Текст книги "Снайперы"

Какие лично у вас на фронте складывались отношения с мужчинами?

Из моих рыцарей я очень симпатизировала Василию Столкову. Хотя у меня и не было уж такой влюбленности. Но я не могла показать даже того, что я ему симпатизирую. Потому что, если бы я показала это – все тридцать парней, которые жили со мной в одной комнате, меня извели бы. Они бы меня просто изничтожили! Они бы меня презирали и постоянно демонстрировали бы мне свое презрение. Когда много девчат в одном месте – это одно, а когда ты один, когда ты один – и все…

Когда однажды капитан пришел и раздвинул эти мои занавески, я говорю: «Ну, товарищ капитан!» На следующий день Петя Чирков выходит следом за мной – и говорит: «Ну, товааарищ капитан!» Вот такая интонация. Представляете, что было бы, если бы я что-нибудь себе позволила?!

Кому было сложнее: вам в восемнадцать – или тем девушкам, кому было лет двадцать пять и более?

Вы знаете, я думаю – дело не в возрасте. Дело в характере. Конечно, в восемнадцать лет, может быть, сложнее в том смысле, что еще жизненного опыта никакого нет, и сразу – в это вот, в этот омут. А в двадцать пять – сложнее в том смысле, что уже более реально понимаешь, что ты можешь потерять. Я помню, у меня тогда даже жизненных планов никаких не было. В каждом возрасте – свои проблемы, свои трудности.

На одной из послевоенных встреч разговаривали с девчатами. Я-то думала, что у нас все добровольцы, а мне одна и говорит: «В нашем отделении была только одна такая дурочка – это ты». А одна девушка на встрече узнала, что я и институт после войны закончила, и что у меня так все хорошо сложилось – и говорит: «Так я не удивляюсь: ты же у нас была самая правильная».

Я делала свое дело. И многого поэтому, наверное, не помню. Я правда видела войну сквозь оптический прицел снайперской винтовки. А все, что по бокам – меня не касалось. Наверное, так не правильно…

Ну, почему? Это – позиция.

После взятия Ландсберга мы в доме обнаружили подвал. И от пола до потолка – полки, и все заставлено банками: вареньями, соленьями, маринадами. Мы ни банки не били, ничего не портили. Взяли столько, сколько могли съесть – и все. Нас тогда поразило такое изобилие. Но – не безобразничали, а взяли две или три штуки. Варенье, еще что-то – и огурцы. Такая высокая банка, огурцы разрезаны на дольки, расположены так стоймя. И они какие-то необыкновенно вкусные, сладковатые такие были! Может быть, это был маринад – не знаю. Я не знала, что так маринуют. И мы с ними пошли на хутор отдохнуть. Мы ели – эти огурцы хрустели.

Всего-навсего.

Зачем же они полезли к нам, если так жили?

Нам объясняли, зачем они к нам полезли. По тем временам – во-первых, это что Гитлер хотел завоевать весь мир и, во-вторых, уничтожить славянские народы. Кстати, Гитлер сам об этом говорил. Я перечитывала эту книгу, Полторак написал: «Нюрнбергский процесс» называется.

Интервью: А. Драбкин

Лит. обработка: А. Рыков

Романенко Александр Николаевич

Расскажите, пожалуйста, о своем детстве, о семье, учебе и предвоенных годах.

Мы жили в Сталинградской области, в Красноармейском сельском районе, сейчас это Красноармейский район города Волгограда. Жили в Больших Чапурниках. Там был центр этого района, а когда немцев выгнали из Сталинграда, то этот район Чапурников не стали восстанавливать. Был он разрушен здорово! И всё это передали в Светлоярский район.

Когда немец подходил уже к Сталинграду, то всем нам, молодым, и родителям нашим, местные руководители предлагали уходить за Волгу. Был приказ – уходить всем за Волгу, и мы эвакуировались. Когда немцев окружили и погнали отсюда, то переехали уже в Светлый Яр.

Почему немец пошел именно на Сталинград, а не на Москву? Когда немцы подошли к Москве, то их там наши войска остановили и отогнали на 100–150 км. Гитлер был очень злой на Сталина. Он дал команду идти на Сталинград и, как прямо написано в его приказах, уничтожить этот город, чтобы он никогда не был восстановлен!

С кем вы эвакуировались?

С родителями. У меня отец был, мать и младшая сестренка Тамара, она несколько лет как умерла.

Брат Василий, который старше меня на 2 года, был уже на фронте. Погиб он 20 апреля 1945 года под Берлином. Был подполковником в танковых войсках, заместителем командира танкового корпуса. Мой брат похоронен в Германии. Нам прислали лишь извещение, а отец долго везде писал после войны, хотел знать, что случилось с сыном. Наконец, ему прислали ответ: оказывается, их танки прошли вперед, а на штаб командования корпуса совершила нападение небольшая немецкая часть, которая осталась в нашем тылу. Спаслись всего три человека, они смогли спрятаться, а остальных немцы уничтожили, и документы все тоже.

В какой школе вы учились?

Я успел закончить 6 классов. Потом, уже после войны, здесь заканчивал вечернюю школу. Учился заочно 5 лет в техникуме ещё.

В нашей Чапурниковской школе я занял 1-е место по стрельбе, почему я и попал в снайперы. И хоть война уже шла вовсю, но все равно занятия у нас были, с молодежью плотно занимались. Стреляли из малокалиберных винтовок.

Потом занял 1-е место по всему району, из 16 школ соревновались со мной ребята. Я даже очень этому сам удивился, чтобы из 50 выбить 50 очков. За это был награжден значком «Ворошиловский стрелок».

…И вот когда мы из-за Волги возвратились в Светлый Яр, то нам объявили, что идет призыв 1925-го года. А мы все были 1926-го года рождения, в первом полугодии как раз. Я сам родился 25 февраля 1926 года, недавно мне было 93 года…

Мы собрались с друзьями, и пошли в военкомат. Решили сказать, что мы с 1925-го года. Пришли в военкомат, а там искали-искали нас в списке и говорят: «Да нет, ну нет вас тут. Ещё молодые! Идите-идите, успеете навоеваться. Будут документы, тогда не имеем права вам отказать».

Что нам делать? Предложил попробовать ещё один вариант: тогда мода у пацанов и девчонок была колоть на груди всякие безделушки. Перед войной это началось. И мы решили наколоть с товарищами на руке «1925 год». Сделали наколки себе, подождали дней десять и пошли опять в военкомат. А военкома как раз не было, он в Сталинград уехал. Пошли тогда к его заместителю. Пришли и молчим, что уже были у них. Он посмотрел опять документы и говорит, что нас нет. Как нету?! «Так и нету. А вы хотите? Давайте документы», – снова повторяет. «Какие документы? Все документы пропали в эвакуации. Вот, смотрите, у нас наколото ещё до войны – 1925 год», – мы ему поясняем. Он улыбнулся и говорит: «Вы что, действительно хотите?» А мы поясняем, что если бы не хотели, мы бы не пришли. Дает нам тогда бумаги и образец, чтобы написали по образцу заявление. Мы написали, и прошло несколько дней, как пришла повестка из военкомата. Военком устроил нам первую встречу, рассказал, что через несколько дней поедем и что надо взять с собой – одежду какую, на три дня еды…

6 апреля 1943 года в возрасте 17 лет меня призвали добровольцем в армию на защиту Родины. Нас погрузили на машины и привезли в Сталинград, в Красноармейский район, где старинная мельница была на окраине. Все разрушено кругом было, и в одном только здании начальство находилось.

Подогнали вагоны без окон и без дверей, погрузили нас и повезли в Саратовскую область, в город Пугачев. Там на окраине города был сборный пункт, и мы жили в землянках, их около ста там было. На второй день, как мы приехали, туда прибыли представители военного училища младших командиров города Вольска, построили нас, сталинградцев, и стали набирать по специальностям. Шли человек 6–7 офицеров и набирали людей в группы артиллеристов, пулеметчиков, разведчиков и снайперов. Спрашивали по желанию.

Я попросился в группу снайперов, предъявив лейтенанту свой значок «Ворошиловского стрелка» и удостоверение к нему. Сначала не хотели брать, был очень маленького роста, это я потом подтянулся, но после того, как предъявил значок, не имели права отказать. Так меня зачислили в снайперы.

После набора нас повезли в город Вольск. Училище это было эвакуировано из Белоруссии вместе с преподавателями. Учили на разные специальности, у нас там была рота снайперов. 1 мая 1943 года мы приняли присягу и одновременно нас приняли в комсомол. Учились мы там без малого почти шесть месяцев. Занятия проходили очень плотно и упорно, не менее десяти часов в день.

Расскажите, пожалуйста, о бытовых условиях в училище?

Нас, как только прибыли, сразу повели в баню и сказали, чтобы оставляли свою гражданскую одежду. Выдали нам форму и ботинки. И все, пошла начальная подготовка. У нас командир роты хороший был, капитан, старой закалки, еще царский офицер. К сожалению, не помню его фамилию.

В основном занимались стрельбой, причем очень много. Учились определять расстояние до цели, какой силы ветер и с какой стороны. Мы уходили из училища и поднимались рядом на одну высоту метров на 150–200, там были хорошие площадки, где мы занимались.

С каких дистанций вас обучали поражать цели?

У нас минимальная была 800 метров и разрешенная до 1100 метров. Расстояние 200–300 метров мы даже не считали, это рядом. Прибор (оптика) приближал 1 к 7, а до этого были 1 к 4. И вот до цели 800 метров, а ты смотришь, и она кажется рядом перед тобой. Винтовки у нас были обыкновенные, боевые, после войны нам специальные прислали, но нам не довелось их использовать.

Ночью учили вас работать?

Ночью учили так: стреляешь и впереди тебя какое-то освещение, окна, например, светят в доме. Тогда видно, а если так, в темноте, то прибор ничего не дает.

У нас не было таких больших расстояний для стрельбы, стометровка, вся стрельба на учебе, в основном.

Гоняли нас – дай Бог! Утром мы поднимались на ту высоту, занимались практикой, приходили после обеда, дальше занимались в классе. Учили наблюдению, маскировке и ложным сигналам – подготовка была всесторонняя.

У нас была рота, а в ней три взвода. В каждом взводе было по 30 человек, у каждого взвода была своя комната и трехъярусные нары.

Моим напарником с училища и всю войну был Нариман, татарин. Фамилию уже забыл я. Нас в конце войны осталось всего три снайпера из восьми: троих убило, двоих перевели в другие части, а троих ранило, и меня, в том числе…

В начале октября 1943 года мне было присвоено звание младшего сержанта. Объявили приказ: готовиться ехать на фронт. Через несколько дней нас погрузили в вагоны и двинулись на запад, на украинское направление.

Ехали быстро и прибыли южнее Киева, недалеко от Великого Буктына. Мы попали во 2-ю танковую армию, в 8-й танковый корпус, 28-ю мотобригаду. Наш корпус уже форсировал реку Днепр, бои шли очень жестокие. Немцы хотели отбросить наши войска за Днепр.

Мы построились, нас встретил командир 28-й бригады полковник Пивнев. Узнал, что есть снайперы, и дал команду создать при роте автоматчиков группу снайперов из 8 человек, затем оставить прибывших на левом берегу реки, чтобы помогать переправлять грузы на правый берег. Добавил еще от себя: «Успеете, еще навоюетесь!».

На левом берегу выгружали и выставляли фанерные макеты танков, немного дальше от берега – макеты самолетов. Надо отдать должное создателям камуфляжа: они сделали все настолько мастерски, что воздушная разведка противника так и не раскрыла ложных позиций.

6 ноября 1943 года Киев был освобожден, а 10 ноября 1943 года мы, новое пополнение, переправились на правый берег и приняли участие в боевых действиях: с автоматами, с десантниками на танках, освобождали территорию Украины.

В конце ноября наш 8-й танковый корпус вывели на формирование, место стоянки был город Дарница – предместье Киева. Наш корпус передал остаток боевой техники другим частям, остался лишь личный состав. Немного отдохнули, а ночью нас подняли по тревоге. Приказ: с оружием выдвинуться вдоль шоссе к реке и занять оборону. В бригадах насчитывалось по 150–200 человек. Воевать танкистам было нечем, а враг рвался на прорыв. Приказ был дан выстоять. Бой был короткий, но жестокий. Подошли наши резервы, и враг вскоре отступил.

Мы приступили к нормальной армейской жизни. Получили новые снайперские винтовки и начали их осваивать.

При каких обстоятельствах вас ранило?

29 февраля 1944 года нас подняли по тревоге. Команда была взять автоматы, гранаты и по машинам. Личный состав роты бегом на машины, ехали часа полтора и видим: идет бой, но мы не знали тогда, что командующий фронтом генерал Ватутин 29 февраля с группой штабных офицеров совершал поездку на передовую. В пути мы подверглись нападению противника, это группа немцев осталась в тылу наших войск. Тот первый бой, в котором принял личное участие генерал армии Ватутин, уже шел, и личный состав роты сразу вступил в бой с противником. Немцы были хорошо вооружены автоматами и пулеметами, но поняли быстро, что попали в ловушку, стали сдаваться в плен.

Приказ был в плен не брать, и мы шли на уничтожение. Я бежал за автоматчиком по небольшой лощине. Вдруг впереди автоматчика появился немец и бросил гранату в 5–6 метрах от него. Прогремел взрыв, мы оба упали на землю. Я попытался встать, но не смог, ноги не держали. Вскоре к нам подошли другие автоматчики и медсестра. Автоматчик, попавший под гранату, был сильно покалечен, а у меня осколками были ранены нижние части ног, была контузия суставов колен. Нас раненых и еще двух убитых, погрузили в машину и повезли в санчасть. Бой продолжался до полного уничтожения противника. По неофициальным данным, их было около 100 человек – солдат и офицеров.

Меня привезли в медсанчасть, надеялись, что контузия скоро пройдет. После трех суток лечения я стоять не мог.

3 марта меня увезли в Киев, в госпиталь. В этом госпитале уже находился генерал армии Ватутин. Он лежал там, где лечился офицерский состав, а я – где рядовой состав. Корпуса были рядом и мы уже знали, что случилось.

Целую неделю я находился на излечении, но улучшений не было, ноги не держали. Лечащий врач поручил выздоравливающим солдатам помогать мне тренироваться, стоять и ходить. И через неделю я начал понемногу ходить.

21 марта прибыли из нашей части и забрали нас – 7 человек и медсестру Катю, которая за нами ухаживала.

Потом я узнал, что 15 апреля 1944 года Ватутин скончался. В течение нескольких дней и ночей лучшие наши медицинские специалисты боролись за его жизнь, но сделать ничего не смогли.

…В начале мая 1944 года наша часть полностью сформировалась, и был приказ войти в состав 1-го Белорусского фронта под командованием К. К. Рокоссовского. Мы принимали участие со своей частью в освобождении 16-ти городов, от Белоруссии и Польши до Восточной Пруссии…

В период боевых действий в Белоруссии наш 8-й танковый корпус вошел в состав 2-й танковой армии генерала Богданова.

Несколько дней отдыха и приказ – приступить к освобождению Польши. Шли с боями по направлению на город Люблин. Немцы не думали, что советские войска войдут в Польшу. Наступление начали очень хорошо и успешно, сутки потребовалось, чтобы выйти в район Люблина. Командование поставило задачу взять город за сутки.

Почти каждый дом в городе был превращен в крепость. Гитлеровцы держали в городе очень значительные силы, собрали даже бандеровцев и всякую шваль, всех, кому деваться было некуда. Дрались они с упорством и жестокостью обреченных.

Нам, снайперам, была дана команда по уничтожению пулеметчиков. Я лично уничтожил двух пулеметчиков, а напарник Нариман одного офицера и автоматчика. Квартал за кварталом, дом за домом отбивали у немцев, т. к. было запрещено производить бомбардировку с самолетов, еще и артиллерии наносить удары по жилым домам, чтобы город сохранить.

В конце второго дня боев за Люблин к нам в часть прибыл генерал Богданов, и вел наблюдение в бинокль из бронетранспортера. Впереди нашей передовой была центральная площадь, на противоположной стороне огромный костел (или церковь). Немецкий снайпер выследил и произвел выстрел. Богданов был ранен в плечо, его быстро увезли. Дали приказ нашему командиру роты послать снайперов и уничтожить немецкого стрелка. Командир роты отдал приказ мне и моему напарнику выследить и уничтожить снайпера.

Мы прошли на нейтральную полосу, добрались до четвертого этажа подходящего здания, поднялись на чердак жилого дома, раскрыли понемногу черепичную крышу и стали по очереди наблюдать из бинокля за костелом. Нариман наблюдал, а я отдыхал. Через несколько минут он сообщил, что обнаружил снайпера и дал его расположение. Я через оптику поймал его и выстрелил. И сразу мы перешли в другое место чердака.

Стало совсем темно, и мы решили перекурить. У нас всегда с собой в вещмешке были патроны, гранаты и еда. Минут через двадцать услышали шаги идущего по лестнице на чердак. Мы затаились, смотрим – на фоне чердачного окна появился человек с винтовкой, подошел к окну и смотрит. Мы заметили, что форма немецкая и винтовка снайперская. Я толкнул Наримана и дал команду сделать выстрел. Нариман выстрелил и тот упал.

Мы сидели очень долго, тихо, как на иголках. Мы опасались, что еще придут на чердак немцы, но никто не появился.

Утром опять совпало наблюдать Нариману, и он обнаружил снайпера, о чем сообщил мне. Я быстро его нашел и сделал выстрел. Через несколько минут загрохотали танки и орудийные выстрелы. Наши войска двинулись вперед на врага. Мы забрали у убитого немца винтовку и документы, вышли и пошли к костелу. Поднялись наверх, нашли убитых снайперов, забрали их документы и винтовки.

Пришли, доложили командиру роты, сдали трофеи. Здесь присутствовал замполит, который объявил нам благодарность за удачный улов: «Вот так охота, вот так добыча! Молодцы!».

Таким образом, эти две победы были у меня на нейтральной полосе, больше мы на нее не заходили.

Нас направили на отдых, а Люблин был освобожден 24 июля 1944 года.

И еще у меня был случай интересный. Дали нам приказ двигаться по направлению города Нове Място. В город рано утром ворвались наши танки и автоматчики, бои, как обычно, были жестокие, но короткие – немец с упорством, но отступал. В этом городе я уничтожил одного пулеметчика.

Это было так. Командир стрелковой роты попросил уничтожить пулеметчика, который не дает подняться нашим автоматчикам. Выбрали наблюдательное место с Нариманом, расстояние было около 700 метров. Я быстро подготовился, и когда застрочил пулемет, сразу произвел выстрел. Пулемет замолк, но очень быстро опять заговорил. Даю еще выстрел, пулемет замер навсегда. Наши продвинулись и освободили квартал и этот дом, где были пулеметчики. Мы поднялись на третий этаж и обнаружили одного убитого пулеметчика, а второго раненого в грудь, но еще живого.

К вечеру 17 января 1945 года Нове Място был взят.

Особенно мне запомнились бои в Данциге. 27 марта 1945 года передовые подразделения нашей части вступили на окраину города. Наши танкисты и автоматчики штурмовали первые дома, а нам, снайперам, пока работу не давали. День подходил к концу, наши автоматчики с танкистами двигались по улице, очищая дома от фаустников. Фаустник – это самый опасный враг для танка. Если попадало в мотор, то танк сразу выходил из строя. Как правило, стреляли со 2-го или 3-го этажа. С боями стали переходить канал. Автоматчики оказались в центре моста, и в этот момент пуля попала в грудь нашему лейтенанту Ильину. Он был убит. Когда доложили командиру роты о случившемся, он вызвал меня и Наримана и дал очередное задание выследить и уничтожить снайпера.

Мы изыскали место для наблюдения и ведения стрельбы. На противоположной стороне улицы в четырехэтажном доме заняли комнату и приступили к наблюдению. До вечера успели осмотреть через оптику все окна в многоэтажных домах. Подозрительного ничего не обнаружили. Решили подождать до утра. Утром при восходе солнца мы обнаружили на верхнем этаже здания, которое было напротив нас в соседнем квартале, что в окне появился блеск стекла и шевеление шторы, был виден ствол винтовки. Я дал команду и дуплетом, одновременно с Нариманом, выстрелили.

Потом наши повели мощный артобстрел, танки с десантниками двинулись вперед. Мы спустились, подождали, когда наши танки и автоматчики прошли тот дом, по которому велась стрельба, и поднялись на четвертый этаж с двумя автоматчиками (мы помнили, какой подъезд и этаж были).

Александр Николаевич Романенко, 1945 год

Двери были открыты, у окна стоял столик и около него на стуле сидел убитый снайпер с винтовкой. Рядом лежал еще убитый снайпер с винтовкой в руках. Это было так, видимо: снайпер за столом наводил винтовку на цель, а второй стоял сзади сидящего, и мы одним выстрелом убили обоих. Забрали винтовки и документы. Прибыли и доложили командиру роты.

30 марта 1945 года приказом Сталина объявлена благодарность всем участникам боев за Данциг, и мне, в том числе.

Как вы подтверждали свой снайперский счет? Сохранилась ли снайперская книжка?

У нас командир роты, когда давал нам задание, то приказывал приносить после его выполнения какие-то доказательства: если убил снайпера, значит, принеси снайперскую винтовку; если пулеметчиков, то что-нибудь от пулемета и обязательно всегда – документы противника.

Случаев приписок себе в счет или присвоения себе чужих побед у нас не было, я такого лично не знал.

У нас каждого была своя снайперская книжка. Их нам выдали уже после войны, после ареста командира нашей роты автоматчиков.

К сожалению, у меня она не сохранилась. После войны, перед демобилизацией, я стал уже старшиной автомобильной роты при нашей части. У меня был свой кабинет, где хранились солдатские вещи. И вот мы выехали на крупные учения, а в это время снайперскую книжку и другие вещи украли из моего чемодана.

Согласно полученным благодарностям я потом все заново восстанавливал. Я получил шесть благодарностей от Верховного Главнокомандующего Сталина. Их присылали к нам в часть, а уже наше командование решало, кому их дать. Последняя благодарность – за Кёнигсберг, но она потерялась на почте, т. к. я все их отправлял домой к матери. Так у меня семь благодарностей было бы.

Вы как-то отмечали на прикладе винтовки свои победы, насечки делали?

Нет, у нас были снайперские книжки, а так мы же приносили подтверждающие документы убитых.

С 1943 год по 1945 год я был только снайпером. В операциях по разведке или атаках мы не участвовали.

Наша основная задача была уничтожение пулеметчиков, снайперов и офицеров. Если видели одиночного солдата, то не стреляли, потому что можно выдать себя. Немецкий снайпер мог нас засечь. Выстрел сделал, сразу меняй место – это закон!

У меня подтверждено 29 убитых, из них 6 снайперов. Всех я их своими глазами лично видел и приносил доказательства – оружие, документы. Были случаи – выстрелили, потом приходим на это место, а оно пустое. Или мы промазали, или его свои забрали вместе с оружием. Так что за эти 29 я уверен.

БОЕВОЙ ПУТЬ И СЧЕТ РОМАНЕНКО А.Н. (из личных воспоминаний ветерана):

Самое большое расстояние, на котором вы поразили противника, какое было?

Самое максимальное расстояние, на котором я поразил цель, это было, когда стреляли дуплетом вдвоем с напарником, это где-то было около 800 метров. А так обычно стреляли на 350–500, иногда 700 метров. Мы ведь в основном воевали в городских кварталах.

Все мои победы были дневные, ночью мы не стреляли.

Позывной был у вас какой-то?

Нет, мы не использовали на фронте позывные.

Ученики как у снайпера у вас были? Нет, не успел.

Какие у вас были любимые позиции для наблюдения или маскировки? Расскажите какой-нибудь интересный случай.

Задача нашей части была идти на город Прага-Варшавская. Двигались с короткими боями и через двое суток, 11 сентября 1944 года, подошли к предместью города. Это был сильный оборонительный пункт в Польше. Много бетонных (старых) домов и других сооружений. Нашим частям его брать пришлось более трех суток. Очень много было пулеметных точек, а значит, была работа и для нас, снайперов.

Меня и Наримана направили в стрелковый батальон для помощи по уничтожению огневых точек противника.

Командир стрелковой роты пояснил нам обстановку на передовой. Мы тщательно обсудили её и выбрали чердачное место одного трехэтажного дома. Вскрыли небольшое отверстие в кровле и приступили к наблюдению и уничтожению пулеметчиков. Это было в конце первого дня боев за город.

Я уничтожил одного пулеметчика и одного снайпера. Когда я произвел выстрел в пулеметчика, в это время меня заметил немецкий снайпер. Я в отверстие крыши выставил ствол наружу, а он сделал выстрел и попал в ложе винтовки. В это время я опустился вниз.

Это был первый случай, когда меня заметил немецкий снайпер. Я осмотрел винтовку: поломок для стрельбы не было. Перешел на другое место, нашел трещину в части кровли и в бинокль стал наблюдать, быстро обнаружил снайпера. Взял винтовку и, высовывая ее наружу, сделал выстрел.

Стало темнеть, бои стали затихать, и мы с Нариманом пришли к командиру стрелковой роты и доложили о выполнении задания.

На следующий день наша часть овладела полностью городом Прага-Варшавская. Мне пришлось за день уничтожить еще одного снайпера и одного пулеметчика. Это было спецзадание. Немецкий снайпер выследил одного штабного работника и убил при выходе из машины, а я уничтожил его.

14 сентября 1944 года, вечером, наша часть покинула город.

Какой-то психологический отбор проводили при наборе в снайперы? Или брали просто тех, кто хорошо стреляет?

Нет, ничего не проводили, брали только желающих. Именно надо быть желающим, а не идти из-под палки. Такой мог просто пойти, просидеть и пролежать. Так что только желающих!

Так же было дело и при наборе в разведку, в пулеметчики. Знаете сами, что если человек желает, то результат будет. А во время учебы была уже цель научить практически нас делу. Конечно, смотрели на способности в стрельбе еще.

Специального обучения на фронте по обмену опытом, по тактике немецких снайперов у нас не проводили.

На ваш взгляд, какие самые важные качества должны быть у снайпера?

Самое важное качество снайпера – это терпение! Иногда ведь нам по двое суток приходилось сидеть и наблюдать на одном месте. Был один бинокль на двоих.

У моего напарника Наримана был один недостаток – он минут 20 посмотрит в бинокль, и на слезу глаза пробивало, уставали они у него. Я дольше его выдерживал. Так мы и менялись.

Иногда пользовались только оптикой. Стереотрубой не пользовались.

О чем вы думали в такие моменты ожидания?

Думали, как выследить и выполнить задание, уничтожить врага. И себя сохранить, не лезть напоказ.

Ваша самая запоминающаяся победа? Какое у вас было чувство?

Конечно, это в Люблине, когда сразу двоих убили, дуплетом.

У меня было чувство радости. Мы были в восторге! Выполнили задание. Ради этого шли.

Какое у вас мнение сложилось о немецких снайперах? Может, были какие-нибудь особенности.

У них были очень сильные снайперы. Уровень подготовки был высокий, мы были хуже их подготовлены. Я лично убил 6 немецких снайперов. Засекали и мы их, и они нас. У нас тоже были потери от их снайперов, мы собирались и обсуждали все это в роте. Они тоже охотились на наших снайперов, офицеров.

Женщин-снайперов, как у нас, я у них не видел. Наших девушек-снайперов на фронте тоже не встречал, может они были на других участках фронта.

Как вы считаете, кто лучше как снайпер, мужчина или женщина?

Мне кажется, что одинаково. Есть и женщины настойчивые, хорошо стреляющие.

Как складывались отношения с женщинами на фронте? Были ли романы и браки?

Не знаю, может быть у командования и были. У нас 2–3 медсестры были в нашей роте, так же и у остальных. В то время не было такого. Сначала служили в армии, а потом с девушками знакомились. Может у командиров, у старших возрастов там что было.

Трофеи брали? С трофейным снайперским оружием воевали?

Нет, не брали. Оружие сдавали в роту, а куда оно потом шло, я не знаю. Мы привыкли к своему оружию, зачем нам немецкое. Особо их и не пробовали, сразу сдавали.

Есть у меня трофейная серебряная ложка, немецкая. Я ею и ем за столом на протяжении уже 75 лет! Вот это единственный мой трофей с той войны. Ее взял мой напарник Нариман и отдал мне на память. Одну вот эту и одну поменьше – сестренке Тамаре.

Какое у вас было отношение к немцам как к противнику?

Варварское было отношение! Злые были на них, за то, что убивали наших родных. Мне что, с ними нянчиться или целоваться?! Они сами к нам пришли добровольно убивать, мы их не звали. Они хотели нас уничтожить и захватить нашу землю, каждый получит свой кусок земли. Сам Гитлер им это обещал.

Скажите, пожалуйста, как хоронили погибших во фронтовых условиях? Куда вещи отдавали, брали ли что-то на память? Вообще, потери были большие?

Да, потери были большие. Зачастую самолеты и своих бомбили. Артиллерия, если было надо, била и не жалела ничего, когда надо было прорываться. Жертв было очень много! Нас в конце войны осталось всего трое снайперов из восьми: троих убило, двоих перевели в другие части, а троих ранило, и меня, в том числе…

В нашей бригаде была похоронная команда. Хоронили так (мне тоже приходилось это делать дважды): вырывали яму по колено и клали их, заворачивая в плащ-палатку. Затем зарывали и ставили какую-нибудь фанерку или палку, и писали, кто здесь лежит. Потом из роты сообщали в бригаду, где и при каких обстоятельствах погиб человек. Специальные команды ехали за нами и этим занимались.

Вещи погибших на память не брали. Только брали, у кого были документы и награды, чтобы потом сдать их куда надо. Иногда даже домой погибшим по почте высылали. Специальные службы потом писали их семьям, где погибли.

Смертные медальоны мы выкидывали, даже не заполняли никогда.

Если снайпер погибал, вы могли взять себе его винтовку как запасную?

Винтовки у нас в запасе были. Вот у нас, когда двоих ранило, то их винтовки у нас остались. У командира роты была хорошая американская машина, на ней в ящиках хранилось все наше оружие, запасы патронов.

Страшно было на войне? Как вы со страхом боролись?

А как же, конечно, страшно. Прятались только тогда, когда уже чувствовали, что нас засекли. Старались сразу сменить позицию и уничтожить противника.

Как на фронте быт был организован? Как вас кормили?

Кормили на фронте хорошо, но бывало, что и по двое-трое суток кормили абы как, потому что кухня не могла к нам добраться из-за боев. А в основном мы воевали по городам и крупным населенным пунктам. Мелкие населенные пункты наши танки обходили.

С санитарными вопросами как обстояло дело, с баней? Вши были?

Один раз всего на одной остановке делали баню. А так брали бак с водой, дрова и палатку. Одежду всю снимали и вывешивали. Однажды получилось, что случайно от этого бака вспыхнула наша одежда, как будто бензином подожгли. И смех, и горе было! Пришлось нашему старшине выдавать нам гимнастерки и штаны. Конечно, были вши, куда без них.