, багровый свет заходящего солнца. Хаэлли отпустил пальчики Ирбис, выхватил оружие, осматриваясь. Мир, откуда пришли морфы, тонул в зловещем, кровавом закате. Хаэлли обнаружил и себя, и леди Валле стоящими у начала низины, по дну которой вилась речушка. Долина упиралась в базальтовый утес, из которого вырастал черный замок, чьи башни-иглы так и норовили проткнуть напившееся крови небо.

– Н-да, – подала голос Ирбис.

– Ты в самом деле хочешь найти человека, который сделал тебя чудовищем? – уточнил Хаэлли, – мы можем уничтожить все это место прямо здесь и сейчас, без особых хлопот.

Он сказал это – и тут же пожалел, что не промолчал. Ирбис начал колотить озноб. Она судорожно вцепилась руками себе в плечи, уставилась на Хаэлли совершенно несчастным взглядом.

– Я же просила…

– Я не уверен в том, что этот человек еще жив, – пробормотал Хаэлли, – ну что ж, тогда нам скорее всего в тот замок. Морфы чудненько здесь устроились, не находишь?

– Не знаю, – Ирбис нервно передернула плечами, – мне здесь не очень-то нравится.

– Но мир-то похож на наш…

– А мы здесь – морфы? – неожиданно спросила она.

– Не уверен, – Хаэлли порылся в воспоминаниях. Наставники дома никогда не говорили о том, что, попав в приграничье, эльф становится таким же морфом, как и существо, попавшее в нашу сферу извне.

– Ну и ладно, – буркнула Ирбис, – но мне было бы любопытно превратиться в эльфа…

– Ты думаешь, что при этом узнала бы что-то новое? – Хаэлли усмехнулся.

И они двинулись к замку, стараясь одновременно не удаляться от русла речушки, но вместе с тем и держаться в тени пышных акаций, которыми заросла долина. Под ногами похрустывал песок и мелкая галька, кое-где среди жестких пучков поблекшей травы попадались метелочки «пастушьей сумки». Солнце садилось, пряча свой кровавый глаз за остроугольным силуэтом замка, длинные, уродливые тени ложились на дно низины, окрашивая воду в речке черным. Пахло недавним пожаром.

– То еще местечко, – буркнул Хаэлли.

– Ага, – согласилась Ирбис.

И вдруг у эльфа появилось странное чувство, что место это ему знакомо. Есть у каждого свое, особенное чувство «дома», места, которое принадлежит именно ему – внутри Хаэлли что-то щелкнуло, перевернулось.

«Дом».

«Что за чушь», – возразил он себе, но ощущение того, что именно теперь он наконец очутился в правильном месте, гораздо более правильном, чем все вместе взятые замки эльфийских семей, и не думало уходить. Наоборот, крепло с каждой минутой. Хаэлли выругался и остановился.

«Я дома».

Это настолько отчетливо прозвучало в сознании, что Хаэлли едва не усомнился в здравости собственного рассудка.

«Я дома», – повторил он мысленно, смакуя это непривычное для охотника слово.

«Нет, это я дома, брат мой», – возразил Фиальван, – «оставь эту девушку, так и не нашедшую свою смерть, я хочу, чтобы ты кое-что увидел».

«Фиальван?!!»

«Пожалуйста, сделай то, о чем я прошу», – голос союзника окреп, – «я так мало просил тебя, когда был жив. Выполни хотя бы одну мою просьбу, когда меня больше нет».

«Но это будет неправильно», – Хаэлли мотнул головой, – «я не должен ее бросать. Я должен ей помочь».

«Ты вернешься к ней», – пообещал Фиальван, – «но я должен тебе сказать нечто очень важное».

– Хорошо, – произнес Хаэлли вслух. И добавил, оборачиваясь к Ирбис, – жди меня здесь.

– Что еще такое?.. – возмутилась было девушка, но, глянув Хаэлли в лицо, поспешно прикусила язык, оборвав себя на полуслове. Помолчав немного, крикнула вдогонку:

– Но мы же… вместе идем, а?

– Разумеется, – Хаэлли уже взбирался по откосу, из-под сапог с тихим шуршанием сыпались камешки. Ему не хотелось оборачиваться, потому что тогда Ирбис смогла бы прочесть сомнение в его взгляде.

Эльф нырнул под сень акаций и огляделся. Позвал тихо:

– Фиальван? Куда мне идти дальше?

– Можешь никуда больше не торопиться, – в бестелесном голосе союзника послышалась горькая усмешка, – здесь мы поговорим… Я все-таки должен тебе кое-что объяснить, пока ты не наломал дров.

Хаэлли, все еще озираясь и не видя вокруг ничего, кроме густых сумерек, пожал плечами:

– Ты мой союзник. Ты больше, чем мой брат, и ты должен знать, зачем я здесь.

– Тебе не следует убивать их, – прошелестел Фиальван.

– Морфы будут убиты, и твой дух упокоится под сводами Крипты, – упрямо сказал Хаэлли.

– Ты не должен это делать, – сказал союзник и вздохнул, – смотри внимательно.

Казалось, ничего не произошло, ничего не изменилось. Все те же кривые стволы акаций плавали в потемневшем, налившемся ночью воздухом. Хаэлли моргнул – но в то мгновение, когда поднимал веки, уже знал, что рядом стоит он.

– Это я, – коротко выдохнул Фиальван и протянул руку.

Хаэлли молча пожал ее – совершенно живую, теплую, крепкую. На удивление уже не осталось сил.

– Я полагал, что твой дух все еще во мне, – буркнул он, разглядывая союзника, – может, объяснишь, что происходит?

Фиальван несмело улыбнулся, прошептал:

– Как ты думаешь, для чего я здесь, да еще в своем прежнем облике?

Хаэлли неспешно обошел его вокруг, разглядывая. Все же что-то было не так в Фиальване, но что?

«А-а, да ведь он выглядит так, как в день заключения нашего союза», – подумал эльф, – «одежда, ритуальные косы… Совсем не так, как выглядел перед нашим последним походом».

– И ты совершенно прав, я создал свой облик именно таким, каким мне хочется его помнить, – Фиальван привычным жестом сложил на груди руки, – дело в том, Хаэлли, что мы с тобой попали как раз туда, куда уходят наши соплеменники после смерти. Смешно, да? Игра Случая, иначе не назовешь. Мир, продавивший оболочку нашего прежнего мира, есть новая жизнь умерших эльфов, а те, кого мы называли морфами, есть никто иной, как…

– Как эльфы, умершие у нас и заново родившиеся здесь?

– Я верил, что ты поймешь, – Фиальван тепло улыбнулся, – и именно поэтому ты не должен убивать их. Разве можешь ты поднять руку на тех, в ком духи твоих предков?

– Но приграничье все равно должно быть уничтожено.

– Его можно убрать иными способами, – мягко заметил Фиальван, – вовсе не так, как ты запланировал.

– Уж как получалось, – фыркнул Хаэлли, – а что будет с тобой, если я все-таки уничтожу приграничье?

– Ничего, – Фиальван пожал плечами, – не забывай, что я все еще пребываю в тебе. Когда ты умрешь, я окончательно перейду в новый мир. Не в приграничье, а туда, где буду рожден заново.

– Угу. Понятно.

– Ты не должен убивать тех, в ком живут духи наших предков, – повторил Фиальван, – а теперь прости, но я тебя оставлю.

И он исчез, оставив после себя легкое розоватое свечение. Хаэлли выругался.

Нет, где-то в глубине души он ждал подвоха, но, наверное, все-таки не такого. Только представьте себе: морфы стали вместилищем душ умерших эльфов. Ну не бред ли? С другой стороны, Хаэлли ни на миг не усомнился в том, что беседовал именно с Фиальваном. Попытайся морф принять облик союзника, Хаэлли сразу бы отличил подделку; в этом-то и все волшебство военного союза – чувствовать своего вечного напарника так, как будто он с тобой единое целое. Сейчас, во время разговора с Фиальваном, это чувство вернулось.

Хаэлли мрачно оглядел окружившие его акации, как будто именно они были повинны в происходящем. Затем нащупал рукой сумку с видящими. Всевеликая Миенель-Далли! Но если морфы есть вместилище духов эльфов, тогда все, что ему сейчас остается – это повернуться и уйти. Да, просто уйти. А что делать с приграничьем – то пусть решают маги авашири. Или жрецы из Великого леса. Он не должен причинять вред тем, кто раньше был такими же эльфами… Ведь эльфы – чисты и принадлежат свету, не так ли?..