Текст книги "Снайперы"

А канцелярия располагалась в красивом домике на бугре за этим озером. Пришли туда и замполит стал меня расспрашивать, откуда родом, где учился, где научился рисовать. Потом спрашивает: «А лозунги сможешь писать?» – «Конечно, смогу!» – «А тебе не тяжело будет?» – «Нет!» Тут дверь в кабинет приоткрывается и этот старик говорит: «Я ему помогать буду!»

Вот так я стал госпитальным художником. Но краски не было, кистей не было, бумага только рваная, так я придумал натереть красный кирпич в пыль, а кисти решил сделать из грив лошадей. Сделал и стал рисовать транспаранты, а старик мне помогал.

Потом заведующий клубом меня как-то спрашивает: «А диаграммы сможешь нарисовать?» – «Смогу, а что надо?» И он мне рассказал суть дела. Оказывается, госпиталь должен сдавать отчет, а к нему нужны диаграммы – сколько процентов того, другого. Я сделал пробный вариант, старший лейтенант показал его главврачу, а тот возмутился: «Как вы могли? Это же совсекретные данные!» – «Я за него ручаюсь!» А уж после этого мне стали давать задания и медсестры, и некоторые врачи, я всем что-то писал, помогал.

Прошло время, и госпиталь стал готовиться к переезду. Ходячих больных сразу отправили кого куда, а меня зачислили в команду выздоравливающих, но никуда не отправляли. Ведь я и художник, и киномеханик, одним словом, на все руки мастер.

Вначале переехали в Ланусберг – это красивый городок перед Одером. И уже там объявили, что на основе нашего госпиталя сформируют центральный госпиталь группы войск в Германии.

Потом перевезли в Берлин, и в районе Карлхорст разместили в немецком госпитале «Элизабет госпиталь», где монашки раньше обслуживали. Два отличных 4-этажных корпуса, шикарное место, все в зелени, в общем, идеальные условия. Там даже роддом работал.

Вот там я и долечивался. А как выздоровел, меня оставили в госпитале вроде как по болезни, и я там прослужил до 1950 года. Оттуда и демобилизовался.

Госпиталь по праву считался лучшим, и как-то нас четверых отправили, чтобы мы привезли заболевшего немецкого премьер-министра. Но что удивительно, там не было случая, чтобы привезли раненых после нападений немцев. Видимо, нападений совсем мало было. Только больных привозили.

И даже американцы к нам приезжали. Мы с ними познакомились как-то в Трептов-парке. Один негр и один белый. Хорошие ребята, дружественные. Причем этот белый имел корни из Днепропетровской области, и он нам пообещал: «Мы приедем к вам!» И действительно приехал, привез конфеты в банках. А еще по фронту мне запомнились американские банки с сосисками. Очень вкусные, но там комбижир, а он нам крепко надоел.

Вообще, как кормили на фронте?

Когда в наступление перешли кухня за нами не успевала. Иногда по двое-трое суток никаких продуктов не получали. Только сухой паек – черные сухари и сало, которое желудок только расслабляло. Но в наступлении нам и трофеев хватало, так что не голодали.

Особенно запомнился немецкий 5-годичный хлеб в промасленной бумаге. Вроде как черствый, но не сухой и настолько вкусный, просто удивительно. Если попадался, то каждый его набирал побольше. Еще галеты у них вкусные, а вот селедку они делают сладкую, на любителя. А в домах в подвалах попадались целые полки с закрутками, но мы тогда и не знали, что это такое. Так что в вещмешках всегда было что поесть. Бывало, догоняет кухня, так повар чуть не плачет: «Берите вы с кухни, черти! Там же с мясом!» А все и не голодные.

«Наркомовские» 100 граммов часто выдавали?

Зимой обязательно. Я выпивал, но когда курево выдавали, старшина так шутил: «Он еще молодой, табак ему не давайте! Лучше еще сто граммов налейте!»

И перед атакой наливали. Я считаю, с этих ста граммов вреда нет. Тем более водка была настоящая. Хлебная, ароматная насколько помню, так что я и не пьянел.

Патронов хватало?

У меня в вещмешке всегда было две пачки обычных патронов. И еще брали разных патронов, потому что иногда трассирующими указывали «Илам» немецкие позиции.

Многие бывшие пехотинцы признаются, что пехоте иной раз «перепадало» от «Илов».

Нет, под свои самолеты мы не попадали, а вот под «мессеров» постоянно.

Немецкое оружие использовать приходилось?

Как-то попробовали пулемет, расчет которого я ликвидировал. Сделали небольшую очередь по отступающим немцам, но он сразу заклинил.

А снайперские винтовки?

Попадались. Мне показалось они получше наших. Как-то удобнее держать в руках и точнее что ли. Нам ведь свои винтовки чуть ли не каждую неделю приходилось пристреливать.

Были у вас какие-то трофеи: часы, бритва, пистолет?

Одно время у меня был пистолет, но наш, и потом я его выбросил. А из немецкого совершенно ничего не имел. Я брезговал брать что-либо с убитых, а некоторые наши солдаты не то что обыскивали, а снимали с немцев даже форму и шинели, потому что свое все истрепалось. Сверху плащ-палатку накинул, так и ходили.

Некоторые ветераны вспоминают, что многие наши солдаты охотились за немецкими сапогами.

Я все время отходил в своих ботинках, и считаю, что они лучше, чем сапоги. Ползком ведь много приходилось ползать, но в сапоги вечно набьется или снег, или грязь. А в обмотках и сухо и тепло, даже ветер не продувает.

Какие люди вместе с вами служили: по возрасту, национальности?

У нас полк был многонациональный. Командиров наших я конкретно уже и не вспомню, но помню, что взводами командовали младшие лейтенанты. Так один из них был армянин, а другой казах. Казаха в горло ранило, и мы с ним в госпитале потом встретились. Были даже евреи. Помню, когда на построении зачитывали их фамилии, так весь полк поворачивался посмотреть, какие они есть из себя. А так, конечно, в основном славяне. Помню, когда к нам с пополнением прибыли сибиряки, крепкие, коренастые, мы сразу почувствовали силу. Особенно запомнился один из них.

Когда на плацдарме нас перевели на правый фланг, то мы втроем там устроились в отличном погребе. А у комполка тогда был телефонист, старший сержант что ли, лет тридцати, здоровый такой парень, который все время с ним ходил. Так этот связной был просто потрясающий рассказчик. Почему я знаю, потому что как только свободная минутка выдается, офицеры: комполка, замполит, другие, все сходились в наш погреб. Поговорить, в буру поиграть, а он в это время рассказывал. То ли сказку вроде «Тысяча и одна ночь» пересказывал, а что-то и сам придумывал, но такое ощущение, что вроде как сам книгу прочитал.

Как запомнились политработники, особисты?

Никого уже не помню, есть только общее впечатление, что все командиры у нас были нормальные. И политработники были хорошие. Постоянно приходили, выступали. А особисты – допытливые. Кто, чего, как? Но меня ни разу не вызывали.

Мне несколько ветеранов, которые, как и вы пережили оккупацию, признавались, что из-за этого они даже на фронте чувствовали к себе определенное недоверие.

Нет, недоверия я не чувствовал. Наоборот, чувствовал, что мне доверяют. Меня, например, перед самым наступлением приняли в комсомол.

В таком случае хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.

Самое положительное. Считаю, если бы не Сталин, мы бы не выдержали эту войну. Поэтому когда я поднял ребят в атаку, крикнул: «За Родину! За Сталина!»

Но вы ведь знаете, что сейчас именно его принято винить, что в войну у нас людей не жалели. Вы, кстати, согласны с точкой зрения, что в нашей армии людей не берегли?

Мы знали одно, что мы на войне и обязаны выполнить приказ! А о том, что надо как-то похитрее – я об этом не думал. Об этом думали наши командиры. Но иной раз офицера и упрекнешь: «Не так надо было…» Но у кого не бывает ошибок?!

Почти все настоящие окопники признаются, что на фронте они чувствовали себя настоящими смертниками и совсем не надеялись остаться живыми.

Я об этом как-то не думал. Иногда только приходила мысль – а жив ли останусь? Но в атаку безо всякого поднимался и бежал.

Как вы считаете, что вам помогло выжить в таком пекле?

Судьба, наверное. И родительское благословение меня берегло, и талисманчик, наверное, тоже помог… Я ведь его в армии все время носил в кармане, никто и не видел. Только уже после ранения, когда в госпитале у нас забрали гимнастерки, он в кармашке там и остался.

Некоторые ветераны вспоминают, что на фронте многие верили в какие-то приметы, суеверия. Как-то чувствовали, что их скоро ранит или убьет.

У меня ничего такого не было, но перед тем, как меня ранило, был такой момент. Когда мы выбили немцев из траншей, они побежали, то мы их стали просто расстреливать. И когда я последнего убил, видел, как он упал, как у него с вещмещка дымок пошел, у меня вдруг мелькнула мысль. А может, и не надо было?.. Пусть бы шел себе… Вот спрашивается, с чего бы это?..

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Когда вернулся домой, стал работать киномехаником, но потом устроился в строительный трест. Вначале определили экономистом в плановый отдел, но там работа такая сухая – с цифрами, мне не понравилось, и я попросился нормировщиком в стройуправление. Вот там работать мне было очень интересно. С год проработал, а потом трест меня направил на учебу в техникум. Окончил его, и вернулся в свой трест уже мастером.

Работать было очень интересно – строили доменную печь на металлургическом заводе. Потом предложили поработать в Казахстане, но сразу предупредили: «Будет очень трудно!» Но жена у меня настоящая декабристка, всегда говорила – «Куда ты, туда и я!» И мы не побоялись и с двумя маленькими детьми поехали. Там большая стройка шла – строили обогатительный комбинат в городе Зыряновск. Вначале мастером работал, потом прорабом. Четыре года там проработали, нас уговаривали остаться, но мы уже очень соскучились по родине и вернулись.

А на пенсию я вышел в 87-м году с должности замдиректора цементного завода по капитальному строительству.

При слове война, что сразу вспоминается?

Всякие ужасы… Но вспоминаю и хорошее и плохое. Она дала такую закалку на всю жизнь, большая школа… Конечно, вспоминать надо, но лучше и не начинать…

Интервью и лит. обработка: Н. Чобану

Никитин Николай Егорович

Родился 14 октября 1926 года Московская область Михневский район деревня Кравцово. У меня было 4 сестры они жили в Москве, с мамой жил один я. В семье я был самым младшим. Мама работала на скотном дворе. Я ей помогал, у нас всегда было свежее молоко и сметана, все молочные продукты. Учился я в школе, 4 класса кончил в Калянине, а в 5 пошел в Хатунино (за 4 км). Мой отец умер когда мне было 7 лет, он работал на заводе в Москве. После школы я попал в ремесленное училище. После училища я попал на 569-й завод в Загорск (Сергиев Посад). Затем меня призвали в армию в октябре 1943 года. Мне прислали повестку, хотя у меня была бронь, и я работал на военном заводе. Завод выпускал дымовые шашки для ВМФ. Жил я в общежитии, рядом с заводом, в комнате нас было 4 человека. На заводе я проработал года два. Бронь с меня сняли и сказали, что надо защищать родину. Мне было 17 лет.

Как вы узнали о начале войны?

По радио объявили. Как и все.

Я так понимаю, что в вашей жизни мало что изменилось?

Да, жили как жили мне было 15 лет.

Проводились с вами на заводе военная подготовка?

Мы так были заняты на заводе, что не проводилась. Все время работали. Может, нас не приглашали, я не знаю.

Что произошло в военкомате?

Я приехал в Михнево к маме, домой. И там нас стали отбирать в разные команды. Меня отобрали в Горьковскую область в город Кулебяки, в снайперскую школу (2 Окружная Школа Отличных Стрелков Снайперской Подготовки. – Б. Г.). Сказали, что буду снайпером.

Сколько человек отобрали вместе с вами?

В группу попали ребята с нескольких заводов. Со мной с нашего завода было 4 человека. Дома я попрощался с семьей. Мама у меня была очень хорошая женщина, верующая, перед отправкой в военкомат она мне дала Живые Помощи. (Пояс с молитвой, широко распространен в среде православных и старообрядцев – Б. Г.). Нашу группу сопровождал капитан, очень хороший и обаятельный человек. Все нам рассказывал, как будет. – Вот приедем, и всех сразу переоденут в военную форму. Как приехали нас разместили в казармах и стали готовить к войне.

Как учили в школе?

В первую очередь «всеобуч». Начальная подготовка. В 6 утра подъем, завтрак и на стрельбище. У нас был тренер, он давал упражнения для стрельбы, а мы и занимались. Затем возвращались в казарму, обедали. Кормили нас по норме 9. Завтрак, обед и ужин всегда вовремя. Очень хорошо кормили.

Если сравнить с тем, как кормили на заводе?

На заводе мы сами питались. После смены, что-то, купишь и разогреешь на плиточке, вот и вся еда. Но ничего нормально наедались.

Из какого оружия стреляли в школе?

Магазинка наша мосинка с оптическим прицелом.

Изучали другие виды оружия? СВТ, ППШ? Нет, у нас такого не было.

Кроме стрельбы, что еще изучали?

Учились ползать, маскироваться. Все то, что нужно хорошему стрелку.

Был ли норматив?

Стреляли хорошо или не очень. У нас старались стрелять хорошо. Нами были довольны командир и тренера. Построит нас после стрельбы и скажет: «Молодцы хорошо стреляли, объявляю вам благодарность».

Сколько в школе было курсантов?

Две с половиной тысячи. Пятиэтажная казарма у нас была. Курсанты были распределены по взводам. И во взвода отбирали по росту. 4 взвода в роте. Во взводе было 32 человека. Я был в 4-м взводе.

После войны общались с однокашниками? Как у них сложилась судьба?

Нет, не довелось пообщаться. Не искал их. Не знаю. На фронте были вместе. Кое-кого, я помню, а после ранения уже потерял их след. Визуально я их помню, а по фамилиям не помню.

Какие у вас были преподаватели?

Хорошие все были обстрелянные, попавшие с фронта, а кто после ранения. Они были опытные и нам преподавали военное искусство. Был у нас сержант из Мордовии, всегда шутил. Заставлял нас все время двигаться. Что устали? А ну давай вперед. Мы были молодые, он выставлял нас детьми. Хорошее было отношение. У преподавателей были офицерские звания, у нас был капитан, он был ранен на фронте, все рассказывал и всем с нами занимался. Нашим взводом руководил сержант. Он все время был с нами. А капитан жил на гражданке, и к нам приезжал.

Были курсанты, прошедшие фронт?

Нет, все были призваны с гражданки.

Сколько вы проучились в школе?

Десять месяцев.

Как происходила отправка на фронт?

Было построение. Был нам зачитан приказ за подписью наркома Вооруженных сил, в котором было сказано, что завтра нас отправляют на фронт.

Отправляли сразу всю школу?

Нет по этапам. Всех сразу нельзя было. Поехал наш взвод.

Сержант командир взвода с вами поехал?

Нет, он остался в школе. Нам на смену должны были прислать молодежь, и он должен был их обучить.

Сколько с вами было отправлено курсантов?

Несколько вагонов.

Как добирались до фронта?

Я точно не могу сказать. Приехали в Минск, его летом освободили, а мы поехали дальше добивать врага. Помню, как нас яблоками угощали. Поезд остановился и мы выскакивали. У всех были деньги, и мы у местных покупали продукты. Ехали мы не везде, бывало, приходилось идти пешком. Немцы уничтожали дороги или мосты и приходилось идти пешкодралом.

Что произошло в пункте прибытия?

Помню фамилию командира подполковник Хомура (украинец). Он с нами занимался. Вот речка или переправа, он говорил надо преодолеть, переправиться. Противник отступает, а мы должны следовать за ним. Когда пришли к линии фронта, там были блиндажи. К нам в блиндаж пришли командиры и стали объяснять какие действия мы будем делать, что будет происходить. Это была уже территория Восточной Пруссии. Там были очень жестокие сражения. Наши войска прижали противника к морю, и им было некуда отступать. У нас были «катюши», танки, пушки, а я попал в разведку. В полковую разведку.

Сколько ваших однокашников попало в полк вместе с вами?

Да почти все. Мы долго общались. Ходили друг к другу в гости, я к ним, они ко мне. Служили мы в разных ротах.

Как была устроена группа полковой разведки?

Группа захвата, группа обеспечения, группа поддержки. В группу захвата меня не взяли, немцы крупные здоровые, а я был маленький, так что я попал в группу поддержки. В группе захвата были здоровые ребята, вот они немца возьмут и потащат, а противник как чувствует и начинает стрелять. Если мы побежим, они могут нас расстрелять. Наша группа начинает по ним стрелять, в это время группа захвата благополучно уходит. Через несколько минут, немцы понимают, что ничего с нами сделать нельзя и стрельба прекращается. Мы уходим в траншею и уже далеко.

Как вы охотились на немцев?

Я сидел один в траншее со снайперской винтовкой и наблюдал за немцами. При удобном случае стрелял. Перед этим надо долго наблюдать за противником, я записывал все интересное на бумагу. Противника надо было уничтожать, а он не дурак, он сам хочет тебя убить. Чаще всего за немцем уходили рано утром. В это время они расслаблялись, теряли бдительность, мы этим пользовались.

Каким оружием приходилось пользоваться в разведвзводе?

У меня была моя снайперская винтовка, но иногда брал автомат ППШ. Все определяла задача, которую надо было решить.

С каким оружием вы предпочитали работать?

С автоматом удобнее было работать. Укрыться было проще, незаметнее, боезапас больше.

Трофейное оружие использовали?

Я не помню. У нас было достаточно своего.

Был ли план по захвату языков? Сколько надо было захватить в месяц?

Зависит от того, сколько времени мы были в обороне. Мы не всегда брали языка, иногда приходилось докладывать начальнику разведки только то, что мы увидели у противника, кто перед нами есть, какие силы, танки, сколько солдат. Эти данные докладывались нашему командованию.

Как происходила повседневная работа разведчиков на фронте?

Надо было брать языков, собирать данные о противнике. Языков надо было провожать в штаб дивизии, а это несколько километров в тыл. Ходили напрямик зачастую без дорог. По лесу или полям, а языка надо было привести в целости и сохранности и сдать в штаб дивизии. Противник отступал, его пехота отходила, оставляла свои позиции, траншеи. Там могла остаться засада. Мы шли впереди и проверяли. Однажды наш капитан сказал, что ему нужен человек. Кто со мной пойдет? Вызвался я. Он говорит, есть данные, что здесь немцы – надо проверить. Были у них разбросаны банки, зацепишь ее, она сильно гремит, и немцы сразу начинают стрелять. Мы прошли, а немцев уже не было, они ушли. Был у нас такой разведчик капитан Маякин. Смелый, бестрашный человек. Бывают люди, которые ничего не боятся. Никогда его не забуду. В это время немцы занимали новую линию обороны. Наш капитан говорит нашему командованию нужно знать, какие силы противника, где они расположены. Нам нужен язык. Он собирает нас в блиндаже и ставит задачу. Мы захватываем языка и отправляем его в штаб. Там он рассказывает, какие части против нас, сколько пушек и пулеметов.

Старались захватить офицера?

В траншее не узнаешь кто офицер, а кто рядовой. По форме не разберешь, форма была скрытая. У немцев были каски и телогрейки. У нас был очень хороший капитан. Он хорошо планировал все задания. У него было развито чувство интуиции.

Собирали у убитых немцев документы, солдатские книжки, для установления частей с которыми приходилось сражатся?

Нет, этим мы не занимались. Убитых не было. Они отступали, всех своих хоронили.

Какие были взаимоотношения в разведвзводе? Сколько было офицеров?

Разведка была сама по себе. Обособленно. Офицеров, я не помню, чтобы были. А потом, зачем офицеры…

Кроме капитана были командиры, сержанты например?

Да были. Несколько человек.

Обычно разведвзвод располагался недалеко от штаба полка, обособленно от других стрелковых подразделений. Как было у вас?

Да у нас также было. Располагались всегда рядом с штабом. И у нас была задача охранять знамя полка. Были случаи, когда возникала угроза захвата знамени. Но разведка всегда предусматривала. Знамя сворачивали и укрывали. Самое главное было сохранить знамя. Еще у нас была задача по охране штаба полка и командира полка.

Как был устроен быт на фронте?

Все было, банно-прачечные дни, кухня всегда приезжала, сто грамм выдавали. У нас все было общее, все выкладывали на стол. В разведке по-другому нельзя.

Пользовались тем, что оставлял противник? Продукты питания, скотина?

Вот этого я не могу подсказать, не помню.

Когда полк наступал, то часто тыл отрывался от наступающих подразделений, как осуществлялось снабжение?

Питание было не регулярным. Бывало так, что кухня не могла проехать. Мы это понимали и не жаловались. Такая была обстановка. Потом это компенсировалось.

Какие транспортные средства были у вас во взводе?

У нас была своя повозка. Старшина наш этим хозяйством заведовал. Он занимался тем, чтобы ничего не пропало. Когда заходили в оставленные дома и если не было хозяев, нам разрешали кое-что брать. Все это отдавали старшине, он этим распоряжался. Мы про это забывали. Это были трофеи.

Что изменилось когда ваш полк перешел границу СССР и вступил на территорию Восточной Пруссии?

Местное население выходило из своих домов и нас встречали. Это были немцы. Я не знаю, почему так происходило. Может быть, они нас боялись. Я не знаю.

Какое отношение было у наших солдат к населению Германии? Были случаи погромов, уничтожения имущества, преступлений против мирного населения?

Я слышал о таких случаях, но в нашем полку такого не было. С этим было строго. Наше командование отдавало специальные приказы, предупреждали, что будет строгое наказание. Нам говорили, что мы должны достойно себя вести на этой земле. Чтобы не было грабежей, пьянства, там часто встречались заводы спиртовые.

Как проводили свободное время?

Сидели в блиндаже, отдыхали, общались, разговаривали. Обстановка была фронтовая. Все контролировалось. Знали, что, где и как.

Приходилось ли видеть публичные расстрелы за дезертирство?

Нет такого в нашей части не было.

На фронте приходилось сталкиваться с сотрудниками Особых отделов?

Да были люди, они опрашивали, интересовались.

Как происходило подобное общение?

Это происходило, когда мы были в обороне. Во время наступления не до этого. Есть блиндаж, там находится сотрудник. Он интересуется, какие разговоры, как вам нравится в полку, боитесь. А я был молодой, совсем ничего еще не соображал, ну а чего бояться. Немец отступает, а мы занимаем территорию. Бежит немец, чего его бояться.

В полку были политработники, представляющие партию и комсомольскую организацию. Как складывались у вас с ними отношения?

Я в партию вступил уже после войны в Большом театре, а тогда состоял в комсомоле. Обычно собиралась в блиндаже много людей не только нашего взвода, и проводили собрания.

Что происходило на этих собраниях?

Нам рассказывали, как надо защищать родину, надо не бояться противника. Мы эти идеи принимали как должное. Мы же приехали на фронт защищать родину. Не боитесь. – Нет. Все. Они руководили, отвечали на вопросы, разъясняли обстановку.

Был ли штатный политработник в вашем взводе?

Нет. Они приходили и уходили. Присылали их.

Что вы думали тогда о партии, Сталине и изменилось ли ваше мнение со временем?

Там была одна задача за Родину за Сталина. Когда поднимались в атаку кричали его имя. Это нашей родины вождь. И неважно, что говорят, он кого-то уничтожил, жалко конечно. Но он был руководитель, победитель, он занимался защитой Родины.

Как складывалась ваша служба в разведке?

Я получил ранение.

При каких обстоятельствах?

Во время очередного поиска. Началась беспорядочная стрельба, в этот момент я получил пулю в ногу. Три месяца я лежал в госпитале. Ранение было не тяжелое, в кость не попало, но сильно разорвало мякоть.

Где располагался госпиталь?

На территории Восточной Пруссии. Недалеко от линии фронта километров 15–20. Привезли меня и еще несколько человек. Когда меня грузили в машину, в ней уже было несколько человек. В госпитале мне сделали операцию, перевязки, все что надо. Тяжелых ранений не было.

Что вы можете вспомнить о этом госпитале? Где он располагался, в каком помещении?

Сам то я хоть родился в деревне, но много прожил в Москве, а хирург в госпитале был москвичом. Он мне говорит, будем вас резать, оперировать. Пуля прошла, но в ране осталась грязь, часть одежды, это надо убрать, что бы заражения не произошло. Надо будет потерпеть. Кроме него было еще несколько врачей. Операцию сделали очень хорошо, последствий не было. Ко мне очень хорошо отнеслись. Сначала ходил с палочкой, а потом уже без палочки. На перевязки ходил по расписанию, мне говорили когда. Госпиталь располагался в доме. Хороший, одноэтажный дом. В доме было все подготовленно для лечения раненых. Были специальные столы, освещение, кровати.

Сколько человек размещалось в вашей палате?

Новые раненые постоянно поступали, другие вылечившись выписывались. Текучка была. В палате размещалось 5–7 человек.

В госпитале не встречали своих однополчан?

Да приходили к нам, но из других рот. Мы с ними разговаривали, общались, а так чтоб близкого, нет не довелось. Хотя был один парень, тяжело раненный, мы с ним еще в школе были. Но его от нас потом перевели.

В госпитале кормили лучше, чем на фронте?

Да вы что. Все было хорошо.

Как вы проводили свободное время в госпитале?

Ходили, беседовали друг с другом. У нас в основном лежачая палата была. Тем более врачи говорили, что лежать лучше всего.

В госпитале были книги, газеты, самодеятельность, приезжали артисты?

Нам приходили письма. Незнакомые девушки писали бойцам, давали обратные адреса, им можно было отвечать. Сам я этим не занимался. Писал домой маме только.

Как отмечали в госпитале праздничные дни?

Нам вручали подарки. Запомнился мне День Победы. Такое было торжество у людей, был необычайный подъем, обнимались, целовались. Передать эти чувства невозможно. Кончилась война. Выписали меня уже после Победы, и я вернулся в свой взвод. Потом к нам пришли 2–3 человека и стали отбирать людей для службы в Германии, в город Бранденбург. Прослужил я в этой части недолго. Потом меня перевели на Украину.

Интервью и лит. обработка: Г. Букланов