Текст книги "Снайперы"

Обмундирование какое было?

Мы носили ботинки, а сапоги нам дали уже после войны. Зимой носили ватные брюки, телогрейки, шинели и теплые шапки. Мы не замерзали, но однажды, в конце 1944 года, на задании я даже отморозил себе ухо, до сих пор последствия этого чувствую. Пришлось пролежать до темноты часа два на снегу, нас обнаружили и обстреливали так, что головы поднять нельзя было.

Камуфляж нам не выдали, потому что не было необходимости.

Расскажите о своей встрече с маршалом К.К. Рокоссовским, о которой вы упоминали ранее.

Это было в конце 1944 года, в Польше. Мы были на отдыхе тогда, готовились идти уже по территории Германии.

Однажды утром семь солдат и один офицер стояли у штабной машины и слушали радио – новости из Москвы. Тут видим: подъехали броневики и легковые машины. Вышедший из машины подошел к нам. Наш офицер дал команду: «Смирно!». Он доложил, что слушаем последние известия из Москвы. Подошедшим к нам оказался маршал Рокоссовский. Он поздоровался с каждым за руку, поинтересовался, как настроение, какая готовность идти бить фашистов в их же логове. Один из нас громко сказал: «Русские прусских всегда бивали!» Рокоссовский улыбнулся и сказал: «Верно, русские прусских всегда бивали». Затем он обратился ко всем: «А какие еще слова Суворова следовало бы сейчас помнить?». Произошла среди нас заминка. Тогда Рокоссовский подсказал: «Каждый воин должен знать свой маневр боевых действий». Рокоссовский снова пожал нам руки и пожелал успехов в боевых действиях на территории Германии.

Вы знали о приказе «Ни шагу назад!» № 227? И ваше отношение к нему?

Мы знали, что этот приказ есть. Это был приказ Сталина под Сталинградом – за Волгой земли у нас нет! Очень правильный был приказ. Если бы он был с самого начала войны…

Вы лично слышали что-нибудь о штрафниках, заградотрядах?

Штрафников у нас не было.

А заградотряды это были спецчасти, только когда наши отступали. И то, в единичных случаях. Когда наши наступали, и люди уже были воодушевлены, то необходимость в них отпала.

Лично я со случаями предательства и дезертирства не сталкивался. Ну как же так, мы ведь в армию добровольно шли, прибавив себе год. Что же мы, прятаться будем?

У вас на фронте была политработа, выдавали газеты? Письма писали?

Корпусная газета у нас была. Информировали нас очень хорошо. Когда было время, то центральную газету давали одну на роту. Политработник ее почитает в свободное время или расскажет что-нибудь про положение в Советском Союзе.

Письма из дома получали, и сам домой писал.

Цензура работала хорошо, и всё, что нельзя было, зачеркивали. Замполит предупреждал, чтобы ничего о том, где находимся и сколько нас – не писали, ничего про технику, расположение частей. Пишите, что жив-здоров, воюю. И всё.

Как вы относились к политработникам? К особистам?

Были, были, хорошо относились. Замполит как-то даже поздравил нас с хорошим уловом. Я комсомолец был, у нас в районе была комсомольская организация, так я был ее председателем. Как какая остановка, соберемся, расскажут нам об обстановке.

В партию вы на фронте вступили?

В партию я вступил уже в марте 1950 года, после окончания службы в армии. Мы всего семь лет отслужили, потому что не было смены нам. Техники было много, а обслуживать ее некому было. Я женился, заехал к жене, мы там отметили свадьбу, а потом мы поехали ко мне домой.

Какие национальности были в вашей роте? Были ли конфликты на национальной почве?

Снайперы, в основном, были русские, только мой напарник Нариман был татарином. А у автоматчиков были русские, украинцы, белорусы, узбеки. Конфликтов никаких в роте не было по этой теме. Никогда такого не встречал!

Вообще, у нас стариков мало было, в основном 23, 24, 25-го годов рождения.

К вам на фронт артисты приезжали выступать?

Один раз всего было. У нас как раз перерыв был где-то неделю в лесу, подготовка перед наступлением. Приехали, побыли час-полтора, выступили хорошо, песни пели. Больше не было.

В основном мы шли с боями, редко был когда перерыв, обычно день-два.

Наркомовские 100 грамм выдавали, табак?

Знаменитые сто грамм и табак нам выдавали постоянно, но я редко когда курил, не баловался этим делом до армии. В училище при входе ребята покупали себе табак у продавцов, нам давали немного денег. Покупали помидоры, огурцы, махорку, потому что курево в училище не выдавали.

На фронте я курил и бросил уже после войны. Нашу часть перебросили тогда под Минск, там же я познакомился в банке с хорошей девушкой. Я с товарищем пришли получать туда деньги за награды: за медаль «За отвагу» платили – 5 руб., за орден Красной звезды —15 руб. Так и познакомились с ней. Мы стали встречаться, но потом мы ездили куда-то на учения, а когда вернулись в часть, то я узнал, что она уехала работать в Минск. Так наше знакомство прервалось, адрес она не оставила.

Расскажите, как для вас закончилась война?

После освобождения Данцига наш 8-й танковый корпус временно был выведен в резерв фронта и сосредоточился недалеко от города. Для нашей части перерыв оказался хорошей передышкой, но короткой. Через 6–7 дней был приказ совершить марш в район вблизи Берлина, город Пренцлау. Части двигались за наступающими войсками 2-го Белорусского фронта. Шли без боевых действий, переправились через Одер, сосредоточились в Пренцлау, что от Берлина в 70 км примерно, и ожидали приказа идти на штурм Берлина. Вечером 2 мая 1945 года получили информацию, что Берлин взят.

Когда наши войска только взяли Берлин, то командир роты приказал нам съездить в него и получить

Александр Николаевич Романенко. Апрель 2019, Дубовка

кое-что из продовольствия, еще и выпивки достать. Поехали на немецких машинах, было нас человек пять. В Берлин заехали, и останавливает какой-то мужчина. А у нас парень был из Белоруссии, который хорошо говорил по-немецки. Он спрашивает его: «Где склады?» Он согласился показать. Заезжаем на эти склады, а там охрана, еще и нижние его этажи были залиты водой. Решили поехать дальше, нашли еще склады, но там тоже стоит в морской форме охрана. Мы договорились с охраной, что они закроют свои глаза на один час, и с местными жителями, чтобы они нам помогли загрузить наши машины. Мы обе наши машины набили хорошей закуской, выпивкой, всё равно там бы всё растащили.

А немец этот предложил нам к себе заехать, мы согласились. Оказывается, он тоже искал, где бы что раздобыть. Поехали на окраину, около его дома встали, поставили у машин охрану. Зашли в дом, там женщины нас встречают немолодые уже и спрашивают: «Вам что, девочки нужны?». Нам парень наш переводит. Мы так удивились… Сели, по рюмочке выпили, дали этому немцу кое-что из съестного, потом приехали к себе в часть, командиру роты всё сдали, распределили.

Вскоре после этого появляется в нашей части один немец, который говорит, что знает, где хранятся в банковских ячейках ценности фонда защиты Германии. Командира роты, старшего лейтенанта Уварова, вызвали и приказали взять под охрану эти ценности. Выехали на место, и нашли этот банк. Все было разбито, завалы разобрали, и нашли эти сейфы внизу, в подвалах. Взяли все здание под охрану.

Я сам там не был, мне напарник все это рассказывал. Нашли там ломы и открыли два сейфа. А вечером приехало на машинах начальство, на легковых и грузовых машинах, вместе с хозяином банка. Обнаружили вскрытые сейфы.

В середине ночи к нам в роту и нагрянули, вещи стали проверять. Потом, как я узнал, уже находясь в России, за кражу некоторых ценностей из банка был осужден на восемь лет и лишен всех наград командир нашей роты, а одного сержанта отпустили, он как подчиненный команды его выполнял. Если бы война продолжалась, то командира бы расстреляли как собаку.

За это командир корпуса прозвал нашу роту «золотодобытчиками». 30 миллиончиков хотели прибрать.

Помните, как 9 мая 1945 года встретили?

День Победы встретили в Пренцлау. Ночью легли, как обычно, спать, ведь информации никакой еще не было, бои еще шли. А потом началась ночью стрельба из автоматов и ракетниц. Все кричат: «Победа! Победа!!!» Рады были очень! Отмечали хорошо. Вспоминали погибших товарищей, ведь потери у нас были большие…

На второй день Победы мы вчетвером, друзья-однополчане, ходили по Пренцлау. Время было уже к обеду, и мы решили перекусить, нашли скамеечку, уселись, налили по 100 грамм фронтовых, выпили за Победу и стали закусывать. Недалеко от нас подошли и остановились немецкие ребятишки. Надо заметить, что немецкие дети с первого дня мира не проявляли какой-то боязни перед русскими военными. Видно, сразу почувствовали добрую натуру нашего солдата. Нариман сказал: «Не худо бы дать ребятам конфет!». Стал обшаривать свои карманы, а наш сослуживец, Николай, возразил: «Да к чему им конфеты? Видите, как у них глаза горят от голода?». Позвали мы их, первую фразу сказали по-немецки. Они улыбнулись, надо было проще сказать, что «ком», т. е. подходите… Дети подошли, мы им отдали все, что было у нас. Не жуя, они проглатывали еду. Поклонились и пошли от нас, довольные.

Что вам больше всего запомнилось во время войны?

Победа! Потому что очень ее ждали, когда ехали, чтобы участвовать в боевых действиях в Берлине. Прошли больше 400 км для штурма Берлина.

Вы верили в Победу?

Когда мы пошли с боями по Украине, то, конечно, чувствовали, что Победа будет за нами. Немец стал с боями отступать под нашим натиском к границе. Основные бои шли за города и крупные населенные пункты.

Даже когда в первые годы войны наши войска отступали, то мы все равно верили в Победу! После Москвы и Сталинграда стало уже ясно, что враг проиграл войну.

Как вас встречали в Польше и в Восточной Пруссии?

В Польше нас встречали очень хорошо! Называли нас всех братьями и камрадами. Всегда предлагали с ними выпить.

В Восточной Пруссии большинство местного населения успело убежать. Там мы, в основном, много встречали на фермах нашу молодежь: русских, украинцев, белорусов, угнанных туда на работы.

Случаев насилия над местным населением я лично не видел, так же как и не слышал про наказания за них.

Довелось увидеться с войсками союзников в Германии?

Нет, не пришлось. Даже особо и разговоров про второй фронт не припомню.

Встречались вам пленные румыны, венгры, чехи?

Встречались, особенно когда мы пошли по немецкой территории. Они были рады, что так все получилось, называли нас «камрадами». Они ведь шли под винтовкой все в бой. Более снисходительное отношение было к ним.

Сам я лично в плен не брал никого, языка не приводил.

Что-то вас удивило за границей? Что сильно отличалось от России?

Я жил в Больших Чапурниках, а рядом были Малые Чапурники, там одни татары жили. Все были обычные селяне, поэтому за границей поразили хорошие дороги, каменные дома, чистота кругом. Разница, конечно, с нами была большая. Русский человек вообще привыкает ко многому.

Скажите, пожалуйста, за что вы получили медаль «За отвагу»?

Я получил медаль «За отвагу» за боевые действия при освобождении городов Польши: г. Люблин, г. Минск-Мазовецкий, г. Прага-предместье Варшавы, г. Цеханув, г. Нове Място, г. Дзялдово.

А орден Красной звезды?

За боевые действия при взятии городов Восточной Пруссии: г. Дойтш-Айлау, г. Заальфельд, г. Гнев, г. Старогард, г. Кёнигсберг, г. Данциг.

А еще одну «Красную Звезду» оформляли, но я ее не получил. Мы уже под Берлином стояли, как выяснилось следующее: наши наградные повезли в штаб корпуса на машине, а она попала на мину. Все наши наградные документы сгорели. Там в багажнике было несколько канистр запасных с бензином, поэтому ничего не осталось.

В мае 1945 года нашу часть перекинули в Белоруссию. Началась сразу демобилизация. Командир бригады и начальник штаба сразу ушли. Пришли совсем новые офицеры, которые с нами в войну не служили, нас не знали. Мы писали в наградной отдел в Москву, но ответ пришел, что помочь ничем не можем, ищите своих командиров, чтобы возобновить подачу документов. И на этом все закончилось.

Еще у меня медали «За освобождение Белоруссии», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», орден Отечественной войны 2-й степени.

Вы обмывали свои награды?

Да, конечно, в котелке человек на восемь. Так мы обмывали свои медали «За отвагу». Выпили весь котелок, взяли медали и пристегнули на гимнастерки, а номера их не посмотрели, поэтому медаль эта у меня перепутанная так и осталась.

Награды нам вручали так: если стоянка, то всех собирали вместе и вручали в торжественной обстановке. Приезжали специально из штаба для этого офицеры. Выдавали награды и документы к ним.

Расскажите, пожалуйста, как сложилась ваша жизнь после войны?

Наша часть простояла в Германии до 22 мая 1945 года. Потом приказ – по вагонам, и мы на железнодорожном транспорте прибыли в город Брест, там своим ходом перебрались километров за двадцать в леса, строили землянки.

Смены нам не было, техники осталось много, а людей нет. В основном, наш год призыва и оставался. Служил я после войны в Белоруссии, на Украине только в период войны участвовал в боях, но для ликвидации бандеровцев нас после 1945 года не привлекали.

В конце 1946 года мы переехали в город Новогрудок, в военный городок. В апреле 1947 года перебрались в город Пуховичи, тоже в военный городок. В октябре 1947 года я был назначен старшиной автомобильной роты, а через год получил водительские права. 25 марта 1950 года демобилизовался, прослужив без 12 дней семь лет в армии.

Как вы оказались в Дубовке?

Получилось так, что после Сталинградской битвы моего отца забирают в Москву, там он проходит подготовку за несколько месяцев, учит латышский язык, и ему предлагают ехать работать в Латвию. Он забирает семью, и они едут в Латвию. Я к ним после войны ездил в отпуск. Дали документы, билеты, деньги и мы поехали. После окончания там срока работы, мой отец работал уже директором элеватора в Новоаннинском районе нашей области. Мы с женой после окончания службы приехали к нему. Жена моя работала там, где я служил, заведующей аптекой военного госпиталя. У нас работы ей не было, тогда она поехала в Сталинград, ей дали направление в несколько банков, в том числе в Дубовку. Она приехала, приняла банк здесь. Отец сразу взял перевод в Сталинград и перевелся. Нашли квартиру. Я тоже взял и перевелся сюда на элеватор в 1952-м году.

Сначала работал электриком, потом механиком – энергетиком, почти 20 лет главным инженером, а последнее время работал директором хлебоприемного предприятия.

Имею трудовые награды: медаль «За трудовую доблесть», медаль «Ветеран труда», есть серебряная медаль ВДНХ СССР (за изобретение).

Мне присвоено звание «Лучший рационализатор Волгоградской области» в 1982 году и «Лучший рационализатор Советского Союза» (у меня 15 удостоверений на рационализаторские предложения – по устройствам на отгрузку и разгрузку зерна, переработке грузов, забивке свай и др.). Ко мне приезжали посмотреть на мои изобретения из 58 предприятий страны, работающих с зерном.

В 2004 году мне присвоено звание «Почетный гражданин г. Дубовки».

Вы встречались со своими однополчанами? Ездили по местам боев?

А как же, в Киеве был два раза, в Москве, в Минске. Последняя встреча была в Москве. Никого уже не осталось из них. Я последний.

Войну иногда вспоминаю. Бывает, что приходят моменты, особенно, если начинаешь разговаривать о ней.

Со своим напарником Нариманом вы поддерживали отношения после войны?

Поддерживал, я предлагал ему приехать на встречу нашего корпуса в Минске, в Москву. Он работал заместителем начальника районной почты. Однако переписка наша прервалась давно, не знаю, что с ним.

В Москве встречался еще со своим сослуживцем Шкурко Виталием. Он приезжал ко мне в гости с сыном, а я бывал в гостях у них в Москве.

Ваше отношение к партии и Сталину, тогда и сейчас?

Все время мы шли в бой со словами: «За Родину! За Сталина!».

У нас в парке, в Дубовке, в братской могиле похоронено 189 погибших. Сейчас я борюсь за установку на Аллее Героев в Дубовке бюстов И.В. Сталину и Г.К. Жукову. Но пока власти отказали в этом из-за Сталина.

До этого добился оформления самой Аллеи Героев в парке (оформили стелы, посадили тополя, разбили цветник).

У нас в Дубовке за всю войну было десять Героев Советского Союза и двое полные кавалеры ордена Славы (уроженцы города и района). Это мы выяснили совместно с местным военкоматом.

Я читала, что у вас проводятся соревнования на Кубок имени снайпера А.Н. Романенко среди школьников по стрельбе?

Да, с 2016 года проводятся городские соревнования по стрельбе из пневматической винтовки среди школьников на Кубок моего имени.

Я туда хожу как гость, благодарю победителей и вручаю подарки.

Ученики звонят мне и поздравляют. Снега вот когда много выпало, то приходили и помогали по хозяйству мне.

Что вы хотели бы пожелать молодежи?

Быть умными детьми и хорошо учиться, всегда учиться! Не быть безразличными и главное – держать себя в руках. Не пить и не курить. Заниматься спортом. Найти себя в жизни и дело по себе! Чтобы ваши дети с вас пример брали.

Спасибо Вам, Александр Николаевич, за интересный рассказ, за такие хорошие пожелания, за вашу активную жизненную позицию. Недаром дубовская поэтесса Г.А. Василистова посвятила вам такие строки:

 
Слиток золота у нас —
Снайпер Романенко!
Соколиный острый глаз
И встаёт раненько.
Хоть в быту, как на войне,
Всяких бед хватает,
Всем напастям скажет: «Нет!»,
Хвори отметает.
Ветеран, что монолит,
Прочен он и строен —
Как пример всем молодым,
Славы он достоин.
Разве дашь ему года,
Что несет он строго?
Пусть живёт солдат до ста
И ещё немного!
 

При подготовке интервью использовались личные воспоминания ветерана.

Интервью: А. Пименова.

Лит. обработка: А. Пименова и Н. Мигаль (стенография).

Автор выражает глубокую признательность Ю.Е. Чиликиной за организацию встречи с ветераном, а также Н.С. Мигалю за помощь в подготовке к проведению интервью.

Корзанов Василий Афанасьевич

Я родился 9-го мая 1926-го года в селе Семцы Почепского района тогда еще Орловской области. Мой отец, Афанасий Демьянович Корзанов, родился еще в 1899 году. Когда началась Гражданская война, он в таком же, как и я, возрасте, или же немного постарше, призывался в только что созданную Красную Армию. Кажется, это произошло в 1918-м году. Воевал он на деникинском фронте.

Чем вам запомнилась довоенная жизнь?

Я ее провел в деревне. Надо сказать, именно это обстоятельство меня и закалило на очень многие годы. Сегодняшнему поколению трудно себе представить, что такое ходить босыми по лесу. Но мы во время летних каникул ходили по лесу и собирали там ягоды и грибы. Особенно много росло земляники. Такая шла у нас, подростков, жизнь. А если корова давила копытом землю, оставляла след, в котором собиралась дождевая вода, то мы ее от жажды частенько пили. Но от этого никто у нас не болел и ничем не страдал.

Мне часто в иной раз вспоминается моя довоенная жизнь в деревне. Помню, у нас в селе стоял большой колхозный двор. Мы от него жили совсем недалеко. Там при входе располагался колхозный клуб. Дальше шел коровник, потом – одна, другая, третья кладовые, в которых хранились зерно, мед и прочее. Затем следовали овчарня и несколько конюшен. Посреди самого двора стоял колодец, из которого поили скот. Тут же находились телеги и повозки. В расположенной рядом кладовой лежал различный сельскохозяйственный инвентарь. Так вот, в середине того самого колхозного двора располагался небольшой домик. При входе там стояла мазаная печь с котлом, в котором варили картошку и прочие продукты для скота. Но всех, как говорят, не накормишь. Поэтому кому-то давали сырые продукты, кому-то – вареные. Как сейчас помню, в этом самом доме находилась маленькая комнатка, метров на шестнадцать, в которой у нас собирались местные мужики. У нас ее называли сторожкой. Собираясь, они рассказывали, как участвовали в войне, что им рассказывали их деды, которые участвовали в заграничных походах вместе с нашими главнокомандующими и пробыли сколько-то в других странах, вспоминали, какие там имеются обычаи. Одним словом, всех их в основном и больше всего интересовала военная тема. Затрагивали они и интимные вопросы. Гражданская война тоже обсуждалась, но не так активно, как заграница и всякие скабрезные истории. Порой мужики допускали матерщину. Они, конечно, не хотели моего присутствия там и из сторожки выгоняли. Но я забирался наверх и не дыша их подслушивал. В качестве «вознаграждения» за это я стал приносить домой клопов. Ведь они, бывает, натопят дом, становится тепло и туда сбегаются эти паразиты. Ведь чтобы натопить большой дом, требовалось очень много дров. А для такого домика много было не нужно. Эти клопы там обильно водились. Но в нашем доме их почему-то не бывало. Хотя мой отец участвовал в Гражданской войне, он туда не ходил. А эти мужики часто вспоминали не столько за себя, сколько за старика, который где-то в свое время бывал и им что-то рассказывал…

Работать вам приходилось в колхозе – помогать родителям, выполняя какие-то легкие работы?

Только во время каникул. А потом что-то очень быстро у нас началась немецкая оккупация.

Как для вас началась война?

В воскресенье, 22 июня 1941 года, наши деревенские жители, как обычно, отправились на рынок в районный центр – город Почеп, с тем, чтобы что-то продать и что-то купить. Но ведь на этот рынок приходили люди не только с нашего села, но и с других деревень и населенных пунктов. Естественно, что люди делились друг с другом информацией. И вот, как сейчас помню, возвращаются с района наши люди и сообщают всем нам страшное известие: «Война!» Уже потом в нашем селе установили громкоговоритель, по которому передавали знаменитое выступление Молотова. Потом всех мужчин, кого успели, забрали в армию. Но я об этом еще расскажу. При этом особо отмечу, что из 44 моих односельчан, призванных в армию и отправленных на фронт, вернулись домой только шесть человек. Остальные остались там. В основном они числятся без вести пропавшими.

После этого прошло какое-то время. Однажды в маленькое гречишное поле прямо на моих глазах упал советский самолет. Мы позвали двух мужчин спустить фонари, чтобы все это можно было рассмотреть. После того, как я увидел трупы двух наших летчиков, я несколько дней не мог заснуть. Такое впечатление на меня произвел этот горький запах смерти. Вот так мы были подготовлены к войне. Мы были, можно сказать, мальчишки.

Вскоре после того, как началась война, у нас стали призывать людей в армию (тех, которые не были призваны ранее, еще до войны). Это случилось 16-го августа. Так как в то время начались бомбежки, призывников записывали не в городе, а в лесу, где у нас размещались призывные пункты. Так вот, когда всех наших колхозников-мужчин забрали в армию (село наше было большое, в него входило несколько колхозов), то мне, 15-летнему пареньку, пришлось их сопровождать на пункт призыва. Для них я запрягал лошадь. Они клали туда свои сумки с сухарями и прочим, а я должен был их отвезти и потом вернуть лошадь. Что интересно: когда мы проезжали по лесу, отец рассказал мне такую историю. Он сказал: «Знаешь, в 1914-м году я 15-летним мальчишкой точно так же сопровождал наших мужиков, которые были призваны на Первую мировую войну». Он их до самого леса по этой же дороге, по которой ехал теперь и я, сопровождал в сторону города Трубчевска. Мужики, которых он сопровождал, были тогда уже стариками. Пока находились в пути, они между собой спорили. Одни говорили: «Пока мы доедем до места, наверное, и война кончится». Другие, наоборот, оспаривали это мнение. А один мужик показал на моего отца и сказал: «А знаете что, мужики? В этой войне и он будет участвовать». Так он предсказал ему судьбу. Ему пришлось воевать в Гражданскую. И точно такая же история повторилась и со мной. Ведь мне тоже в течение почти двух лет пришлось участвовать в боях.

От себя добавлю, что в ту пору служба в армии считалась очень почетным делом. С этим, кстати говоря, были связаны многие деревенские поверья. Они, конечно, были очень странными. Расскажу об одном таком случае. У нас еще до революции в нескольких километрах от села работал ликеро-водочный заводик. Когда в 1917 году началась революция и везде стали кричать о том, что все, что когда-то принадлежало помещикам, теперь считается народным достоянием, у нас один мужик набрал на этом заводе спирта или водки. Пока возвращался домой, помалу набрался и в пути Богу отдал душу. После этого проходит много лет. Наступает пора, чтобы кому-то жениться. А раньше с этим было как? Собираются родственники и говорят: «Пойдем сходим к той или той». Но у тех – свои правила. Говорят: «Нельзя, дедушка от водки отпрягся». Тогда они идут в другие дома. Там им говорят: «Нет, не отдадим. Раз в армию парня не призвали, значит, у него какой-то дефект». И сватам жениха ничего не оставалось, как идти в следующие дома.

В том же 1941 году у нас началась страшная жизнь под немцем, которая продолжалась где-то два года.

Расскажите о своей жизни на оккупированной территории.

Из жизни в оккупации мне вспоминаются многие моменты. Так, когда советские самолеты налетели колонну немцев бомбить, рядом проходила одна очень красивая девушка. Так она погибла. Перед тем, как к нам пришли немцы, около нашего села развернулись самые настоящие бои. Между прочим, тут же, прямо на месте, хоронили убитых наших бойцов. К примеру, на окраине нашего сада был похоронен один боец. Хоронил его наш сосед-мужчина. Это случилось уже после того, как немцы пришли к нам. Они заявились к нему и сказали, чтобы он похоронил лежащего у них в окопе бойца. Тогда сосед затащил его во двор и отдал ему последние земные почести. Сам погибший оказался родом из Смоленской области. Об этом я узнал благодаря находившимся при нем документам. Я их оставил себе. Но они, к сожалению, у меня не сохранились. Ведь мы два года находились в немецкой оккупации, была сплошная партизанщина, мы жили какое-то время в погребах. Короче говоря, все это пропало.

Как у нас началась фашистская оккупация? Все это я прекрасно помню. Еще когда немцев не было, а через деревню проходили наши войска, в нашем доме разместилась группа советских разведчиков. Мама подслушала их разговор и все мне передала. Они говорили о том, что между нашим районным центром городом Почеп и нашим селом (на этом расстоянии проходил километров на семь лес, а перед самым селом протекала речка, через которую был мост), у немцев что-то разместилось. Прошло какое-то время, и однажды вечером над нашим селом начали рваться снаряды, которые называли шрапнелью. Они, помню, летели в воздухе с таким поросячьим визгом и взрывались. После этого мы побежали в лес, но не в тот, в котором стояли, как нам говорили, немцы, а в противоположном направлении – за поселок Красная гряда, где был наш тыл. Как только наступило утро, мама вспомнила об одной важной вещи. Дело в том, что когда отец уходил в армию, он маме говорил: «Если будет угрожать какая опасность и вы будете вынуждены покинуть село, покидая родной дом, раскрывайте во всех сараях двери. Это нужно для того, чтобы не сгорел скот». А мы, как назло, оставили в селе все закрытым.

Ночью с некоторыми своими товарищами я ушел в село. В то время в селе уже находились немцы. Куда ни пойдешь, тебе говорят – «Стой!» И на каждом шагу останавливают. Но я все же пролез огородами к своему дому. Там я взял свою корову. Мои товарищи тоже взяли своих коров. Но тут приключилась новая напасть: нас не выпустили из села. Но огородами мы все же ночью из него вышли. Днем я смотался снова в село, а когда вернулся в поселок Красная гряда, то свою маму и трех сестер не застал. Дело в том, что когда я в первый раз пришел в село, на нас налетели немецкие самолеты. Я в это время находился в селе, в крытых окопах, которые мы сами делали, и насчитал на небе 36 немецких самолетов. В результате этого загорелся колхозный ток, на котором молотили пшеницу и рожь. Все это горело. Оттуда я убежал ночью и отвел коров.

Днем, оказавшись снова в селе, я вновь попал под бомбежку. Тогда я прибежал в поселок Красная гряда, но не застал там своих родных. Они убежали в лес. Почему? Расстояние от нашего села до этого поселка составляло каких-то полтора километра и никак не больше. Для самолетов, бомбивших село, развернуться и нанести удар по поселку не составляло проблемы. Для них это была ерунда. И так как над их головами нависла опасность, то они пошли дальше. А потом они оттуда вернулись в деревню. Поэтому когда я вслед за ними побежал в лес, то их уже не застал. Но там я застал своего дедушку по отцу – Демьяна Корзанова. Что же касается дедушки по матери Мартына, то он остался в селе и был убит у себя во дворе. Когда мы вышли на дом лесника, то там нам сказали: «Твои мама и сестры действительно были здесь, но еще вчера ушли в село». Через какое-то время в этих местах появилась женщина, искавшая свою сестру. Она нам сказала, что в селе уже находятся немцы. Мы с дедушкой решили возвращаться в село. Подходя к своему селу, увидели на улице маму, брата и трех сестер. Как только я к ним подошел, мама сразу же расплакалась. Они считали, что я попал под бомбежку и пропал. Появился немец, стал спрашивать: «Что это такое?» Ему показали на плачущую мать и объяснили: «Это муттер, муттер. Она плачет, что увидела своего сына». В то время, как я уже тебе говорил, немцы располагались в нашем доме.

Одним словом, после боя за деревню, который шел всю ночь и день, деревня оказалась занята немцами. Забегая вперед, отмечу, что в течение двух недель на наших полях проходила линия переднего края. Потом все-таки немцев выбили из села и фронт переместился на семь-девять километров. Это продолжалось где-то полтора месяца. Но потом наша армия снова отступила. Мы снова оказались под немцем, но на этот раз надолго: на два года.

Поскольку мужчин в деревне осталось очень мало (их забрали в армию и отправили на фронт), нам приходилось все делать самим. Сначала, как я тебе только что рассказал, немецкие самолеты сожгли село, в том числе и колхозный ток, где было сложено много скирд с урожаем. Потом начались бои. По этому полю стали ездить танки. Все это вдавило землю. Но некоторые колоски нашим все же удалось собрать, хотя что-то и осыпалось. Надо сказать, во время оккупации мы поступили таким образом: разделили землю по числу душ в каждой семье. Мне попал участочек, на котором был посеян овес. Сам он осыпался, а весной взошел. Мы успели собрать этот овес. Потом его обменяли на что-то. Затем сами стали что-нибудь сажать. Стоит отметить, что уйти далеко от села нам не предоставлялось никакой возможности, потому что немцы за это нас преследовали. Ведь рядом находились наши партизаны. Мы пахали и сеяли. Во время этих работ мне самому приходилось быть специалистом по посеву. Бывало, приходили солдатки, так у нас называли солдатских жен, мужья которых или погибли, или находились на фронте, и просили меня где-то вскопать, вспахать и посеять пшеницу и рожь. К сожалению, пахать было нечем. Лошадей не хватало. Помню, летом мы убрали картофельные поля и нормально перезимовали. Короче говоря, оказались полностью обеспеченными продуктами на следующий год. А потом наступила продолжительная весна. Никаких налогов немцам мы не платили.