Текст книги "Америка выбирает: от Трумэна до Трампа. Президентские выборы в США с 1948 г. Книга 1. Выборы 1948–1956 гг"

Но волна подозрительности накрывала Америку. Причиной тому стала «шпиономания», порожденная страхом перед ядерной угрозой со стороны СССР. Еще 4 февраля британские контрразведчики, давно уже следившие за сотрудниками Научно-исследовательского центра по атомной энергии в Харуэлле, где осуществлялась британская ядерная программа, арестовали немецкого эмигранта, физика-теоретика Клауса Фукса, по подозрению в связях с советской разведкой. Первые наводки на Фукса получены были еще в 1944 г. специалистами по дешифровке Службы внутренней безопасности Армии США, расшифровавшими послание НКГБ (Народного комиссариата госбезопасности СССР) некоему агенту – в те годы Фукс работал в составе британской научной группы в «Манхэттенском проекте», а значит, имел доступ к сверхсекретным сведениям по разработке и американского ядерного оружия. В Британию срочно прибыли американские контрразведчики. Фукс подтвердил факт своей «работы» с Советами, подчеркнув, что сам он был лишь «участником передачи информации, но не добытчиком ее». На допросах он раскрыл личность своего «связного» в США – Гарри Голда.

Сам Фукс рассказывал о своей «работе» на русских довольно специфично:

«Я воспользовался марксистской философией и разделил сознание на две части. В одной я позволял себе заводить друзей, иметь личные отношения… Я чувствовал себя свободно и счастливо с другими людьми, не опасаясь раскрыться, потому что знал: если подойду к опасной черте, вторая часть моего сознания остановит меня… В то время казалось, что я стал «свободным человеком», потому что я научился с помощью второй части сознания полностью освобождать себя от влияния окружающего меня общества. Теперь, оглядываясь назад, я считаю, что самым правильным наименованием для этого состояния будет «контролируемая шизофрения»³⁵⁸.

Голд, в свою очередь, был арестован ФБР 23 мая. Он назвал своего «связного» – Дэвида Грингласса. 15 июня ФБР арестовало и его. Вскоре и Грингласс признался, что действительно был «советским шпионом» и действительно передавал секретную информацию об американской ядерной бомбе в СССР! Помимо этого, он также заявил, что непосредственно источником утечек из «Манхэттенского проекта», а потом и из ядерного центра в Лос-Аламосе, Нью-Мексико, был муж его сестры Этель, Юлиус Розенберг, который убедил жену самого Дэвида, Рут, завербовать его во время поездки в Альбукерке, Нью-Мексико, еще в 1944 г. Грингласс рассказал также, что Юлиус передавал ему как связному американские «ядерные секреты» и связал его с советским «контактным лицом» Анатолием Яковлевым.

Об этой сенсационной шпионской цепочке стали писать в прессе, что вызвало у нации шок и настоящую истерию – из газет выходило, что СССР создал свою атомную бомбу, просто «украв секрет ее изготовления» у США! Вот почему Советы так быстро сломали американскую атомную монополию, стали теперь твердить «ястребы» в Конгрессе. На Белый дом посыпались новые упреки, а новая «звезда» национальной политики Джо Маккарти и его самый верный союзник в Сенате, Уильям Дженнер, получили новые козыри на руки. Упрекать Трумэна стал даже всесильный глава ФБР Гувер, настаивавший на немедленном усилении поисков советских шпионов, «проникших буквально всюду».

В конце февраля 1950 г., согласно Gallup, деятельность Трумэна одобряли 35 % американцев, но в конце апреля – уже 39 %, а в мае – 40 %. Наблюдалась дальнейшая тенденция к укреплению популярности президента, как вдруг США, словно по мрачному пророчеству Нитце, ввязались-таки в «историю с колоссальным риском», причем, речь шла о настоящей войне!

На рассвете 25 июня армия коммунистической Северной Кореи (КНДР) вторглась в Южную Корею, где с конца Второй мировой войны присутствовали сначала американские войска, а потом военные советники. Северная Корея бросила на юг армию в 175 тыс. чел., укомплектованную советским вооружением, включая танки и тяжелую артиллерию. У армии Республики Корея (Южной Кореи) не было сил, чтобы остановить массированное вторжение. В Нью-Йорке (туда из Парижа к тому времени уже переехали все главные структуры ООН) был спешно созван Совет безопасности. Делегация СССР бойкотировала заседание. Совбез 9 голосами за при 1 воздержавшемся осудил агрессию КНДР и дал санкцию на вступление в войну так называемых Международных сил ООН, формирование которых, согласно Резолюции, было поручено США.

После принятия этой Резолюции ООН Трумэн объявил по общенациональному радио, что он отдал приказ американским сухопутным войскам, дислоцированным в Японии, срочно направляться в Корею (это и было формальным вступлением страны в войну – официальных дипотношений с КНДР у США тогда не было, как и нет до сих пор). Также было велено организовать эвакуацию американских граждан из Южной Кореи и обеспечить военным снаряжением южнокорейскую армию. Советники настоятельно рекомендовали президенту начать бомбардировки КНДР (с вылетами из Японии), однако Трумэн совет отклонил. Тогда же он приказал 7-му флоту США (с дислокацией в Желтом море) обеспечить оборону Тайваня, где нахолодись силы разгромленной Китайской республики, из-за опасений нападения на остров сил КНР.

Так Америка с изумлением для себя узнала, что спустя всего 5 лет после окончания одной войны вступила в другую, причем, не менее глобальную – ведь уже всем очевидно было, что армии КНДР дипломатическую и военную поддержку оказывали другие коммунистические страны региона – многомиллионный континентальный Китай и обладающий атомным оружием Советский Союз. Это-то и были те самые серьезнейшие риски для Трумэна. Но он твердо – так же, как и в случае с бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки, – принял ключевое для себя решение, превратившись из «президента мира», при котором страна вышла из войны, в настоящего «президента войны». И война эта станет вплоть до завершения президентского срока в значительной степени определять внутреннюю политику США. В конечном итоге риски эти не оправдались – они сразу не стали оправдываться, что обернулось для Белого дома и демократической администрации Трумэна началом конца, началом… настоящего краха.

Вот только поначалу не все это поняли. «Решение Трумэна выступить в защиту Кореи имело под собой в качестве солидного основания также и традиционную концепцию национальных интересов. Встав на путь экспансии, коммунизм наращивал вызов с каждым послевоенным годом. Коммунизм почувствовал себя уверенно в Восточной Европе в 1945 г. благодаря оккупационному присутствию Красной Армии. Он одержал победу в Чехословакии вследствие внутреннего заговора в 1948 г. Он распространился на Китай в 1949 г. в результате гражданской войны. Стало ясно: если коммунистические армии теперь в состоянии будут переходить через международно признанные границы, то мир вернется к состоянию довоенного времени. <…> Успех вторжения в Корею (мирового коммунизма) имел бы катастрофические последствия для Японии, которая, отделенная от Кореи лишь узким Японским морем, всегда считалась последней ключевой в стратегическом отношении территорией в Северо-Восточной Азии. Ничем не сдерживаемый коммунистический контроль вызвал бы к жизни призрак маячившего на горизонте общеазиатского монолитного коммунистического монстра и подорвал бы прозападную ориентацию Японии. <…>

Американские руководители усматривали в Корейской войне советскую стратегию хитрого вовлечения Америки в отдаленный азиатский конфликт для облегчения советского нападения на позиции союзников в Европе. Это являлось грандиозный переоценкой как советской мощи, так и способности Сталина на решительные действия. Ни на одном из этапов своей карьеры этот скрупулезный и трезвый аналитик не бросал на чашу весов все сразу. В то же время Сталин воспринимал наращивание мощи Западом не как оборонительное мероприятие, каким оно и было, а как предлог для военного противостояния, чего он всегда опасался и чего настоятельно стремился избегнуть. Обе стороны, по существу, готовились к такому развороту событий, какой не отражал намерений ни одной из них, – к прямому полномасштабного конфликту военного характера»³⁵⁹.

После вступления США в войну рейтинг Трумэна вырос до 45 %, а 8 июля находившийся к тому времени в Японии генерал Дуглас Макартур был утвержден главнокомандующим Международных сил ООН в Корее (в состав коалиции, помимо войск США и Южной Кореи, вошли силы еще 15 стран мира). Общественность также горячо поддержала эту меру.

С тех пор новости из Азии будут неизбежно приковывать к себе внимание всех американцев – тем более, еще в связи и с тем, что в США ежедневно будут направляться списки погибших и раненных, а также пропавших без вести американских солдат, и с каждым днем их число будет только расти…

У решения Трумэна о посылке американских войск для вмешательства в Корейский конфликт была широкая общественная поддержка. Еще весной 1950 г. доля тех, кто считал, что с русскими США должны вести себя «тверже», достигла 74 % опрошенных. Ну а подавляющее большинство американцев (89 %) считало, что «очень важно остановить распространение коммунизма в мире». На первое место в списке проблем перед страной, согласно опросам, вышли «отношения с русскими»³⁶⁰.

Касалось это и внутренней «шпиономании». Уже 17 июля по подозрению в шпионаже был арестован Юлиус Розенберг (ФБР действовало на основании признания Дэвида Грингласса). 11 августа после дачи показаний перед большим жюри суд арестовал его жену Этель. Газеты раздували по этому поводу шумиху, и в результате могло даже показаться, что страна будто бы уже полностью опутана какой-то зловещей «красной шпионской сетью».

На умы множества обывателей такие мрачные картины стали действовать поистине угнетающе, как и на умы многих обителей Капитолийского холма… Там тоже менялись настроения. Например, 23 сентября Конгресс довольно легко и при двухпартийной поддержке принял Закон о внутренней безопасности 1950 г., более известный как Закон Маккарена – Вуда. Закон этот шел дальше печально известного Закона Смита и стал своеобразной заменой так и не принятого Законопроекта Никсона – Мундта. Он обязывал американскую Компартию и другие общественные и политические организации (в том числе, левого толка) регистрироваться в Департаменте юстиции США в качестве «агентов иностранной державы», а также сообщать в Департамент данные о всех своих должностных лицах, членах, финансовой и организационной деятельности. Закон вводил строгие наказания за невыполнение этих требований: тюремное заключение на срок до 5 лет и штраф до 10 тыс. долл.

С началом Корейской войны экономика США стала разгоняться – рост наблюдался уже в первых двух кварталах года, но с 3-го (июль – сентябрь) рост значительно ускорился в виду огромного наплыва новых военных заказов правительства. 4-й квартал (октябрь – декабрь) дал уже колоссальный прирост, что привело к рекордному росту ВВП страны за все президентство Трумэна – 8,7 %. Безработица сократилась на 0,6 %.

Президент стал использовать свои полномочия по прямому вмешательству в национальную экономику под предлогом начала полномасштабной войны. Еще 8 сентября 1950 г. Конгресс принял Закон об оборонной промышленности. Раздел II Закона позволил президенту реквизировать (то есть фактически национализировать в казну) любые объекты, имущество, оборудование, сырье и комплектующие, необходимые для национальной обороны. Раздел IV дал президенту полномочия вводить прямой директивный контроль над зарплатой и ценами, вводимый постепенно, в несколько этапов. Далее, 9 сентября сам Трумэн издал указ, в соответствии с которым создавалось Агентство по экономической стабилизации (Economic Stabilization Agency / ESA) – новый федеральный орган для контроля над зарплатой и ценами. В структуре ESA созданы были еще 2 под-агентства: Служба по стабилизации цен (The Office of Price Stabilization / OPS) и Совет по стабилизации зарплаты (Wage Stabilization Board / WSB).

Прежде всего, новые чрезвычайные полномочия президента проявились в увеличении расходов на оборону. Так, на 1951 финансовый год первоначально военные расходы составляли 13,5 млрд долл. Но в конце года Трумэн указом утвердил новые чрезвычайные расходы на оборону на общую сумму 43,2 млрд долл. на следующие 2 года – так что в 1951 г. военные расходы выросли уже до 23,6 млрд долл. разом.

Увы, все это привело к разбалансировке бюджета: даже тот маленький профицит, что был, исчез – дефицит в 1950 г. перевалил за 3 млрд долл. При этом расходы на здравоохранение даже выросли на 100 млн долл. (до 300 млн долл.). От дефляции 1949 г. не осталось и следа – цены к концу года подскочили на 5,9 %! Президент ввел фиксированные цены на бензин, но цены на продукты выросли на 9,8 %, здравоохранение подорожало на 3,4 %³⁶¹, что вызвало широкую волну недовольства населения.

Однако именно к концу 1950 г. по всей Америке отчетливо стала наблюдаться общая тенденция развития строительной отрасли – а особенно, жилищного строительства, по-настоящему изменившего облик страны. Еще в ходе кампании 1948 г. критики администрации Трумэна сетовали на тяжелый кризис в сфере жилищного строительства, в частности, указывая на недостаток качественного жилья для ветеранов. Между тем, уже в 1950 г. проблема эта решалась буквально на глазах посредством партнерства между частным и государственным строительными секторами. К тому времени уже давно банки и всевозможные частные кредиторы вели очень жесткую ипотечную политику, требуя до половины от общей стоимости жилья в качестве первоначального взноса и, наоборот, позволяя погашать ипотечные кредиты в сроки не более 10 лет, что было тяжело для большинства средних американцев, а сама ситуация неизменно становилась объектом всяческих политических спекуляций и предвыборной агитации.

В конце 1940-х гг. Федеральное управление по жилищному строительству (FHA) начало страховать свои сниженные до 4,5 % ипотечные кредиты на срок до 30 лет и требовать только 5-10 % в качестве первоначального взноса за государственное жилье. Государственные гарантии также стали распространяться и на частные жилищные программы, и банки в итоге ослабили условия ипотеки. В результате к концу 1950 г. жилищное строительство расцвело в США и наряду с Корейской войной стало одним из главных двигателей всей национальной экономики!

Так, строительство новых домов просто взлетело с 117 тыс. в 1944 г. до 1,7 млн в 1950 г.! Причем, ситуация приобрела специфику еще и в связи с тем, что теперь – с началом войны в Корее – появилось большое количество новых ветеранов с семьями с их возросшими потребностями в жилье. В результате строительная отрасль вынуждена была постоянно расти – на рынке появлялись все новые и новые строительные фирмы, а старые часто объединялись в целые строительные концерны. Масштабы застройки росли, породив настоящий феномен в американской повседневной жизни – пригороды (suburbs), которые именно с тех пор стали отличать большинство американских крупных городов и даже превратились в символ благополучия американского среднего класса.

На самом деле, начиналось все несколько раньше – еще в 1946 г. Тогда строительный магнат Уильям Левитт начал работать над поистине революционным проектом, который мог изменить образ жизни большинства людей в США. Опираясь на свой опыт производителя так называемого сборного жилья для ВМФ во время Второй мировой войны, Левитт приобрел участок площадью 1200 акров равнинной, открытой земли на Лонг-Айленде, в Нью-Йорке. Всего за несколько месяцев его рабочие построили там 10 тыс. недорогих сборных, отдельно стоящих друг от друга типовых индивидуальных домов.

Левитт использовал для производства деталей своих сборных типовых домов технологию конвейера, впервые внедренную, как известно, еще самим Генри Фордом в автомобильной промышленности. Так что теперь конвейерное производство пришло и в жилищное строительство, чего раньше не было. Причем, в таком сборном строительстве могли трудиться и полуквалифицированные (или даже неквалифицированные) рабочие. Одни бригады Левитта только заходили на какую-либо улицу, а на другом ее конце другие бригады уже закладывали бетонный фундамент дома. За ними следовали плотники, маляры и кровельщики. Левитт массово закупал строительную технику и сократил расходы, используя линолеум вместо паркетных полов.

К удивлению его конкурентов в строительной индустрии, почти все дома в «Левиттауне», как стал называться застраиваемый Левиттом участок на Лонг-Айленде, были раскуплены всего за несколько дней. Общая стоимость его сборных домов варьировалась от 7 до 10 тыс. долл. за штуку, причем, ветеранам предоставлялась льгота за один такой дом – рассрочка платежа при взносе всего в 56 долл. в месяц.

Успех «Левиттауна» в Нью-Йорке и породил феномен пригородов, поскольку Левитт перешел к созданию еще больших пригородов из своих домов – уже в Нью-Джерси и Пенсильвании, а потом и по всей остальной стране.

Феномен популярности нового пригорода был основан на некоей поначалу малопонятной иронии. Хотя застройка таких типовых «Левиттаунов» требовала массовой вырубки деревьев под крупными городами и заливки бетона на огромных пространствах, те, кто выезжал из городов (жители квартир), сознательно переезжали в такие пригороды – пусть и типовые, но главное, состоящие из отдельных домов.

Но все же такое загородное жилье было очень однообразным. Планы этажей мало различались, участки у домов были совсем небольшими, квадратными или прямоугольными, а сами кварталы пригородов, как правило, были совершенно безлесными и равнинными, даже плоскими. Одна популярная песня того времени описывала пригородные дома как «маленькие коробочки, сделанные из… безвкусицы». Льюис Мамфорд, автор книги «Город в истории», даже заявил, что «переезд в пригород делает больше для разрушения западного города, чем все массированные бомбардировки Второй мировой войны. Поскольку вместо богатой, разнообразной культуры этнических кварталов американцы получали образ жизни, в котором все только… жарили на гриле, играли в бридж, подстригали газоны, смотрели телевизор и носили одинаковую одежду».

Впрочем, несомненно и то, что такая новая пригородная застройка удовлетворяла потребности среднего класса. Архитектурный обозреватель «The New York Times» Пол Голдбергер хоть и упрекал всю эту концепцию как «городскую катастрофу», но все же признал, что «дома в «Левиттауне» превратили отдельный дом на одну семью из далекой мечты в реальность для тысяч американских семей среднего класса».

Несомненно также и то, что пригород способствовал расовой поляризации в Америке и обнищанию ее внутренних городов. Крупные города с появлением жилых пригородов буквально теряли свое население после войны. Когда белые зажиточные и потому мобильные семьи массово стали переезжать в пригороды, их заменили афроамериканцы, пуэрториканцы в городах на Востоке и Среднем Западе, и иммигранты из Мексики и Центральной Америки – на Западе. Отток состоятельных белых, а вслед за ними – и целых предприятий сферы обслуживания, сократил налоговую базу в центре крупных городов, что привело к сокращению там качества жилищно-коммунальных услуг. Чернокожим же и латиноамериканцам из среднего класса мешал перебираться в новые пригороды… расизм в политике новой застройки – оттого эти пригороды были поначалу сплошь белыми. «Мы можем решать жилищную проблему, или мы можем решать расовую проблему, – заявлял сам Уильям Левитт, – но мы не можем решать их вместе». Негласно тогда действительно существовали некие неписанные правила, по которым дома Левитта продавались только представителям белой расы³⁶².

Между тем, Корейская война шла чрезвычайно стремительно, что порождало очень большие опасения того, что конфликт может перерасти в нечто более опасное. 28 июня войска Северной Кореи сходу взяли столицу Южной Кореи Сеул, что заставило американскую авиацию совершить первый свой налет на КНДР. В июле первые наземные бои сил США закончились поражением от превосходящих сил противника. 20 июля северокорейскими войсками взят был Тэджон, а 24-я пехотная дивизия США была разгромлена (ее командир, генерал-майор Уильям Дин был взят в плен). В результате войска ООН потеряли по некоторым оценкам до 32 тыс. солдат и офицеров.

В конце августа в Корею прибывает первое подразделение союзников США, и вскоре, в середине сентября, начинается Инчхонская десантная операция, спланированная Макартуром. В ее ходе X-й корпус Армии США высаживается в Инчхоне, в глубоком тылу северокорейских войск. Затем в наступление с Пусанского плацдарма переходит 8-я американская армия. 26 сентября генерал армии Макартур заявил о завершении боев за Сеул и освобождении города, что было воспринято в США с полнейшим восторгом. Рейтинг президента тогда составлял 34 %, а о Макартуре заговорили как о «спасителе» и герое…

В начале октября, развивая наступление, южнокорейская армия пересекла 38-ю параллель, вступив на территорию Северной Кореи. Затем в КНДР вошли и войска США, что чрезвычайно встревожило соседний коммунистический Китай. Руководство КНР сделало заявление, что Китай непременно вступит в войну, если какие-либо некорейские военные силы пересекут 38-ю параллель. Тогда-то и возникла угроза эскалации. Мао не хотел допустить возможного вторжения в КНР американцев и решил действовать на опережение, – пока неофициально. 13 октября границу с КНДР перешли части так называемых китайских «народных добровольцев» (на самом деле это были настоящие регулярные части НОАК, но действующие под видом «добровольцев») численностью 270 тыс. чел.

Пугающий факт непосредственного вступления в войну Китая (за спиной которого стоял СССР) Белый дом игнорировать не мог, и 15 октября Трумэн отправился на встречу с Макартуром на атолл Уэйк в Тихом океане для обсуждения китайской интервенции и возможных контрмер со стороны США. Макартур пытался убедить президента, что ничего страшного пусть даже и в войне с КНР в общем-то нет, поскольку в Северной Корее у коалиции ООН сосредоточены большие силы, и «если китайцы сунутся в Пхеньян, их там ждет большая рубка». Вскоре, 19 октября, международные силы ООН действительно взяли столицу КНДР Пхеньян – раньше, чем к ней подошли китайские части.

Популярность президента по стране подскочила до 40 %. Среди демократов у него было 35 %. Следом также шли Баркли и Рузвельт-мл. В список с 9 % добавился также бывший госсекретарь, генерал армии Джордж Маршалл, с сентября вновь вернувшийся в Кабинет и получивший важнейший во время войны пост главы Пентагона. 7 % получил Фарли, а 6 % —старший отпрыск ФДР, Джеймс Рузвельт. Сенатор от Вирджинии Гарри Бёрд получил 3 %. (Между тем, сентябрьский опрос Gallup дал среди республиканцев Эйзенхауэру уже 42 %, все остальные же были далеко позади: Тафт – 15 %, Дьюи и Стассен – по 14 % и др.)

1 ноября американские подразделения впервые вступили в открытый бой с силами «народных добровольцев» Китая при Унсане. Тогда же в небе над Северной Кореей были замечены новейшие советские реактивные истребители МиГ-15, пилотируемые советскими же летчиками. Бои с ними были чреваты новой эскалацией войны – намного более серьезной.

На таком фоне 7 ноября в США должны были пройти промежуточные выборы в Конгресс. Республиканцы, давно уже став непримиримой оппозицией, решили использовать против администрации Трумэна и правящих демократов все накопившиеся к тому времени в стране проблемы: инфляцию, тревожную неопределенность в Корее, «натиск коммунизма» и факты коррупции…

Президент Трумэн, выступая 4 ноября со своей единственной речью в ходе той предвыборной кампании, хотел поддержать Демократическую партию с помощью той же риторики, которую использовал против республиканцев в 1948 г. В частности, он обрушился на оппозицию, заявив, что республиканцы «находятся все так же в плену «групп особых интересов», что они «отменят прогресс страны на пути к миру и процветанию», что они – изоляционисты, и что «любой фермер, который голосует за Республиканскую партию, не дружит со своей головой…»

Возможно, привычная трумэновская «зажигательная» риторика и сработала бы, вот только включился в гонку президент слишком поздно, а республиканская кампания к тому моменту уже набрала полный ход. Она учла ошибки «осторожного Дьюи», так что критика из уст кандидатов GOP теперь имела гораздо более агрессивный характер. Сенатор Тафт, переизбирающийся у себя в Огайо, громко вещал, что демократическая администрация несет ответственность и за высокие цены, и за высокие налоги, и за «отдачу Китая коммунистам», и за сам Корейский конфликт. Республиканцы в ходе туров по стране постоянно ссылались на речь госсекретаря Ачесона от 12 января перед Национальным пресс-клубом, в которой он описал оборонительную линию США на Дальнем Востоке так, что исключил из нее Корею – там, где в итоге и был нанесен удар.)

На речь Трумэна 4 ноября публично и очень жестко ответил Гарольд Стассен, заявивший, что «ослепленная, неловкая, сбившаяся с толку дальневосточная политика пронизанной шпионами администрации Трумэна непосредственно виновата в американских жертвах в Корее». По словам Стассена, речь Трумэна стала «призывом к политикам низшего уровня – политикам уровня Пендергаста и их близорукому эгоизму…»

Уже посеявшие семена сомнений в американское общество яркие и громкие обвинения администрации со стороны сенатора Джо Маккарти также сыграли важную роль в той кампании. Независимо от того, верили ли избиратели всем обвинениям Маккарти, многие, похоже, все-таки стали подозревать (из-за не совсем удачного хода войны), что во внешней политике США что-то действительно не так, и что госсекретарь Ачесон, вероятно, несет за это прямую личную ответственность. В публичной политике стала рождаться опасная тенденция, когда республиканские кандидаты стали использовать метод Маккарти и огульно обвинять своих оппонентов в коммунизме – доходило до того, что любой несогласный с Маккарти в чем-либо тут же обвинялся в том, что или сам он был коммунистом, или в том, что просто сочувствовал им…

И эта ранее немыслимая на политическом поле страны демагогия работала – ей помогала в этом война. Видные демократы стали проигрывать маккартистам. Так, в Мэриленде известный ветеран политики, тот самый личный враг Маккарти, сенатор-демократ Миллард Тайдингс был в итоге побежден Джоном Маршаллом Батлером, малоизвестным республиканцем, который в ходе кампании обвинил Тайдингса в «обелении» Госдепартамента во время тех самых слушаний в сенатском Подкомитете. Удивительно, но позже (уже после выборов) Батлера самого уличили в распространении агитационной листовки с подделанной фотографией, на которой якобы был изображен Тайдингс вместе с лидером американских коммунистов Эрлом Браудером…

Внимание прессы приковала к себе Калифорния, где уже известный стране своей работой в «Комитете Томаса» и участием в громком «Деле Алджера Хисса» ярый антикоммунист конгрессмен Ричард Никсон баллотировался в Сенат. Соавтору Законопроекта Никсона – Мундта, ставшему маккартистом, противостояла тоже известная всей стране личность – конгрессмен Хелен Гахаген Дуглас, бывшая актриса Голливуда, видный либеральный демократ. Бывшие коллеги, прогрессивно настроенные голливудские актеры все как один сплотились вокруг Дуглас, причем, ее тогда поддержал даже антикоммунистически настроенный президент Гильдии киноактеров Рональд Рейган, кстати, зарегистрированный демократ. Никсон же обрушил на Дуглас обвинения в том, что она якобы «слишком часто» голосовала в Палате вместе с «трудовиком» Вито Маркантонио, причем, якобы «голосовала прокоммунистически»…

С проблемой коммунизма была связана и кампания в Северной Каролине, где новичок в политике Уиллис Смит победил действующего сенатора Фрэнка Грэма еще 24 июня – в праймериз за право быть выдвинутым в Сенат от Демократической партии. Смит в частности заявил, что Грэм – «сильно заражен социализмом» из-за его якобы имевшей место «связи с коммунистами»…

Среди ключевых вопросов, поднятых республиканцами в ходе кампании, была общенациональная программа президента Трумэна по обязательному медстрахованию. Республиканцы назвали ее «социализированной медициной», и, что примечательно, этот тезис будет ими использоваться в противостоянии подобным программам демократов неизменно до сих пор!

Считается, что обвинения в навязывании стране «социализированной медицины» привели в 1950 г. к поражению ряда видных демократов, в том числе сенатора Клода Пеппера во Флориде и Фрэнка Грэма в Северной Каролине (еще на стадии праймериз), а также сенаторов Элберта Томаса (Юта) и «Поющего ковбоя» Глена Тейлора в Айдахо. Но в каждом из этих случаев, а также и в гонке в Калифорнии проблема «мягкости к коммунизму» в 1950 г. сыграла еще более важную роль.

Другим важным вопросом кампании был «План Бреннана», отраженный в Законе о сельском хозяйстве 1949 г. – Закон вместе с программой повышенных фермерских субсидий на ряд категорий сельхозтоваров имел и ограничения. Так, на основные товары (пшеница, шерсть, хлопок) ценовая поддержка сохранялась на уровне 90 % от паритета до конца года – но в основном, только для фермерских кооперативов и мелких фермеров. Вместе с тем Закон прописывал ограничение ценовой поддержки крупным фермерам, а ценовая поддержка для поставщиков свинины, цыплят, индейки и ряда сортов хлопка и картофеля в 1950 г. отменялась, чем были недовольны крупные фермеры на всем Среднем Западе. В итоге республиканцы воспользовались этим, заметно укрепившись в этом регионе.

Наибольшее внимание приковывали к себе сенатские кампании в Огайо и Иллинойсе. На очередной 6-летний срок шел влиятельный Роберт Тафт, попытку «свалить» которого предприняло все организованное рабочее движение штата, мстившее сенатору за Закон Тафта – Хартли. В соседнем Иллинойсе лидер демократического большинства в Сенате Скотт Лукас столкнулся с конгрессменом Эвереттом Дирксеном, который проводил свою кампанию в качестве жесткого консерватора и почти открытого изоляциониста. Результаты выборов показали, что Тафт победил в Огайо с огромной разницей в более чем 431 тыс. голосов (набрав по штату 57,5 %), что стало почти сенсацией, учитывая промышленный характер Огайо и число местных рабочих профсоюзов. Дирксен же сенсационно обошел Лукаса по Иллинойсу на 294 тыс. голосов (набрав 53,9 %), к тому же в Сенат от Калифорнии был избран и Ричард Никсон, что стало весьма тревожным для Белого дома знаком.