Текст книги "Реформация. Полная история протестантизма"

Само собой, те, кто вовлекался в такую религиозную жизнь, не относились к прежним временам с такой же ненавистью, как многие реформаторы. Они не считали, что красота мешает поклоняться Богу. Безусловно, они были склонны ставить проповедь вровень с молитвой и придавать особый смысл высшей форме молитвы – таинству святого Причастия. Они со временем могли иначе оценить роль епископов, увидев в них не реформатских суперинтендентов, а хранителей христианской традиции, которых Бог наделил особым авторитетом. Если попытаться найти место, где такие отношения поощрялись сильнее всего, то это Вестминстерское аббатство, королевский мавзолей; оно было центром епархии совсем недолго, с 1540 по 1550 год, но и потом притязало на статус собора в большей степени, чем большинство соборов. Здесь английская традиция хоралов и церемоний была наиболее зрелищной, и денег на нее здесь тратили больше, чем где-либо еще, за исключением Королевской часовни – это постоянно напоминало о том, что реформатский дух так и не воцарился во всей Церкви Англии. В аббатстве, расположенном рядом со зданиями парламента, главными судами и королевским дворцом Уайтхолл, литургию во всем ее блеске могли увидеть члены парламента, истцы и ответчики, иностранные послы; одни приходили в замешательство, иные – в восторг, кого-то начинали мучить подозрения… Габриэль Гудмен, прослуживший на посту декана сорок лет с 1561 года, совершенно не походил на пуританина и был самым необычным в высшем духовенстве английских протестантов – как и его преемник, Ланселот Эндрюс [12].

Еще один фрагмент мозаики – мощная политическая поддержка, которую аббатству оказывали Уильям Сесил, лорд Бёрли, и его сын Роберт, королевские министры, главные люди в Вестминстере. Связь с Сесилом сыграла решающую роль в продвижении авангардного конформизма среди английского духовенства, потому что сами Сесилы прониклись симпатией к такому богословию. В свои последние годы старый лорд Бёрли, заставший еще Реформацию Эдуарда VI, стал осуждать суровый кальвинизм и идею предопределения. Роберт Сесил, восторгавшийся искусством и красотой, не хотел исключать их из своей религиозной жизни, как и многие сановники той эпохи, исповедовавшие реформатскую веру, и со временем начал испытывать благоговение перед Евхаристией [13]. Один протеже Сесила, Ричард Нил, служитель Церкви, авангардный конформист, решительно содействовавший своим единомышленникам, сыграл ключевую роль в истории, густо замешанной на политических и личных связях. Нил вырос в тени Вестминстерского аббатства, в елизаветинском приходе Святой Маргариты, в котором тоже предпочитали старинный, церемониальный дух религии. Воспоминания остались у Нила навсегда. Своим образованием он был обязан декану Гудмену и Сесилам, у которых стал капелланом; потом, в 1605 году, он сменил Ланселота Эндрюса на посту декана Вестминстера. До этого связи с Сесилом невероятно помогли Нилу в продвижении по службе. Когда король Яков VI в 1603 году прибыл на юг, чтобы занять трон Англии после смерти королевы Елизаветы, он попытался назначить нового английского «частного» капеллана (должность называлась странно – «Секретарь молитвенной комнаты»). Выбрали Ричарда Нила, и нет никаких сомнений в том, что его рекомендовал новый главный министр короля, Роберт Сесил. Теперь Нил обладал невероятным влиянием. В 1608 году он стал епископом – и назначил капелланом многообещающего академика из Оксфорда, Уильяма Лода.

Стюарты, правящая династия Шотландии, пришли к английскому престолу тернистой дорогой. До тех пор, пока Реформация не объединила два протестантских королевства, шотландцы и англичане считали себя извечными врагами. Что еще хуже, Мария, мать нового короля Якова, не только вовлекалась в заговоры, стремясь убить предыдущую английскую королеву, но и была обезглавлена по ее приказу (гл. 8, с. 448). Яков хорошо знал об этом сложном наследии и много лет провел в тревоге, пока наконец (благоразумно установив контакт с Робертом Сесилом) не уверился в том, что старая королева Елизавета не будет против его притязаний на наследство по линии сестры Генриха VIII. Он был рад получить гораздо более богатое королевство, чем Шотландия, и решил в оставшиеся ему два десятилетия просто жить в свое удовольствие; не раз он доводил Сесила до отчаяния, исчезая из правительства и устраивая долгую охоту на оленей. Но Яков не был ни бездельником, ни, вопреки расхожему клише, «мудрейшим глупцом в христианском мире». Он был умен, любил хорошую шутку и на удивление успешно правил Шотландией, притом что обстоятельства порой были очень непростыми.

Сам по себе Яков был личностью неоднозначной. Предполагали, и не без оснований, что некоторые его черты, скажем, дефекты речи и регулярное недержание мочи, указывают на то, что он родился с легким церебральным параличом [14]. Английским подданным было трудно принять его беззаботную естественность и его сильный шотландский акцент, помноженный на недостатки речи; более того, они были встревожены тем, что королем стал чужеземец. Английские дворяне негодовали по поводу гомосексуальных наклонностей короля, которые, как и в случае с Генрихом III Французским (гл. 10, с. 529), таили угрозу: был риск, что фавориты, как правило, не происходившие из политической элиты, получат право раздавать должности и богатства при дворе. Многих приводило в смятение и то, что король, похоже, не испытывал ненависти к католикам, даже когда террористы пытались взорвать его вместе с парламентом и королевской семьей – он, несмотря на это, говорил о воссоединении всего христианского мира и даже предположил, что со временем реформированное папство может вернуть себе первенство в Западной Церкви [15]. Упорное стремление ко всеобщему миру, проявленное Яковом, казалось очень странным для монарха. Его жена, датчанка Анна, не просто обратилась в католичество из лютеранства, но и невероятно любила роскошь, а сам Яков был склонен тратить больше денег, чем было в казначействе или в парламенте, что вело к очень серьезным политическим скандалам. Впрочем, при всех эти недостатках Яков, властвуя над Англией, сумел удержать тонкое равновесие – и не в последнюю очередь в религии. После его смерти и в свете событий, последовавших за ней, люди вспоминали его с ностальгией.

В 1603 году многие поразились тому, с каким восторгом новый король отнесся к Церкви Англии. Католики были разочарованы, ведь в ходе борьбы за английский престол Яков в приватных беседах сулил им золотые горы. Пуритане тоже разочаровались – ведь Яков пришел из решительно реформатской Церкви Шотландии, которая, по их мнению, могла многому научить Англию. Однако они не придали значения тому, что Яков часто враждовал с шотландскими пресвитерианами и многое сделал для того, чтобы восстановить в Церкви Шотландии наряду с пресвитериями статус епископов. Стоит сказать, что Яков считал себя реформатом и жадно внимал проповедям. В 1604 году он даже созвал в своем дворце в Хэмптон-Корте конференцию, чтобы выслушать недовольных пуритан, но не провел никаких важных церковных реформ, разве что одобрил проект по созданию новой версии английской Библии. Это была «Авторизованная версия», завершенная в 1611 году, и до наших дней она, названная «Библией короля Якова», представляет собой важный символ англоязычной протестантской культуры. Впрочем, изначально этот проект отошел на второй план – внимание прежде всего привлекли авангардные конформисты, впервые смело решившие заявить о себе не в тихих и безопасных университетских аудиториях, а в Хэмптон-Корте. Ричард Нил к тому времени уже был уже был Секретарем молитвенной комнаты. Что это значило для будущего Церкви?

Не только английских пуритан тревожило возвышение Эндрюса, Нила и им подобных. Слухи пугали и служителей Церкви Шотландии. Когда в 1610 году умер Ричард Бэнкрофт, король, выбирая нового архиепископа Кентерберийского, обошел Эндрюса вниманием (хотя тот был прекрасно подготовлен и уже дважды назначался епископом), прежде всего потому, что этого не одобрили бы шотландцы – и избрал Джорджа Эббота, бывшего преподавателя Оксфорда, убежденного кальвиниста. Многие священники и миряне в Англии пришли бы в ужас при мысли о том, что им следует счесть себя пуританами. Но они по-прежнему полагали, что их Церковь – часть международного согласия реформатов, и с недоверием относились к новым веяниям в богословии, а новый архиепископ разделял их сомнения. В 1610-х годах они присвоили авангардным конформистам чужое имя, связанное со спорами о предопределении, терзавшими в те дни Голландскую Реформатскую Церковь – «арминиане».

Так произошло не столько потому, что английских «арминиан», как и голландцев, волновали предопределение и спасение души. Хотя многие из них действительно отвергали кальвинистскую доктрину предопределения – в том виде, в каком они ее понимали, – и между голландскими и английскими арминианами существовали дружеские контакты, англичане проявляли больший интерес к церемониальной стороне богослужений, к пользе таинств и к высокому мнению о призвании церковнослужителей (многих повергало в шок то, что они без колебаний называли служителей Церкви Англии «священниками»). В голландском арминианстве не знали подобных проблем. В данном случае слово «арминиане» было призвано показать, что Англия стала свидетелем восстания против европейской реформатской ортодоксии, столь же серьезного, как восстание арминиан в Нидерландах. Некоторые также прозвали английских арминиан «кликой из Дарем-хауса», поскольку с 1617 года Ричард Нил был епископом Дарема, а Дарем-хаус, его лондонская резиденция на Стрэнде, стал неофициальной штаб-квартирой группы, «темным двойником» Ламбетского дворца архиепископа Эббота, расположенного на другом берегу Темзы.

Король Яков на протяжении десятилетий имел дело с мелкими ссорами духовенства и, что характерно, удерживал все эти тенденции в своей беспокойной Церкви в тонком равновесии – повышал в должности одних, с радостью слушал проповеди других; в общем, делал все, что считал нужным. Его не впечатлили высокопарные арминианские притязания некоторых английских епископов, и он был готов (пусть и с опаской) даровать королевское одобрение синоду английского и шотландского духовенства, служившего англоязычным общинам в Нидерландах – и не имевшего епископов [16]. Кроме того, Яков тихо и незаметно назначал высшее духовенство, преодолевая границы трех своих национальных Церквей и сближая их, и хитрыми маневрами – то угрозами, то гениальным убеждением – склонял Церковь Шотландии к переменам, благодаря которым она могла бы перенять английский уклад – например, начала бы торжественно праздновать Рождество и Пасху. Он осмотрительно поддерживал связь с другими Реформатскими Церквями и испытывал стойкую неприязнь к голландским арминианам, проследив за тем, чтобы на Дордрехтском синоде в 1618 году присутствовала значительная делегация английских и шотландских богословов – благонадежных реформатов (гл. 8, с. 438–440). Примечательно, что синод был особенно внимателен к британским делегатам: несмотря на пресвитерианские убеждения Голландской Церкви, для единственного британского епископа, Джорджа Карлтона из Лландаффа, было оборудовано специальное место с балдахином, чтобы отметить его епископский статус (по общему признанию, балдахин раздражал некоторых присутствующих голландцев).

Можно было подумать, что во времена короля Якова Церковь Англии переживала золотой век, оправдывая многие надежды как встревоженных елизаветинских епископов, так и привередливых елизаветинских пуритан. Король внес законопроект, запрещающий дальнейшую эксплуатацию церковных владений как короной, так и другими мирянами; он содействовал надлежащему сведению английского церковного права в кодекс, чего не сделали в дни ранней Реформации. Десятилетия усилий, призванных улучшить образование духовенства, привели к тому, что почти все духовные лица учились в университетах и имели ученую степень, а это означало, что пуританский идеал – проповедующий священник в каждом приходе – наконец-то стал реальностью. Однако восстание арминиан вскоре дестабилизировало Церковь Англии и привело к ее краху. Начало конца пришлось на последние годы жизни короля Якова. Старый и больной, он потерял уверенность и хватку и слишком полагался на своего последнего фаворита, Джорджа Вильерса, герцога Бекингема. Последний решил вступить в союз с арминианами, в частности с Уильямом Лодом, – впрочем, уже и сам король отдавал им предпочтение, преследуя свои далеко идущие дипломатические цели.

Мы помним и о том, как Яков выдал свою дочь Елизавету за Фридриха V, курфюрста Пфальца, и о катастрофических последствиях авантюры, которую молодая пара предприняла в Богемии в 1619–1620 годах (гл. 11, с. 553–561). В ответ на этот кризис благочестивой религии король Яков не стал помогать курфюрсту ни военной силой, ни деньгами (у него почти не было ни того, ни другого). Вместо этого, к изумлению и ярости многих протестантских подданных, он удвоил усилия по достижению мира, пытаясь женить своего сына Карла на испанской инфанте. Яков знал, насколько это разозлило голландские Соединенные провинции. Знал он и о том, что архиепископ Эббот был приверженцем воинствующего протестантизма (гл. 11, с. 555, 559). И король начал проявлять благосклонность к арминианам, которые, как ему было известно, не разделяли настроений народа. В 1623 году он даже издал прокламацию, которая запрещала обсуждать предопределение, потому что (по словам короля) проповеди на эту тему становились спорными и вели к волнениям. На самом деле он просто хотел помешать влиятельным представителям реформатов в Церкви, таким как архиепископ Эббот, защищать принятое богословие предопределения от критики арминиан. Гневный отклик народа был настолько силен, что старый король вспомнил о свойственном ему прагматизме и отменил свое воззвание.

Впрочем, для арминиан это было лишь временной неудачей. К ним прислушивался не только герцог Бекингем, но и наследник престола, принц Карл. Об этом позаботился Ланселот Эндрюс, тихий, кроткий католик, вошедший в политику мягкой, кошачьей поступью. С 1619 года епископ, став деканом Королевской капеллы, мог выбирать капелланов и проповедников, которых слушал впечатлительный молодой принц: естественно, их тон был решительно арминианским [17]. С тех пор Карл был верен Высокой Церкви и, взойдя на престол в 1625 году, содействовал арминианству во всем. В те дни ходила мрачная шутка: «Чего держатся арминиане? – Самых лучших деканств и епархий» [18]. Высший пост занимал Уильям Лод, направлявший Церковь как епископ Лондона с 1628 года; впрочем, архиепископом Кентерберийским он стал лишь после того, как в 1633 году, решив, что пришла пора, умер архиепископ Эббот. Лод был важен для королевского режима, особенно в свете того, что с 1629 года король перестал появляться на заседаниях парламента и вместо этого попытался решить проблемы Англии, издавая королевские воззвания, постановления Тайного совета и решения судов. Его враги саркастически назвали то время «Совершенным» и вспоминали его как «Одиннадцатилетнюю тиранию».

Лод славился добрым отношением к бедным, и у него была очаровательная черта – он любил своих домашних кошек и свою гигантскую черепаху (она пережила все потрясения в Ламбетском дворце, пока ее случайно не убил садовник в середине XVIII века). К тому же он был одиноким маленьким человеком, и свои эротические сны о герцоге Бекингеме и других он доверял только личному дневнику [19]. В гомосексуальных наклонностях Лода не было и следа веселой жизнерадостности, свойственной королю Якову. Его педантичность, преданность делу и суровость понравились королю Карлу, тоже замкнутому и сдержанному; впрочем, если судить по их беседам, они, похоже, даже не осознавали, что им придется вдохновлять народ на принятие тех новшеств в религии, которые они навязывали испуганной Церкви Англии. Это была попытка Контрреформации без иезуитов. Новое королевское воззвание в 1626 году снова запретило говорить с кафедр о предопределении, и на этот раз его не стали отменять, а повторили позже. Знатоки, возможно, с иронией заметили, что в прошлом году папа римский издал аналогичный запрет на дискуссии о благодати, чтобы сдержать в Римско-Католической Церкви споры о янсенизме (гл. 10, с. 546–549) [20].

Это было лишь одним из проявлений нового режима в Церкви, переопределившего некоторых из самых высокопоставленных церковнослужителей как пуритан просто потому, что они не соглашались с арминианством. Валлиец Джон Уильямс, епископ Линкольна, проницательный политик, проявивший сочувствие к протестам и бросивший вызов богословию арминиан, в 1637 году оказался в заключении в лондонском Тауэре и выплатил разорительный штраф. С тем, кого можно было безошибочно причислить к пуританам, обращались хуже: в Звездной палате применялись жестокие наказания. Там уже не штрафовали – некоторым из самых активных оппозиционеров обрезали уши. Не миновала эта участь и служителя Церкви Генри Бертона, некогда бывшего частным капелланом старшего брата короля Карла, принца Генриха, уже покойного. К удивлению любого, кто имел представление о Реформации, в 1630 году Харснет, архиепископ Йоркский, сторонник арминианства, запретил продажу в Северной Англии любых произведений великого Уильяма Перкинса или старейшины гейдельбергских богословов Захарии Урсина. Лод также начал решительную кампанию, призванную наказать Общины чужестранцев, уже восемьдесят лет принимавшие беженцев, и заявил, что эти символы международной дружбы протестантов представляют собой «питомники, растящие злодеев для Церкви Англии» [21].

Все это происходило в том десятилетии, когда в Гейдельберге обратился в почерневшие руины замок курфюрстов Пфальцских, разграбленный армиями Габсбургов (см. илл. 17), когда полыхал Магдебург и когда протестанты бились с католиками за душу Европы, а английское правительство не пошевелило и пальцем, чтобы помочь делу протестантов. Тем временем супруга Карла, королева Генриетта Мария, была французской католичкой, в Лондоне – впервые после смерти королевы Марии в 1558 году – пребывал официальный представитель папы, а монахи-капуцины, совершая свои службы, прилюдно пели в специально построенной капелле в Сомерсет-хаусе на Стрэнде. Неудивительно, что многим Лод казался агентом папы, вступившим в сговор с целью захвата Церкви Англии. Что еще хуже, в этот заговор, по мнению джентри и сельской знати, вовлекались сами церковнослужители, занимая в местном правительстве должности мировых судей, которых здесь не было со времен Реформации, и обретая и высокое положение, и новую уверенность. Близкий соратник Лода Мэтью Рен, епископ Нориджский (сын лондонского торговца), однажды провокационно заметил, что он «надеется дожить до того дня, когда священник станет таким же хорошим человеком, как любой английский джентльмен» [22]. Вице-король Ирландии Томас Уэнтуорт, лорд Страффорд, начал безжалостную кампанию по возвращению Ирландской Церкви имений и собственности, присвоенных дворянами и английскими поселенцами за предыдущие восемьдесят лет. В Шотландии корона предприняла шаги по восстановлению титульных аббатств, чтобы таким же образом отобрать церковные земли у светских владык. Габсбурги делали то же самое с лютеранскими аристократами в Центральной Европе. Могло ли что-нибудь встревожить сильнее, чем посягательство на право собственности мирян?

Поэтому разгневанные дворяне позабыли, что Лод принимал участие в важных дебатах против римского католичества – и именно после них герцог Бекингем отказался переходить в католическую веру, а сам спор был позже опубликован под названием «Обмен мнениями с иезуитом Фишером». И они не знали, что архиепископ с негодованием отверг предложение папы римского, обещавшего ему кардинальскую шапку [23]. Лод осуждал заблуждения Римской Церкви – вот только и он, и его сторонники явно считали, что Реформация от этих заблуждений не избавляла. Самыми разными способами арминиане показывали свое презрение к Реформации; некоторые даже заимствовали оскорбление у Римско-Католической Церкви и предвосхитили доктора Джонсона, назвав ее «Деформацией» [24]. Они возвели новые церкви в стиле, который намеренно имитировал архитектуру, предшествующую Реформации, и представлял собой не попытку готики выжить, а первое «готическое возрождение» – возможно, кто-то даже знал, что Контрреформация делала то же самое в Священной Римской империи и Центральной Европе, тесня протестантизм (гл. 10, с. 517). Одним из самых оскорбительных примеров в Англии была новая часовня в кембриджском Питерхаусе, построенная магистром колледжа, епископом Мэтью Реном: ее витраж и рельефный фасад, обращенные к главной улице, словно насмехались над университетскими пуританами, искусно сочетая готику с украшениями в стиле барокко, характерном для Контрреформации.

Творцы арминианской политики в Англии

Уильям Лод, архиепископ Кентерберийский

Карл I, король Англии, Шотландии и Ирландии

Вновь появилась арминианская серебряная церковная утварь, копии прежних, бывших еще до Реформации, сосудов и тарелей для причастия, – когда-то их были тысячи, но по приказу первых елизаветинских епископов их переплавили по всей стране и заменили грубыми чашами, из которых пила паства на Евхаристии (см. илл. 18) [25]. Так арминианское представление о Евхаристии в прямом смысле явилось перед глазами причастников; более того, верующим говорили, что они должны относиться к престолу своей церкви, словно к алтарю, и теперь им приходилось, нравилось им это или нет, преклонять колени, чтобы принять хлеб и вино у алтарной ограды (так Лод превратил этот невинный предмет церковного убранства в политическую проблему). В стремлении сделать богослужение и церковные интерьеры еще более святыми последователи Лода пошли против давних, негласно принятых правил религиозного поведения – и даже пытались остановить тех, кто приводил в церковь собак. Англичане к тому времени если и не обожали собак, то очень их любили, и в церкви собак терпели на том же основании, что и детей – до тех пор, пока и те, и другие вели себя прилично, – так что прихожане были в ярости из-за нетерпимости котолюба-архиепископа. По всей стране церковные старосты получали приказ переустроить церкви по арминианским принципам, потратив на это огромные деньги, – часто вскоре после того, как приход тратил столь же огромные суммы на переоборудование тех же церквей для благочестивой проповеди [26]. А завершилось все тем, что после волнений 1642 года народ с ликованием разрушил капеллу в Питерхаусе, и по всему королевству заполыхали в кострах алтарные ограды, знаменуя крах замыслов Лода. Как же мог так окончиться золотой век Церкви Англии?