Текст книги "Реформация. Полная история протестантизма"

В основании ордена иезуитов прослеживаются два неразрывно связанных мотива: постоянное обновление Западной Церкви и преображение форм религиозной жизни по обетам, а также созидательные (пусть и часто удручающие) отношения испанской и итальянской культур, – отношения, которые привели в Италию Хуана де Вальдеса. Мы уже говорили о том, что на протяжении десятилетий с 1517 года непрестанно, точно так же, как и несколько столетий тому назад, появлялись религиозные ордена и подобные им группы. Многие, вплоть до капуцинов, воссоздавали в новых формах уклад августинцев и францисканцев; в бенедиктинских конгрегациях проводились реформы на местном уровне; еще, конечно же, нельзя не вспомнить про общины Devotio Moderna, а также не упомянуть оратории и театинцев. В 1530-х годах возникали и новые движения. В них был заметен акцент на массовом наставлении в основах христианских доктрин, и главным образом такие наставления преподносились не посредством проповеди, а в форме катехизиса. Их преподавали методично, посредством терпеливого повторения уроков, в XVI веке часто предстающих в виде вопросов и ответов. В средневековой Испании так поступали давно – это было проявлением воинствующей христианской культуры, привыкшей иметь дело с иудеями и мусульманами, которые неохотно обращались в новую веру. А теперь оказалось, что Церковь ведет гражданскую войну против евангелической диверсии. И поскольку евангелические христиане еще со дней Лютера признавали необходимость катехизических наставлений (гл. 3, с. 208–209), традиционная религия должна была завладеть умами паствы, пока не стало слишком поздно.

Наставничеством занимались и миряне, и духовенство, и не случайно три важных инициативы были предприняты в Северной Италии (в Брешии и Милане), за которую долго сражались армии, состоявшие из наемников с европейского севера, и которая располагалась ближе всего к «очагу евангелической заразы». Анджела Меричи, компаньонка вдовы-аристократки в Брешии, официально почти нигде не училась, но пережитый опыт – она входила в «третий орден» францисканцев и в местный Ораторий божественной любви, – помог ей основать общество незамужних женщин и вдов. Им предстояло вести благотворительную деятельность и наставлять бедных, а жили они в собственных домах; чем-то это походило на общины бегинок, устроенные в Северной Европе тремя веками ранее. Официально община Анджелы, названная урсулинками в честь популярного в те дни культа святой Урсулы, мученицы, погибшей в IV веке, возникла в 1535 году, а после смерти основательницы папа Павел III дал урсулинкам одобренный Устав, официально приблизив их к институциональным формам первых женских религиозных орденов; впрочем, сам устав предусматривал организацию с достаточной степенью свободы – по образу средневековых августинцев. Не все в Церкви одобряли эту возможность женского самоутверждения, и мы еще прочтем о тех мерах, какими рассчитывали повлиять на будущее общества архиепископ Милана Карло Борромео и иезуиты (гл. 9, с. 473–474; гл. 16, с. 713–718). И не прошло и века, а плодотворный диалог с этими внешними силами позволил урсулинкам стать одним из самых крупных и самых разнообразных женских орденов.

В том же 1535 году, вскоре после того, как испанские армии осадили Милан, местный священник Аббате Кастелино да Кастелло, человек преклонного возраста, начал преподавать в городе катехизис. Мальчиков он приманивал в церковь сладким яблоком – и обещал еще, если придут снова. Девочек (им подкуп требовался реже) учили в отдельных классах. Кастелло повторил все это в близлежащей Павии, его инициатива распространилась, а четверть века спустя получила официальный статус в Риме как Содружество христианской доктрины. Это первый пример «воскресной школы», особого учреждения для обучения детей, которое за три следующих столетия стало главной опорой западного христианства – как католического, так и протестантского. Слово «содружество» здесь важно: оно показывает, что перед нами – очередное усовершенствование, восходящее к средневековой итальянской культуре гильдий, и что миряне играли важную роль в преподавании. Неудивительно, что Джанпьетро Карафу увлекло движение, призванное наставлять мирян в основах веры. Он благосклонно отнесся к организации духовенства по образу и подобию театинцев – и первым городом, где этот замысел претворили в жизнь, тоже стал Милан. В начале 1530-х годов молодой священник Антонио Дзаккария получил разрешение основать орден священников, призванный вершить особую миссию: воспитывать в мирянах восторженные чувства к богопочитанию. Дзаккария рано умер, и его «варнавиты», названные в честь святого, во имя которого освятили их главную церковь в Неаполе, никогда не были многочисленны, но их благочестивые шествия и проповеднические миссии оказали мощное влияние на будущую Контрреформацию, став образцом для наставления народа (гл. 8, с. 477–479).

Возможно, среди этих проявлений творческой искры в традиционной религии Южной Европы Общество Иисуса сперва казалось далеко не самой яркой звездой. Его основал Иньиго Лопес де Лойола, аристократ из Страны Басков, лежащей далеко на северо-восток от Кастилии. В историю христианства ему предстояло войти под именем Игнатия – из-за ошибки переписчика, допущенной, когда Лойолу зачисляли в Парижский университет [4]. Часто его называют солдатом, но прежде всего он стремился добиться высокого положения при кастильском дворе, и уверенность в себе, свойственная аристократам, а также знание того, как вести себя в присутствии сильных мира сего, очень помогли ему в последующие годы, проведенные в Церкви. Впрочем, военная служба и идеи средневекового рыцарства были необходимы для любых испанских придворных, искавших почестей, и в 1521 году Иньиго, героически защищая цитадель в Памплоне от захватчиков-французов, получил там тяжелые раны и вернулся домой. Он перенес мучительные операции на ногах, и пока возвращались силы, обратился к чтению, пытаясь отвлечься от боли. Но вместо куртуазных романов, которые пришлись бы ему по душе, в его распоряжении была лишь старомодная религиозная классика, привычная для скучного сельского дома: популярный сборник размышлений XIV века «Жизнь Христа» и книга, написанная доминиканцами в XIII веке и презираемая утонченными гуманистами – «Золотая легенда» (гл. 2, с. 115) [5].

За долгие месяцы Иньиго извлек из этих знакомых книг каждую крупицу смысла и преобразил жизнь своей души. Он все лучше распознавал, как реагирует на книги, как меняются его восторги, какие мотивы стоят за этой переменой. Он развил необычайный талант к анализу движения разума и эмоций – талант, названный им «различением духов»; такой термин привычно бы прозвучал в устах исповедника или духовного наставника. Он вдруг осознал, что хочет преобразить свою жажду рыцарской славы в стремление служить кому-то более великому, чем его монарх из рода Габсбургов – он хотел стать слугой Пресвятой Девы и Ее Сына. Теперь ему предстояло отвергнуть жизнь двора, которой он насладился в полной мере – рыцарский поиск вел его в Иерусалим. Святой Город влек к себе не только средневековых паломников, но и того, кто некогда желал стать испанским грандом и был неизбежно одержим испанским наследием – крестовым походом против ислама.

Символом этого преображения стала ночь, которую Лойола провел в бодрствовании у статуи Черной Мадонны в монастыре Монсеррат на празднике Благовещения (25 марта 1522 года). Ожидалось, что после нее он отбудет в Иерусалим (на самом деле он отбыл намного позже), и он, принося клятву верности, точно рыцарь накануне посвящения, отрекался от роскоши кастильского двора. Одинокая борьба, которую вел Лютер, пытаясь постичь Бога, привела виттенбергского реформатора к мысли о том, что спасение было безусловным даром Божьим и освободило его от всех обычных уз. Эта свобода позволила ему отвергнуть то, в чем ему виделись земные силы, сковавшие средневековую Западную Церковь. А Иньиго ярче всего выразил свою встречу с Богом в терминах, которые он заимствовал у иберийского общества, создавшего самую торжественную форму Церкви, – в проникновенных словах о долге и служении, призванных явить рыцарские идеалы. Так впечатления от пережитого обращения, совершенно разные, привели к восстанию – и к послушанию; так обрел свое символическое воплощение будущий раскол на протестантскую Реформацию и католическую Контрреформацию.

Вскоре, после многих неудач, разочарований и странствий, в мучительном поиске, в полной нищете, в попытках понять свое новое призвание к служению Богу Лойола начал записывать свои изменчивые духовные переживания. Так появились первые наброски сведенного в систему руководства, посвященного молитве, самоанализу и подчинению себя божественной воле. Вскоре по этой системе уже занимались и другие, и наконец она, одобренная папой, вышла в печать в 1548 году под названием «Духовные упражнения». Эта книга стала одной из самых влиятельных в истории Западной Церкви, пусть даже Игнатий и не предназначал ее для чтения, – не в большей мере, чем предназначают для него, скажем, инструкцию к техническому прибору. В Церкви с ее помощью наставляют других – так, как наставлял себя Игнатий, – и адаптируют ее к любому уровню, который подходит к ситуации тех, кто желает благодаря ей обрести пользу посредством практик, которые со временем были названы «выполнением Упражнений».

Конечно же, столь независимая инициатива в духовных вопросах не могла не встревожить испанскую инквизицию. В те годы инквизиторы, пристально следившие за Хуаном де Вальдесом, усмотрели в действиях Лойолы тот же отвратительный мистицизм алюмбрадов, после чего Игнатий счел разумным покинуть Испанию, как некогда – Вальдес. К тому времени Лойола уже не первый год учился в испанских университетах, а в 1528 году пришел в Парижский университет – Мекку традиционного западного богословия. Здесь вокруг него образовался круг друзей и единомышленников, куда входил и Франциск Ксаверий, общительный, но упрямый аристократ, которому в будущем предстояло стать одним из самых прославленных деятелей католического Возрождения. Вначале друзья не раз вовлекались в ожесточенные споры, но им удалось примириться после особенно усердного выполнения Упражнений, и в 1534 году все решили повторить первый подвиг, который Игнатий совершил после обращения, и вновь отправиться в Иерусалим. Впрочем, в 1537 году, когда возросший отряд энтузиастов после многих испытаний наконец собрался в Венеции, их ждало великое разочарование. Панъевропейская дипломатия праздновала редкий триумф: император, папа и Венецианская республика вступили в союз против турок-османов, и все рейсы торговых кораблей в Святую Землю были отменены.

Разочарованные путники, уставшие от тяжелой дороги, мужественно встретили удар судьбы и решили, что если не найдут корабль (а они его не нашли), то обратят свои таланты на службу папе римскому и назовут себя Компанией Иисуса. Итальянское слово со значением «общество», compagnia, было синонимом братства или гильдии, а его латинским эквивалентом оказалось слово societas. Так появилось Общество Иисуса, позже неофициально названное орденом иезуитов – разящий меч в папской деснице, доставшийся Святому Престолу в дар. В Риме к ним отнеслись неоднозначно, и им никак не удавалось найти, к чему приложить силы: сперва Игнатий призывал к покаянию городских проституток, но ему пришлось поспешно прекратить свои усилия, когда в его мотивах усомнились [6]. У него были могущественные враги – не только чиновники из испанской инквизиции и испанские иерархи, все еще не уверенные в том, что Игнатий исповедует правую веру, но и Джанпьетро Карафа, который, как ни странно, отверг Игнатия, поскольку тот был испанцем (хотя, возможно, причиной были и личные ссоры). Враждебность Карафы была еще более горькой, поскольку сторонники из круга Spirituali приняли новый орден благожелательно, ведь их, как и иезуитов, тоже влекла тайная жизнь души, прекрасно им знакомая. В 1539 году, в Ферраре, когда иезуиты переживали не лучшие времена, их приняла у себя Виттория Колонна; в том же году кардинал Контарини выполнял Упражнения под руководством Лойолы, а в 1540 году Контарини в числе прочих убедил папу Павла III издать буллу, в которой тот лично одобрял основание нового Общества [7].

В ненависти Карафы есть и иная ирония: если говорить об устроении, то ближе всего к иезуитам была его собственная немонашеская ассоциация «регулярных клириков», театинцев – два ордена оказались столь похожими, что в ранние годы иезуитов называли не иначе как театинцами, к немалому неудовольствию первых. В 1545 году иезуиты даже отвергли предложение театинцев о слиянии. «Мы – не монахи! – настоятельно повторял Херонимо Надаль, уроженец Майорки, ставший одним из главных творцов Общества, когда оно в 1550-х годах начало неудержимо разрастаться. – Мир – наша обитель!» [8]. Два века спустя эта же фраза, лишь слегка измененная, прозвучала из уст протестанта. «Мир – мой приход!» – провозгласил методист Джон Уэсли, и его странствующие проповедники, духовные искатели, разделившие с обычными людьми их беды и радости, были очень похожи на Общество, которое основал Игнатий. Предтечей иезуитов были не только театинцы, но и более древние монашеские ордена – доминиканцы и францисканцы. Иезуиты точно так же проповедовали и принимали исповеди, и нет ничего странного в том, что Общество вскоре вызвало негодование нищенствующих монахов.

Двое ранних защитников католического Возрождения

Игнатий Лойола держит уложение Общества. Рядом с ним – ведущие ученые иезуиты нового поколения, в том числе Луис де Молина. Они одеты просто, как университетские преподаватели: регулярное облачение в Обществе не введено

Гаспаро Контарини

Кроме того, иезуиты внесли в свое дело крайне важные и спорные новшества, что, конечно же, не понравилось монахам (к которым иезуиты, надо сказать, порой относились столь покровительственно, что это приводило последних в ярость). Они устранили две обычных черты уклада религиозной общины: регулярные собрания в капитуле для принятия решений и ежедневное общее богослужение «на хорах» в общинной церкви – и более того, отказались создать характерное однообразное облачение для тех, кто входил в орден. Впрочем, у Общества были и структура, и руководство: верховный генерал разрабатывал политику и доводил ее до глав провинций, чье влияние, как правило, распространялось на крупные политические или региональные единицы – например такие, как Испания и Италия. В 1540-х годах Игнатий тактично обходил принцип послушания Общества папе, чтобы все ясно понимали, что политику миссии определяет не Его Святейшество, а верховный генерал. Соблюдая такую дисциплину и делая все более тщательным и методичным свое обучение, основой которого становились психологические прозрения, обретенные в ходе Упражнений, иезуиты могли совершать величайшие подвиги и вовлекаться в самые рискованные авантюры.

Игнатию потребовалось все его политическое искусство (и таланты его ревностных поклонниц), чтобы защитить столь своеобразный орден, но вскоре это оправдалось: Общество возросло и достигло успеха – спустя лишь четверть века, если считать с 1540 года, в нем было 3000 человек, трудившихся на трех континентах [10]. Более того, весь образ жизни иезуитов был направлен против чрезмерного клерикализма, к борьбе с которым, помимо прочего, призывала протестантская революция; так иезуиты нанесли протестантам эффективный ответный удар. Они не собирались становиться закрытым монашеским орденом – напротив, Игнатий страстно желал утвердить ценность мира и сказать, что в миру возможна совершенная духовная жизнь. В конце концов, он некогда служил при дворе, был прекрасно воспитан и в своих странствиях от Страны Басков до Лондона и Иерусалима повидал больше, чем довелось большинству европейцев. В средневековой Западной Церкви устоялось мнение, что монахи и священники более духовны, чем миряне, и имеют больше возможностей попасть в рай, – и пусть даже такой взгляд не был повсеместен, выражался он достаточно ясно. Подобный клерикализм приводил в негодование многих, и отчасти именно поэтому люди с таким удовольствием читали произведения евангелических христиан, направленные против Церкви и восходящие к Лютеру и его трактату «К христианскому дворянству немецкой нации».

В совершенно ортодоксальном традиционном благочестии Средневековья уже наметилась сильная реакция против клерикализма, и заметнее всего она, конечно же, была в движении Devotio Moderna, сторонники которого решительно утверждали, что у духовенства нет никаких особых привилегий в очах Божьих (гл. 1, с 49). И не случайно на духовность Иньиго Лопеса да Лойолы, начавшую развиваться после его «рыцарского» бдения перед Черной Девой Монсерратской, сильнее всего повлияло классическое произведение Devotio Moderna – «О подражании Христу» Фомы Кемпийского. Игнатий оставался клириком, но очень не любил клерикализм, – и неудивительно, что испанская инквизиция и Джанпьетро Карафа, задавая вопросы о характере его набожности, вспоминали об алюмбрадах. Игнатий воспринимал своих иезуитов не как священников, а как «апостолов»; призыв становиться частью Общества не был призывом к священству, и в любом случае иезуитское духовенство ограничило свое духовное служение двумя из семи таинств Церкви: таинством Причастия и таинством Исповеди. Что примечательно, Лойола вел мучительную борьбу с иезуитскими церквями, в которых совершались торжественные Мессы со сложным пением. Впрочем, когда в Обществе осознали, что праздничная музыка и роскошный ритуал во многом помогают евангелическим христианам, иезуиты отказались от прежнего пуританства [11].

За первое десятилетие существования Общества в нем отсутствовали две черты, впоследствии ставшие важной частью его миссии: изначально иезуиты не вступали в агрессивное противостояние с североевропейскими протестантами и не вовлекались в систему образования. Час Контрреформации еще не наступил. И когда Пьер Фавр из Женевы, один из ближайших сторонников Игнатия со студенческих времен, наставлял собратьев-иезуитов в том, как те должны относиться к лютеранам, он подчеркивал, что беседу следует вести, как подобает христианам, «привычно говоря с ними на общие темы, и избегая всех острых споров, в которых одна сторона может возобладать над другой» [12]. Столкновения начались только в 1550-х годах (гл. 6, с. 368; гл. 7, с. 381–382). В сфере образования, сыгравшей столь важную роль на протяжении двух следующих веков, Общество действовало методом проб и ошибок, и хотя иезуиты быстро устраивали «коллегии» в тех городах, где имелся университет, там просто поселяли студентов. Впрочем, потенциальные благодетели-миряне были недовольны тем, что иезуиты устраивали такие проекты «для себя», и появлялся повод расширить роль коллегий.

Важный новаторский шаг сделали в Испании в 1546 году: на пожертвования, которые предоставил валенсийский аристократ Франсиско де Борха, герцог де Гандия (впоследствии генерал Общества), в Гандии была учреждена маленькая коллегия, которая, впервые в истории, не стала частью университета – но в самом скором времени сама получила статус университета от папы. Спустя два года, в сицилийской Мессине, инициатива герцога де Гандии получила развитие, чему содействовали испанский наместник и его жена Леонора Осорио, одна из самых деятельных аристократок, входивших в круг почитательниц Игнатия. В местную школу, обеспеченную постоянным доходом, назначили преподавательский коллектив – космополитичную выборку из иезуитов, игравших ведущие роли в Обществе. Возможно, Игнатий видел в этом прежде всего возможность дать иезуитам образование, но не прошло и пяти лет, как влиятельные люди в европейских городах уже сражались за право отдать детей в столь роскошное учебное заведение. И пусть даже образование гордо провозглашалось бесплатным (и Общество усердно собирало пожертвования, чтобы уверить всех, что так оно и есть), преподавателей у иезуитов было немного, и они сосредоточились на среднем образовании, так что дети бедняков не могли даже войти в эту систему – ведь кто-то должен был обучить их хотя бы основам грамоты. Так образовательная миссия иезуитов свелась к тому, чтобы завладеть умами будущего поколения торговцев, мелких дворян и аристократов, иными словами, тех, от кого зависел возврат Европы к вере. Миссия эта шла без малейшей связи с политикой и началась только в конце 1540-х годов.