Текст книги "Сожженные земли. Лишний"

Глава 29

Печать забвения – вот чего боялись все долгоживущие существа Таррвании.

Керрик, главный армиртор Бастарии. «Хроники Таррвании», том X

Александр

Корабль спокойно стоял у пирса.

Шторм так и не разыгрался, а мелкий накрапывающий дождь скоро сошел на нет – я знал, что за пределами сумеречного покрова ярко светит солнце. Возможно, это чудеса местной погоды, а возможно, эти чудеса звались Вильямом. Он увел несильно сопротивлявшегося капитана для разговора, даже не посмотрев на меня. Впрочем, через некоторое время он уже показался на палубе, а вот Рейна я больше до высадки не видел.

Деревня расположилась в устье реки – короткий песчаный пляж отделял ее от пирса. Местные жители не спешили нас приветствовать. У ворот стояли только трое фарффлов – сурового вида старейшина деревни с повязкой на голове и еще двое в простой одежде охотников. Капитан Вильям и несколько матросов стояли рядом, подсчитывая корзины с тарруком.

Кристен вместе с Эженом постучались в первый дом. Кира и Иниго пошли вглубь деревни.

– Я же говорила, – спокойно сказала подошедшая Руфина. – Они не выйдут.

Все на корабле знали, что я армиртор.

И Руфина просто подошла ко мне и сказала, что местные не выйдут со мной разговаривать: я чужак. И вдобавок страж.

– Но почему? Откуда такая уверенность? Другие спокойно отвечали на мои вопросы, – спросил я тогда.

Она же печально ответила:

– Я знаю. Мы плывем в мою родную деревню.

Сейчас я видел лишь высокий деревянный забор, широкие ворота, две хлипкие сторожевые вышки и неказистые деревянные дома. Домов было много. И все – с закрытыми ставнями или наглухо зашторенными окнами. А на улице ни души. Никто не впускал командира и Эжена внутрь – лишь открывали двери на ширину двух ладоней и что-то негромко отвечали.

– Хорошо. – Я со вздохом достал блокнот. – Пойдем.

– Здесь был мой последний дом… Джен сказала, сначала к нему. И услышишь мою историю.

И она повела меня вдоль центральной дороги.

– Они нас боятся?

– Они не боятся, – фыркнула Руфина. – Просто проявляют осторожность. Отверженные – вот кто они. Как и все на Сожженных землях. Фарффлы. Ранее почитаемы, теперь редкие и отверженные… Джен говорит, что их редкость стала их проклятьем.

– Да, я знаю, кто такие фарффлы.

Она остановилась.

– Вот дом.

Огни не горят, дверь покосилась, деревянные ступени местами покрыты мхом.

Трехэтажный дом был полностью пуст.

– Я здесь жила очень много лет и повзрослела, пока – о драконье пламя! – капитан Кроссман меня не выменял у матери. Идем дальше. Мы должны посетить храм.

– Выменял? В каком смысле выменял?

Она склонила голову и посмотрела на свои руки, а меня вдруг пронзила догадка.

Купил.

Руфина растянула губы в слишком широкой, неестественной улыбке. Неловко провела рукой по одному из рогов, подняла голову и продолжила:

– Когда я была совсем маленькой… Вы нас не различаете, конечно. Но по мне можно было с самого рождения сказать, что я сильно отличаюсь от здешней расы. Среди нас есть красивые и некрасивые, и вот я была самой некрасивой из всех. Мои рога выросли поздно, тогда как у моих сверстников были уже чудесные рога, – почти прошептала она последние слова. – Они выросли только после семи лет, и я отчетливо помню все, что было до этого, – насмешки. Много насмешек. И мои крылья так и не раскрылись.

– Тебя обижали дети?

Мы подошли к центру деревни. Слева от нас возвышалось каменное строение с вытянутой овальной крышей. Храм Зеленого дракона. Овальная дверь была широко открыта – храм принимал всех.

Но выпускал немногих.

На пороге храма показался служитель в серой мантии. Руфина вздрогнула и свернула налево.

– Если бы только дети… – Руфина вздохнула, а потом, сжав кулаки, быстро продолжила: – Меня обижали все. А в особенности храмовники.

Я молчал. Внезапная откровенность этого существа натолкнула меня на воспоминания о моей жизни до того, как я попал сюда.

– Ты прости, я давно не была здесь. Мне уже не больно, но иногда как нахлынет, – сказала она уже спокойным голосом. – Обидно было, что гнали меня не только дети, но и взрослые. Родители все и вся ненавидели. Но я не виню их: мать была на сносях, когда сбежала на эти земли, а значит, в Таррвании ее ждала смерть. Я росла хилым ребенком – тощим и каким-то нескладным. Но обязательные уровни образования получила. Приказ Костераля об обучении детей выполнялся без нареканий, а в начале каждой смены погоды прибывали помощники.

– Кто?

– Аллистир и Асира. Первые помощники Костераля.

Асира была не так проста, как я думал. Стоит ли сказать об этом Эжену?

– Аллистира тут очень боятся. – Она улыбнулась, по-настоящему улыбнулась, стерев ту фальшивку с морды. – Он ведь всегда страшен: спокойный, молчаливый воин, который убивает своими короткими мечами тварей за считаные секунды. – Она немного помолчала. – Кто-то пустил слух, что я смешана с другими существами.

– С другими?

– Да, они думали, что моя мама была любовницей человека. А она лишь хотела попросить защиты у храмовников.

На этих словах Руфина отвернулась.

– Когда я повзрослела, родители стали пытаться выдать меня замуж – не было надежды, что я смогу выйти замуж легко и что вообще кто-то позарится на «полукровку». И каждый раз унижали не только себя, но и меня, слезно предлагая все что угодно взамен моего замужества. Нашей расе важны дети. Продолжение. Но меня не хотели брать замуж даже калеки. И родители совсем отчаялись.

Я дописал последнее предложение, и она продолжила:

– Но потом с другой территории приехал мой дядя и сказал, что может взять меня к себе работать в таверну: он хочет открыть ее у нас в деревне, потому что мужики давно просили место для отдыха. Дескать, нет им продыху от баб, нужно свое место. И дядя предложил мне работать с ним в качестве подавальщицы. Но при этом он готов был заплатить за меня родителям деньги и забрать навсегда к себе. Родители, не раздумывая, согласились – собрали мои скромные пожитки и выставили за дверь вместе с дядей, как только он отсыпал им десять таффов.

Мы прошли мимо двух домов с плотно закрытыми ставнями и свернули на узкую улочку.

– Вот она, – указала рукой Руфина.

Перед нами появилось покосившееся трехэтажное здание. Вычурная вывеска выдавала таверну. В ней единственной горели огни и даже были слышны приглушенные голоса и смех.

– Поначалу я чувствовала счастье. Закончились издевательства со стороны сверстников, кухарка и дядя были дружелюбны ко мне. Мы постоянно общались, так много, как никогда со мной не общались. – На ее губах заиграла печальная улыбка. – Но я знала, глубоко внутри я всегда понимала, что такое не продлится вечно. Разве я, выродок, достойна счастья? Я должна была быть благодарна за то, что есть. Мой дядя… в ту ночь он приехал с выпивкой. И… я… я должна была много работать. В таверне всегда было кому… подавать.

Голос Руфины становился все тише, и я, оторвавшись от блокнота, внимательно посмотрел на нее: глаза закрыты, кулаки сжаты, и сама она как будто вся сжалась.

– Ты…

– Прости, – выдохнула она и торопливо опустилась на траву возле дома.

– Все в порядке?

– Я… сейчас.

И замолчала. Я присел рядом и внимательно осмотрел улицу.

Частокол, небольшой дворик, наглухо закрытые ставни напротив нас. Из-за занавесок одного окна я увидел яркие точки светящихся глаз – ткань дернулась, и глаза пропали.

Мы сидели уже, по ощущению, больше четверти гонга, как я заметил не спеша идущего к нам капитана Вильяма. Он лениво скользил взглядом по домам.

Я понял, что не слышу шумное дыхание Руфины – она открыла глаза и задумчиво водила ладонью по траве.

Успокоилась.

У ее ног я заметил желтый цветок и вспомнил, как Бо описывала мне похожий, что ее сородичи сажают такой в горшок и что с ним связана какая-то традиция. Потом мои мысли унеслись дальше – к Милинафу. Я старался поменьше думать о том дне. Но дракон… Вспомнил его урчание, и внутри потеплело.

– Спасибо, – выдернул меня из мыслей голос Руфины. Я осознал, что сижу с глуповатой улыбкой на лице и вмиг стер ее.

– Твоя история закончена?

Она посмотрела на таверну, откашлялась и сказала:

– Капитан Кроссман забрал меня. Однажды он появился здесь с командой. И они остались ночевать в таверне. Капитан купил всю выпивку. Даже ту, которая была в погребе. Дядя был счастлив. Джен говорит, что капитан тоже. Я обслуживала его в тот вечер. Он увидел, что у меня есть синяк… и другое… тоже увидел, – она вздохнула. – Он заговорил со мной. Спросил, чем я тут занимаюсь. А я настолько смущена была этим вопросом: никто же со мной не хотел общаться. Наверное, тогда я упала на самое дно и просто смирилась с тем, что мне не выплыть обратно. Ничего не сказав, приняла заказ и ушла. А когда вернулась, капитан уже сидел вместе с дядей и сказал, что тот продал меня вместе с выпивкой…

– Достаточно. Если ты не хочешь, ты можешь не продолжать.

– Не очень интересная история, согласна. Но другие и вовсе не расскажут тебе историй.

Я пожал плечами и добавил еще несколько записей в блокнот.

– У меня теплилась надежда, что дядя все же любит меня. Он был так ласков ко мне прежде… Но он с ехидной улыбкой сказал: «Ты стоишь даже дешевле, чем одна бутылка виски для капитана Кроссмана. Бери, моя сладенькая, вон тот последний ящик с виски и неси его на корабль». Капитан же Кроссман сказал мне собирать вещи. Мне показалось, что я уверенным голосом ответила: «У меня нет вещей. Я готова идти». Капитан кивнул и вышел, а я вслед за ним. Я вообще удивляюсь, – она понизила голос до шепота, – как он тогда быстро все провернул… он же столько выпил.

Я издал короткий смешок.

– А потом, уже на корабле, он вызвал меня к себе. Я испугалась, что он потребует того же… что и остальные. Но он лишь сказал, что я могу сойти в следующем порту, что я свободна. Или могу остаться здесь и стать членом команды – никто не задаст глупых вопросов. И вот я осталась… со своей семьей. Я поняла, что без ума от этих болванов. – Она задумчиво посмотрела на таверну.

Капитан Вильям поднял правую руку. Условный знак, что надо подойти. Рядом с ним стоял Эжен и увлеченно о чем-то рассказывал, активно жестикулируя. Иниго молча смотрел на крыши.

– Ну и что за история в этот раз?

Руфина отвернулась. Я со вздохом вырвал три листа из блокнота и смял их.

– Нет истории.

Эжен издал возмущенный возглас. Иниго бросил еще один взгляд на крышу.

– Александр, ты…

Но закончить фразу он не успел. Его глаза как-то по-детски округлились, и Иниго толкнул меня в сторону – я удержался на ногах, но столкнулся с капитаном Вильямом. Он ловко подхватил меня. Но взгляд был обращен за мою спину.

И одновременно с этим раздались легкий свист и вскрик. Я обернулся и застыл – Иниго нелепо вскинул руки и стал заваливаться на спину. Из его глаза торчало оперенное древко стрелы.

Тело со стуком упало на землю.

А затем начался хаос.

Капитан Вильям сшибает меня на землю – его движения быстрые, очень быстрые. Но он недостаточно быстр для следующей стрелы – она пронзает его и вылезает прямо через левую лопатку. Никто, кроме меня, не видит этого – Эжен обнажил меч и стоит к нам спиной. Я падаю на землю и не чувствую боли, Вильям оборачивается ко мне, смотрит на стрелу, смотрит на меня и одними губами шепчет: «Молчать», а затем вырывает стрелу из тела. Я чувствую легкое дуновение ветра и вижу, как стрелы взмывают в воздух и все отскакивают от невидимой преграды. «Барьер», – тупым гвоздем ворочается в мозгу. Барьер на ритуше… Слышатся дикие крики, из-за дверей, стен домов и конца улочки сыпятся вооруженные мечами и кинжалами полуобнаженные люди в устрашающих одеяниях из костей. Нет, не люди – некроманты. Их кожа сера, а глаза горят. Поворачиваю голову налево, успеваю увидеть спину Эжена – он резко выдергивает меч из тела, которое уже падает на землю. Не вижу Руфины. Капитан Вильям метнул три кинжала – трое из нападавших упали, но еще пять бегут прямо к нам. Я пытаюсь встать, но капитан Вильям слегка пошевелил рукой, и я не могу встать.

Как же Иниго?

Мимо проносится командир Кристен с яростным криком. Чавкающие звуки.

В ушах нарастает звон, обруч боли стянул виски.

Что с ним?

Я рвусь, я почти рычу, и от напряжения голову еще сильнее сдавливает обручем. Что-то словно лопнуло – и наконец-то я вскакиваю на ноги, обнажаю меч и вижу все ясно, кинематографично четко. Эжена и командира Кристен теснят, но они отбиваются от пятерых нападающих, капитан Вильям прямо передо мной умело отражает удары мечом, но и он против троих. На другом конце улочки я вижу Киру, сражающуюся сразу с двумя.

Сзади слышатся приближающиеся крики, быстро оборачиваюсь – Дженнифер бежит к нам, ее сабля обнажена, а за ней десять матросов.

Внезапно нападающие нелепо поднимаются в воздух, дрыгают ногами и руками, кричат.

Меня опаляет и ослепляет – в землю ударяет столб пламени, я вижу знакомый силуэт. Проскользнула странная мысль, что деревня вся из деревянных домов, а пожарные машины вряд ли водятся в этих краях. Но капитан Кроссман, конечно, все потушит.

Все решается за мгновение: Дэниел сжимает кулак, некромантов охватывает пламя, они истошно кричат, а затем пепел осыпается на наши головы. И он пропадает в столбе пламени.

Я делаю глубокий вдох и кашляю.

Иниго.

Громкий, полный отчаяния крик раздался в трех шагах от меня. Я смотрю вниз. Что-то холодное растекается в желудке.

Кристен сидит на земле, прижимая к себе Иниго, и поглаживает, похлопывает его по плечам, словно ребенка. Его рот открыт, лицо измазано кровью.

– Мой брат… Он мертв.

Глава 30

Долгими ночами пела дева мне.

Долгими речами сладко во тьме.

Долгими словами…

Кости в тюрьме.

Стихи забытого поэта Таррвании

Бо

Утром я зашла к Мастину. Вик поручил мне передать травы лекарю. Услышав скрип двери, он быстро отцепил взгляд от стола с колбами, но при виде меня недовольно фыркнул.

Я улыбнулась ему и, дохромав до стола, положила три мешка с травами. Конечно, это выходило медленнее, чем у других, но я давно привыкла к своим поломанным, как сухие ветви, рукам. Затем отработанным движением – сколько лет я это делаю – вытащила блокнот с ручкой и написала:

Вик сказал: нужно несколько мазей к вечеру.

Мастин бросил взгляд на записку, а затем, всплеснув руками, раздраженно бросил:

– И что там опять?

Стражи получили раны во время испытания нового оружия.

– Ну, если здесь их нет, значит, ничего страшного. И прямо к вечеру? А сколько баночек?

10—15.

– Вик! Проклятый, у меня что, других дел нет… встречу его и… – Мастин широко раздул ноздри и сердито зашумел склянками на столе.

Вик – завхоз крепости – частенько досаждал Мастину. Один старался держать все под контролем и при любом удобном случае рвался сделать ревизию да подсчитать все лекарства, а другой упорно не пускал его на свою территорию с криком про мужлана, ничего не смыслящего в науке. Каждый раз это вызывало неизменную ухмылку у Вика – его покрытое шрамами и уже отнюдь не молодое лицо ветерана становилось от этой ухмылки еще более зловещим, но Мастина это совсем не пугало, а даже еще больше раззадоривало. Дошло до того, что при встрече они здоровались с натяжкой: один показательно закуривал, а другой язвительно желал не подохнуть через год-другой.

Всех в крепости изрядно веселило это противостояние. А я любила обоих. Они так хорошо относились ко мне!

Можно посмотреть на садик?

Он опять фыркнул.

– Давай ползи в оранжерею, – все же пробубнил он через четверть гонга.

Мое сердце быстро забилось, и я захромала к двери в оранжерею – слева. Толкнула плечом и…

Вот он, цветущий, сияющий мир.

Оранжерея находилась на огромном крытом стеклянном балконе, искусно замаскированном под стену крепости – никто из гостей или проезжающих мимо не мог даже заподозрить, какое богатство скрывается за темным стеклом.

Здесь были собраны достаточно редкие экземпляры. Повсюду стояли таблички с корявыми надписями: лекарь не отличался хорошим почерком. Грядки разбивали несколько дорожек, а посередине находился стол с инструментами. Но мой взгляд сразу же натыкался на один-единственный цветок в дальнем углу оранжереи – цветок моего рода. Я медленно подошла к нему и сжала лоскуток ткани в кармане – на нем был вышит такой же цветок. Мама отдала мне его в катакомбах. Я наклонилась вдохнуть аромат.

И мысли, пронзительные мысли, промчались яркими солнечными пятнами: драконы, заточенные в катакомбах. Грязь. Холод. Я тяну руки к маминой шее и, несмотря на ужас вокруг, звонко смеюсь. Она слабо улыбается мне в ответ.

Вот я уже постарше и задаю маме вопросы, от которых ее лицо становится грустным. Она украдкой вытирает слезы. Отца уже нет с нами.

Вот император ведет меня в свои покои. Я счастлива. Он благосклонен ко мне, учит читать и писать, дарит бумагу и мел для письма. Мама каждый раз плачет, когда меня уводят.

Мамы нет рядом: она умерла какое-то время назад. Годы или месяцы прошли – не знаю. Я глажу округлившийся живот. Нас становится все меньше. Император редко навещает меня, а если и приходит, то постоянно не в духе.

Но я продолжаю верить ему.

Я лежу на полу, это какое-то помещение в катакомбах. Из моих губ вырываются стоны, а низ живота пронзает дикой болью. Все тело горячее и скользкое. Приходит какая-то женщина, и от ее рук становится легко-легко. Я слушаю ее указания, и через какое-то время раздаются шлепок и детский крик. Мне дают приложить малыша к груди. Он такой красивый…

Она забирает его у меня и отдает императору. С шуршанием и треском из земли вырываются корни и молниеносно обвивают женщину. Она поднимает руки и силится закричать, но руки и рот уже обвиты, слышится хруст, и она полностью обмякает. Я хочу закрыть глаза и не могу. Хочу крикнуть и молчу.

Вот меня ведут на корабль. Ночь. Я вижу все хорошо. Наша раса вообще видит хорошо в темноте: то ли долгое заточение сказалось, то ли от рождения. Я не знаю…

– Бо, тебе надо уходить. Сейчас придут на процедуры стражи, сама понимаешь, лучше им тебя не видеть.

Я вздрогнула и неловким движением вытерла мокрые щеки. Мысли настолько поглотили меня, что я не заметила, как близко подошел ко мне лекарь.

– Хочешь, я тебе нарву букет из этих цветов, – тихонько, словно себе под нос, спросил он.

Я поспешно замотала головой и, достав блокнот, написала:

Спасибо. Не стоит ради моего желания восхититься ими срезать даже такую жизнь. Пусть растут и радуют глаз тут… живые.

Мастин посмотрел на листок, мягко кивнул мне и хлопнул по плечу. А затем показал рукой на дверь:

– Иди.

* * *

Я вышла от Мастина и потихоньку пошла вдоль стены прямо в обеденный зал. Там я убиралась до четвертого гонга, пока Вик не давал мне новое поручение. Отзвучал только один гонг, стражи завтракали полгонга – сейчас тут никого не было. Но как только я достала ведро и тряпку, в обеденный зал вошел, озираясь, незнакомый мне страж. И завидев меня, грубо сказал:

– Эй, ты. Тебя вызывает старшина.

Я поспешно достала блокнот из передника и стала писать:

Мне нужно помыть полы в столовой.

Показала ему, но он даже не стал смотреть.

– Мне неважно, что у тебя там. Это был приказ!

Он резко схватил меня за плечо и потащил за собой. От неожиданности у меня выпал блокнот, я попыталась вырваться, но хватка у него была железной.

Мой блокнот остался на полу.

Страж грубо втолкнул меня в кабинет старшины, я пробежала по инерции пару шагов, но не упала. Плечо болело. Я выпрямила спину – на меня с надменным видом смотрел старшина. В белоснежном костюме и вальяжно рассевшийся в своем кресле. На его лице читалось легкое недовольство, а постукивающий по столу палец выдавал нарастающее раздражение. А возле окна стоял господин Костераль.

– Не знаю, почему именно ты привлекла его внимание, мелкое отродье. Но благодаря тому, что Костераль выполнил мою маленькую просьбу, он может сделать тебе подарок, – с раздражением отчеканил он.

Я непонимающе уставилась на господина, а потом на стол – написать вопрос без блокнота невозможно, но, может быть, старшина разрешит взять листок и ручку? Костераль стал медленно подходить ко мне. Я невольно сделала шаг назад. Со стороны старшины послышалось фырканье.

– Давай без спектакля. – И бросил господину: – Справишься за треть гонга?

Тот холодно ответил:

– Это займет ничтожно мало времени.

Он взял пальцами мой подбородок. Я наизусть знала это движение. И шепнул:

– Будет больно.

Два раза я теряла сознание. Место, где был отросток, нестерпимо жгло, боль была настолько яркой, настолько обжигающей, настолько… Слезы безостановочно текли по щекам, я пыталась схватиться за его руки и оттолкнуть, но господин Костераль держал крепко. Из горла рвался не крик – хрип и какое-то рычание. В миг, когда боль прекратилась, я поняла, что хватаю ртом воздух, как рыба. Рот наполнился слюной и чем-то тяжелым, распухшим… оно коснулось щеки и неба, царапнуло по зубам, и я поняла, что ко мне вернулся язык. Краем глаза я заметила, что старшина с непередаваемым интересом наблюдает за нами.

Господин провел пальцами по шее. Легкий холодок прикосновений сменился жаром, спускавшимся все ниже и ниже и охватившим в конце концов все тело. Из горла вырвался крик. Боль была еще сильнее, чем при отращивании языка, – кости с хрустом вставали на место. Я опять потеряла сознание. Господин Костераль не давал мне вырваться. Наконец боль отступила, я вздохнула и утерла слезы пополам с соплями, с непривычки заехав себе по щеке: здоровые руки еще плохо слушались.

Я стояла, крепко стояла на прямых ногах.

– Теперь ты можешь говорить, – тихо сказал Костераль.

Опухший язык плохо слушался, но все же я смогла медленно ответить:

– Спасибо…

Он поднес палец к моим губам, призывая молчать. Прошло три года с тех пор, как я в последний раз разговаривала. Языком я пыталась нащупать все свои зубы, небо, шевелила им во рту. Сжимала и разжимала пальцы на руках и ногах. Руки легко гнулись, ноги отзывались на любое движение.

– Прошло уже больше четверти гонга. Ты свободна: тебе уже и так оказали великую услугу, – раздраженно махнул рукой старшина.

Но господин произнес:

– Я сначала поговорю с Бо, а потом вернусь к тебе в кабинет, Реджинальд, и мы договоримся о том, что будем делать с той территорией.

Старшина в нервном жесте заломил руки:

– Что это значит, Костераль? Я должен ждать, пока ты поговоришь с этим отродьем? Они напали на моих стражей, один из них был убит, и ты хочешь, чтобы я это все стерпел и сидел здесь, как послушный щенок? Ха-ха! – Он привстал, и белые складки одеяния заколыхались. – Я могу сжечь всю твою землю с твоим домом в придачу, если ты не понял, насколько я зол. И насколько серьезно все произошедшее!

Господин спокойно, как будто и не на него был направлен гнев, сказал:

– Я сначала поговорю с Бо, а потом мы с тобой все обсудим. Оплата будет такой же, как и всегда. Деревню мы сожжем – я это сделаю. Но обойдемся без подрывников.

Старшина начал бурчать:

– Закон есть закон. Некроманты напали, зная, что в этой деревне остановились стражи. – Старшина с грохотом сел в свое кресло. – Быстро разговариваешь с девчонкой, и потом мы возвращаемся к обсуждению!

* * *

Мы вышли в коридор. Господин Костераль притянул меня к себе за локоть и втолкнул в столб огня, вспыхнувший в коридоре перед нами. Я даже не успела вскрикнуть. Всего мгновение, и мы оказались в большой и светлой комнате с огромным красным ковром. От пола до потолка поднимались два широких окна, украшенных тяжелыми бархатными занавесками.

Принц указал на светлый диван, стоящий между двумя окнами, и аккуратно подвел меня к нему. Мягко усадил. Сам же остался стоять передо мной.

– У нас с тобой будет серьезный разговор.

– Господин, он пострадал? Его убила императрица? Что с ним? – С каждым словом язык все больше подчинялся мне. Но быстро говорить все равно не получалось.

Господин Костераль медленно помотал головой.

– Твой сын не пострадал. И сейчас речь пойдет не о нем. Мне нужно, чтобы ты осталась здесь. Тебе нельзя возвращаться к стражам.

Я не понимала его слова. Моя задача – следить за Александром. Он сам дал мне это задание. И я знала, что их корабль должен был вернуться сегодня. Но если господин Костераль хочет вытащить меня из Бастарии, то… что там произошло? Я окинула помещение рассеянным взглядом. В ярких солнечных лучах беззаботно плавали пылинки. С сыном все в порядке.

Непорядок только с ним.

– Что-то случилось с Александром?

Он молчал. И это было страшно – столь могущественное существо не могло подобрать слов. Но после, вздохнув, неторопливо отозвался:

– Александр не пострадал. Но можешь пострадать ты. Императрица прознала, где ты находишься, Бо. И о твоем взаимодействии с ним… Она практически уверилась в том, что он дитто. И уже послала своих убийц к нему.

Я непонимающе на него посмотрела:

– Ваше высочество, но разве убийство Александра – не наша конечная цель?

Господин Костераль вновь замолчал. А затем сказал тихо:

– Если мы его сейчас убьем… – Он на мгновение закрыл глаза. – Если его сейчас убьют, то Александр больше не возродится. Все его силы ушли на Анису – он не дает ей переродиться. Таким образом, мы лишимся обоих дитто.

– Но что мы тогда сделаем? Я уже не могу засыпать в мягкой кровати, когда мои… пока фарффлы в этих грязных катакомбах. Я не знаю, что с ними, но чувствую, как они там страдают, а я… под солнцем… – мой неокрепший голос пару раз дрогнул и совсем сорвался к концу фразы.

Господин нежно погладил меня по плечу.

– Ты можешь остаться здесь. Я не смогу тебя защитить у стражей. Бо, останься здесь. Прошу тебя. Твое задание окончено.

Я отстранилась от его руки.

– Александр вернется сегодня. Я не могу бросить его. Он мой дитто. И я не могу отсиживаться здесь, когда он в опасности.

– Его защитит Вильям, – резко перебил меня господин. – Ему все известно.

Опасная складка пролегла между его бровями.

Я сложила перед собой руки.

– Старшина сказал, что было какое-то нападение на стражей. Кто-то погиб?

– Я не помню имя этого стража. Но он исполнил свой долг до конца. Все, песок времени ушел. Скажи мне свое решение: ты остаешься здесь? Это мой замок, и здесь тебе ничего не грозит. Доверься мне.

Господин не приказывал, а просил меня, но он тоже знал, что я не останусь. Мой дитто там – и я должна быть там.

– Нет.

Господин Костераль резко притянул меня к себе, а я аккуратно положила руки на его грудь – огненная вспышка – и мы стоим в коридоре рядом со стражами. Я уставилась на Киру – она молча стояла возле двери старшины. С ее стороны послышался смешок.

– А что ты делаешь вместе с ним, отродье?

Господин отпустил меня и, повернувшись к Кире, отчеканил:

– Для тебя я принц Костераль Фуркаго. Ты должна преклониться, когда видишь меня: древняя кровь правителей обязывает тебя. Кланяйся.

Кира сжала зубы и, скривив очаровательное личико в недовольную гримасу, сделала глубокий поклон в соответствии с дворцовым этикетом.

– Приветствую, принц Костераль.

Господин Костераль усмехнулся и ответил:

– Отпускаю тебя, подданная Таррвании.

Но… если Кира здесь, то и Александр уже прибыл. Они уже тут! Сердце неистово забилось, а я поспешила к выходу, уже не держась за стены, все быстрее и быстрее – и перешла на тяжелый, неловкий бег. Ноги все больше отдавались во власть моего разума, тело вспоминало, каково это – бежать. Дыхание сбилось, но я не хотела останавливаться. Промчавшись мимо стоящих на карауле стражей, я выскочила за ворота и уже медленнее побрела к пирсу.

Корабль был уже там.

В боку кололо, пот стекал на глаза, но я не останавливалась. Ветер залез в промокшую от пота одежду. Я зябко поежилась, но все забылось, когда я увидела его. По трапу спускались Александр и Эжен. Сзади маячил капитан Вильям. Вот они спустились и молча застыли. Двое матросов несли следом носилки, накрытые черной тканью, под которой угадывалась человеческая фигура. Кристен шла рядом с носилками. Ее лицо прочертили глубоко засевшие морщины, а под глазами залегли черные тени.

Меня словно никто не замечал.

А я поняла, кто погиб, и закрыла лицо руками.