Текст книги "Америка выбирает: от Трумэна до Трампа. Президентские выборы в США с 1948 г. Книга 1. Выборы 1948–1956 гг"

Политический сезон 1947 г. открылся еще в самом конце года минувшего – 29 декабря 1946 г. в США появился первый кандидат в президенты. В Миннесоте о своем выдвижении заявил бывший губернатор Гарольд Стассен¹⁰⁹. Этот молодой и энергичный политик «обещал развернуть» Республиканскую партию в сторону «истинного либерализма». Фактически, Стассен очень сильно отличался от всех остальных республиканцев того времени. Теоретически, его «туманный, неопределенный либерализм призывал к достижению… максимума свободы для каждого гражданина, соотнесенной с той же степенью свободы того или иного его согражданина»¹¹⁰.

Но внимание СМИ пока привлекал не Стассен. Вскоре, 4 января 1947 г., формально вошел в президентскую гонку и сам Генри Уоллес, заявивший о формировании новой общественной организации «всех прогрессивных людей». Так, на конференции в Нью-Йорке была создана организация «Прогрессивные граждане Америки» (Progressive Citizens of America / PCA), призвавшая под свои знамена в основном либерально настроенных демократов. Для ряда организаций Демократической партии северных мегаполисов (не только Нью-Йорка, но и Бостона, Филадельфии, Чикаго и Детройта) новое движение могло представлять в некотором смысле угрозу – в плане конкуренции, поскольку PCA стали попросту переманивать в свои ряды множество местных активистов-демократов. К тому же, PCA могли претендовать на голоса либеральной интеллигенции крупных городов. Правда, антиуоллесовские СМИ отреагировали на появление PCA в основном скептически, предупредив местных демократов Восточного побережья об опасности раскола.

Некие довольно влиятельные силы в либеральном истеблишменте, впрочем, сложа руки не сидели. Раскол в либеральной среде Америки был очевиден, поскольку буквально в те же дни работавший уже в стране «Союз за демократические действия» был спешно, словно вдогонку за Уоллесом, преобразован в новую организацию – «Американцы за демократические действия» (Americans for Democratic Action / ADA). С самого начала обозначилась разница между этими двумя новыми организациями. Опасения в появлении со стороны PCA некоей конкуренции не подтвердились, – уоллесовская организация заявила о приверженности пацифизму и «внутреннему миру», прямо выступив против преследования коммунистов, что, учитывая тогдашние общественные настроения в стране, сделало ее немногочисленной маргинальной группой. ADA же объединила куда более правые политические силы, хотя в ее создании приняли участие и некоторые члены Социалистической партии. Но большинство ее составляли члены так называемого Комитета защиты Америки через оказание помощи союзникам – интервенционалистской организации, прямо отрицавшей пацифизм. В ADA также вошли лидеры профсоюзов и куда более именитые либеральные политики, нежели Генри Уоллес, – например, сама Элеонора Рузвельт, пользующаяся влиянием в демократическом Национальном комитете. В отличии от PCA, намеревавшихся действовать самостоятельно, ADA сразу заявила о своей приверженности Демократической партии. Она резко отмежевалась от большинства тогдашних левых организаций, типа Компартии, выступив за интернационалистскую внешнюю политику и строго либеральную внутреннюю политику, поддерживающую профсоюзы. Ни о какой солидарности с коммунистами, как это было у PCA, и речи не шло. Это было понятно уже потому, что среди членов-основателей ADA все были убежденными антикоммунистами: сразу присоединился к ADA историк Артур Шлезингер, профсоюзный лидер Уолтер Ройтер, быстро выдвинулся в руководство ADA создатель ее отделения в штате Миннесота, молодой демократ Губерт Хэмфри. Основатели ADA также заявили о их приверженности прогрессизму, но не левому, как у РСА, а «прагматичному, некоммунистическому и центристскому». Так что пока первая заявка Уоллеса на завоевание собственной общественной поддержки вышла несколько неловкой. Но платформа для будущей собственной партии у него все-таки появилась…

Тем временем воплощать в жизнь доктрину «сдерживания коммунизма», как ни странно, пришлось все же не одному из ее идеологов Бёрнсу, а его преемнику. Трумэну его давний приятель-южанин на посту госсекретаря к началу 1947 г. казался уже слишком самостоятельным и недостаточно представительным. Критериям полной предсказуемости и вместе с тем представительности на международной арене вполне соответствовал еще один генерал армии США – Джордж Маршалл¹¹¹, которого, к слову, сам Эйзенхауэр считал своим учителем. 21 января Маршалл неожиданно заменил в Госдепартаменте Бёрнса¹¹². Именно Маршаллу, которого не причислили к упоминаемой выше американской тройке «главных героев войны» только потому, что он всю войну держался в тени, будучи главой штаба, пришлось вместе с Трумэном вырабатывать стратегию поведения США в новых условиях в Восточной и Юго-Восточной Европе, когда через месяц (21 февраля) Великобритания заявила, что в виду экономических трудностей вынуждена будет уйти из Греции и Турции. (Еще раньше, в январе, коммунисты предприняли серьезные действия по укреплению своей власти в Польше¹¹³.) Британия отозвала финансовую помощь Греции и Турции и всех своих военных советников. Быстро образовавшийся вакуум в этом важнейшем регионе Европы мог быть заполнен Советским Союзом, что не отвечало бы принципу сдерживания, который нужно было срочно применять.

В целом тот февраль отметился резким обострением отношений с Советами. Генконсул СССР в Нью-Йорке писал в Москву о том, что в сравнении с ноябрем и декабрем прошлого года в январе и феврале 1947 г. отношение к Советскому Союзу в США значительно ухудшилось, обвиняя при этом все тех же сенатских лидеров-республиканцев Ванденберга и Тафта, а также заместителя госсекретаря Маршалла, Дина Ачесона¹¹⁴, – которые каким-то образом «направляют прессу и радио к еще большему обострению положения». Еще 10 февраля Сенат обсуждал вопрос назначения представителя от США в недавно созданной Комиссии ООН по атомной энергии (еще в 1946 г. президент Трумэн назначил на эту должность влиятельного брокера с Уолл-стрит, миллионера Бернарда Баруха, к слову, автора самого выражения «Холодная война»). Сенатор Маккеллар на слушаниях обратился тогда к заместителю госсекретаря Ачесону с несколько странной и провокационной сентенцией: «Не полагаете ли вы, что Россия забрала бы себе остаток Европы и мира, если бы имела бомбу?» Ачесон в сущности «согласился с полуутверждением, содержащимся в этом вопросе: «Внешняя политика России является агрессивной и экспансионистской». Советский МИД очень быстро отреагировал на этот выпад, подготовив проект ноты министра Молотова. Там сообщалось: «Советское правительство обращает внимание правительства США на недопустимость поведения господина Ачесона, позволившего себе, несмотря на свое официальное положение, сделать в Сенате враждебное Советскому Союзу и совершенно несовместимое с нормами отношений между СССР и США заявление». Когда проект этой ноты оказался у Молотова, он лично отредактировал ее, превратив из резкой в грубую. Он сам вписал в текст слова, характеризующие выступление Ачесона, как «грубо клеветническое и враждебное Советскому Союзу». Даже дипломатическую формулу, которой заканчивалась нота, – «С искренним уважением» – он заменил на более прохладную – «Уважающий Вас». Госдепартамент, получив ноту, пошел точно таким же путем. Его действия можно расценить как зеркальное отражение действий Советской стороны. В ответной ноте Госдепартамент не отказал себе в удовольствии точно процитировать текст Ачесона, который в этой редакции выглядел следующим образом: «…Я вполне осознаю, что внешняя политика России является агрессивной и экспансионистской. Я полагаю, что одним из великих усилий, которые предпринимаются всеми в Объединенных Нациях, является попытка найти средства разрешения проблем такого рода…». «Вы характеризуйте содержание этого заявления как грубо клеветническое и враждебное в отношении Советского Союза, – отвечал Госдепартамент Молотову. – Согласно нашим нормам, сдержанное замечание по вопросу, который относится к внешней политике, не есть клевета». СССР ответил новой нотой, адресованной уже непосредственно госсекретарю Маршаллу¹¹⁵.

И уже 12 марта президент представил Конгрессу особую внешнеполитическую доктрину действий Америки в Греции и Турции – Америки, приходящей в регион вместо уходящей оттуда Британии. Доктрина станет известной как «Доктрина Трумэна». Президент запросил 400 млн долл. на «борьбу с распространением коммунизма в Греции и Турции», а потому доктрина стала первым реальным воплощением долгосрочной политики сдерживания. Президенту удалось получить согласие Конгресса, несмотря на преобладание в нем оппозиции. «Доктрину Трумэна» поддержали даже республиканцы, – настолько президент оказался убедителен, когда заявил, что США не бросят Грецию и Турцию «перед лицом угрозы их свободам».

Не собирался президент отступать и на внутренней арене, продемонстрировав свою жесткость, которую от него требовали «ястребы» и общественное мнение, боявшееся распространения шпионской сети коммунистов внутри страны. 21 марта Трумэн подписал ставший печально известным Указ № 9835 о введении практики так называемой «проверки лояльности». Указ учреждал Программу проверки лояльности для всех федеральных служащих – как в Департаментах, так и Агентствах. Отвечавшее за проверки ФБР получило невероятную власть, обретя по этому документу полномочия проверять личные дела чиновников, включая сугубо конфиденциальную информацию из личной жизни людей. Искали любые компрометирующие человека данные, делая упор на его личные взгляды, и возможные связи с коммунистами. Если такие подозрения появлялись, человека могли посчитать «нелояльным», или того хуже – возможным шпионом. За 4 года действия Указа в США были проверены 3 млн госслужащих разных рангов, причем тысячи чиновников были вынуждены уйти в отставку сами, опасаясь обвинений в нелояльности, а 212 человек заставили уйти под угрозой уголовного наказания. Но ни одного признака шпионажа в пользу мирового коммунизма в ходе проверок лояльности так найдено и не было…

Жесткость президента сыграла свою роль – уже в марте его рейтинг вырос с 49 до 63 %, согласно Gallup. Он намеревался действовать масштабно и с особым размахом. Попытки его потенциальных противников самостоятельно действовать на ниве внешней политики Трумэна совершенно не пугали, ведь как раз в это время, 9 апреля, неожиданным образом проявилась международная активность республиканца Гарольда Стассена. Экс-губернатор Миннесоты решил задействовать свои личные связи и опыт работы в ООН и получил… аудиенцию у Сталина в Москве. Политик таким образом решал проблему своей популярности и пробовал применить метод личной дипломатии для налаживания отношений с СССР. Сталину же показалась удачной идея донести свое видение ситуации резко обострившихся отношений с Америкой через… кандидата в ее президенты. Он дал Стассену развернутое интервью, будто бы пожелав смягчить политико-идеологические противоречия между двумя странами и призвав к невмешательству во внутренние дела СССР. Так, Сталин сказал Стассену: «Не следует увлекаться критикой систем друг друга. Каждый народ держится той системы, которой он хочет и может держаться. Какая система лучше – покажет история. Надо уважать системы, которые избраны и одобрены народом. Плоха или хороша система в США – это дело американского народа. Для сотрудничества не требуется, чтобы народы имели одинаковую систему. Нужно уважать системы, одобренные народом. Только при этом условии возможно сотрудничество… Советскую систему называют тоталитарной или диктаторской, а советские люди называют американскую систему монополистическим капитализмом. Если обе стороны начнут ругать друг друга монополистами или тоталитаристами, то сотрудничества не получится»¹¹⁶.

15 апреля в Москву прилетел уже сам госсекретарь Маршалл, намеревавшийся по указанию президента установить личный контакт со Сталиным. Во время приема в Кремле советский лидер подчеркнул, что «придает огромное значение всеобъемлющей договоренности с Соединенными Штатами. По его мнению, компромисс был возможен по всем основным вопросам; необходимо лишь проявить терпение и не впадать в пессимизм. Тупики и конфронтации, утверждал Сталин, были лишь первыми незначительными схватками и стычками рекогносцировочных сил»¹¹⁷. Но примирения после той встречи не вышло, и 28 апреля, вернувшись домой, Маршалл выступил с несколько пугающим радиообращением, где заявил, что «в своих отношениях с Советским Союзом Запад прошел точку, за которой уже нет возврата. Госсекретарь США отверг сталинский намек на компромисс на том основании, что нельзя игнорировать связанный с этим фактор времени: восстановление Европы продвигалось гораздо медленнее чем надеялись, а «действие не может ждать компромисса посредством истощения. Любые возможные действия, способные справиться с этими насущными проблемами, должны быть предприняты незамедлительно»»¹¹⁸.

5 июня госсекретарь Маршалл в своей речи в Гарвардском университете представляет «Программу экономического восстановления», план колоссальной экономической помощи всей Европе, который становится известен как «План Маршалла». Новое выражение «принципа сдерживания» являло собой самый яркий пример интервенционализма во внешней политике США – любой согласившейся принять помощь стране обещаны были внушительные инвестиции со стороны Америки и прямые поставки товаров по льготным ценам (при определенных условиях). Предполагавшиеся «Планом Маршалла» финансовые средства рассчитаны были на обеспечение долговременного сотрудничества с любой страной, принявшей помощь – таким образом США планировали предотвратить наступление в странах Европы экономического кризиса и приостановить рост влияния прокоммунистических сил во внутренней политике европейских стран. Америке же, согласно изложенному Кеннаном принципу, предстояло продемонстрировать «лучшие традиции» в деле защиты свободы и доказать, что она «достойна называться великой державой». И «План Маршалла» был вскоре поддержан Конгрессом (особенно в восторге от него был республиканец Артур Ванденберг, председатель сенатского Комитета по международным делам).

С апреля следующего 1948 г. План предусматривал выделение в течение 4 лет (до 1952 г.) более 12 млрд долл. экономической помощи Старому свету. Постепенно в программе предоставления помощи стали участвовать 17 стран Европы: Австрия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург (БЕНИЛЮКС), Дания, Франция, Западная Германия (после объединения трех зон оккупации Франции, Британии и США), Греция и Турция, Исландия, Ирландия, Италия, Норвегия, Португалия, Швеция, Швейцария и Великобритания. Последняя стала крупнейшим получателем кредитных средств по «Плану Маршалла» – около 26 % от общего объема инвестиций (3,3 млрд долл.). Франция получила 18 % (2,7 млрд долл.), Западная Германия – 11 % (1,4 млрд долл.), Италия – 10 % (1,2 млрд долл.) и др.

Что же до СССР, который теоретически не исключался администрацией США в качестве получателя экономической помощи, то он сразу отказался от участия в «Плане Маршалла» и заблокировал участие в нем стран Восточной Европы, так что ослабления международной напряженности не произошло вовсе. Скорее, наоборот, все только начиналось – разделенная Германия и Берлин теперь становились ареной прямого столкновения двух сверхдержав в Европе. США денонсировали и рузвельтовский Торговый договор с СССР от 1937 г., наложив эмбарго (запрет) на поставки в Советский Союз промышленных товаров и высокотехнологичного оборудования (запрет вступал в силу с 1 апреля 1948 г.). В свою очередь и Сталин в долгу решил не оставаться – мировая коммунистическая система жестче опускала над своими территориями «железный занавес» и также становилась все более неуступчивой, недоверчивой и подозрительной по отношению в Западу. «В то время как США беспокоились относительно опасности возможного советского превосходства в мире когда-нибудь в будущем, Москва была обеспокоена вполне реальной гегемонией США во всех частях земного шара, которые не были оккупированы Красной Армией. Не так уж много требовалось, чтобы превратить истощенный обнищавший Советский Союз в еще один регион, зависимый от экономики США, более сильной тогда, чем весь остальной мир вместе взятый. Бескомпромиссность была поэтому логичной тактикой. Пускай это назовут блефом Москвы»¹¹⁹.

Летом во весь голос о себе заявила мощная консервативная коалиция в Конгрессе. Действующее с января новое республиканское большинство в обеих палатах, как и в 1939 г., на излете «Нового курса», нашло себе союзника в лице консерваторов-южан из Демократической партии, часто голосовавших вместе с республиканцами. Все несогласия по поводу внутреннего законодательства высказывались в адрес президента Трумэна лично, и тот же Тафт, ставший с января 1947 г. лидером республиканцев в Сенате (лидером большинства), любезно принимал помощь от коллег из другой партии, чем по ряду вопросов обеспечивалось устойчивое оппозиционное большинство в верхней палате Конгресса. То же наблюдалось и в Палате представителей. Учитывая, что республиканские фракции в обеих палатах контролировались консерваторами, с присоединением к ним еще и консерваторов-южан из другой фракции налицо была новая консервативная коалиция. Как и во времена Рузвельта, она встала на жесткий по отношению к президенту курс – почти полного неприятия его внутриполитических законодательных инициатив (одновременно, почти все внешнеполитические действия Белого дома, наоборот, одобрялись). В первую очередь это выражалось в довольно странной тактике обструкции, когда любые законопроекты Белого дома отклонялись, но в замен не предлагалось практически ничего – в итоге весь законодательный процесс намеренно стопорился.

С самого начала работы нового Конгресса, однако, им были предприняты решительные действия в одном конкретном направлении – законодательном недопущении повторения «феномена ФДР», когда один человек занимал бы президентское кресло много раз подряд. Ограничение президентского срока было одним из главных обещаний республиканских кандидатов в Конгресс на осенних выборах 1946 г., и они рьяно взялись его исполнять.

Активность проявила Палата представителей, буквально в январе разработав текст новой Поправки в Конституцию и оформив ее через законодательное предложение в «Совместной резолюции № 27» (т. е. рекомендованной и для принятия ее Сенатом). Поправка устанавливала ограничение пребывания в должности в виде двух 4-летних сроков для президентов в будущем. Законопроект о Поправке представлен был в Палате Эрлом К. Миченером, республиканцем из Мичигана. 6 февраля 1947 г. Законопроект был принят 285 голосами против 121 – при поддержке 47 членов фракции демократов (остальные голосовали против). Между тем, Сенат разработал собственную редакцию Поправки, которая первоначально отличалась от предложения Палаты, требуя, чтобы Поправка была представлена для рассмотрения на особые Ратификационные съезды штатов, а не в законодательные органы штатов. Предложение было снято с голосования после того, как весь Сенат целиком (включая всех 45 демократов!) принял Законопроект Миченера, однако к нему была добавлена поправка, выдвинутая самим Тафтом. Она уточняла условия, определяющие количество раз, когда вице-президент, который сменил на посту президента, может быть сам избран на высшую должность. Формально это был выпад против Трумэна лично, но на самом деле в случае принятия такое положение бы на действующего президента не распространялось, поскольку по англо-саксонской правовой традиции «закон не имеет обратной силы». 12 марта измененный Законопроект Миченера был принят в Сенате 59 голосами против 23 (при поддержке 16 демократов-южан). Текст сенатской редакции Поправки, с учетом предложения Тафта, содержал следующее положение:

«Никто не может быть избран на должность президента более чем два раза, а лицо, занимавшее должность президента или действовавшее в качестве президента в течение более 2 лет от срока, на который был избран президентом другой человек, не может избираться на должность президента более чем один раз. Это положение не распространяется на лицо, занимающее пост президента в период, когда данная поправка была предложена Конгрессу, и не препятствует любому лицу, которое может занимать пост президента или исполняющего обязанности президента, в течение срока, в пределах которого данная статья вступает в силу, сохранять пост президента или исполняющего обязанности президента в течение оставшегося срока».

21 марта Палата согласилась с принятой Сенатом редакцией Законопроекта и одобрила, согласно установленной процедуре, Совместную резолюцию Конгресса о внесении Поправки в Конституцию. После этого сама Поправка, налагающая ограничения на срок полномочий (для будущих президентов), была представлена штатам для ратификации. При этом ратифицировать 22-ю Поправку должны были в законодательных собраниях 3/4 всех штатов в течение 7 лет. Следует отметить, что первыми же Поправку ратифицировали законодатели Мэна и Мичигана – уже 31 марта, а потом Айовы, Канзаса и Нью-Гэмпшира – 1 апреля 1947 г. Далее в течение апреля и мая ратификацию Поправки провели еще 13 штатов, и среди них – ни одного на Юге…

Из-под пера республиканских законодателей Конгресса 80-го созыва (1947–1949 гг.) вышло и еще кое-что, направленное не конкретно против покойного ФДР (хотя бы в виде его памяти), но уже против непосредственного наследия его «Нового курса». Это «кое-что» отличилось удивительным ретроградством и откровенной реакционностью. Речь идет о печально известном Законе Тафта – Хартли.

Лидер большинства в Сенате Роберт Тафт разработал концепцию законопроекта еще в самом начале года и вместе с конгрессменом-республиканцем Фредом Хартли из Нью-Джерси внес его на рассмотрение 10 апреля под видом Законопроекта о трудовых отношениях 1947 г. Одиозный документ был полностью направлен против профсоюзов и имел яркий идеологический окрас, вызванный испугом, оставшимся у авторов законопроекта от послевоенной волны забастовок. Например, Закон сразу запретил федеральным служащим бастовать в любом виде. Закон прямо влиял на процесс ведения политических кампаний, запретив профсоюзам самостоятельно направлять свои средства в поддержку кандидатов на федеральных выборах.

Генеральный юрисконсульт Национального совета по трудовым отношениям (NLRB) получал невиданные ранее полномочия на вынесение судебных запретов против работодателей или профсоюзов, нарушивших Закон. Работодателям же дано было право предъявлять иск профсоюзам за ущерб, причиненный так называемым «вторичным бойкотом»¹²⁰. Сами вторичные бойкоты, как и простые пикеты против какой-либо компании, проводимые профсоюзами, – запрещались! Запрещались и так называемые «юрисдикционные забастовки», когда тот или иной профсоюз бастует, чтобы назначить конкретную работу конкретным своим членам.

Закон требовал, чтобы профсоюзы и работодатели уведомляли друг друга, а также Национальный совет по трудовым отношениям за 80 дней до того, как они предпримут забастовку или другие формы протестных действий в соответствии с новым коллективным договором.

Закон также разрешал президенту США вмешиваться в забастовки или потенциальные забастовки, которые могли бы создать чрезвычайную ситуацию в стране. От профсоюзных чиновников отныне требовалось письменное заверение в их лояльности федеральному правительству.

Закон запрещал практики «закрытых дверей» у профсоюзов – особых соглашений, которые требовали, чтобы работодатель нанимал только членов профсоюза.

Между тем, Закон Тафта – Хартли шел еще дальше – он разрешал отдельным штатам запрещать некоторые правовые положения о защите профсоюзов (например, те же «закрытые двери»), находящиеся в юрисдикциях штатов. Штаты просто могли бы принять у себя пакет законов, аналогичных федеральному Закону Тафта – Хартли¹²¹.

Широчайший резонанс вызвала ст. 14в Закона, которая запрещала профсоюзам вести переговоры по контрактам или юридически обязывающим документам, требующим от компаний увольнять работников, отказывающихся вступать в профсоюз. Кроме того, Закон прямо исключил надзорные трудовые органы из сферы своего действия, позволив работодателям свободно увольнять рабочих, участвующих в профсоюзной деятельности, или любого, кто не поддерживал позицию работодателя.

Случилось нечто невиданное – впервые Конгресс, причем в такой вызывающей форме, сделал заявку на прямое сворачивание наследия «Нового курса» в США. Профсоюзы были в ужасе. Более прогрессивный, нежели АФТ, КПП призвал к бойкоту конгрессменов, согласившихся голосовать за законопроект. Но ничего не помогло – сработала консервативная коалиция. Палата представителей 17 апреля 1947 г. приняла законопроект 308 голосами против 107¹²². За голосовали 215 республиканцев и 93 демократа (почти полностью за законопроект голосовали конгрессмены-демократы из Алабамы, Арканзаса, Флориды и Джорджии, а демократы Южной Каролины проголосовали за документ все целиком!). Голоса против направили 22 республиканца из Северных и Северо-Восточных штатов и 84 демократа оттуда же (меньшая часть фракции!). Еще 16 конгрессменов не голосовали.

Сенат США принял законопроект 13 мая 68 голосами против 24. За голосовали 47 республиканцев и 21 демократ (половина фракции!). Против голосовала вторая половина фракции демократов (21 чел.) и всего 3 республиканца, а 3 сенатора не голосовали. Оба сенатора-демократа от Арканзаса и Джорджии, Северной Каролины, Вирджинии, Техаса и Теннесси, а также считающегося либеральным Мэриленда поддержали законопроект.