Текст книги "Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее"

Перед самым Новым годом позвонил заместитель начальника Московского ОВИРа Зотов и сообщил, что Люсе разрешена поездка».

БА:

Что касается систематических негласных обысков, то приведу один маленький, можно сказать, комический эпизод конца 1970-х, которому сам стал свидетелем. Сахаровы на неделю уехали в Ленинград, и московская квартира на улице Чкалова осталась пустая. Случилось так, что я зашел к ним сразу после их возвращения, и первое, что почувствовал еще в лифте, – это дикую вонь. В квартире вонь еще в десять раз сильнее. Прихожу на кухню, там Елена Георгиевна чистит холодильник. Здесь же и Андрей Дмитриевич. «Сейчас еще что. А вот что было, когда мы вошли!» Что случилось? В их отсутствие в квартире побывали «гости» и среди других своих дел выдернули из розетки шнур холодильника. А в морозильнике лежало мясо, которое в тепле, естественно, протухло и через неделю кишмя кишело червями. Чтоб неповадно было заниматься антисоветской деятельностью. Но вонь – это смешно, а когда угрожают убить годовалого внука – это не смешно. Что должен делать любой нормальный человек в такой ситуации? Только молчать, оцепенев от страха за малыша. Вот так все и молчали. А Сахаров был совершенно нормальный человек с естественными человеческими реакциями и очень большой ответственностью перед близкими. Значит, замолчать? Вместе со всей страной? Смириться с тем, что ОНИ победили, применяя ТАКИЕ методы воздействия? Смириться для Сахарова тоже было невозможно, тем более что он ясно понимал, в какую пропасть, на какую очередную бойню ведут страну. Приходилось искать нетривиальные выходы из безвыходных ситуаций.

Годы правозащиты – до 21 января 1980-го; письма и посетители, Софья Васильевна Каллистратова

1979 г. Справка Архива Сахарова в Москве, включая описание рассекреченных документов Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР:

Сахаров:

Январь – апрель. Отвечает на вопросы корреспондента газеты «Вашингтон Пост» о еврейской эмиграции, норвежского журналиста – о движении за права человека в СССР. Подписывает коллективное письмо о преследовании журнала «Поиски». Пишет открытое обращение в Президиум ВС СССР в защиту крымских татар.

1 марта. Едет в Ташкент на суд над М. Джемилевым.

Пишет письма в защиту Ю. Ярым-Агаева, Ю. Орлова, Н. Щаранского.

14 марта. Снова едет в Ташкент на суд над адвентистами.

Отправляет очередное письмо в защиту крымских татар в адрес Л. Брежнева, передает это же письмо французскому президенту Жискару д’Эстену.

Пишет письма в защиту В. Макеевой, о помиловании политзаключенных И. Менделевича, Ю. Федорова, А. Мурженко.

Рассекреченные документы:

14 апреля. Ю. Андропов информирует: «…академик А. Сахаров по собственной инициативе посетил посольство Франции и передал консулу адресованное президенту Жискару д’Эстэну письмо от своего имени, “письмо крымских татар” и составленный им список гуманитарных вопросов, касающихся судьбы крымских татар».

16–17 апреля. Члены Политбюро «вкруговую» читают информацию Андропова.

Сахаров:

Май – июль. Присоединяется к документу группы «Хельсинки» с требованием свободы всем заключенным членам Хельсинкских групп в СССР. Обратился к «Международной амнистии» выступить в защиту М. Кукобаки, к Международному симпозиуму психиатров в Сан-Франциско с призывом защитить С. Глузмана.

Поставил подпись под совместным заявлением польских и советских правозащитников с призывом поднять голос в защиту чешских и словацких правозащитников.

Август – октябрь. Подписал коллективное обращение к правительствам СССР, ФРГ и ГДР с просьбой опубликовать полный текст советско-германского пакта о ненападении 1939 г. и секретных документов к нему.

26–29 сентября. В Вашингтоне, в здании Конгресса, проходят Третьи международные «Сахаровские слушания».

Обращается к премьеру Государственного совета Китая в защиту Вэй Цзин-Шэна[93]93
  Вэй Цзин-Шэн считается «отцом демократического движения» в материковом Китае. Под давлением международной общественности освобожден 16 ноября 1997 г. после 18 лет заключения, ему было разрешено выехать в США для прохождения лечения.


[Закрыть].

Обращается к правозащитникам Польши и Чехословакии с призывом к объединению и усилению борьбы за права человека.

Рассекреченные документы:

3 октября. Заведующий отделом внешнеполитической пропаганды ЦК КПСС Л. Замятин информирует «Об антисоветской кампании в США»: 67 «диссидентов», выдворенных из Советского Союза, давали «показания об ущемлении социально-экономических прав советских граждан» 26–29 сентября в Вашингтоне на «международных сахаровских слушаниях».

Л. Замятин рекомендует: во избежание рекламы «этой грязной затеи» не упоминать в советской печати, по радио и телевидению о «сахаровских слушаниях».

5 октября. Члены Политбюро «вкруговую» читают информацию Л. Замятина.

Сахаров:

Ноябрь – декабрь. Вместе с Е. Боннэр составляет открытое обращение в защиту Т. Великановой.

Пишет председателю Президиума ВС СССР Л. Брежневу по поводу отношений между Кампучией и СРВ[94]94
  Социалистическая республика Вьетнам.


[Закрыть], призывая обеспечить условия для эффективной международной помощи голодающим. Отвечает на вопросы итальянского журналиста агентства АНСА и корреспондента газеты «Стампа» о проблемах развития науки в СССР и на Западе.

Сахаров:

«Я получал много писем: с выражением поддержки (я думаю, что большинство таких писем осело в КГБ и до меня дошла лишь очень малая доля), с осуждениями, с угрозами (письма последних двух категорий приходили очень странно – то их не было вообще, то, обычно после какого-либо моего выступления, они приходили целыми пачками; я думаю, что письма с угрозами, в основном, исходят непосредственно от КГБ).

Но не обо всех этих, важных самих по себе, категориях будет далее речь в этой главе. Она посвящена письмам и посетителям с просьбой о помощи. Письма с просьбой о помощи стали приходить сразу после объявления о создании Комитета прав человека в ноябре 1970 года. Тогда же появились первые посетители – сначала на Щукинском, потом на улице Чкалова. За 9 с лишним лет – до моей депортации в Горький – многие сотни писем, сотни посетителей! И в каждом письме, у каждого посетителя реальная, большая беда, сложная проблема, которую не решили советские учреждения. В отчаянии, потеряв почти всякую надежду, люди обращались ко мне. Но и я почти никогда, почти никому не мог помочь. Я это знал с самого начала, но люди-то надеялись на меня. Трудно передать, как все это подавляло, мучило.

К сожалению, я в этом трудном положении слишком часто (по незнанию, что отвечать, по неорганизованности, по заваленности другими срочными делами) выбирал самый простой и самый неправильный путь: откладывал со дня на день, с недели на неделю ответ на письмо; потом или отвечать уже было бесполезно по давности, или оно терялось, но при этом не переставало мучить меня. Таких оставшихся без ответа писем было бы еще гораздо больше, если бы не бесценная помощь, оказанная мне Софьей Васильевной Каллистратовой…

Это – удивительный человек, сделавший людям очень много добра. Простой, справедливый, умный и добрый. Редко, когда все эти качества соединяются, но тут это так. По профессии Софья Васильевна – юрист, адвокат. Более 20 лет она вела защиту обвиняемых по уголовным делам, вкладывая в это дело всю свою душу, жажду справедливости и добра, желание помочь – и по существу, и морально – доверившимся ей людям. Нельзя было без волнения слушать ее рассказы. Для нее всегда всего важней была судьба живого, конкретного человека, стоящего перед ней. Однажды, как она рассказывала, она защищала молодого солдата М., обвиненного в соучастии в изнасиловании. Улики явно были недостаточны и, по убеждению Софьи Васильевны, он был невиновен, но был приговорен к смерти. Она посетила какого-то большого начальника, и тот, несколько неосторожно, не понимая, с кем имеет дело, стал ей рассказывать, что сейчас расшаталась дисциплина в армии, очень много случаев воинских преступлений и что с целью поднятия дисциплины суровый приговор М. очень полезен, отменять его ни в коем случае не следует. Реакция Софьи Васильевны была неожиданной для него, огненной. Она начала кричать на начальника:

– Вы что, на смерти, на крови этого мальчика хотите укреплять дисциплину, учить своих подчиненных?!

…И дальше все, что тут следовало сказать. Кричала она так громко и решительно, что начальник явно испугался. В конце концов ей удалось добиться пересмотра приговора. В другом деле ей удалось добиться того, что пятнадцатилетний приговор двум обвиняемым, которых она считала невиновными, был заменен 10 годами заключения. Когда она, уже после оглашения приговора, собирала свои бумаги, собираясь уходить, очень расстроенная, к ней подошли члены кассационного суда и спросили:

– Ну что, товарищ адвокат, вы довольны результатом?

– Как же я могу быть довольна, ведь нет никаких доказательств вины обвиняемых, а они приговорены к заключению!..

Несколько удивленный такой логикой, один из судей сказал:

– Если бы были доказательства, разве мы изменили бы приговор?..

Одним из выводов, которые Софья Васильевна вынесла из своего адвокатского опыта, является неприятие смертной казни как нечеловеческого, чудовищного и социально вредного института.

Всю свою жажду справедливости, осуществлению которой она пыталась способствовать на протяжении многих лет адвокатской работы, она перенесла на защиту обвиняемых за убеждения, узников совести. Эта единственно возможная для нее позиция изменила всю ее жизнь, само место ее в мире. Эта же линия в конце концов привела ее к участию в открытых общественных выступлениях, в Хельсинкскую группу, а потом – к преследованиям, допросам, обыскам.

Софья Васильевна защищала в числе других Петра Григоренко, Наталью Горбаневскую. Читая материалы этих давних судов, видишь, как умно и смело она вела защиту. Но не менее важна для обвиняемых была ее теплота при встрече с ними, та связь с внешним миром, которая при этом восстанавливалась.

Когда Софья Васильевна согласилась помогать мне в переписке, я стал приносить к ней получаемые мною письма целыми сумками. Она отвечала на них, давала юридические и просто житейские советы, основанные на ее богатом жизненном опыте. Потом я подписывал эти письма (после обсуждения с нею), она их отсылала. Конечно, и она не была способна сделать чудо. Но все же письма не оставались без ответа. Это уже было кое-что, хотя бы в моральном смысле.

Софья Васильевна оставляла у себя письма и копии ответов. Но весь этот архив через несколько лет попал в КГБ – он был конфискован при одном из обысков у Софьи Васильевны. Поэтому я сейчас, в своих воспоминаниях, очень мало что могу рассказать конкретно»[95]95
  О Софье Васильевне Каллистратовой см. книгу ее памяти «Заступница» [25].


[Закрыть].

БА:

Сахаров пишет о нескольких категориях обращений: больше половины обращений от людей, желающих уехать их страны, также много обращений:

• людей, пострадавшие из-за каких-то конфликтов с начальством;

• пожилых людей, пенсионеров и инвалидов;

• родственников осужденных или находящихся под следствием.

Сахаров:

«Это – страшное, удручающее чтение о судебных ошибках, вызванных низким юридическим и нравственным уровнем работы судебных учреждений, предвзятостью суда и следствия, в особенности по отношению к повторно судимым, о произволе в местах заключения, об избиениях и пытках при следствии, о зависимости судебных органов от местных партийных и административных органов, о полной безнадежности добиться пересмотра приговора, о бесполезности обращений в прокуратуру и кассационные инстанции, отделывающиеся бесконечными формальными отписками».

Сенсационные освобождения, новые аресты, Татьяна Великанова, Виктор Некипелов

Сахаров:

«В апреле 1979 года (вскоре после возвращения Люси из Италии) неожиданно для нас были освобождены “ленинградские самолетчики” – те из них, кто был осужден на 10 лет заключения, т. е. более чем на год досрочно. Всего было освобождено пять человек – Альтман, Бутман, Вульф Залмансон, Пэнсон, Хнох. Вероятно, это был жест доброй воли перед предстоящими переговорами Брежнева и Картера об ОСВ-2, так же как и последовавший затем обмен еще пяти человек…

В эти дни у меня произошли сильные головокружения, очевидно на сосудистой почве. Я лежал в кровати. По радио мы услышали о новом сенсационном освобождении – в обмен на двух советских шпионов – на этот раз двух главных обвиняемых “самолетного дела” Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова (первоначально приговоренных к смертной казни, затем замененной 15 годами заключения), Александра Гинзбурга, Валентина Мороза и баптистского пастора Георгия Винса, в это время как раз направлявшегося из тюрьмы в ссылку. Вместе с Винсом за рубеж выезжала его семья, в том числе сын Петр, тоже только что вышедший из заключения. Я многократно выступал по делу как Георгия, так и Петра Винсов.

* * *

1979 год ознаменовался новой волной арестов в Москве, на Украине, в Прибалтике. Эта волна имела свое продолжение и в последующие годы. Одно из очень типичных дел на Украине – арест и суд Ю. Бадзьо.

Юрий Бадзьо был осужден 21 декабря 1979 года на максимальный срок, предусмотренный статьей его обвинения “Антисоветская агитация и пропаганда”, – 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки. Главный пункт обвинения – рукопись его книги, квалифицированная судом как “документ антисоветского характера”. (Добавление 1988 г. Сейчас Бадзьо угрожает новый суд по сфабрикованному в ссылке обвинению в “хулиганстве”.)

Мальва Ланда составила список, согласно которому в январе – октябре 1979 г. было арестовано и осуждено 100 человек. В ноябре – декабре последовали новые аресты, затронувшие нас уже совсем непосредственно.

1 ноября в Москве были арестованы член “Христианского Комитета защиты прав верующих в СССР” священник Глеб Якунин и Татьяна Великанова. Через месяц (7 декабря) – Виктор Некипелов.

Имя Тани Великановой много раз встречалось в этой книге. Я знаю Великанову с 1970 года, глубоко ее уважаю и люблю. Мы впервые встретились с ней на квартире Валерия Чалидзе в связи с подписанием письма о Ж. Медведеве. Потом – на суде Пименова – Вайля. Т. Вели-канова – одна из тех людей, которые в моих глазах воплощают правозащитное движение в СССР, его моральный пафос, его чистоту и силу, его историческое значение. Татьяна Михайловна по профессии математик. Она работала всегда много и успешно, у нее не было профессиональных трудностей и никогда не было ни профессиональной, ни какой-либо иной ущемленности. Она – сильный, волевой и трезвый по складу ума человек. Участие Т. Великановой в правозащитном движении отражает ее глубокую внутреннюю убежденность в нравственной, жизненной необходимости этого. Начало ее активного участия в защите прав человека относится к 1968 году, а быть может, и раньше, т. е. длилось – до ареста в 1979 году – более 10 лет. Мало кто – и мужчины, и женщины – сумел выстоять в этом потоке так долго. Таня Вели-канова все эти годы, решающие для правозащитного движения, находилась в его эпицентре. В 1969 году она была одним из организаторов и участников Инициативной группы по защите прав человека в СССР. В 1974 году Великанова вместе с Ковалевым и Ходорович принимает на себя ответственность за распространение “Хроники текущих событий”. В том же году она – одна из организаторов Дня политзаключенного. Арест и последующий суд Тани Великановой вызвали очень большое возмущение всех, кто ее знал, всех, кому дороги права человека, законность, гласность. Это новый беззаконный шаг властей на пути подавления инакомыслящих, на пути насильственной борьбы с теми, кто отвергает насилие, считая своим единственным оружием в борьбе за права человека правдивое и точное слово.

Не менее жестокая беда – арест и осуждение Виктора Некипелова. Виктор Некипелов – прекрасный поэт, член Московской Хельсинкской группы, ранее судимый за стихи (2 года заключения), добивавшийся разрешения на эмиграцию и получивший отказ. Для него готовили другую, более печальную участь! По профессии медик-фармацевт, он был арестован прямо в аптеке. Виктор – семейный человек. Эти сухие данные не вмещают того, что мне страстно хочется передать: трагичность судьбы честного, талантливого и внутренне крайне ранимого и одновременно мужественного и отзывчивого человека. Среди его гражданских дел последних лет – защита и просто человеческая помощь, переписка и передачи репрессированным рабочим Михаилу Кукобаке и Евгению Бузинникову (без него мы могли бы почти ничего не знать об этих замечательных людях), сотрудничество с “Инициативной группой защиты прав инвалидов”, подвергавшимся жесточайшим преследованиям, блестящие публицистические статьи “Институт дураков” (о печально знаменитом Институте судебной психиатрии имени Сербского) и “Сталин на ветровом стекле” (о сложной психологической и социальной проблеме отношения к Сталину и его наследию).

Виктор Некипелов – из семьи возвращенцев-“харбинцев”. В годы гражданской войны сотни тысяч людей оказались за рубежом. Судьба большинства из них, особенно тех, кто, как родители Виктора, вернулся в Россию, – была трагична. Трагичность эта продолжилась и в следующем поколении. Биография Виктора – один из примеров тому.

Так кончался 1979 год для нас. Последние его недели ознаменовались очень важными событиями в мире. О них я пишу в следующих главах».

Виктор Некипелов

В ПРОГУЛОЧНОМ ДВОРИКЕ

 
Помнят ли там о печальном затворнике
Или пора забывать?
Вот я опять в этом каменном дворике,
Созданном, чтоб тосковать.
Скорчены в тесном и гулком скворечнике
Наша гордыня и боль.
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.
Только и видно охраннице заспанной,
Стражнице нашей судьбы, —
Гордые руки заложены за спину,
Сбиты лихие чубы.
Будто бы в этом бесцельном кружении
Наш неизбывный оброк:
Восемь с осьмушкой в одном направлении,
Три с половиною – вбок.
Солнце блеснуло бы огненной лавою,
Ангел бы вдруг заглянул!
Даже и небо решеткою ржавою
Красный паук затянул!
Будто бы жалкие, вечные грешники,
Проклята наша юдоль —
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.
Только напрасно двуногие хищники
Пробуют нас на излом!
Есть у меня золотые наличники,
Лодка с волшебным веслом.
Только в мечтании, только в видении —
Веры зеленый росток.
Восемь с осьмушкой – в одном направлении,
Три с половиною – вбок.
Ветки черемухи, мокрые, росные,
Старый с кувшинками пруд…
Милые, верные, добрые, вздорные —
Губы, которые ждут!
Дудочка веры – с валторною вечности
Слиты в единый прибой.
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.
И расступаются стены постылые,
Рушится камень оград!
Чье там лицо над вселенской пустынею?
Чей там блистающий град?
Только в висках – в забытьи – в отдалении —
Шепот привязчивых строк:
Восемь с осьмушкой – в одном направлении,
Три с половиною – вбок.
Пусть же лютуют лихие опричники,
Черная, злобная рать.
Есть у меня золотые наличники,
Этого им не понять.
Есть у меня золотые наличники,
Этого им не отнять!
 

Сентябрь 1973 г.

Владимирская тюрьма № 2

Песня Петра Старчика «Владимирская прогулочная» (аудиозапись 1976 г.): http://larisamiller.ru/pesni_starchik_16.mp3

Вторжение в Афганистан, дни перед высылкой в Горький. Противоречивые решения Кремля о Сахарове; основные события периода ссылки (1980–1986)

Сахаров:

«В декабре 1979 года СССР ввел свои войска в Афганистан. Это, вместе с другими одновременно происходившими событиями, сильно подорвало доверие к международным обязательствам Советского Союза, к его политике, к громким словам о стремлении к миру и международной безопасности».

Пояснение редакторов-составителей книги [1]:

Согласно версии, опубликованной в № 2 за 1993 г. журнала «Отечественные архивы», решение о вводе войск в Афганистан было принято 12 декабря 1979 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС под председательством Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, одобрившего «соображения и мероприятия», изложенные председателем КГБ СССР Ю. В. Андроповым, министром иностранных дел А. А. Громыко и министром обороны Д. Ф. Устиновым.

БА:

Из этой информации журнала «Отечественные архивы» не видно, какую роль в принятии столь ответственного военно-политического решения играло военно-политическое руководство вооруженных сил – Военный отдел ЦК КПСС (ГлавПУР СА и ВМФ – см. об этом важнейшем органе и его руководстве в главе 18), то, что условно называется «генералитет» (в кавычках, поскольку властный уровень руководства Военного отдела ЦК КПСС выше даже уровня Министра обороны, не говоря уже о просто генералах). Тогда были слухи (например, это говорил Георгий Владимов), что именно «генералы» настояли на высылке Сахарова. В любом случае, как мы увидим ниже, в Кремле не было единства по вопросу изоляции Сахарова – «предупреждения его преступных контактов с гражданами капиталистических государств» (цит. из Указа Президиума ВС СССР от 8 января 1980 г., принятого во исполнение решения Политбюро от 3 января 1980 г.).

Сахаров:

«Начинался 1980 год под знаком ведущейся войны, к которой непрерывно обращались мысли. Похоже, что в это примерно время КГБ получил какие-то более широкие полномочия: в связи ли с войной или в связи с предстоящей Олимпиадой[96]96
  Игры XXII Олимпиады, Москва, 19 июля – 3 августа 1980 г.


[Закрыть]– не знаю. Наличие этих полномочий проявилось в серии новых арестов, в моей депортации. Я вижу большую потенциальную опасность в таком усилении роли репрессивных органов – ведь мы живем в стране, где был возможен 1937 год!

Что касается событий, непосредственно относящихся к моей личной и семейной судьбе, то они развивались так.

3 января утром я должен был выходить из дома, мы с Люсей собирались в гости. Позвонила жена корреспондента немецкой газеты “Ди вельт” Дитриха Мумендейла Зора. Она передала вопрос мужа: что я думаю о бойкоте Московской Олимпиады в связи со вторжением советских войск в Афганистан? Я ответил:

– Согласно древнему Олимпийскому статусу, во время Олимпиад войны прекращаются. Я считаю, что СССР должен вывести свои войска из Афганистана; это чрезвычайно важно для мира, для всего человечества. В противном случае Олимпийский комитет должен отказаться от проведения Олимпиады в стране, ведущей войну.

На другой день Зора зачитала мне по телефону текст статьи, написанной Дитрихом для его газеты. У меня были какие-то возражения по тексту (как я сейчас понимаю, малосущественные в масштабе происходящих событий). Я попросил задержать статью. Зора ответила, что это невозможно.

4 января (если мне не изменяет память) позвонил Тони Остин, корреспондент американской газеты “Нью-Йорк таймс” (не менее влиятельной в США, чем “Ди вельт” в ФРГ). Он попросил разрешения приехать для интервью. Я согласился. Тони пересказал ряд последних сообщений из Афганистана и задал мне вопросы о моей оценке создавшегося положения и путей его исправления. Через несколько часов он приехал вновь с готовым текстом статьи, и, пока Люся угощала его чаем, я просмотрел странички и откорректировал свои ответы и их интерпретацию интервьюером. Ввиду чрезвычайной важности предмета, это редактирование было очень существенно. Я крайне благодарен Остину, что он дал мне такую возможность; обычно же корреспонденты такого не делают, ссылаясь на журналистские темпы, а я потом рву на себе волосы. Я не знаю, были ли передачи зарубежного радио по статье в “Ди вельт”, но статья Остина много раз передавалась американской радиостанцией “Голос Америки” и, по-видимому, произвела впечатление…

7 января Руфь Григорьевна получила разрешение на поездку к внукам и правнукам в США. Возможно, это не совсем случайно произошло именно тогда – она, быть может, мешала каким-то планам КГБ.

8 января был принят Указ о лишении меня правительственных наград. Мы узнали об этом 22 января, а дату принятия Указа – еще поздней.

14 января ко мне обратился корреспондент американской телевизионной компании Эй-би-си Чарльз Бирбауэр с просьбой о телеинтервью и передал вопросы. 17 января состоялось телеинтервью. Как всегда в таких случаях, приехало несколько операторов телевизионной компании с переносным, но все же достаточно тяжелым оборудованием, протянули провода и направили на меня свои яркие лампы. Заснятую пленку и магнитозаписи, включая, кажется, видео, они должны были немедленно везти на аэродром. Опасаясь неприятностей для них со стороны КГБ, я накинул пальто и пошел проводить их до машины, стоявшей на площадке напротив нашего дома. Меня поразило огромное количество гебистов в подъезде и на площадке и какая-то чувствующаяся в воздухе особенная атмосфера – то ли враждебности, то ли злорадства. Две машины с гебистами стояли вплотную к машине телевизионщиков. Я сказал:

– Ну, это наши.

– Да, это наши, – громко подтвердил один из гебистов с каким-то подчеркнутым вызовом. (Вероятно, они уже знали о принятом решении о моей депортации.) Никаких инцидентов, однако, не было – американцы беспрепятственно уехали».

Леонид Литинский (из книги [19]):

«…Я хвастаюсь, что уже неделю, как бросил курить и, поскольку теперь даже не тянет, наверное, всерьез и надолго. А. Д. начинает меня хвалить и захваливает так, что неудобно. “Ну, чего там, в самом деле, Андрей Дмитриевич. Вы же вот вообще никогда не курили”. “О!” – парирует А. Д. “Две большие разницы: блудный сын, вернувшийся к церкви, всегда ей дороже верного сына, никогда церковь не покидавшего”, – разговор происходит 21 января 1980 года (накануне высылки Сахарова в Горький 22 января. – БА), в прихожей на Чкалова: мы с женой пришли на званый вечер. За столом – хозяева с Руфью Григорьевной и Лизой, чета Владимовых и мы. Руфь Григорьевна (ровесница века!) оживлена разрешением на поездку к внукам в Америку; Лиза – спокойная и общительная; очаровательная говорунья Наташа Влади-мова (из цирковой семьи наездников Кузнецовых, сама когда-то выступала на арене); выглядящий на ее фоне медлительным увальнем Георгий Николаевич – но зато послушать его!»

Сахаров:

«21 января вечером к нам пришел Георгий Николаевич Владимов с женой Наташей для обсуждения вопросов, связанных с заявлением Хельсинкской группы по Афганистану; к этому документу он присоединился так же, как я и Бахмин. Владимов рассказывал разные слухи об афганских событиях, ходящие по Москве, в частности – об обстоятельствах убийства Амина и самоубийства одного из высших офицеров МВД. Часов в 10–11 вечера Владимов с женой уехали. А в час ночи раздался звонок. Звонил Владимов, очень встревоженный. Один из его друзей только что был на каком-то совещании или лекции для политинформаторов. Докладчик на этом совещании сказал, что принято решение о высылке Сахарова из Москвы и лишении его всех наград[97]97
  Эту информацию Георгию Николаевичу сообщил конфиденциально сосед по лестничной клетке, кажется, в звании генерала госбезопасности.


[Закрыть]. Когда Люся (она подходила к телефону) сообщила мне об этом, я заметил:

– Месяц назад я не отнесся бы к такому сообщению всерьез, но теперь, когда мы в Афганистане, все возможно.

Больше мы с Люсей в этот день и в первую половину следующего не возвращались к этому и, по-моему, не вспоминали о сообщении Владимова. Потом Георгий Николаевич как-то сказал Люсе, что надо было мне в этот злосчастный день 22 января утром уехать куда-нибудь подальше, может быть, и обошлось бы. Я так не думаю. Да и он, на самом деле, наверное, тоже».

Елена Боннэр («До дневников», 2004 [27]):

«К 21 января Хельсинкская группа наконец закончила документ по Афганистану. 22-го ко мне должны были прийти несколько человек, чтобы присоединиться к нему и поставить свои подписи. А вечером 21-го пришел Георгий Владимов с женой с той же целью и в какой-то мере чтобы отвести душу в кухонном разговоре. Они засиделись допоздна и ушли после половины первого ночи. Через час раздался телефонный звонок. Трубку сняла я. Звонил Владимов. Он сказал, что ему только что сообщили, что на самом высшем уровне принято решение завтра арестовать Андрея, и он советует ему немедленно исчезнуть из дома. Когда я, несколько обескураженная, пересказала содержание разговора Андрею, он сказал совершенно спокойно: “Месяц назад я бы в это не поверил, а теперь – все может быть”.

Я спросила: “Что будем делать?” Ответил: “Ложиться спать”.

Спалось нам хорошо. И мы не знали, что вдвоем, В СВОЕЙ ПОСТЕЛИ, это была на много лет вперед последняя ночь».

1980 г. Справка Архива Сахарова в Москве, включая описание рассекреченных документов:

Сахаров:

2 января. Дает интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк Таймс».

14 января. Интервью корреспонденту американской телекомпании «Эй-би-си Ньюс».

18 января. Ю. Андропов информирует Политбюро о «полученной оперативным путем записи интервью Сахарова» корреспонденту американской телекомпании «Эй-би-си Ньюс».

Сахаров:

21 января. Присоединился к документу московской группы «Хельсинки» о немедленном выводе советских войск из Афганистана.

22 января. Задержан на улице, насильно привезен в Прокуратуру СССР. Заместитель Генерального прокурора Р. Рекунков объявляет Сахарову о лишении его всех наград и высылке из Москвы. На предложение сдать ордена, медали и наградные документы Сахаров отвечает отказом. Из здания Прокуратуры Сахаров отправлен в аэропорт и доставлен в город Горький вместе с Е. Г. Боннэр.

23 января. Центральные газеты публикуют сообщение ТАСС «О Сахарове А. Д.».

Л.И. Брежнев (запись в «Рабочих тетрадях» [26], впервые опубликованных в 2016 г.): «23 января 1980 г.: Переговорил по телефону с Черненко – о Сахарове. Переговорил с Сусловым М. А. – тоже о Сахарове – что сделать. Дал задание [В. В.] Загладину и [Ю. А.] Жукову – встретиться с [Ж.] Шабан-Дельмас[98]98
  Жак Шабан-Дельмас (1915–2000) – представитель левого крыла голлизма, в 1980 г. председатель Национальной ассамблеи (нижняя палата парламента Франции).


[Закрыть]и разъяснить проделки Сахарова. Разговаривал с Андроповым и о Сахарове».

1980 г. Архив Сахарова в Москве, описание рассекреченных документов Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР:

26 декабря 1979 г. Председатель КГБ СССР Ю. Андропов и Генеральный прокурор СССР Р. Руденко направляют записку «О мерах по пресечению враждебной деятельности Сахарова А. Д.»: деятельность Сахарова носит уголовно наказуемый характер, его действия полностью подпадают под признаки преступлений, предусмотренных ст. 64, п. «а» (измена Родине) и ст. 70, ч. 1 (антисоветская агитация и пропаганда) УК РСФСР. Однако привлечение Сахарова к судебной ответственности может повлечь серьезные политические издержки.

Андропов и Руденко предлагают применить в отношении Сахарова административные меры: лишить высоких званий, премий и государственных наград; выселить из Москвы в один из закрытых для иностранцев районов страны; обсудить поведение Сахарова на расширенном заседании Президиума АН СССР, опубликовать соответствующее сообщение в печати о принятых в отношении Сахарова мерах.

3 января 1980 г. Заседание Политбюро ЦК КПСС.

Принято постановление:

1) согласиться с предложениями КГБ СССР и Прокуратуры СССР от 26 декабря 1979 г.;

2) одобрить проекты Указов Президиума ВС СССР и постановлений СМ СССР о выселении Сахарова в административном порядке из Москвы и лишении его государственных наград и званий лауреата Ленинской и Государственной премий;

3) опубликовать в газете «Известия» сообщение ТАСС по этому вопросу.

8 января. Подписан Указ Президиума ВС СССР о выселении в административном порядке из города Москвы «в целях предупреждения враждебной деятельности Сахарова, его преступных контактов с гражданами капиталистических государств и возможного в этой связи нанесением ущерба интересам Советского государства».