Текст книги "Морф"

…Шерхем отшатнулся, попятился, давясь рвущимся из легких воплем. Кто-то схватил его сзади за плечи, резко встряхнул.

– Лекарь, охр тебя дери, да что с тобой сегодня?!!

Мальчишка, весело хохоча, шагнул к мыльному пузырю, ловко проткнул его соломинкой, и тут же, поболтав ей в жестяной кружке, выдул пузырь новый, еще краше и еще больше. Шерхем понял, что еще немного – и он грохнется в обморок. Ну да, да. Ты устал, Виаро, бесконечно устал. Но не стоит забывать, что тебе еще предстоит встретиться и с мыльными пузырями, и еще с чем похлеще…

– Лекарь! – гаркнул в лицо атаман, – ты что, ума лишился?

Откуда-то сбоку появилась Милаведа с большой кружкой в руках.

– Прекрати его трясти, – сказала она кротко, – видишь, господину магу дурно сделалось? Вот, выпей, сразу полегчает.

…Конечно же, в кружке оказалась брага, да такая, что дыхание застряло где-то на уровне бронхов, а по пищеводу вниз покатилось расплавленное серебро, не иначе. Шерхем глубоко вдохнул. Выдохнул. И виновато посмотрел на Эрда.

– Я… Мне, правда… Мне все мерещится…

– Знаю, что тебе мерещится, – ухмыльнулся полуорк, – небось, пациентов своих вспоминаешь? Ну, тех, кого прямиком к Хайо отправил?

– Так, ребятки, хорош, хорош, – Милаведа осторожно, но крепко взяла Шерхема за локоть, – прошу к столу, господин маг. А то после нашей целебной водицы тебе еще упыри начнут мерещиться, или иная пакость. Знаю я вас, магов. Все как один на голову больные.

…Потом он сидел за столом, ел блины с жирной сметаной, и с любопытством разглядывал хозяев, все еще пытаясь понять – есть ли в Милаведе орочья кровь или нет.

В том, что отцом Эрда был орк, сомневаться не приходилось: парень получился вполне себе человеческой внешности, со светлой кожей и льняными волосами, но при всем при этом настолько походил на орочьего воина, что это не могло быть простым совпадением. Ну, и характерная черта орков, крупные, выпирающие из-под губы клыки. Эрд в своем стремлении быть просто человеком подпилил их, но от этого вышло только хуже: теперь, когда он скупо улыбался, из-под губы торчали толстые пеньки.

А вот Милаведа была изящна и миниатюрна по сравнению с братцем. Ни клыков, ни острых ушей. Мелькало, правда, странное звериное выражение на ее лице, но оно было столь мимолетно, что высмотреть его мог только очень внимательный наблюдатель.

– Это правда, что благодаря тебе орки из-под Снулле ушли? – вдруг поинтересовался Эрд.

«После этого он меня точно прирежет», – сокрушенно подумал Шерхем, а вслух сказал:

– Так говорят.

– Нет дыма без огня, – усмехнулась проницательная Милаведа, – мы слыхали о тебе, господин Черный лекарь. Много интересного про тебя рассказывают.

– Не стоит верить всему, – осторожно сказал Шерхем.

– А правда, что ты мертвяков можешь подымать? – глубоко посаженные глаза Эрда светились живейшим интересом.

– Сейчас не могу, – Шерхем покачал головой, – раньше для этого у меня был талисман специальный, теперь его нет.

– Потерял или отобрали? – уточнила женщина.

– Сам отдал другу.

– Это что ж за друг такой? – Милаведа хитренько улыбнулась, – разве у Черного лекаря есть друзья?

Шерхем грел пальцы о кружку с горячей водой и, задумавшись, ответил не сразу.

– Мне бы хотелось… да, мне бы очень хотелось, чтобы мы были друзьями. Но боюсь, теперь она меня ненавидит за то, что я сделал.

Брат и сестра навострили уши, но Виаро поспешно прикусил язык. Только откровений в этот поздний час не хватало.

– Завтра мы на тракт пойдем с мужиками, – тихо сказал Эрд, – пойдешь с нами.

– Глотки резать никому не буду, – Шерхем смотрел в чашку, где плавали редкие чаинки.

Полукровка усмехнулся.

– А я тебя и не прошу, сами управимся. Но за постой надо платить, так ведь?

– Я же говорил, чем заплачу, – буркнул Шерхем, – я все-таки лекарь, клятву давал.

Милаведа звонко рассмеялась, закидывая назад голову. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам сияющей волной, ворот блузки сбился набок, и стало видно рабское клеймо под ключицей.

– Ой, уморил, – отсмеявшись, она хлопнула ладонью по столешнице, – клятву он давал! Мы даже здесь слыхали, как справно ты эту клятву выполнял все эти годы!

– Я тебя с нами беру, чтобы ты, если беда случится, всегда под рукой был, – серьезно сказал Эрд, – а все остальное тебя не касается.

Шерхем пожал плечами. Похоже, ему ничего не оставалось, как поутру участвовать в разбое. Ну и охр с ним, Милаведа права – сколько раз уже пришлось клятву нарушить? Он неспешно ковырнул ложкой сметану, намазал ее на сложенный вчетверо блин.

– Так все-таки это ты из-под Снулле орков прогнал?

Снова Милаведа. Да что ж ей так неймется? Шерхем посмотрел на нее в упор, все еще пытаясь угадать, что последует за прямым и честным ответом, а потом махнул на все рукой. Если все закончится прямо здесь – значит, так тому и быть. А об Ирбис, хотелось бы верить, позаботится господин Штойц.

– Да. Я сделал так, что они передохли как головастики в засуху.

– Ну, я ж говорила, – Милаведа подмигнула братцу.

– За это, лекарь, тебя должны были золотом осыпать, – пробасил Эрд, разглядывая собственные ногти.

– Мнения простолюдинов и монархов частенько расходятся, – Шерхем усмехнулся, – а вам-то это к чему знать? Кровный отец под Снулле остался по моей вине?

Брат и сестра воззрились на него с нескрываемым удивлением, а затем одновременно расхохотались. Из-за занавески выглянул проснувшийся мальчишка и, потирая глаза, подошел к матери.

– Ах, ты мой сладенький, – Милаведа взяла его на колени, звонко поцеловала в макушку.

Эрд вытирал выступившие от смеха слезы.

– Ты это, лекарь, не сердись, – наконец проговорил он, – все неправильно думают, все. Там, под Снулле, ты отца нашего спас. Он только год назад к Хайо отправился.

– Отец наш был сотником, – добавила с улыбкой женщина, продолжая ласкать мальчонку, – хорошим был человеком… наверное… раз пожалел рабыню-полукровку, выкупил ее и в жены взял.

***

…К вечеру стало ясно, что печалиться о несчастных из ожидаемого обоза уже не стоит. Не произошло ровным счетом ничего, за исключением проведенного в кустах и среди комаров дня. Купеческий обоз так и не появился, хотя Эрд клялся именем Хайо, что осведомитель надежный и не мог подвести. Все кончилось тем, что усталые и раздраженные, все вернулись в деревеньку и разбрелись по своим избам. Эрд отправился к себе, в трактир, а Шерхем – туда, куда его поселили.

Милаведа накрывала на стол, ее мальчишка, Ронник, пропадал где-то в саду. Кивнув хозяйке, Шерхем прошел во двор, стянул пропотевшую насквозь рубаху и от души поплескался в начищенном медном тазу. Стоило повернуться – а предусмотрительная Милаведа уже протягивает кусок холстины, а заодно и свежую рубашку, явно с плеча атамана.

– Иди ужинать, лекарь. Уж больно ты тощий, – сказала она и нахмурилась, – обоз не пришел, да?

– Не пришел.

– Значит, беда скоро придет, – обронила женщина и, повернувшись, пошла в дом.

Оторопев, Шерхем несколько мгновений молча смотрел ей вслед. Затем, не вытираясь, нырнул в чистую, пахнущую луговыми травами рубаху.

– Подожди! Милаведа!

– Что тебе? – остановившись на пороге, она исподлобья смотрела на лекаря.

– С чего ты это взяла? Про беду?

Женщина вздохнула.

– Иди ужинать, маг. Ты хороший человек, но за тобой по пятам идет смерть. У моего брата клыки орочьи, а у меня – чутье. Я вижу тень над тобой. И никуда от нее не денешься.

…Она уселась за стол, подперла кулачком румяную щеку и молча смотрела, как Шерхем мешает ложкой кашу в миске. Он старательно разглядывал липнущие друг к дружке разваренные зерна пшеницы, а в голове крутилось только одно: как же они похожи на сферы миров, как же похожи… Одно зернышко толкнешь, другое тут же шевельнется, а третье и вовсе отскочит к самому краю миски. Счастлив тот, кто не знает, воистину горе в знании. А над ним, простым лекарем из Тальи, простерла крылья смерть, и женщина с каплей орочьей крови в венах знает об этом, но не может помочь. Наверное, даже не хочет, ей важно, чтобы сын рос в безопасности, и чтобы гончие никогда не явились в Малые коряги…

Он съежился, когда стукнула отворяемая дверь. На пороге гранитным утесом возвышался Эрд – и все замерло в доме, потому что пришла беда.

– Идем, лекарь, разговор есть. Осведомитель мой явился, – тихо сказал атаман.

Милаведа неслышно поставила на стол чайник и отвернулась. Она безмолвно ждала, когда незваный гость покинет ее дом, и даже не глянула в его сторону.

…Осведомитель сидел за столом, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в кружку с вином. Его бил озноб, а глаза стали похожи на два осколка мутного стекла. Светлые волосы слиплись коркой засохшей крови, грязная рубаха на плече взялась кровавой коростой.

– Садись, лекарь, – устало скомандовал Эрд и указал на свободный табурет, – а ты, Николас, расскажи еще раз все, что ты только что сказал мне.

Взгляд мужчины затравленно метнулся к Шерхему, и у того сжалось сердце. Ну да, беда пришла, как и говорила Милаведа. Другого быть просто не могло, потому что сидящий за столом молодой и крепкий мужчина находился на грани обморока, уж это-то лекари чувствуют очень хорошо.

– Кто это, Эрд? – прохрипел Николас, клацая зубами.

– Я лекарь, – быстро ответил Шерхем, – я тебе помогу. Где это ты так расшибся?

Вместо того, чтобы усесться, Шерхем обошел стол, осторожно коснулся разбитой головы осведомителя. Тот затрясся, предпринял слабую попытку уйти от прикосновения.

– Ш-ш-ш-ш, все хорошо, сиди смирно, – Шерхем начал говорить с ним, как с ребенком, который разбил коленку, – голова, небось, болит? Сильно? Тошнит?

Все это, разумеется, было. Николас приложился головой знатно, оставалось лишь гадать, как это мозги еще на месте остались. Он обмяк на стуле, оперся локтями о стол и вдруг тихо заплакал.

– Я… я… Хайо, лучше б я этого… не видел…

– Что ты видел? – холодея, тихо спросил Шерхем.

Мягко надавливая на края раны, он запустил механизм регенерации тканей, заставляя ссадину затягиваться молоденькой розовой кожицей. Ну, а заодно убрать последствия удара, и уже только потом перейти к плечу.

– Говори, Николас, – вмешался Эрд, – а ты, лекарь, слушай внимательно. Ты ж маг все-таки, должен о таком знать.

– Я шел за обозом, – мужчина всхлипнул, механически потер лоб и вымазал руку в крови. – я шел за ними, как ты и велел, Эрд, держался так, чтобы они меня не видели. Ну, и приотстал слегка, а когда нагнал, то…

Шерхем быстро наложил обезболивающее заклятье, затем резко рванул присохший рукав. Оставалось и с этой ссадиной повторить то же, что и с предыдущей. Кости были целы, и, в общем-то, Николасу уже должно было стать значительно лучше.

– Они все были мертвы, Эрд, – прохрипел мужчина, – все до единого! Даже лошади, даже собака… Все… выпотрошены как свиньи на бойне. Я перевернул одного, и… и…

– Череп оказался проломлен, а мозг отсутствовал, – тихо закончил Шерхем, – как ты себя теперь чувствуешь?

Николас уставился на него ошалело, но смотрел сквозь.

– Кто-то сожрал им мозги, – пробормотал он, запинаясь, – что это было, лекарь?

«Моя смерть», – как-то очень спокойно подумал Шерхем. Затем, отряхнув руки, отошел от Николаса и сел на табуретку. Комната поплыла перед глазами, а в висках вместе с ударами пульса бился вопрос: как это могло произойти? Как?.. Ведь Арнис говорил, что они с Улли все предусмотрели, и что им оставалось поймать еще одного, потому что только двое могли уйти – это было бы правильно, не нарушило бы равновесия сфер.

– Они лежали не на дороге, – тем временем продолжал Николас, так и не дождавшись ответа, – все они были чуть дальше, к ельнику… и я… я пошел вглубь… не знаю уже, зачем. Что-то звало меня туда, и я опомнился только тогда, когда… там купол вырос, странный такой, как будто студень кто-то вывалил кучей. Купол до неба… И мыльные пузыри, лекарь! Понимаешь?!! Мыльные пузыри летали повсюду! Они летали и не лопались, как будто внутри их что-то было! Кто их там мог пускать, а?.. Кто?!! Хайо, это было так… страшно, что я… побежал…

Шерхем пожал плечами, в упор глянул на Эрда.

– Мне надо уходить.

– Значит, Милаведа не ошиблась, – пробормотал полукровка, – что это за тварь, лекарь?

– Просто тварь, Эрд.

Место паники заняло спокойствие обреченности. Но вот Арниса было жаль, очень. И – помилуйте! – в замке была еще и Ирбис. А еще – Гверфин. Хайо, куда ж ты смотришь? И не слишком ли жестоко наказываешь за то, что три мага должны были сделать тогда, под Снулле?

– Мне надо попасть к замку некроманта, – выдавил он, с трудом ворочая одеревеневшим языком, – ты знаешь туда короткую дорогу?

Эрд натянуто улыбнулся, продемонстрировав свои подпиленные клыки.

– А то. Ты, лекарь, скажи – та тварь сюда не придет?

– Если я уйду сейчас же, то, думаю, не придет.

Атаман поднялся, провел ладонями по лицу.

– Я скажу Милаведе, чтобы собрала тебя в дорогу. У нас из подпола в трактире ход есть подземный. Ведет не очень далеко, но хотя бы через коряги не нужно будет лезть.

Глава 12. Морф

Некроманты мстят с размахом и фантазией. Зачем цепи и казематы, если есть хорошие, отточенные за века заклятья?

Арнис Штойц, игнорируя вопли Гверфина, заставил меня прошагать в заваленный строительным мусором угол двора и там оставил, заметив при этом, что, проделай он нечто подобное раньше, ничего плохого бы не приключилось. К несчастью, наложенное заклятье крепко держало и мой язык, а потому я не смогла возразить, что, расскажи он немногим раньше о том, кто и зачем сидит в подземелье, точно бы ничего не случилось. Арнис, выругавшись, схватил за локоть приунывшего Гверфина и потянул его прочь. Я осталась одна.

Весь день нещадно палило солнце. Будь я жива, уже измучилась бы от жажды. К вечеру небо внезапно вспухло черными тучами, по землям Веранту хлестнули струи ледяного ливня. Я по-прежнему стояла и, разумеется, никто не соизволил завести меня хотя бы под навес. К утру дождь закончился, на хрустальном небосводе засияла яркая радуга, потом прилетели откуда-то два пестрых маленьких дятла и принялись усердно долбить ствол старой груши у внутренней замковой стены. С наступлением утра завозились и зомби: кто-то полез в котлован, кто-то тянул огромное корыто с известью. Рысцой промчался мимо Шпарс, остановился, смерил меня растерянным взглядом, и потрусил дальше. Я продолжала безмолвно стоять, как фарфоровая кукла, у которой сломался внутри механизм. Закончился второй день моего наказания, небо с запада окрасилось в глубокий синий цвет, тогда как на востоке редкие облака казались золотыми. Загорелись первые звезды. Я поморгала, попробовала шевельнуться – нет, по-прежнему ничего. Арнис Штойц неспроста считался одним из лучших некромантов Веранту, и неспроста его зомби поставлялись ко двору. А когда взошла огромная круглобокая луна, первая из трех, ко мне пришел Гверфин: все та же кипенно-белая рубашка, черные бархатные штаны, подпоясанные широким клепаным поясом. Гладко причесанные черные волосы и – батюшки! Не снится ли мне? – легкий аромат одеколона, вероятно, позаимствованного у папаши.

Он быстро приблизился, ступая неслышно как кошка, подошел почти вплотную, так, что я даже ощутила заманчивое тепло живого человека. В этот миг что-то сломалось в душе, и я была готова броситься мальчишке на шею, лишь бы только отогнать сковавший меня холод, но… Естественно, не смогла и пальцем шевельнуть. Гверфин резко встряхнул темным свертком, который держал в руках, оказалось – плащ. Он накинул мне на плечи тяжелую ткань, застегнул у ворота фигурную пряжку, затем отошел на шаг полюбоваться результатом. Последний был скорее всего настолько убог, что не вызывал даже смеха. Гверфин тяжело вздохнул, и наконец наши взгляды встретились.

– Ты на меня сердишься, да? – спросил он тихо.

О, нет, мой драгоценный. Сейчас я даже не сержусь. Все, что мне нужно – это твое тепло, а не этот дурацкий плащик. Я бы обняла тебя как возлюбленного, положила бы голову на плечо, закрыла глаза и хотя бы на миг почувствовала себя живой.

– Послушай, Ирбис… – он перешел на шепот, – я правда не мог тебе сказать раньше. Я поклялся отцу, понимаешь? Ты выпустила в мир ужасное, кровожадное создание… Я пытаюсь уговорить отца, чтобы он тебя отпустил, но он уперся как баран, говорит, что, мол, пусть Шерхем решает, что делать с этой дрянью… ох, прости. Но отец не в себе с того утра, как обнаружил пропажу. Он перерыл замок вверх дном, он обошел все с собакой, но тварь исчезла бесследно. Или слишком хорошо затаилась и выжидает. Хотя собака – должна отличить ее от живого человека. Понимаешь, пока ты не взломала ту дверь, замок был в сохранности, а теперь…

Я поморгала. Это единственное, что оставил мне Штойц. Если бы могла, то заплакала. И обязательно бы попросила обнять себя покрепче, хотя бы на одну крошечную минутку. Гверфин нахмурился, лоб прорезала столь знакомая уже упрямая складка.

– Я не отступлюсь, Ирбис. Я не отстану от отца, пока он тебя не освободит. Глупо наказывать за незнание, верно?

«Но незнание не освобождает от ответственности», – пронеслись в голове любимые слова моего дражайшего папеньки, Мориса Валле.

Нет, в том, что я выпустила на свободу не просто эльфа, сомнений уже не возникало. Но – Хайо! – почему они не захотели сказать мне раньше? Почему заставили бродить в тумане посреди лабиринта загадок и недомолвок, чтобы в итоге я устремилась за дразнящим болотным огоньком?

– Отец отправил Рофа за господином Виаро. Рофа ведет магия, и никого, кроме Шерхема, он привести не должен, – задумчиво сказал Гверфин, – если этот Виаро тебе друг, то он не даст тебя в обиду.

«Или, узнав последние новости, загонит в сердце осиновый кол», – я мысленно усмехнулась.

Надо полагать, Шерхем Виаро не придет в восторг от сделанного мной.

– Не держи зла на моего отца, – попросил Гверфин, – он… хороший.

Безусловно хороший, Гвер. Наконец-то ты это понял. Быть может, даже перестанешь ревновать его к каждой юбке.

Внезапно Гверфин придвинулся еще ближе, быстро чмокнул меня в щеку и, словно испугавшись собственного поступка, рванул прочь, в темноту. Я осталась во власти смертного холода, все еще чувствуя прикосновение его горячих губ.

Охр. Только этого мне не хватало. Оставалось надеяться, что нынешний поцелуй был не более чем данью учебе в карьенской академии: может, там, в столице, это у них обычное дружеское прощание?

Я прикрыла глаза, попробовала поспать, чтобы скоротать время до прибытия Шерхема. А потом медленно, очень медленно начала проваливаться в странное полусонное состояние, когда видишь себя со стороны, понимаешь, что надо бы проснуться – и не можешь.

Вокруг застыл странный серый лес. Он выглядел так, как будто по нему прошелся ураган: деревья повалены, корни торчат как растопыренные пальцы стариков, все покрыто пятнами плесени и странной слизью, словно минуту назад здесь ползала тысяча жирных гигантских улиток. И посреди всего этого великолепия – мыльные пузыри, яркие, у каждого на дрожащем зеркальном боку по радуге. Я остановилась, озираясь: местечко было, мягко говоря, гадким. И вдруг увидела Шерхема. Узнала, правда, я его с большим трудом – привыкла, что он вечно в тряпье ходит, а тут кафтан бархатный, рубашка белоснежная, только вот… Вся в крови, и на серую землю тянется черная глянцевая струйка, и взгляд застывший. Кажется, я закричала, заорала во всю силу легких, рванулась к нему и, упав рядом на колени, приподняла голову. Он был еще теплый, но жизнь ушла безвозвратно, сердце не билось в развороченной груди.

– Не надо, не надо, не надо! – шепчу я, сжимая в ладонях лицо, вдруг ставшее таким неизмеримо дорогим, – пожалуйста, вернись, как же я буду без тебя? Как же я?..

А потом приходит осознание того, что – все. Его уже не вернуть. Захлебываясь рыданиями, я раздираю ворот рубашки, моего талисмана нет и в помине, куда ж ты его дел, почему снял?.. Талисман, мой талисман… И вдруг руки сами собой опускаются туда, где под моими ребрами суровой ниткой сделан шов. Кто я такая? Да никто по большому счету, так, неудавшийся маг-вышивальщик, по которому никто не будет плакать. А вот ему сейчас очень бы пригодилась та штука, которую я ношу под сердцем.

С хрустом рвется кожа, но я продолжаю, стиснув зубы, раздирать шов. Глубже, глубже, пальцы касаются чего-то твердого и холодного наощупь… Только бы успеть вложить талисман в грудь лекарю, до того, как сама провалюсь в небытие.

***

Я задергалась как кузнечик на булавке и проснулась с криком. И тут же с головой ушла в воду, горячую, кисло пахнущую лимонами. Охр. Я снова могла двигаться! Штойц, мать его, сам передумал или Гверфин его урезонил? Я вынырнула, кашляя и отплевываясь, по глазам резнуло ярким светом полудня. Потом, наконец, оперлась о бортики лохани, приподнялась – и тут же, охнув, нырнула обратно. В углу комнаты, положив ногу на ногу и покачивая носком сапога, сидел господин Виаро.

Я затаилась как мышь, спрятавшись в воду по подбородок. Хайо, что я ему скажу? А что он скажет мне? С момента нашего расставания Шерхем почти не изменился: такой же тощий и злой, только шевелюра отросла, и в обрамлении беспорядочно висящих черных прядей лицо казалось еще более худым и болезненным. На коленях он держал сложенные полотенца, вцепился в них так, что костяшки побелели. И – тоска во взгляде, смертельная тоска, ни проблеска надежды.

– Плохи наши дела, малыш, – с убийственным спокойствием подытожил он и умолк.

Молодец, Шерхем. Я и без тебя уже догадалась, что плохи, иначе Арнис не поставил бы меня вместо статуи. Может, хотя бы ты не будешь ходить вокруг да около и расскажешь, кого же я отпустила на волю?

– Ты слишком долго простояла без движения и окоченела, – сообщил он, и тут же добавил, как будто извиняясь, – Арнис, когда злится, совершенно собой не владеет. Что толку махать кулаками после драки? Вернее, к чему все эти наказания, когда все уже решено?

Сказано это было таким замогильным тоном, что у меня мурашки по коже побежали.

– Что… решено? – просипела я.

– Судьбы решены, – мягко отозвался Шерхем, – я пришел так быстро, как только смог. Пришлось пообщаться с собачками, и только после этого я смог войти в замок… Вылезай, если согрелась, поешь. Мне надо было еще раньше тебе все рассказать, наверное, но исповедоваться и каяться мне не хотелось, а тебе это знание не принесло бы никакой пользы.

– Зато незнание принесло вред, – буркнула я, – как это тебе удалось уговорить Арниса, чтобы он снял заклятье?

Шерхем поднялся со стула, сложил полотенца на край лохани и деликатно отвернулся. Я с сожалением выбралась из горячей воды, быстро вытерлась и уже начала озираться в поисках одежды, когда лекарь спокойно сказал:

– Ты – единственный человек здесь, с которым можно оставить Гверфина, когда мы уйдем. К тому же, тебя чрезвычайно сложно убить…

Я подавилась собственным дыханием. Трясущимися руками завернулась в холстинное полотнище, обошла Шерхема и остановилась перед ним.

– Что? Куда это… вы уйдете?

Он вдруг улыбнулся, жалко и скорбно, как умирающий.

– Исправлять свои ошибки, малыш. Мы пытались все это время, но не очень-то получалось. И мы искренне надеялись, что сможем сделать это втроем, я, Арнис и Улли, отправляя за пределы этого мира сразу двух тварей. Не по одному, а двух сразу. Так надо.

Мне захотелось его ударить. Или обнять, повиснуть на шее и никуда не отпускать, потому что люди, уходящие с таким выражением в глазах, обычно не возвращаются. Но вместо этого я протянула руку и прикоснулась к его груди под застегнутым на все пуговицы воротом.

– Ты… Носишь его?

– Конечно, ношу, – Шерхем пожал плечами, – я же не могу ослушаться мастера-вышивальщика?

– Не снимай. Никогда не снимай! – последнее я почти выкрикнула, – куда вы собрались, Шер?

Он покачал головой и почти неслышно прошептал:

– Ирбис, нам придется отправиться в логово тех тварей и сделать все, чтобы они покинули наш мир.

– Они?

– Ну да, – снова скорбная улыбка умирающего, – их двое, ты меня плохо слушаешь. Оденься, пожалуйста, нам надо поговорить.

… Когда-то, поговорив ночью во взятом в кольцо Снулле, Шерхем Виаро, Арнис Штойц и Улли Валески пришли к некоторому соглашению. Потом Улли остался в крепости, а Шерхем и Арнис, вооружившись талисманами для отвода глаз, ухитрились проникнуть в лагерь орков – и не только проникнуть, но еще и убить шамана, снять с него одну прелюбопытнейшую вещицу и вернуться обратно в осажденный город. Потом лекарь явился к коменданту и попросил кое-какие нужные ингредиенты для сложного заклинания, Арнис Штойц несколько коротких осенних дней штудировал орочий талисман по части некромантии, а Улли Валески на кухне занимался изготовлением талисманов вспомогательных, но от этого не менее важных. Орков стало чуть меньше, их ряды поредели – но не настолько, чтобы они развернулись и ушли. Снулле продержался еще несколько дней, ровно до тех пор, пока три мага не подготовили врагу особенный подарочек. Да, такое бывает: втроем они ухитрились сделать то, о чем по сию пору спорили магистры, соединили несоединимое – магию целительства, некромантию и волшбу рукотворных талисманов. А в результате получилась болезнь, выкосившая армию Орикарта под корень. Жалкие остатки удирали, побросав мертвых, но ушли недалеко. Странная болезнь достала всех, кто пришел на землю Веранту, волной докатилась почти до столицы Орикарта и сама по себе угасла. И это при том, что орки вообще редко когда и чем болели. Вот так и получилось, что три мага впустили под небесный купол смерть; отдача от заклинания оказалась столь великой, что мировая сфера дрогнула, навалилась на соседнюю и… продавила ее. Ненадолго, всего лишь на пару мгновений – но их оказалось довольно, чтобы на месте разрыва к нам просочилось два иномирца.

Люди знающие называют их морфами, потому что под нашим небом они не имеют своей формы, а принимают форму тех, кого касались.

Кроме того, люди знающие предпочитают держаться от любых морфов подальше, потому что ставший морфом мстителен, нелогичен с нашей, людской, точки зрения, и мечтает отомстить тем, по чьей вине он оказался вне своего мира.

Позже комендант Снулле вспомнил, кто приходил к нему за ингредиентами для заклинаний, и имена Штойца и Валески так и остались неназванными. Магический конклав признал Шерхема Айлана Виаро виновным в «творении заклятий уровня, опасного для нашей сферы» и лишил лекарской лицензии. Его величество решил довести дело, начатое магами, до некоторого логического завершения, и подписал приказ казнить мага, снискавшего ненужную популярность в народе.

Но два морфа-то знали, что в их путешествии виновен не только лекарь Виаро. И с тех пор все существование двух противоборствующих сторон свелось к чрезвычайно простому принципу «если не ты, то тебя». Маги ловили морфов, морфы – магов. Потом удалось одного морфа заточить в замке Штойца, второй был вне досягаемости, и следовало бы изловить и его – но, увы, не получалось. Морфы – они такие, непонятные для нас существа. Мыслят по-другому, и потому нет смысла разгадывать, чем они руководствуются в своих действиях. Вот, к примеру, почему принявший форму старушки морф не напал на лекаря Виаро в том поезде, и почему предпочел под видом девчонки-вышивальщицы явиться в Талью и прикончить Улли Валески?.. Нам никогда этого не понять, но, видимо, у морфа тоже был свой особенный план.

Что до орочьего талисмана, то судьба его была незавидна: Шерхем, Улли и Штойц разделили его на троих. Куда дел свою долю Улли, до сих пор так и осталось тайной. Штойц при помощи темной магии камня наловчился изготавливать самых лучших зомби во всем Веранту. Шерхем Виаро свою часть зашил в грудь девчонке, преждевременно отправившейся к Хайо.

– Ну, вот так оно и было, – Шерхем остановился у окна и сделал вид, что разглядывает двор замка.

Я вскочила и принялась мерить шагами комнату. Лучи заходящего солнца снопами падали на мраморный пол, вились редкие золотистые пылинки, с портрета в массивной раме на нас равнодушно взирал кто-то из предков Штойца.

– Охр! – я остановилась, – и что теперь?

Шерхем устало прикрыл глаза, провел худыми пальцами по волосам. Он отмыл с себя въевшуюся за время пребывания в лесу грязь, переоделся, и теперь, наконец, походил на нормального, только изможденного человека.

– Морфы свили гнездо неподалеку отсюда, – сказал он, – нам с Арнисом ничего не остается, как прогуляться туда и попробовать выдавить их из нашего мира. Для этого нужно всего лишь очень сильное заклинание, достаточное для того, чтобы сферы опять соприкоснулись, и тогда морфы уберутся отсюда…

– Всего-то, – съязвила я, – какое это нужно заклинание? Поднять все погосты в округе? Или перетравить всех местных жителей?

– Или исцелить их, – тихо поправил Шерхем, все еще не глядя на меня, – мы что-нибудь придумаем, не беспокойся. Но для этого, конечно, желательно, чтобы они нас не успели убить.

– Да, кстати… А почему бы вам их просто не убить?

– А как можно убить сущность, у которой нет формы? Сковать одного из них получилось по чистой случайности, мы даже не надеялись… И, более того, структура заклинания делала замок невидимым для второго морфа. А потом, сидя в подземелье, тварь ухитрилась-таки разобрать часть кладки, просочилась в коридоры, но на волю смогла выбраться только с твоей помощью.

– Но вы убили тысячи орков!

– Тогда я знал, на что нужно воздействовать, – он потер подбородок, – про морфов же неизвестно ничего, кроме того, что они есть.

Я скептически хмыкнула.

– Почему бы не позвать на помощь карьенский конклав магов, если уж они все там такие умные? Может быть, магистры что-нибудь придумают сообща?

– Я порой задавался таким же вопросом, малыш. Но поверь мне, я знавал достаточно магистров в свое время. Они не будут выдворять морфов. Наоборот, они приложат все силы, чтобы морфы достались им… скажем, как объект для исследования. Как оружие, в конце концов.

– Ну и пусть, – брякнула я, – лишь бы взаперти сидели и тебя не достали.

– Но кто-нибудь их все равно выпустит, это не более чем дело времени, – веско заметил Шерхем, – ты же выпустила эльфика?

– Я думала…

– Вот и кто-нибудь еще что-нибудь подумает. В общем, это дело нас двоих – меня и Арниса. Круг замыкается на нас, мы положили начало этому, мы и завершим. Теперь, когда они снова вдвоем, это будет даже проще. А твое дело – позаботиться о Гверфине, пока мы будем отсутствовать.

Я скривилась.

– Вот уж не скажешь, что о нем нужно заботиться. Он выглядит достаточно взрослым. Или он сам просил, чтобы я с ним осталась?

– Я не знал, что он настолько тебе неприятен, – лекарь с любопытством смотрел на меня, этакий силуэт черного ворона в светлом проеме окна. Он тихо попросил:

– Будь с ним терпима, насколько это вообще возможно. Это самое ценное, что было и есть у Арниса Штойца. Если бы у меня были дети, то они стали бы моим самым главным сокровищем.