Текст книги "Морф"

Но это, в свою очередь, означало…

От внезапной догадки я охнула.

Допустим, морф убил Шпарса. Избавился от ненавистного Арниса Штойца и увел в лес Шерхема Виаро. Но тогда – помилуйте, а что ему мешало убить Гверфина? Торопился? Нет, вряд ли. Тут, видимо, дело в истинных намерениях морфа, которые могли бы показаться с одной стороны напрочь лишенными логики, а с другой стороны – очень даже здравыми. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

– Гвер, – позвала я паренька. – Гвер, послушай…

Он молчал, мелко вздрагивая всем телом. На противоположной стене красовались портреты Арниса и его супруги, Гвер уставился на них и что-то неслышно шептал себе под нос.

Я присела перед ним на корточки, положила руки на острые коленки, заглянула в лицо. Ласково убрала с высокого лба слипшиеся прядки волос, черных, как вороново крыло.

– Гверфин, тебе лучше не ходить со мной, когда я отправлюсь к морфам. Мне кажется, что эти твари ждут именно тебя, понимаешь? Если он успел прочесть мысли Арниса о том, что ты… ну, что ты – сын Шерхема, то они могут специально дожидаться тебя, чтобы убить на глазах у… ну, ты понимаешь меня? Месть она особенно хороша, если ее приукрасить, как торт вишенкой. А в том, что морфы хотят отомстить, я почему-то не сомневаюсь.

Паренек уставился на меня пустыми черными глазами, несколько минут молчал, словно переваривая услышанное, а потом тихо спросил:

– Ты ведь можешь и ошибаться, а?

– Могу. Но тебе все равно со мной лучше не ходить. Морфы могут ждать именно тебя, Гвер, и тогда ты завершишь начатое ими, да еще как! Представь… нет, только на минутку представь, что они еще не убили Шерхема, поджидают тебя. А потом, если ты попадешься им в руки, они сами расскажут Шеру, кем ты ему приходишься… и он должен будет увидеть, как умирает его сын, о котором он так тосковал.

– Ты думаешь… он обо мне тосковал?

Я пожала плечами.

– Мне он никогда ничего не рассказывал, Гвер. Но единственное, о чем просил, чтобы я о тебе заботилась. Потому что ребенок – это самое главное сокровище в жизни.

– Ты можешь и ошибаться, – пробормотал молодой маг, не глядя мне в лицо, и было неясно, к чему относится его утверждение. Толи к замыслу морфов, толи к тому, что Шерхем изводил себя мыслями о потерянном когда-то малыше.

– Разумеется, – я мягко погладила его по запястью, – и все-таки тебе лучше не ходить со мной. Мне кажется, что так будет лучше.

Он упрямо стиснул зубы, и я вдруг узнала это выражение лица. Хайо, как же он был похож… А я была все это время слепой дурочкой.

– И все-таки я пойду с тобой, Ирбис. Если мой… настоящий отец еще жив, и если они в самом деле ждут меня, то тем лучше. Мы пойдем, но не будем торопиться, а как следует подготовимся к этому походу. С одним мечом ты вряд ли всех спасешь. А вот если вышьешь для меня побольше талисманов, то тогда, пожалуй, у нас еще будут шансы на победу.

Что тут скажешь? Я чуть не расцеловала парня за эти золотые слова. И откуда только в пятнадцатилетних мальчишках берутся мудрость и смекалка?

– Вот это ты хорошо придумал, Гвер. Давай так и сделаем.

***

Последующие несколько дней пролетели как в тумане. Во-первых, нашелся повар, в леднике, как я и предполагала, с такой же раной как и Штойц. Пришлось снова браться за лопаты, но на сей раз мне помогал Гверфин, и поэтому управились мы быстро. Во-вторых, я работала как проклятая, даже еду мне Гверфин приносил в комнату, и за несколько дней сотворила несколько весьма полезных нам талисманов. Кстати, Гверфин перебрался жить ко мне, спали мы с ним в одной кровати, но – слава Хайо – кажется, легкий бред влюбленности у него прошел. Я снова видела сосредоточенного и деловитого юного мага. Только иногда его взгляд туманился болью, но это было никак не связано со мной, потому что в эти мгновения он обычно держал в руках миниатюрные портреты четы Штойцев.

Каков же итог? Я вышила талисман вызова «огненного вихря», отвода глаз, регенерации и «каменных шипов». Последним вышел амулет следопытов, и с ним пришлось мне помучиться немало: нам ведь предстояло идти по следу Шерхема Виаро, а для этого в талисман следовало вложить какой-нибудь предмет, которого он наверняка касался. Поразмыслив, я решила пожертвовать суровой ниткой из своего шва под грудью (уж ее-то Шер точно держал в руках!), и потом Гверфин самоотверженно и неумело накладывал новый шов. Получилось у него коряво, но крепко, и я окончательно махнула рукой на вид собственного тела. Какая, к охру, разница, как выглядят швы, когда впереди нас ждут морфы?

В последний день я нацепила все эти сокровища на Гверфина, и он тренировался во дворе, то пыхая огнем, то заставляя двор топорщиться сотней каменных игл. Очень удобное, кстати, заклятье, особенно когда противник ничего не подозревает.

– Погоди, – он крепко задумался, – а как же ты? Вышила бы что-нибудь такое, чтобы я мог защитить тебя…

Я ему подмигнула.

– Милый, хуже, чем сейчас, мне уже не станет.

Гверфин смутился, но ничего не сказал и поспешил вернуться к тренировкам. Получалось у него хорошо, и я подумала о том, что если переживем встречу с морфами, из Гверфина в конце концов получится весьма одаренный маг.

Но для этого мы должны были справиться с морфами. Еще лучше – выручить лекаря Виаро. Мне отчаянно хотелось верить в то, что он еще жив, и я не ошиблась в намерениях кровожадных тварей. Я по ночам мечтала о том, что мы найдем его, вытащим из этой мерзкой передряги, а потом… потом, когда все это благополучно закончится, уедем все вместе из Веранту куда-нибудь на восток. Там Шерхем наконец будет счастлив с обретенным сыном, хотя счастье это горькое, оплаченное жизнью Арниса Штойца… А я… Что касается меня… Охр, я окончательно перестала думать о том, что мне следует становиться известным и могущественным магом. Как-то само получилось, все мысли о будущем величии выскользнули из головы как малёк, если его зачерпнуть ладонями вместе с водой.

…А еще мне было немного жаль бесхозных зомби. Некроманта Штойца не стало, командовать ими было некому, но каждое утро выходили они, как заведенные куклы, на замковые стены, замирали там изваяниями, и стояли весь день, чтобы к вечеру опять спуститься в подвалы. Арниса больше не было, но припрятанный где-то кусок орочьего талисмана поддерживал в мертвых телах не-жизнь, и некуда было им деваться, бедным. А мне все казалось, что серые губы шепчут беззвучно – отпусти нас, отпусти…

***

Я проснулась среди ночи и несколько мгновений лежала неподвижно, вслушиваясь, а взгляд заполошно шарил по сводчатому потолку спальни. Рядом, на боку, тихо посапывал Гверфин, он слабо улыбался во сне – наверное, снились ему родители. Я не стала его будить, тихо соскользнула с кровати на пол, благо, что вот уже который день спала в одежде. Подхватила фамильный меч Штойцев, который мне отдал Гвер, неслышно высунулась в коридор. Кто-то пришел в наш замок, я чувствовала биение живого сердца, и мне очень хотелось узнать, кому взбрело в голову лезть в логово некроманта.

В коридоре было пусто, темно и тихо. Никого.

Я пошарила в кармане, достала ключ и заперла Гверфина в спальне, так, на всякий случай. Потом ключ просунула под дверь, чтобы – случись что со мной – парень всегда мог выбраться, не прибегая к необходимости спускаться по простыням из окна.

Крадучись, я медленно шла к лестнице. Чувства, измененные орочьим талисманом, обострились до предела; я буквально кожей ощущала присутствие чужака, который остановился внизу, в обеденном зале, и теперь озирался, держа клинок наготове. Что-то было смутно знакомое в том, как он дышал, в том, как мерно билось его сердце… Но к чему себя обманывать? Это не Шерхем. А, значит, скорее всего, враг.

Прекрасно. Я замерла на лестнице, вглядываясь в черный силуэт – враг стоял, повернувшись ко мне спиной, и совершенно непрофессионально копался в сумке на поясе. Легкий прыжок, короткий полет – и я уже снова на ногах, на расстоянии нескольких шагов от чужака.

Я атаковала так быстро, как только могла. Я хотела его обезоружить, напугать, может быть, даже легко ранить. Охр, он не должен был успеть поставить мне блок, не должен был… Но меч чужака светлой молнией встретил мой клинок, брызнули в темноту искры. Руку внезапно свело судорогой, я перебросила оружие в левую. Ладно, умертвие по имени Ирбис Валле так просто не сдается. Звон столкнувшихся клинков, и – мамочки, как же больно… Но почему, почему, почему?!! Это ведь не первый раз, когда я с кем-то… вот так, на мечах…

Мгновения застывают в ночи, а я с ужасом чувствую, как разжимаются пальцы, выпуская оружие. Ну что, остались только когти да зубы? Тогда вперед.

И я бросилась в атаку, заставляя себя не думать о том, что малейшая ошибка – и быть мне распластанной на две половинки. Кажется, я выругалась, а враг легко ушел в сторону, увернулся, но рубить меня не торопился, стал двигаться осторожно, как будто вглядываясь. А затем сдернул в шеи что-то, и в глаза ударил яркий свет. Я невольно зажмурилась, успела услышать изумленный возглас, а затем —

– Леди Валле? Ба, вот это новости. Леди Валле, да еще в таком… гм… виде… Великий лес!

В следующее мгновение в плечи мне впились стальные пальцы, а я озадаченно уставилась на прекрасное, холеное лицо эльфа.

– Великий лес, – прошептал он смятенно, – кто это с тобой сделал? Кто?!!

От его рук по телу растекалось странное онемение, мышцы деревенели, еще чуть-чуть, и…

Над головой Хаэлли пронесся огненный цветок и, с шипением разбившись о стену, брызнул тысячью злых искр на пол.

– Отойди от нее, ублюдок! Сейчас же! Никаких лишних движений, в сторону, я сказал!

Гверфин. Малыш Гвер, охр его побери. Он вообще соображает, что творит? А если пожар? Я выглянула из-за плеча эльфа: парень стоял на той самой лестнице, с которой я спрыгнула, черный силуэт в ночи. А вокруг поднятой и сжатой в кулак руки вызревал, словно зловещий плод, новый огненный вихрь.

– Гвер… – я хотела крикнуть, но не получилось. Охров Хаэлли что-то сделал со мной, может быть, и не по своей воле – но голоса я лишилась.

Эльф замер, но всего лишь на миг, потом улыбнулся мне краешком губ. Не оборачиваясь, медленно разжал пальцы, опустил одну руку. Еще одно неуловимое движение – в правой руке хищно сверкнуло лезвие. Я поперхнулась криком.

– Нет! Нет, Хаэлли…

Свист вспарываемого лезвием воздуха. Метательный нож звякнул о каменные ступени, упал на пол. А я – я хрипло рассмеялась, повиснув всем весом на крепкой руке эльфа.

– Гверфин, Гве-ер! – язык плохо слушался, но кое-как я все же говорила, – спускайся! Хаэлли, не трогай его, пожалуйста. Это… мой друг.

Строгое лицо эльфа потемнело, он быстро склонился ко мне, заглянул в глаза. Потом спокойно отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своего рукава, выпрямился.

– Прошу прощения, леди Валле. Возможно, я допустил непростительную ошибку, погорячившись.

Он старался выглядеть невозмутимым, этот неисправимый Хаэлли. Но я-то чувствовала, как заходится в бешеном ритме его нечеловеческое сердце.

– А со мной ты что сделал? – проворчала я, с трудом сгибая и разгибая пальцы.

– Ничего, – даже плечами пожимать Хаэлли умел как-то особенно, грациозно, – учитывая ваше нынешнее состояние, леди Валле, вообще чудо, что вы можете держаться на ногах. В вас темная магия, не забывайте, а я – эльф.

– Ты же говорил, что полукровка!

– А вы что, поверили?

Да, это был прежний Хаэлли: на него хотелось смотреть, им хотелось восхищаться. Идеальное тело без изъяна и такое же лицо. Пожалуй, единственным, кто здесь не разделял любви к эльфам, оказался Гверфин. Он, нарочито громко топая, спустился по лестнице, подошел к нам и спросил звенящим от сдерживаемой ярости голосом:

– Могу я узнать, что нужно почтенному… Хаэлли в моем замке?

Я с трудом сдержала улыбку: когда Гвер злился, то удивительно походил на шипящего помойного кота.

– Извольте, – Хаэлли отвесил церемонный поклон, – я пришел сюда потому, что от этих стен за милю несет проклятием морро. И что-то мне подсказывает, что вы с ним уже столкнулись.

– Как хорошо, что мы снова встретились! – пробормотала я, испытывая искушение повиснуть у эльфа на шее. Но из-за орочьего талисмана прикасаться к Хаэлли было неприятно, поэтому я ограничилась тем, что погладила его по замшевому рукаву куртки. Гверфин скорчил кислую физиономию и отвернулся.

– Но теперь, когда мы встретились, я не прочь кое-что с вами обсудить, леди Валле, – мягко проговорил, нет, почти проворковал эльф. И добавил, – наедине.

Гверфин позволил себе презрительно фыркнуть.

***

Вывела Хаэлли к замку случайность. Если бы не дождь с грозой, долго бы он блуждал еще по землям Веранту, поглядывая на видящих и на чем свет стоит ругая ускользнувшего лекаря, который как сквозь землю провалился в людском селении. А так все получилось до смешного просто: молния ударила в ель, расколола ствол пополам, а ветер довершил начатое, завалив то, что осталось от старого и гордого дерева, поперек тропы. Пришлось свернуть и брести наугад, а потом видящие словно с ума сошли, сочась ядовито-зеленым светом сквозь ткань сумки. Хаэлли достал одну колбу, встряхнул, все еще сомневаясь, но мертвое, обернутое в магию око упорно смотрело в одну сторону. Эльф зашагал туда. К ночи стало ясно, что морро облюбовал замок некроманта. Здесь повсюду витал недобрый, чуждый эльфам запах зомби, а к нему примешивался не понаслышке знакомый приторный аромат пришельца из другого мира. Слабый, едва заметный, но… Хаэлли никогда бы не спутал его с чем-либо другим.

Он прежде всего был охотником, и потому ни ров, ни стены не могли стать серьезной преградой. Выращенная в считанные мгновения лоза заменила и мост, и осадные лестницы. Хаэлли только подивился тому, что замок остался без охраны: все зомби как стадо послушных овечек собрались в подвале, где спалить их всех не составляло труда. Но Хаэлли пришел сюда не за этим, он пришел за морро, а потому махнул рукой на несчастные, поднятые из могил и начиненные магией тела, и двинулся навстречу ощущению морро.

Странно, но оно слабело с каждой минутой, а свет видящих начал гаснуть. Хаэлли выругался – он почти настиг тварь, еще немного, и…

Но морро здесь больше не было. Вернее, он был здесь раньше, и довольно долго, а потом ушел.

Эльф остановился, с тоской глядя на белоснежный дворец, в лунном свете кажущийся игрушкой. Казалось, небо рухнуло в пропасть. Все надежды на то, что путь наконец завершится, а убитый друг будет отомщен, оказались напрасными… Морро – да, он ушел. Но обострившееся ощущение смерти где-то неподалеку давало обильную пищу для размышлений, и Хаэлли, не взирая на разочарование, решил не торопиться. Что-то было не так в этом добротном, матово светящемся в темноте дворце. Присутствовало в нем что-то очень знакомое и одновременно очень чуждое народу Великого леса. То, с чем они были знакомы, то, что было противоположно природе Крипты…

Хаэлли поежился и вновь выругался. Темная волшба орков, вот что ощущалось в белом дворце человеческого мага! И это показалось охотнику весьма любопытным, настолько, что он решил пожертвовать несколькими часами ради увлекательной беседы с некромантом, который воспользовался средствами шаманов орочьего племени. Что ни говори, Хаэлли умел извлекать из собеседника полезные сведения.

Эльф вошел во дворец через окно, аккуратно сдвинув ножом щеколду. Некромант, обитающий здесь, отличался непозволительной беспечностью и даже не выставил охраны. Хаэлли побродил немного по большому холлу, выжидая; в голове не укладывалось, что вот он, эльф, расхаживает по замку некроманта, а на него до сих пор никто не напал. Напрашивалась мысль о том, что хозяин этого белого великолепия – дурак, и попросту сам не знает, с какими силами играет, но…

Потом все-таки на него напали. Со спины, подло. И, конечно же, нападавший уже давно не был живым человеком. Мелькнула ломаная фигура, сверкнул в лунном свете клинок. Хаэлли ответил, но снова удивился тому, что охранял замок только один зомби. Могло ли все это быть ловушкой, подстроенной морро? Вряд ли. Хаэлли отразил еще одну атаку, вглядываясь в странное неживое существо, которое двигалось с невероятной быстротой и звериной грацией. Не зомби, нет, они так не смогут. И вдруг сердце замерло, как будто его, Хаэлли, окатили на морозе ледяной водой. Он узнал, узнал ее, плутовку-вышивальщицу, ошибки быть не могло. Ирбис Валле. Умертвие. И в ее груди – камень из орочьей темной крипты.

«Этого не может быть», – вопил рассудок, в то время как эльф вглядывался в замершие черты теперь уже вечно молодого лица.

– Кто это с тобой сделал? Кто?!! – потрясенно выдохнул он.

Внезапно ему, повидавшему многое охотнику, захотелось, чтобы все происшедшее оказалось дурным сном. Он проснется снова в замке Лерия Аугустуса, застелет гладко постель, и будет до одури тренироваться в ожидании встречи с морро. Он никогда, никогда не встретит невзрачную девчонку по имени Ирбис Валле, и никогда не увидит того, что с ней сотворил некромант, заслуживающий самых ужасных пыток. Он, Хаэлли, не солгал барону: леди Валле действительно умерла мучительной смертью, а потом над ее телом жестоко и бездумно надругались, подняв и заставив ходить против воли Создателя. И эльфу, глядя в светящиеся в темноте глаза умертвия, захотелось плакать.

…Она сидела в кресле, маленькая и хрупкая как птичка, сцепив пальцы на острой коленке и чуть склонив голову к плечу. На бледных губах играла странная, жалкая улыбка, говорящая – милый Хаэлли, я все понимаю. И знаю, что тебе неприятно находиться рядом со мной, но ничего не могу изменить, а потому и ты прояви снисхождение, терпимость к тому существу, которым я стала. Хаэлли хотелось прижать ее к себе, так крепко, чтобы она почувствовала – никогда он не оттолкнет ее, никогда не причинит боль… Но он прекрасно понимал, что Ирбис Валле лучше не прикасаться к эльфу, а потому продолжал нервно расхаживать из угла в угол. Мальчишку Ирбис выдворила, заявив, что ей нужно побыть наедине со старым другом и многое ему объяснить.

– Ты нам поможешь, Хаэлли? – тихо и беспомощно спросила Ирбис, – я боюсь, что мы не справимся.

– Ты хочешь спасти человека, который сотворил с тобой все это? – Хаэлли отказывался понимать этих странных авашири.

– Он думал, что так будет лучше, – ровно и безжизненно заметила девушка, – не надо его винить.

– То, что он сделал… это… – Хаэлли с трудом подбирал слова, – это просто неописуемо!

– Он сказал, что дал мне возможность вернуться.

– Ни одного человека не подпустят к Крипте, – эльф запоздало понял, что сболтнул лишнего. Острые плечи Ирбис опустились, губы задрожали. – Прости, но это так.

– Мне уже все равно, – она гордо вздернула подбородок, – я должна его спасти. Я должна исправить то, что сама же и натворила, понимаешь? Это моя вина, моя!

– Ты хочешь исправить содеянное или спасти лекаря? – уточил Хаэлли.

Ирбис не ответила и опустила глаза.

Все оказалось еще хуже, чем Хаэлли себе представлял.

– Гверфина лучше оставить здесь, – пробормотал он, чтобы сменить тему, – брать его неразумно и, полагаю, ты это понимаешь.

– Он ни за что не останется, – Ирбис покачала головой, – пусть это и неразумно, но Гверфин все равно потащится за нами. Боюсь, что он уже все решил…

И тут же, захлопав ресницами, поинтересовалась:

– Хаэлли, а ты знаешь, как убить морфа? Ты можешь это сделать?

– Именно для этого и нужны охотники, – сухо ответил он.

– Как здорово! – Ирбис взирала на него с непритворным восхищением, – значит, народу великого леса известно, как уничтожить то, что не имеет формы?

– Известно, – откликнулся эхом Хаэлли и умолк. Ему не хотелось раньше времени вдаваться в подробности и объяснять Ирбис Валле, что, скорее всего, никто из них уже не вернется из Приграничья.

Но Хаэлли не было страшно. Пугает неизвестность, а он самого детства знал, что все рано или поздно возвращаются под своды Крипты. А еще Хаэлли знал, что эльф – это воплощенный свет со всеми вытекающими последствиями: когда света слишком много, он может причинять боль.

Глава 14. Грань мира

…Талисман Ирбис, как ни странно, работал даже здесь, в месте, где по идее не должны действовать законы покинутой сферы. Наверное, было бы правильным сорвать его и медленно умереть – после заклинания в тысячу звеньев именно это и должно произойти с магом без поддержки коллег – но запястья немилосердно стягивали кожаные ремни, а веревки тянулись к стенам, так что он мог лишь немного опустить руки, но никак не дотянуться до шеи. Он понятия не имел, сколько уже простоял вот так посреди низкого и душного подземелья. Позвоночник разрывался от боли, как будто в него методично и последовательно воткнули сотню раскаленных игл, и конца краю этому не было видно. Исцеляющий талисман восстанавливает организм. Но – увы! – не избавляет от боли в спине или затекших от неудобной позы плечах.

А на самом деле Шерхем Виаро уже давно смирился с тем, что получит сполна за все… и за всех тех, кто не дожил до этого чудного мгновения. Оставалось только гадать, почему выбрали именно его, а не, к примеру, Арниса. Улли вообще легко отделался, может быть, даже не успел понять, что происходит.

…С того момента, как Шерхем пришел в себя и понял, что морф почему-то не убил его перед приграничьем, в подземелье ничего не менялось. Разве что воздух становился все более спертым, и к боли в позвоночнике прибавилось легкое головокружение. В каменную кладку был ввинчен железный штырь, на него, в свою очередь, насажен паучий кокон размером с человеческую голову, источающий призрачный белый свет. Сгорая, он медленно таял, гулко и мягко роняя на пол тяжелые капли неведомой субстанции. А еще здесь была дверь, маленькая и низкая, обитая позеленевшими бронзовыми полосами. Шерхем временами поглядывал на нее, все ожидая, когда в замке провернется ключ, но морфы не торопились: или были слишком заняты своими делами, или попросту ждали, когда пойманная и растянутая на веревках добыча начнет стенать и умолять о пощаде. Последнего, впрочем, Шерхем не собирался делать ни при каких условиях, точно так же, как в свое время не уступил собственному монарху.

Все, что ему осталось – ждать и вспоминать. Потерянного щекастого карапуза и жену, чей облик за долгие годы стал расплывчатым и неясным. Дурака-короля, который почему-то возомнил, что, убивая близких людей, он заставит непокорного лекаря преклонить колена перед его милостью. Эльфика, появившегося у костра промозглой осенней ночью, Улли Валески, рыжего паренька с перепуганными глазами, элегантного Арниса Штойца, только что прибывшего из Карьена и презрительно осматривающего старые стены Снулле, тысячи зеленокожих воинов, которых накрыло незримое облако смерти, содрогание сферы, двух паукообразных существ, замерших в центре нарисованной Улли звезды…

Они ведь не сразу поняли, что это морфы. Это были два огромных, отвратительного вида паука. Обожженные и израненные, твари неподвижно замерли на обугленной земле, и тогда они с Арнисом, не обменявшись ни единым словечком, вдруг решили, что такую мерзость лучше уничтожить сразу. Они воспользовались талисманом Валески, ударили по иномирцам волной огня, но она почему-то не испепелила их, как ожидалось. Пауки верещали и носились по полю как два факела, а потом внезапно начали распадаться, превращаясь в облако невесомых мыльных пузырей… Так не за это ли он расплачивается все эти годы?

Шерхем невольно вздрогнул, когда заскрипел проворачиваемый в замке ключ. Горящие пауки, семенящие по неприветливой, обожженной заклинанием земле. Мда. Хороши же они были тогда, и он, и Арнис, но кто ж признает свои ошибки? Такова природа человека, и с этим ничего не поделаешь.

В приоткрывшуюся дверь бесшумно проскользнул первый морф, и Шерхем до боли прикусил губу, чтобы не заорать от ужаса. Нет, это был не паук: в темное подземелье ступила хрупкая, изящная девочка лет десяти. Прямые черные волосы волной стекали по узким плечам, по белоснежной ткани легкого платья, на талии перетянутого широким вышитым поясом. И – глаза. Исключительно эльфийские по форме, с алой, будто напитанной кровью радужкой. За ней, неторопливо шагая, порог переступил мальчик: все то же изумительной красоты лицо, черные волосы, белые одежды. Они казались… нет, они были детьми, невинными детьми, и это пугало гораздо больше, чем ядовитая слизь на волосатых паучьих лапах.

«Невинность не знает пощады», – всплыли в сознании сказанные когда-то и кем-то простые слова, и Шерхем тепло улыбнулся двум существам в белом. В общем-то, он давно был готов к этой встрече.

– Ну что, поговорим? – усмехнулся мальчик, поигрывая связкой ключей.

– Поговорим, – согласился лекарь, – отчего бы не поговорить со столь… приятными созданиями?

– Посмотри на нас, – спокойно и строго, без тени насмешки или издевки сказала девочка, – здесь мы можем принять истинную форму. Такими мы были, когда по твоей милости очутились за пределами своей жизни. Такими и остались, возвращаясь, потому что время не властно над существами извне. Надеюсь, ты готов ответить за то, что с нами сделал?

– Если вы хотите извинений, то извольте. Я прошу прощения за то, что невольно выдернул вас из вашего мира, – Шерхем спокойно смотрел в алые глаза мальчишки, – к слову, сколько вам лет?

– Авашири столько не живут, – девочка холодно улыбнулась, – и мы принимаем твои извинения, но, сам понимаешь, этого слишком мало. Тебе не понять, как это – не иметь собственной формы, а забирать ее только у тех, к кому прикасался.

– Тогда просто убейте меня, – буркнул он, – уж это вы могли сделать и раньше.

– Но этого слишком мало, человек, – строго произнес мальчик, – чересчур милосердное наказание для того, кто своей необдуманной магией… сделал из нас чудовищ.

– Вы могли и не становиться ими.

– Ты снова не понимаешь, – в звонком голосе девочки проскользнуло нетерпение, – ты в принципе не можешь понять, что натворил, потому что понятия не имеешь, кто мы. Но главное я тебе скажу. Мы – свет, и мы пребывали в свете. Ты же выдернул нас из этой прекрасной чистоты, швырнул в грязь и превратил наше существование в боль. Каждое мгновение было болью для нас в вашем проклятом мире. И теперь, когда миры вновь соприкоснулись, мы можем уйти к себе, но не уйдем, пока не отплатим тебе той же монетой.

– Свет так же безжалостен, как и невинность, – пробормотал Шерхем, уже не глядя на этих дивных существ. Ему захотелось закрыть глаза и заснуть, и спать так долго, пока все это не закончится. Но на границе сознания все же мелькала странная мысль о том, что где-то он уже слышал подобные высказывания о свете. Только вот где?

***

…Невыразимо грустно было покидать замок Штойцев, как будто, уходя, мы навсегда захлопывали дверь в тихую золотую осень, которая уже никогда не повторится. Слишком многое изменил замок. Он величественно возвышался на холме, цитадель цвета дождливого неба, и каждый из нас хотя бы по разу оглянулся, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти неприступные стены. В предрассветной дымке угадывались темные силуэты зомби, неподвижные и никому не нужные, но Хаэлли, чутьем светлого разыскавший часть орочьего талисмана, оставил шкатулку с камнем на месте, заявив, что вид зомби, вероятно, спасет замок от разграбления. Орочий талисман оказался куском шунгита грубой огранки, и мне рядом с ним становилось хорошо и тепло, как будто меня баюкал в теплых объятиях Шерхем, а вот Хаэлли – наоборот, плохо. Эльф бледнел, зеленел, над верхней губой и на лбу выступали крупные бисерины пота. Странно, что рядом со мной он ничего подобного не чувствовал, но объяснение этому нашлось простое: припрятанный под сердцем темный талисман силу свою обращал на поддержание подобия жизни в моем тщедушном теле.

Все мы получили свой урок в замке Арниса Штойца, урок чересчур болезненный, чтобы его забыть. Я совершила чудовищную ошибку, которая уже стоила жизни некроманту, и еще неизвестно, что ожидало нас впереди. Гверфин потерял и снова обрел отца, хотя я подозревала, что настоящими родителями для него навсегда останутся Штойцы, а Виаро – ну что ж, дань крови, можно и так сказать. Хаэлли… сложно догадаться, что думал и чувствовал эльф, но я была готова поклясться, что временами появлялось и исчезало на его лице расслабленное, отстраненное выражение светлой печали, чего раньше за ним никогда не водилось. Почему-то оно мелькало, когда Хаэлли обращал свой царственный взор ко мне. На Гверфина эльф смотрел совсем по-иному, с какой-то задумчивой брезгливостью и неприязнью, но дальше взглядов дело никогда не заходило, и поэтому я не могла толком понять – в самом ли деле Хаэлли недолюбливает юного мага, или мне все это только мерещится.

Вышитый талисман уверенно вел по следу Шерхема. Глаза в колбах таращились в ту же сторону, Хаэлли удовлетворенно хмыкал и раздраженно требовал идти быстрее, Гверфин то и дело огрызался, говоря, что мы и без того шагаем на пределе сил, и что не виноваты в том, что не умеем ходить по лесу так, как это умеют проделывать истинные эльфы, преступно проникшие на земли королевства Веранту.

К вечеру Хаэлли милостиво позволил нам сделать привал, пробурчав при этом, что, мол, мы останавливаемся не из-за избалованного и неприспособленного к жизни мальчишки, а исключительно потому, что ему нужно подготовиться к ритуалу убийства морфа. Гверфин дерзко ответил, что мог бы еще идти и идти, но потом завернулся в плащ и моментально заснул. Я тоже выбрала себе местечко у костра и улеглась, но, конечно же, стала исподтишка наблюдать за эльфом. Умертвиям сон необязателен, и в этом тоже есть своя прелесть. Я ведь никогда не видела магии охотников за иномирцами, так отчего бы не посмотреть на приготовления к столь важному и сложному ритуалу?

***

…Хаэлли неподвижно застыл у трескучего костра, уронив лицо в ладони. Час проходил за часом, а эльф так и сидел, неподвижное и обманчиво-хрупкое изваяние. У меня на языке вертелось – ну, и где же ритуал, Хаэлли? – а под сердцем покалывал страх. Не скрывает ли чего это дитя Великого леса, и не спрятана ли у него в рукаве, как у шулера, парочка тузов, которые Хаэлли бросит на стол в последнее мгновение и которые больно щелкнут нас с Гвером по носу?

… Эльф продолжал неподвижно сидеть у костра, казалось, даже дышать перестал. А я, растеряв последние крохи терпения, неслышно поднялась и, подобравшись к нему, потрогала за плечо. Пальцы онемели, но я почти привыкла к тому, что прикасаться к эльфу по меньшей мере неприятно. Хаэлли поднял голову, уставился на меня странным пустым взглядом.

– Что тебе?

– Хочу знать, как проходит подготовка к ритуалу, – я постаралась вложить в интонацию весь сарказм, на который была способна. И Хаэлли меня понял. Бросил осторожный взгляд в сторону Гверфина, убедился в том, что маг спокойно посапывает, и сказал тихо-тихо: