Текст книги "Гарем"

Глава 37

В Турции настал короткий период относительной стабильности, мира и покоя. Янычары, до поры до времени удовлетворенные взятием Белграда и Родоса, отдыхали. Пири-паше дали почетную отставку, и вместо него великим визирем назначили, к радости валидэ и ее дочери Нилюфер, Ибрагим-пашу. Старики недовольно ворчали по поводу этого назначения, полагая, что великий визирь не может быть так молод. Но решение было принято.

У Сулеймана наконец-то появилось свободное время, которое он мог посвятить Гюльбейяр и своему сыну. С некоторых пор Сайра подметила, что сын ходит к жене не столько ради нее самой, сколько затем, чтобы пообщаться с маленьким Мустафой. С затаенной радостью она осознала, что подошло время познакомить его с другой женщиной, имеющей по сравнению с мягкой и глуповатой Гюльбейяр целый ряд неоспоримых преимуществ. Карем все чаще под разными предлогами стала приглашаться в покои валидэ.

Однажды, проводя вечер у матери, Сулейман до слез смеялся над веселыми песенками, которые исполняла миниатюрная русская девушка. Поймав еле заметный знак от валидэ, девушка передала султану расшитый шелковый платок, дабы он мог утереть глаза. Когда же Сулейман залюбовался изящным узором на платке, Сайра вставила:

– Это Карем сама расшила. Настоящая мастерица.

– В таком случае отныне пусть только Карем вышивает для меня платки, – проговорил Сулейман.

Сайра пришла в восторг. Наконец ее протеже заметили. Заказ на шитье платков не бог весть какой комплимент и привилегия, но все же знак признания. Уже через несколько недель Карем стала появляться вместе с некоторыми другими девушками в составе свиты султана, когда тот прогуливался в саду. Валидэ предупредила девушку:

– Будь неизменно скромной и веди себя тихо. Твоя красота сама скажет свое слово. Я знаю сына. Ты уже пробудила в нем интерес. Если не допустишь какого-нибудь досадного промаха, он захочет узнать тебя поближе.

А однажды вечером, когда Сулейман находился в особенно хорошем расположении духа, он пригласил Карем к себе, чтобы она вновь порадовала его своими веселыми песнями. Девушка задержалась в покоях султана почти на три часа, и те, кто был там, кроме них, готовы были поклясться, что на Сулеймана произвел впечатление отнюдь не только ее мелодичный голос. С того дня всем во дворце стало ясно, что султан неравнодушен к ней.

Карем немедленно произвели в ранг гюздэ и отвели небольшие личные покои, состоявшие из маленькой гостиной и спальни. Вдобавок к ней приставили личную рабыню.

Сайра радовалась тому, что ее план начал претворяться в жизнь, но Мариан как-то предостерегла свою госпожу:

– Берегитесь, миледи. У этой маленькой кошечки острые и длинные коготки.

Сайра не придала значения словам своей верной служанки и принялась с нетерпением ждать, когда же султан пригласит Карем разделить с ним ложе. Она знала, что это произойдет не раньше чем через несколько недель. Султану не пристало проявлять излишний пыл, ибо это считалось дурными манерами. И нужно было еще посоветоваться с астрологом.

Вспомнив свою собственную первую ночь с Селимом, валидэ надеялась, что у Сулеймана и Карем все будет точно так же. Давно и твердо решив, что именно Карем первой отвлечет султана от Гюльбейяр, валидэ не жалела сил на то, чтобы это случилось как можно скорее.

Каждый день русскую девушку купали в розовой воде и втирали в ее тело драгоценные масла диких цветов. Вскоре ее руки и ноги стали белее белого, а шелк казался грубой мешковиной в сравнении с ее кожей.

За ее диетой лично следила валидэ. К тому же новоиспеченная гюздэ обязана была ежедневно по два часа гулять в личном парке Сайры-Хафизе, дабы укрепить мышцы своего тела.

Недели сменяли одна другую, и вот однажды радостная Карем влетела в покои валидэ с желтым шелковым платком и криком:

– Ура, моя госпожа, наконец-то свершилось! Завтра вечером я разделю с моим повелителем ложе!

Вскоре, однако, радость Сайры была омрачена визитом Гюльбейяр. Молодая бас-кадина султана была вне себя от ярости и билась в истерике:

– Я ее ненавижу! О, как я хочу, чтобы она умерла при родах!

– Но почему? Ведь ты ее даже не знаешь, – резонно возразила валидэ.

– Я ей не верю!

– Вздор! – тоже повысила голос Сайра. – Ты ревнуешь. Все очень просто. Но ты должна держать себя в руках, и завтра после полуденной молитвы ты, как того требуют наши обычаи, лично отведешь Карем принять брачную ванну.

Гюльбейяр подняла на Сайру красные, заплаканные глаза:

– Ты с самого начала стояла за этой русской девчонкой! О, не пытайся отрицать, я знаю! Но вот увидишь, настанет день, когда ты горько пожалеешь о том, что затеяла это. Карем честолюбива сверх всякой меры и однажды поднимет руку даже на тебя, свою благодетельницу! Она тебя уничтожит!

Сайра несколько растерялась. Несмотря на то что она считала Гюльбейяр дурочкой, она испытывала к ней искреннюю симпатию и не хотела видеть ее столь расстроенной.

Однако на следующий день, когда Гюльбейяр отказалась покидать свои покои, сославшись на плохое самочувствие, симпатия Сайры обратилась в раздражение.

В сущности, никогда еще валидэ не испытывала такой ярости. Выходку Гюльбейяр она расценила как открытый и наглый вызов ей лично. А будучи начальницей над всем гаремом, она не имела права сносить подобное. Поэтому для начала она приставила к покоям Гюльбейяр вооруженную охрану и распорядилась никого не пускать туда и никого не выпускать. Но Сайра не остановилась на этом и прибегла к довольно жестокой мере: приказала отнять у матери Мустафу и взяла его под свою личную опеку.

После полуденной молитвы рабы валидэ поспешно вернулись из мечети, дабы облачить свою госпожу в роскошные праздничные одежды.

Сайра выбрала для себя красивое бархатное платье цвета спелых абрикосов, широкий перед которого был расшит золотой ниткой и топазами. Поверх него она надела накидку из золотой парчи с большой изумрудной застежкой. Волосы ее были собраны вверх, и на них покоилась золотая корона, украшенная топазами, бриллиантами и изумрудами. С нее спадала вниз на лицо прозрачная вуаль из золотистого газа. Поскольку Гюльбейяр отказалась выполнить свой долг по отношению к Карем, Сайра решила удостоить девушку большой чести и самолично проводить ее к брачной ванне.

Они проходили мимо покоев бас-кадины, и валидэ распорядилась насильно подвести Гюльбейяр к окнам, чтобы она видела праздничную процессию своими глазами. За годы жизни в гареме Сайра развила в себе способность бокового зрения и, применив его сейчас, на мгновение увидела расстроенное и залитое слезами лицо невестки в окне.

Вечером Сайра в последний раз отрепетировала, как Карем должна вести себя в покоях султана. Девушку все это здорово рассмешило.

– Господи, какие глупости! – воскликнула она. – Что, неужели ты сама проделывала все это, когда впервые была приглашена к султану Селиму?

Валидэ в глубине души была готова разделить мнение русской девушки, но вслух резко возразила:

– Это не глупости, а освященный временем обычай и знак уважения, которым ты должна быть преисполнена к своему повелителю. А мой сын свято следует нашим традициям. Ты сделаешь все, как тебе было сказано. Итак, повторим еще раз.

Карем грациозно опустилась на колени и распростерлась перед Сайрой ниц, коснувшись головой ковра.

– Прекрасно! После этого евнух, который проводит тебя до покоев султана, снимет с тебя одежды и удалится. Когда за ним закроется дверь, ты подойдешь к ногам султанской постели. Возьмешь кончик простыни и приложишь его сначала ко лбу, а затем к губам. Только после этого тебе будет позволено лечь. Ты должна взобраться на постель в ногах и на коленях доползти до подушек, пока не будешь вровень со своим господином.

– Хорошо, сегодня я это сделаю, – сказала Карем. – Но в будущем не собираюсь так унижаться даже перед султаном.

– Следующего раза у тебя может и не быть, моя дорогая. Если ты допустишь хоть малейший промах в ритуале и манерах, это не понравится моему сыну. А ты должна совершенно очаровать его. В противном случае второго шанса тебе никто не предоставит. Вспомни мои слова в ту минуту, когда у тебя вдруг появится соблазн показать свою гордыню. Если ты не угодишь Сулейману, я перестану помогать тебе. Да и Гюльбейяр пожелает как-нибудь усугубить твое унижение. Подумай, тебе предоставляется великий шанс! Разве не об этом ты мечтала, когда покидала свою дикую деревню? Неужели ты позволишь своей гордыне затмить разум? Если так, то я вынуждена буду признаться, что сильно в тебе ошибалась, милая.

В томных глазках Карем сверкнули слезы. Сайра поняла, что добилась своего. Она взяла ее лицо в свои руки и мягко проговорила:

– Не плачь, дитя мое. Сделай все так, как я тебя научила, и ты покоришь моего сына. – Она нежно утерла платком ей глаза. – А теперь возвращайся в свою комнату. Через два часа я отведу тебя к твоему повелителю. А пока возьми Мариан и Рут. Они помогут тебе облачиться.

Карем упала на колени, поймала руку валидэ и принялась ее истово целовать.

– Ступай, – сказала Сайра, отдернув руку.

«О Аллах, эта девчонка впервые заставила меня почувствовать себя старухой!»

Власть – забавная игрушка, и Сайре она очень нравилась. Но в последнее время ее что-то слишком часто стала посещать тоска по горам далекой родины. Раньше ностальгия никогда не давала себя знать столь сильно.

За несколько минут до десяти часов вечера, когда Сайра-Хафизе уже покидала свои покои, до нее вдруг донеслись глухие, надрывные стенания. Вздрогнув от неожиданности, она послала евнуха узнать, в чем дело. Вернувшись, он сообщил, что это Гюльбейяр. Надела траур и заперлась в своей спальне.

Сайра гневно сдвинула брови:

– За это следует выпороть! Впрочем, думаю, сейчас от этого будет только хуже. – Она повернулась к евнуху: – Выломайте дверь в ее спальню, свяжите Гюльбейяр и заставьте ее замолчать.

Евнух согласно кивнул и бросился исполнять приказание грозной валидэ. Он много лет уже служил в гареме и хорошо знал, какая по обычаю должна быть тишина в романтическую ночь султана, дабы ничто не могло помешать повелителю получить удовольствие. Все двери и окна в гареме должны быть заперты, кроме двери фаворитки и покоев самого султана.

Вскоре Сайра вошла в комнату Карем. Достав из кармана ожерелье из золотых цветов, украшенное мелкими розовыми бриллиантами, она застегнула его на шее удивленной девушки.

– О, моя госпожа… – прошептала Карем. – Какая прелесть!

– Ожерелье не идет ни в какое сравнение с красотой его обладательницы, – ответила валидэ.

Она подождала, пока ее подопечная сядет в золотые носилки, проводила ее до самых дверей покоев сына и высказала на прощание традиционное пожелание. Затем рабы занесли носилки в двери, и те закрылись.

На обратном пути Сайра заглянула в покои Гюльбейяр. Прислуга кадины, сгрудившаяся вокруг выложенной изразцами печки в углу комнаты, обернула на валидэ испуганные лица. Мать султана сразу же прошла в спальню и с минуту молча изучала молодую женщину.

– Развяжи ее, – приказала она евнуху, – и вынь кляп.

Тот повиновался. Гюльбейяр села на постели и стала растирать затекшие запястья.

– Карем сейчас находится в покоях своего повелителя, – сказала валидэ.

Гюльбейяр метнула на нее отчаянный взгляд и громко вскрикнула.

Сайра быстро подошла к ней и отвесила звонкую пощечину.

– Замолчи! – Она обернулась к евнуху. – Оставь нас, я хочу поговорить с Гюльбейяр-кадиной наедине. – Сайра вновь взглянула на молодую женщину. – Держи себя в руках! Карем – это свершившийся факт, с которым тебе придется примириться.

Гюльбейяр еле слышно прошептала:

– Я погибла.

Сайру все это уже начало раздражать.

– Ты по-прежнему являешься бас-кадиной султана и матерью наследника престола, – резко ответила она. – Сегодня ты повела себя недостойно, отказавшись исполнить свой долг. Карем лишь первая из девушек, с которой тебе придется делить своего мужа. Будут и другие. Но сколько бы их ни было, только твой сын сядет на трон после Сулеймана. Надеюсь, это случится еще не скоро.

– Ах, мама… – печально произнесла Гюльбейяр, – думаешь, я стала бы возражать против того, чтобы мой господин пригласил к себе на ночь другую девушку, если бы он сам ее выбрал?

– Он сам выбрал Карем. Из всего гарема.

– Нет, это ты ее выбрала для него. Ты с самого начала опекала, учила ее, выделяла среди прочих. Как же плохо ты думаешь о своем собственном сыне! Я прожила с ним одиннадцать лет и отлично знаю, что уже наскучила ему, хотя он неизменно относится ко мне с теплом и лаской. Я знала, что вот-вот он выберет себе из гарема другую девушку, и я готова была радоваться за него. Но ты подложила ему гадюку в постель. Карем честолюбива и жестока. Она никогда не удовлетворится положением второй калины.

– Как ты можешь так говорить про нее? Да, она честолюбива, но при чем тут жестокость?

– Значит, твои шпионы не донесли тебе о том, как она обошлась со своей воспитательницей и твоей лучшей портнихой? Когда Карем стала гюздэ и ей пришло время покинуть ода, она приказала своему евнуху опустить Серви на колени, а сама поставила бедной женщине ногу на шею. По-твоему, это не жестоко?

Сайра не знала об этом происшествии, но сделала вид, что знает.

– Детская шалость! – отмахнулась она.

– Карем уничтожит нас всех, – проговорила Гюльбейяр.

– Чепуха! Я здесь всему голова, и клянусь, что она ничего не сделает ни тебе, ни маленькому Мустафе.

Наутро после первой ночи, проведенной в покоях ее повелителя, Сайра решила позавтракать вместе с русской девушкой и находилась в ее комнате, когда прибыли султанские дары. Они были завернуты в большой платок из расшитой золотом, бриллиантами и рубинами ткани. По обычаю, Сулейман должен был послать ей кошелек с золотыми монетами. Он же прислал два. Кроме того, он подарил Карем сапфир размером с абрикос на тонкой золотой цепочке, ожерелье и серьги из ярко-красных аметистов, книгу персидских стихов о любви, соловья в серебряной клетке и маленькую гитару, украшенную золотым листом, а также жемчугом и бирюзой.

Спустя несколько недель Карем объявила Сайре, что беременна. Памятуя о своем разговоре с Гюльбейяр, мать султана незаметно усилила охрану внука и приставила к нему слугу-дегустатора.

Что до Сулеймана, то он страшно обрадовался перспективе вновь стать отцом. То, что Гюльбейяр уже давно не рожала, породило в нем сомнения, в которых он боялся признаться даже самому себе. Вскоре он уже был настолько захвачен чарами Карем, что позабыл обо всем на свете. В течение всех следующих месяцев он приглашал к себе на ночь только ее одну, несмотря на ее состояние. В покоях Гюльбейяр он по-прежнему появлялся довольно часто, но только днем.

Сайра была вне себя от негодования.

– Подтолкнув к Сулейману Карем, я тем самым хотела добиться одной цели: чтобы он освободился от влияния одной женщины. Но вышло так, что он просто променял мягкую, ласковую дурочку на честолюбивую красавицу. О Аллах, что же мне теперь делать?

– Не надо было вообще затевать все это, – с упреком в голосе сказала Мариан. – Впрочем, вам, миледи, бояться нечего. До тех пор пока вы живы, Сулейман всегда будет ставить вас выше всех других женщин.

– Но увы, мне от этого не легче, подружка. Я хотела, чтобы он стал таким, как его отец. Если же он настолько легко будет поддаваться влиянию своих женщин и дальше, то сохранит ко мне лишь уважение как к матери, но перестанет прислушиваться к тому, что я говорю. Я не могу этого допустить!

Когда живот Карем стал уже всем заметен и это несколько подпортило ее красоту, она взмолилась перед султаном, чтобы тот позволил ей удалиться в беседку у озера. Сулейман согласился с этим, и валидэ постепенно вновь восстановила свое пошатнувшееся влияние на сына.

Осенью 1524 года Карем родила Сулейману их первого ребенка, сына, которого назвали Селимом. Спустя одиннадцать с половиной месяцев она же произвела на свет Баязета, за которым последовали его сестра Мирма и, наконец, третий мальчик, Джахангир.

Имея троих здоровых сыновей – Мустафу, Селима и Баязета, – Сулейман мог уже не опасаться за продолжение линии Османов. Маленький Джахангир родился слабым и с горбом. Султанский трон для него был заказан, ибо закон воспрещал миропомазание инвалида.

Тем временем враждебность между Гюльбейяр и Карем с каждым днем усиливалась. Вдобавок к этому на Сайру обрушилась еще одна беда: ухудшилось самочувствие Фирузи. Придворный лекарь Аладдин Сердет определил у нее сердечную недостаточность. Он предупредил, что, если госпожа Фирузи и впредь будет исполнять хлопотные обязанности кахиа-кадины и будет по-прежнему жить при дворе султана, где ежедневно возникает столько всяких интриг и волнений, она может очень быстро умереть.

Решение лежало на поверхности. Валидэ посоветовалась с Хале и Гузель, и в конце концов пришла к выводу, что Фирузи надо покинуть Эски-сераль и уехать жить к Хале. Риза бен Исмет, муж Хале, встретил эту новость с воодушевлением, что очень порадовало Сайру.

– Теперь, – сказал он валидэ, – у меня в доме будут сразу три белокурые красавицы. Моя жена, дочь и теща. О Аллах, мне будет завидовать вся империя! Тебе не о чем беспокоиться, госпожа Сайра. Я лично позабочусь о том, чтобы Фирузи-кадина строго соблюдала диету, предписанную Аладдином Сердетом, и побольше дышала свежим воздухом.

К сожалению, сама Фирузи отнеслась к этому решению, мягко говоря, без восторга.

– Как ты можешь?! – воскликнула она, смерив Сайру горящим взглядом своих бирюзовых глаз. – Как ты могла так обойтись со мной?!

– У меня нет выбора. Ты слышала, что сказал лекарь.

– Ведь мы же были вместе с самого начала! И никогда не расставались, если не считать похода в Персию, куда Селим взял тебя и Зулейку. Но когда вы вернулись, мы же все торжественно поклялись больше не разлучаться!

– Зулейка мертва. Она погибла, потому что я позволила ей ухаживать за больными Хасаном и Нуреддином. Я могла запретить ей это и послать вместо нее кого-нибудь из рабов. Но сердечный порыв на мгновение затмил мне разум, и я пошла ей навстречу. И Зулейка умерла. Из-за моей минутной слабости. Так вот. Мне очень хочется, чтобы ты осталась со мной, но я не повторю допущенной ошибки. Когда Селима не стало и Сулейман назначил меня валидэ, я мечтала о том, как мы с тобой и Сариной будем жить вместе в мире, покое и довольстве. Но как я могу быть спокойной, если знаю, что твоей жизни угрожает опасность? Я не дам тебе умереть, Фирузи! Поэтому и прошу тебя, милая моя подруга, покинуть Эски-сераль и переехать жить к Хале и ее семье. И если ты не подчинишься мне добровольно, я употреблю власть, данную мне как султанской валидэ. Я не дам тебе умереть! Не дам!

Фирузи во все глаза молча уставилась на Сайру. За все годы, что они провели вместе, ей очень редко доводилось видеть плачущую подругу, но сейчас слезы текли и текли по щекам Сайры. Фирузи прижала ее к своей груди, глубоко вздохнула и просто сказала:

– Хорошо, я уеду.

Обстановка в султанском гареме все больше накалялась. Вдобавок осложнились отношения Сулеймана с любимой сестрой. Началось все с того, что он вынужден был отозвать из Сирии Ферхада-пашу за его злоупотребления властью. Пользуясь своим высоким положением, он расправился с несколькими личными врагами. Сулейман же, как и его отец Селим, строго соблюдал законы, поэтому вынужден был отправить Ферхада в отставку. Молодой родственник с семьей перебрался в свое имение.

Валидэ, всегда заботившаяся об интересах сына, прекрасно отдавала себе отчет в том, что деятельный и энергичный Ферхад-паша не усидит спокойно дома. Поэтому она стала настаивать на том, чтобы Сулейман вновь дал ему должность.

– Из него ключом бьет энергия. Пусть уж лучше он служит нам, чем нашим врагам. Попробуй-ка заставить дикого жеребца впрячься в плуг! Будет лучше, если ты натравишь его на наших недругов, а не станешь дожидаться того момента, когда они натравят его на тебя.

Сулейман колебался.

– Интуиция подсказывает мне, что Ферхад-паша жаждет власти, но власть таких людей неизменно портит. Если я поверю ему сейчас, он вновь предаст меня.

– На все воля Аллаха, – ответила Сайра. – По крайней мере в этом случае ты можешь казнить его, и никто не скажет, что ты поступил несправедливо. А пока тебе надо подумать о сестре Михри-хан. Разве можно с ней так обращаться? Особенно сейчас, когда она беременна.

– Беременна? Я не знал. Хорошо, ради сестры и ее ребенка я верну Ферхада в правительство. Но дам ему для начала небольшую должность где-нибудь на его родном Дунае. Если у него все получится и он не обманет моего доверия, я верну ему прежнее положение. Но мое условие: Михри-хан не поедет с ним, а останется здесь до тех пор, пока не родит. Она будет жить в гареме вместе с матерью.

Михри-хан не хотелось оставаться в Константинополе, но она не стала возражать и решила пострадать немножко за любимого мужа. При расставании Ферхад ласково сказал ей:

– Когда я вернусь, то хочу, чтобы ты встречала меня с сыном на руках, любовь моя.

Через семь месяцев Михри-хан благополучно родила здорового и крепкого мальчика, которого назвали Сулейманом в честь дяди. Спустя еще три месяца Ферхад-паша вернулся в султанский дворец. Первое, что он увидел, была встречавшая его жена с младенцем на руках. А через час Ферхад-паша был мертв. По приказу султана его осудили и казнили, ибо Сулейман вернул его с Дуная по той же причине, по какой он ранее вернул его из Сирии. Только на этот раз о прощении не могло быть и речи.

Вечером, когда Сулейман показался в покоях своей матери, он лицом к лицу столкнулся с сестрой, которая уже надела черное. С минуту они молча смотрели друг на друга, потом Михри-хан сказала:

– Надеюсь, скоро смогу надеть траур по тебе, любимый братец!

В ту же ночь она исчезла из дворца, а наутро ее нашли мертвой. Михри-хан приняла яд.

Безутешный Сулейман вернулся к себе в покои, где долго рыдал. Печаль его усугубилась решением Сарины покинуть пост. Тетя попросила султана позволить ей забрать к себе внука и уехать из дворца. Гузель предложила ей жить у нее. Сарина не могла больше оставаться здесь. Сулейман это видел и не мог ей отказать.

При прощании она успокоила его:

– Не печалься, племянник. Михри-хан просто потеряла голову от горя, иначе она никогда бы не сказала тебе тех слов и не отравилась потом.

– Она была бы жива сейчас, тетя, если бы я помиловал Ферхада.

Однако ответ Сарины был неожиданным:

– Ферхад-паша был бешеным псом, а бешеных псов уничтожают. Не смотри так на меня. Я не кривлю душой. Дочь мне много всего рассказывала. Беда в том, что она беззаветно любила его. Ферхаду надо было оставаться воином и не лезть во власть, которая вконец его испортила. Он не остановился бы до тех пор, пока не вверг бы всю Турцию в пожар гражданской войны. Если я потребуюсь тебе, я всегда буду рядом. Возможно, через несколько лет маленький Сулейман начнет ходить в школу принцев. Там он получит хорошее образование и своей верной службой султану искупит вину отца.

Они обнялись, и он долго смотрел ей вслед. В ту минуту Сулейман впервые, как недавно и его мать, задумался о том, как же все-таки быстро течет время. Кажется, только вчера Сарина была молоденькой женщиной с роскошными каштановыми волосами и золотистыми глазами, которые сверкали негодованием всякий раз, когда она прогоняла маленького Сулеймана со своих любимых тюльпановых клумб, чтобы он не топтал их. Теперь же волосы ее посеребрились, а красивые глаза поблекли и хранили печаль. Сарина состарилась, и Сулейман только сегодня заметил это.

Помимо его матери и Фирузи, Сарина была единственной ниточкой, которая связывала султана со счастливым прошлым. Отец, тетя Зулейка, госпожа Рефет, Хаджи-бей и все братья его давно среди мертвых. А белокурая Фирузи, как и Сарина, покинула дворец.

Вздохнув, он впервые осознал, что и сам уже не молод. На следующий год исполнится тридцать два.

Начинался 1526 год, и впереди султана ждала война с Венгрией.