Текст книги "Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее"

Что случилось? Почему они опоздали к началу? Потом выяснилось, что в проходной ФИАНа, помимо обычной охраны, вдруг появились некие молодые люди, которых никто из сотрудников ФИАНа никогда раньше не видел и которые корреспондентов не пустили. Возникла конфликтная ситуация, которая минут через пятнадцать неожиданно разрешилась чисто силовым образом. Чтобы пропустить подъехавшую машину, были открыты широкие фиановские ворота. И корреспонденты, со всеми своими ящиками и штативами, встав за машиной, сделали “свинью” (клин) и, смяв стенку отнюдь не научных сотрудников, устремились в главный корпус на третий этаж. Вероятно, “ненаучные сотрудники” были и в зале во время митинга. Точно известно, что один из них пришел в аппаратную, и поэтому выступление Сахарова не было записано на фиановский магнитофон. Позже эту, по-моему, замечательную речь удалось полностью восстановить по частной магнитоза-писи и по видеозаписи компании ABC».

Выступление А. Д. Сахарова во время проведения предупредительной политической забастовки. ФИАН, Москва, 11 декабря 1989 г.

«Я благодарен тем, кто пришел в этот зал и тем самым поддержал наш призыв. Я благодарен всем тем, кто по всей стране откликнулся на этот призыв в той или иной форме. Их много. Но еще в течение нескольких дней будут поступать сведения из более отдаленных районов.

Сейчас наша страна переживает уже не в первый раз, конечно, но опять критический период в своей истории. Судьба ее находится на развилке. Или, как можно сказать в этом зале, в точке бифуркации. Процессы перестройки в нашей стране явно замедлились, явно наблюдается контрнаступление реакции, причем под знаменем реакции объединяются разные силы. Объединяется сталинистского типа партийный и государственный аппарат… К сожалению, позиция высшего руководства в этом имеет неопределенный, нерешительный характер. И зачастую представляет собой тоже блокирование с правыми силами или, во всяком случае, потакание им.

Нам нужен Закон о собственности и Закон о предприятии с тем, чтобы были все типы собственности, все формы предприятий, находящихся в равных условиях, чтобы нельзя было говорить, что кооперативы находятся в привилегированном положении и поэтому они разрушают экономику. В одинаковых условиях самостоятельности должны быть все предприятия, всех типов ассоциации. Должна быть сломлена сверхмонополия ведомств, которая стала силой, работающей сама на себя и разрушающей хозяйство, грабящей народ. Нигде такой большой процент национального дохода не отбирается у трудящихся. Если в форме зарплаты во всех развитых капиталистических странах идет 2/3 совокупного национального дохода, то у нас только 1/3. То есть у нас такая степень эксплуатации рабочей силы, которой нет ни в одной из развитых капиталистических стран. И эта высокая степень эксплуатации не приводит к быстрому росту общественного производства, к повышению производительности труда, потому что ведомства фактически работают на ведомственные массовые интересы этого класса управляющих людей. Именно эту систему необходимо сломать, и именно она вместе с парто-кратией сопротивляется этому.

Когда я говорю “партократия”, я имею в виду тот партийный аппарат, огромный, конечно, разветвленный, который представляет собой реальную власть в стране и опирается на КГБ, называющий себя вооруженной рукой партии, и на армию. Отмена 6-й статьи Конституции, некоторые говорят, не будет иметь никакого реального значения в изменении общей структуры. Но именно то, как сопротивляется партократия этой отмене, показывает, что это вовсе не так…

Именно для того, чтобы руководство страны определилось наконец и перестало вести аппаратные игры, нужно это волеизъявление. Мы должны защищать перестройку, если нужно, защищать ее от тех или от того, кто был ее инициатором. Честно говоря, мы все еще надеемся на спокойный, эволюционный ход развития, и он возможен именно при волеизъявлении народа. Именно поэтому мы решили обратиться с этим призывом к забастовке. Почему именно забастовка? Потому что никакая другая форма не имеет такой полной определенности, именно потому, что аппарат ее боится, а боится потому, что забастовка имеет реальную силу. Забастовка не разрушает экономику, а наоборот. Вчера мы слышали на собрании Межрегиональной группы пример директора шахты Кузбасса. Он сказал, что забастовка приводит к изменению психологии работающих. Они начинают чувствовать себя хозяевами, и одно это приводит к тому, что работа идет лучше, она лучше организована и дает больше реальных результатов. И не случайно именно те шахты, которые бастовали, быстрее всего выполнили план этого года. Это показывает колоссальное значение этого психологического и политического фактора. Я думаю, что забастовка не может быть разрушительной для экономики, в особенности потому, что она как раз предназначена разрушить ту систему в нашей стране, административно-командную систему, которая привела нас на грань гибели.

Та забастовка, которая сейчас происходит, не была никак подготовлена. Поэтому масштабы ее будут, вероятно, незначительны (в процентном отношении, во всяком случае). Но она уже началась, и люди поняли, что они могут сказать свое слово в политической истории нашей страны. И это сознание важно и для людей, для трудящихся масс, оно важно и для аппарата. Аппарат должен понять, что он должен идти в русле перестройки, иначе он просто будет заменен другим. Такова историческая линия, которая намечается именно этим актом. Забастовка названа предупредительной. Это означает, что она есть как бы проба сил, она как бы этап для того, чтобы действительно сформировались уже те организационные структуры, забастовочные комитеты, которые со временем проведут реальную забастовку в случае, если это понадобится…»

БА:

Вскоре после своего выступления Андрей Дмитриевич ушел, а митинг продолжался до двенадцати. Сахаров ушел в Президиум АН СССР, где в двенадцать часов состоялось предсъездовское собрание академических депутатов, а в шесть часов вечера ему предстояло выступать в «Мемориале», где ему вручили пачки с 50 тысячами подписей под его июньским Декретом о власти. В эти дни на имя Андрея Дмитриевича в ФИАН приходили огромные пакеты (их пересылали из Президиума Съезда) с телеграммами о митингах и забастовках в связи с Обращением депутатов. «Мы, моряки сейнера… решили провести двухчасовую политическую забастовку… в поддержку…» – это с Северного Ледовитого океана. Немало было проведено забастовок, а многие трудовые коллективы телеграфировали о митингах в поддержку Обращения, но сообщали, что от забастовки решили воздержаться. Сахаров говорил тогда, что теперь это уже не имеет большого значения – забастовка или только митинг; важно, что разбужена активность народа. А если вспомнить, что все это происходило за три месяца до выборов в республиканские и местные Советы, станет ясно, насколько практически важен для будущего страны (для состава будущих органов власти) был этот инициированный Сахаровым призыв.

* * *

12 декабря телевидение транслировало открытие II Съезда, и все могли видеть, как А. Д. Сахаров сказал М. С. Горбачеву о тысячах телеграмм, о подписях в поддержку отмены 6-й статьи Конституции и как Горбачев ему резко ответил. Народная молва связала смерть Андрея Дмитриевича с этим эпизодом: мол, он так расстроился, что сердце не выдержало. На самом деле Андрей Дмитриевич, случалось, расстраивался совсем от другого – когда не удавалось сделать то, что он считал необходимым.

А в этом деле – с призывом к политической забастовке – все как раз удалось. Сахаров снова создал стрессовую ситуацию для тоталитарной системы, снова оказался для нее неразрешимой проблемой. Теперь уже, увы, в последний раз.

12 декабря. На II Съезде народных депутатов СССР:

А. Д. Сахаров: «…я предлагаю обсудить вопрос об исключении из Конституции СССР тех статей, которые препятствуют принятию в Верховном Совете законов о собственности и земле.

А что касается статьи 6, передаю телеграммы, которые я получил (прерывают)… А у меня их 60 тысяч…»

[Второй съезд народных депутатов СССР. Бюллетень № 1. М., 1989. С. 28.]

Последние дни: против продления срока предварительного следствия, «формула оппозиции»

В связи с принятием на 2-й сессии Верховного Совета СССР закона о продлении срока предварительного следствия до 18 месяцев А. Д. Сахаров готовит выступление, которое не успевает произнести на съезде:

«28 ноября Верховный Совет СССР рассмотрел представленный Генеральным прокурором Союза ССР проект Закона “О внесении изменений и дополнений в статью 34 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик”. При первом голосовании закон был принят в Совете Союза, но не прошел в Совете Национальностей. В таком случае должна быть создана согласительная комиссия (так и разъяснил Анатолий Иванович (Лукьянов. – Сост.) членам Верховного Совета), а переголосование проводится в обеих палатах. Однако председательствующий объявил, что Совет Союза больше голосовать не будет. После перерыва Совет Национальностей голосовал вторично. И Анатолий Иванович объявил, что закон принят. Это серьезное формальное нарушение. Мы должны быть внимательны в Верховном Совете и на Съезде, чтобы подобные инциденты не повторялись. Это первое. Второе: на том же заседании товарищ Оборин, отвечая на вопросы членов Верховного Совета о том, как этот вопрос решается в западных странах, ввел в заблуждение членов Верховного Совета (возможно, он сам был неверно информирован работниками аппарата, готовившими вопрос, но это не меняет сути дела). Я запросил Институт советского государственного строительства и законодательства и 6 декабря получил справку, которую передаю в Президиум. Кратко ее общие положения. Во-первых, во всех странах вопрос о порядке и сроках содержания под стражей находится под контролем судебных органов. Во-вторых, везде адвокат допускается с момента задержания, в связи с чем имеется институт дежурных адвокатов. В-третьих, нигде следствие не объединено с прокуратурой, призванной наблюдать за законностью ведения следствия. <…>

Хотя первая – формальная – причина вполне достаточна, чтобы отменить незаконно принятый закон, я считаю важным для его отмены и то, что члены Верховного Совета были неправильно информированы, хотя бы для того, чтобы лица, дающие им информацию, были достаточно ответственными. Должен обратить также ваше внимание на то, что проект закона был внесен на рассмотрение Верховного Совета Генеральным прокурором. То есть вместо того, чтобы следить за соблюдением законов, прокуратура в лице своего высшего руководителя стремится полностью развязать себе руки и вновь ввергнуть страну в пучину беззаконий времен культа личности, застоя и других достаточно мрачных времен.

Теперь по существу изменений статьи 34. <…> Реально в нашей жизни подозреваемый или обвиняемый находится в чрезвычайно тяжелых условиях давления следствия. У всех на памяти многочисленные случаи самооговоров, взятия вины на себя из-за пресс-камер, избиений, шантажа и угроз. У всех на памяти смертные приговоры невиновным, приведенные в исполнение не только в республиках, но и в Москве. Продление следствия, в котором нет никакой необходимости (девять месяцев, разрешенные сейчас, – достаточно большой срок), – это ужесточение и без того антигуманного нашего законодательства, в котором нет никакой необходимости. <…> Ведь мы столько говорили о гуманизации законодательства, а единственно, что родили, так этот беззаконный закон. <…>

Народный депутат

Сахаров А. Д., 14 декабря 1989»

[Литературная газета. 1989. № 52 (27 декабря).]

14 декабря, 15:00

Последнее выступление Андрея Дмитриевича Сахарова в Кремле на собрании Межрегиональной депутатской группы (напечатано: Московские новости. 1989. 17 декабря. С. 277):

«Я хочу дать формулу оппозиции. Что такое оппозиция? Мы не можем принимать на себя всю ответственность за то, что делает сейчас руководство. Оно ведет страну к катастрофе, затягивая процесс перестройки на много лет. Оно оставляет страну на эти годы в таком состоянии, когда все будет разрушаться, интенсивно разрушаться. Все планы перевода на интенсивную, рыночную экономику окажутся несбыточными, и разочарование в стране уже нарастает. И это разочарование делает невозможным эволюционный путь развития в нашей стране. Единственный путь, единственная возможность эволюционного пути – это радикализация перестройки.

Мы одновременно, объявляя себя оппозицией, принимаем на себя ответственность за предлагаемые нами решения, это вторая часть термина. И это тоже чрезвычайно важно.

Сейчас мы живем в состоянии глубокого кризиса доверия к партии и к руководству, из которого можно выйти только решительными политическими шагами. Отмена статьи 6 Конституции и других статей Конституции, которые к ней примыкают, – это сегодня политический акт. Не чисто юридически-организационный. Это важнейший политический акт, который именно сейчас необходим стране, а не через год, когда будет завершена работа над новым текстом Конституции. Тогда это все будет уже поздно. Нам нужно уже сейчас возродить к делу перестроечные процессы.

И последнее, что нам необходимо, – это восстановить веру в нашу Межрегиональную группу. Межрегиональная группа – с ней связывало население страны огромные надежды. За эти месяцы мы стали терять доверие.

То, что произошло за эту неделю при обсуждении нашего призыва, – это важнейшая политизация страны, это дискуссии, охватившие всю страну. Совершенно неважно, много ли было забастовок. Их было достаточно много. В том числе были забастовки в Донбассе, были они в Воркуте, были во Львове, во многих местах. Но не это даже принципиально важно. Важно, что народ нашел наконец форму выразить свою волю, и он готов оказать нам политическую поддержку. Это мы поняли за эту неделю. И мы этой поддержки не должны лишиться. Единственным подарком правым силам будет наша критическая пассивность. Ничего другого им не нужно, как это».

Скончался 14 декабря 1989 г.

Неожиданная смерть

БА:

Есть телефонные звонки, которые не забудешь никогда.

Вечер 18 декабря 1986 г., звонок, друг Сахаровых Галина Евтушенко говорит веселым голосом: «Боря, хотите поговорить с Андреем Дмитриевичем?» Тут же набираю продиктованный ею горьковский номер и говорю с Сахаровым – после семи лет полной невозможности прямого контакта.

14 декабря 1989 г., 11 вечера, звонок, и Ефрем Янкелевич (зять Е. Г. Боннэр) сказал только: «Боря, скончался Андрей Дмитриевич». Это было через два часа после его смерти и через полчаса после того, как Елена Георгиевна обнаружила его лежащим в нижней квартире на полу. Еще через час мы с сыном приехали. В квартире было довольно много народа. Помимо своих, врачи скорой помощи, следователь прокуратуры, понятые, на лестничной площадке и в коридоре милиция. На кровати посреди комнаты лежал Андрей Дмитриевич. Около него на стуле – Елена Георгиевна. Невозможно об этом подробно говорить.

Елена Боннэр («Четыре даты. Воспоминания о его “Воспоминаниях”»[150]150
  Эта статья была написана Еленой Георгиевной Боннэр к первой годовщине со дня смерти Андрея Дмитриевича Сахарова и была напечатана в «Литературной газете» 12 декабря 1990 г. Здесь Елена Георгиевна имеет ввиду первое издание «Воспоминаний» (издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1990).


[Закрыть]):

«Это как наваждение. Никак не могу привыкнуть, что книга живет сама по себе. Стоит на полке. Лежит на столе. У нее немного загнулся верхний угол обложки, и я, проходя мимо, машинально прижимаю его ладонью, чтобы выровнять. Вздрагиваю, увидев, как кто-то деловито укладывает книгу в “дипломат”…

Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Десять месяцев – триста дней. Скоро год…

Каждое утро возвращает к реальности, в которой Андрея нет, его несмятая подушка. Утром всего трудней заставить себя жить.

Днем приходит обыденность, Звонки, люди, дела. Вечер и ночь до 3–4-х теперь у меня самое светлое время суток – его бумаги, статьи, книги.

И “Воспоминания” – мы семь лет ждали выхода книги в свет. Почему так долго? Это уже другой детектив, на другой сцене – в США. Дети и Эд Клайн боялись, что выход книги может ухудшить наше положение, что мы станем жертвой какой-нибудь очередной провокации КГБ или других советских властей… Ругать их за это, когда мы вернулись? Они же волновались за нас. А у Андрея появилась возможность увидеть книгу целиком, разложить на столе. Он не мог отказаться от этого. Начал что-то править в русском тексте и в переводе. Окончательный перевод научных глав – авторизованный, он работал над ним в Нью-Йорке в феврале 1989 года. А предисловие к книге “Горький, Москва, далее везде” и эпилог к “Воспоминаниям” положил мне на стол утром 14 декабря 1989 года. Вот она – четвертая дата. Я прочла эти страницы, когда Андрея не стало. Последние слова обращены ко мне: “Жизнь продолжается. Мы вместе”. Это голос Андрея.

Жизнь продолжается. Мы вместе. Каждый раз, когда я беру книгу в руки, только прикасаюсь к ее обложке, меня пронизывает острая боль при мысли, что Андрей не увидел ее. Теперь я понимаю, какой это был невероятный труд. Столько раз писать книгу почти заново, годами балансируя между надеждой и неверием, что удастся закончить. И подвиг! Со всеми его человеческими терзаниями, отчаянием, усталостью, о которых я попыталась рассказать, и возвращением к работе. Еще один подвиг человека, который всегда и во всем был достоин своей судьбы.

Москва – Бостон, Июнь – декабрь 1990»

Эпилог

Последние часы Сахарова, о причине смерти, всенародное прощание. Сахаров о роли личности в истории, «Легко ли мне быть понятием?», религиозность Сахарова и Эйнштейна. Сахаров и наше непростое сегодня: монополизм в политике, в правоохранительной сфере, в экономике и главный урок Сахарова, о молодежи: «В народе всегда сохраняются нравственные силы», «Шабаш! – вдруг раздалось в вышине…»

Последние часы Сахарова, о причине смерти, всенародное прощание

БА (на «Сахаровских чтениях» в г. Горьком 27 января 1990 г., [6], с. 139–140):

«Вопрос: “Расскажите о последних часах Андрея Дмитриевича. Можно ли было его спасти?”

Последний день Андрея Дмитриевича… Начну с утра. Спал он накануне хорошо, перед сном они с Еленой Георгиевной читали вслух статью Селюнина, кажется, из “Нового мира”. Он вообще был бодр, хорошо себя чувствовал в последние дни. Очень был доволен призывом к политической забастовке, говорил, что сердитая реакция партаппарата – это то, что надо. Утром около полудня Елена Георгиевна отвезла его на заседание Межрегиональной группы. Там он выступил, потом долго не ехал домой, Елена Георгиевна начала беспокоиться. Оказывается, Ол-жас Сулейменов пригласил его в гостиницу “Москва”, в свой номер. Там у Сахарова брали интервью и снимали его работники студии “Ка-захфильм” – для фильма о Семипалатинском полигоне. Это были последние съемки в жизни Андрея Дмитриевича. Он, конечно, высказывался против продолжения испытаний в Семипалатинске.

Домой он приехал около восьми вечера. Поужинали втроем: он, Елена Георгиевна и Ефрем Янкелевич, который к этому времени уже две недели находился в Москве. Примерно без пяти девять сказал: “Ну, я пойду отдохну, в половине одиннадцатого меня разбуди”. О дальнейшем я расскажу со слов Елены Георгиевны, как она потом все восстановила: Андрей Дмитриевич отпер квартиру, вошел, закрыл дверь за собой, конечно не запирая (дверь он никогда не запирал, когда был дома). Войдя в темную квартиру, включил свет и прошел в дальний конец коридора, туда, где кладовка и мусоропровод. Прошел, чтобы выкинуть пакет с мусором. В руках у него даже были еще ключи, он еще их не положил на полку около двери. Не положил, а прямо пошел, хотел, наверно, сразу выкинуть пакет. Выкинул в мусоропровод пакет, повернулся и, выходя из кладовки, упал. Причем видно было, что он не грохнулся, никаких синяков, а медленно опустился. Она нашла его лежащим на боку. Так он лежал полтора часа, до половины одиннадцатого, когда, как он просил, Елена Георгиевна пришла его разбудить. Можно ли было его спасти? Нет, через полтора часа спасти было нельзя. Можно ли было в момент, когда он упал? Может быть, и можно, кто знает.

* * *

Патологоанатомическое исследование, которое должно было прояснить причину смерти Сахарова, было проведено в прозектуре Кремлевской больницы в Кунцево (4-е управление). Елена Георгиевна и физики ФИАНа (Е. С. Фрадкин, В. Я. Файнберг) попросили привлечь к исследованию легендарного Якова Львовича Рапопорта (1898–1996), известного также тем, что в 1953 году он был среди жертв дела о “врачах-убийцах”. Представители власти с готовностью согласились, поскольку высочайший профессиональный и нравственный авторитет Я. Л. Рапопорта исключал ожидаемые подозрения в необъективности исследования. Основной результат 6-часового исследования состоял в том, что не было обнаружено никаких причин естественной либо насильственной смерти. Не было инфаркта, инсульта и т. п., никаких травм. Вывод: Сахаров скончался от неожиданной остановки сердца на фоне хронической кардиомиопатии».

Наталья Рапопорт (из книги «То ли быль, то ли небыль» [30]):

«Участие во вскрытии тела Андрея Дмитриевича Сахарова было последней профессиональной работой моего отца. Ему был 91 год.

Я. Л. Рапопорт: “Я почти не сомневаюсь, что у Андрея Дмитриевича была кардиомиопатия, хотя подтвердить или отвергнуть этот диагноз может только гистологическое исследование сердца. Кардио-миопатия может вызывать остановку сердца в результате нарушения в аппарате регуляции сердечных сокращений. Явных признаков насильственной смерти мы не обнаружили, так что я думаю, что Андрей Дмитриевич умер от остановки сердца, вызванной кардиомиопатией”.

В августе 1995 года, за несколько месяцев до смерти моего отца, в журнале “Врач” была опубликована статья одного из участников вскрытия, академика Серова “Болезнь академика Сахарова”, в которой он пишет, что гистологическое исследование подтвердило диагноз кардио-миопатии. Академик Серов также пишет в этой статье, что “ведущее из заболеваний Сахарова – дилатационная кардиомиопатия – при жизни не было распознано”. Это не совсем так. В январе 1997 года я получила письмо от Елены Георгиевны Боннэр, в котором она сообщает, что диагноз кардиомиопатии был поставлен Андрею Дмитриевичу еще при жизни американским кардиологом Адольфом Хаттером. Доктор Хаттер обследовал Андрея Дмитриевича в ноябре 1988 года в Массачусетском госпитале, одном из лучших медицинских центров Америки. Доктор Хаттер пишет в своем заключении: “…на основании данных обследования можно с высокой степенью уверенности утверждать, что Вы больны кардиомиопатией, затронувшей в умеренной степени обе полости сердца…”».

БА:

Читаем в интернете: «Самое страшное осложнение кардиомиопатии – это внезапная смерть от остановки сердца из-за желудочковой тахикардии или фибрилляции желудочков».

Также в интернете: «Аконитин – органическое соединение, чрезвычайно токсичный алкалоид растений рода аконит (борец), нейротоксин… При приеме внутрь наблюдается: боль в области сердца и аритмия (вплоть до фибрилляции желудочков)».

Елена Георгиевна Боннэр всегда принципиально отказывалась участвовать в рассуждениях на тему, был ли Сахаров убит. Ясно, что мы никогда не получим однозначного ответа на этот вопрос. Приведенная выше информация из интернета говорит лишь о том, что специалистам известны методы искусственного провоцирования фибрилляции сердца с возможным летальным исходом. А желающих устранить Сахарова было более чем достаточно. Вспомним, например, «сотрудника», который 11 декабря поднялся в аппаратную ФИАНа и не допустил аудиозаписи «забастовочного» выступления Сахарова. 11 декабря было выполнено одно задание, 14 декабря могло быть ввыполнено другое, более серьезное, но тоже не представляющее трудностей для профессионалов. Впрочем, все это лишь версии.

А зримый факт состоит в том, что Сахаров умер, и это стало страшной бедой для нашей страны.

* * *

Прощание с Сахаровым – событие всенародного значения. В воскресенье 17 декабря гроб с его телом был выставлен для прощания во Дворце Молодежи на Комсомольском проспекте.

Анатолий Шабад (сотрудник Отдела теоретической физики ФИАН, член Общественной комиссии по организации похорон А. Д. Сахарова, в книге [5], с. 769):

«В воскресенье 17 декабря в 13.00 Государственная комиссия во главе с Е. М. Примаковым становится в почетный караул у гроба А. Д. Сахарова во Дворце Молодежи, мы с Левой Пономаревым – вместе с ними. К 16 часам очередь достигает пугающих размеров. Милиция не решается прекратить ее дальнейший рост, опасаясь, что прибывающие люди в этом случае неорганизованно пойдут к Дворцу. В 17 часов с минутами милиция прекращает дальнейший приток людей в очередь. Последний человек проходит у гроба в 23 часа. Десять часов шествия в среднем по 5 тысяч человек в час.

Прощание в понедельник 18 декабря:

• утром в Президиуме АН СССР (М. С. Горбачев и другие высшие руководители);

• в 13–00 в ФИАНе;

• потом шествие за катафалком по маршруту ФИАН – метромост – Лужники, колонна провожающих растянулась на километр;

• траурная церемония на площади в Лужниках;

• похороны на Востряковском кладбище.

Сахаров о роли личности в истории, «Легко ли мне быть понятием?», религиозность Сахарова и Эйнштейна

Из интервью во время 38-й Пагуошской конференции в Сочи в сентябре 1988 г. (газета «Молодежь Эстонии», 11 октября 1988 г.; см. также журнал «Звезда», 1991, № 5):

А. Д. Сахаров: «Я почти ни во что не верю – кроме какого-то общего ощущения внутреннего смысла хода событий. И хода событий не только в жизни человечества, но и вообще во Вселенском мире. В судьбу как рок я не верю. Я считаю, что будущее непредсказуемо и не определено, оно творится всеми нами – шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии…»

Вопрос журналиста: «Если я верно понял, то вы полагаете, что все не в “руце божьей”, но “руце человечьей”?»

А. Д. Сахаров: «Тут взаимодействие той и другой сил, но свобода выбора остается за человеком. Поэтому и велика роль личности, которую судьба поставила у каких-то ключевых точек истории…»

Там же:

Вопрос журналиста: «Ведь “академик Сахаров” – это уже не только человек, но – в нашем общественном сознании – это уже и понятие. Как вы сами ощущаете: легко ли вам быть “АКАДЕМИКОМ САХАРОВЫМ”?»

А. Д. Сахаров: «Легко ли мне быть понятием? Конечно, это внутренне ложное положение. Пастернак говорил: “Быть знаменитым некрасиво” – и был прав, это действительно очень некрасиво. Я стараюсь всячески гнать от себя ту психологическую отраву, которая с этим связана. Не знаю, удается ли мне это. Частично, вероятно, удается, какие-то иммунитеты у меня есть».

БА:

Приведенное выше признание Сахарова об «ощущении внутреннего смысла хода событий… во Вселенском мире» повторяется им не раз, в том числе в Лионской лекции 27 сентября 1989 г., на собрании в ФИАНе 20 января 1989 г., в «Воспоминаниях» или же в конце Нобелевской лекции (1975), где он говорит о нашем «священном стремлении… создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели». И ощущение это замечательно перекликается с тем, что о религиозности сказал Эйнштейн («Мое кредо», 1932):

«Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, – это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего».

Ощущение «внутреннего смысла хода событий в природе в целом» Сахарова и «ощущение таинственности» Эйнштейна («лежащее в основе религии», как он справедливо замечает) вряд ли исчерпывают каноническое понятие религиозности, означающее веру в некие незыблемые догматы, постулаты, не подлежащие скепсису и критике. Это острое чувство, что есть, есть она – Истина, существующая объективно и требующая познания, является, по-видимому, важнейшей составляющей психологии творчества гения. У Сахарова это чувство идет рука об руку с «тайным сознанием противоречивости мира» (см. в предисловии, с. 6–7).

Сахаров и наше непростое сегодня: монополизм в политике, в правоохранительной сфере, в экономике и главный урок Сахарова, о молодежи: «В народе всегда сохраняются нравственные силы», «Шабаш! – вдруг раздалось в вышине…»

БА:

Как уже говорилось в предисловии к тому 2, деятельность Сахарова и советских правозащитников в 1970-е гг. изменила лицо мира, сделав защиту прав человека важнейшим приоритетом мировой политики. Сегодня это очевидно и привычно, и триада Сахарова «Мир, прогресс, права человека» воспринимается как азбучная истина. Но это на глобальном уровне.

А сейчас, не боясь повторения некоторых цитат Сахарова, попробуем проследить связь деятельности Сахарова-политика с проблемами сегодняшнего дня России – с проекцией на позитивное решение этих проблем.

Несколько условно разобьем эти проблемы на три категории, объединенные словом «монополизм»: отсутствие комплекса сдержек и противовесов, отсутствие здоровой конкуренции (1) в политике, (2) в правоохранительной сфере и (3) в экономике – это те системные причины, которые во-многом определяют наше настоящее и делают неопределенным, опасно непредсказуемым наше будущее.

1. Монополизм в политике БА: Тут речь идет в первую очередь о сложившейся в настоящее время в Российской Федерации монополии государственной исполнительной власти с Президентом Российской Федерации на вершине. Опять те же «грабли», государственная система стоит на одной неустойчивой силовой ножке. А о «стабильном треножнике» (взаимно уравновешивающие исполнительная, законодательная и судебная власти), о сильном демократическом местном самоуправлении мы можем, как всегда, только мечтать.

А. Д. Сахаров (из программного выступления на заключительном заседании I Съезда народных депутатов, 9 июня 1989 г.):

«По действующей Конституции Председатель Верховного Совета СССР обладает абсолютной, практически ничем не ограниченной личной властью. Сосредоточение такой власти в руках одного человека крайне опасно, даже если этот человек – инициатор перестройки. В частности, возможно закулисное давление. А если когда-нибудь это будет кто-то другой?»

БА:

Автократические государства, в отличие от демократий, в принципе не способны системно решать проблему транзита власти, замены первого лица. Отсюда дворцовые перевороты, удушение царя подушками, отсюда катастрофические революции и распады государств. Отсюда опасная непредсказуемость и нестабильность таких систем, включая и нынешнее государственное устройство Российской Федерации. Также обратим внимание на слова Сахарова «возможно закулисное давление». Та же мысль – в известной парадигме «короля играет свита». Сахаров понимал, насколько все там непросто – в Кремле «под ковром». И поэтому никогда в самых своих критических выступлениях не переходил на личности лидеров, не тыкал пальцем. Мудрый был человек.