Текст книги "Реформация. Полная история протестантизма"

6. Отвергнутое воссоединение
1547–1570

Аугсбургский религиозный мир 1555 года завершил войну, которая шла почти десять лет, с 1547 года – и меняла судьбы противников и сторонников Реформации стремительно, точно вихрь. Поразительно, сколь долго – с 1517 года, когда восстал Лютер, и все то время, пока от Рима постепенно отрекались города, князья и монархи, – откладывалась война всех против всех. Но все же она случилась, и военный кризис, закрыв многие пути, по которым могло пойти западное христианство, разрушил надежды и на воссоединение, и на воссоздание, еще не угасшие в начале 1540-х годов. А в 1550-х и 1560-х годах пропасть стала еще шире.

Мы уже отмечали, что фиаско в Регенсбурге (1541) и религиозный кризис в Италии (1542) не позволили претворить в жизнь иное будущее. Другой исторический путь тоже закончился тупиком в конце 1540-х годов, когда рухнули планы, которые пытались воплотить в Кёльне Мартин Буцер и архиепископ Герман фон Вид. Жестоко разочарованный неудачей в Регенсбурге, фон Вид все заметнее симпатизировал протестантам. В 1543–1544 годах он опубликовал краткие предложения о проведении в своей епархии всесторонних реформ. Сам этот свод, в сущности, написал Буцер, обратившись и к местным мирянам, и к читающей публике во всех европейских державах. Текст был издан на немецком и на латыни; латинская версия (которую перевел Альберт Харденберг, новый помощник архиепископа, недавно обратившийся в протестантизм) вышла под названием Pia Consultatio – и ясно показала, насколько далеко архиепископ отошел от традиционной религии. Он осуждал и молитву к святым, и неверное обращение с образами; здесь стоит особо подчеркнуть, что фон Вид принял «цюрихскую» нумерацию Десяти заповедей (гл. 3, с. 187). Естественно, в изложенных им наставлениях для проповедников провозглашалась доктрина оправдания верой, а в разделе, посвященном литургии, присутствовала, помимо прочего, резкая критика традиционного богословия Мессы. Выше мы говорили о том, что к предложениям фон Вида, связанным с литургией и выраженным в Pia Consultatio, с немалым интересом отнесся архиепископ Томас Кранмер, когда готовил молитвенник на родном языке для Церкви Англии (гл. 5, с. 312), и уже к 1547 году две разные редакции труда фон Вида, переведенные на английский, появились на рынке.

Консервативные каноники Кёльнского собора не разделили восторгов Кранмера и выступили против архиепископа, попросив его бывшего союзника Иоганна Гроппера написать язвительный критический ответ на Pia Consultatio. Его произведение, Antididagma, изданное в 1544 году, также прекрасно продавалось в Европе. Уже было понятно, что фон Вид не мог хранить послушание папе римскому. И он был не просто безобидным служителем Церкви, а князем-епископом, одним из главных игроков в Священной Римской империи, где ситуация становилась все более напряженной. Вскоре фон Вид заключил союз с князьями, вступившими в Шмалькальденскую лигу – ревностными лютеранами. К несчастью для него, Карл V, наконец завершив многолетнюю войну с королем Франции, решил поквитаться со все более агрессивными предводителями Лиги. Те уверяли, что верны ему и истинной религии, но их слова уже не убеждали. Наращивая военную силу и богатства, император даже не пытался идти навстречу требованиям протестантов на императорском сейме, прошедшем в Регенсбурге весной 1546 года. Он решил поступить иначе и нанести удар в сердце Лиги, уничтожив державу ее военачальника, Иоганна Фридриха, курфюрста Саксонии.

Давняя семейная вражда Веттинов между герцогством Саксония и курфюршеством Саксония сыграла Карлу на руку. Мориц, молодой герцог Саксонский, ради утоления своих амбиций был готов пойти на что угодно, не ведая жалости. И даже несмотря на то, что он сам исповедовал лютеранскую веру, он согласился возглавить армии, вторгшиеся на земли его кузена Иоганна Фридриха – и повести их в бой во имя императора. Архиепископ фон Вид теперь стал явной мишенью. Карл V уважал архиепископа за благочестие, но высмеивал его необразованность, а кроме того, видел в нем политическую угрозу. И пока готовился странный союз императора с Морицем, папа объявил, что фон Вид низложен. Архиепископ оказался между молотом и наковальней: ему угрожали и имперские войска, и ожесточенное противодействие в Кёльне, – и в феврале 1547 года он, не выдержав, ушел на покой и удалился в семейное поместье, где и скончался в 1552 году в евангелической вере. Так «Шмалькальденские войны» уничтожили последнего важного игрока, который пытался преодолеть раскол между Римом и протестантами, и единственным архиепископом в Европе, обладавшим реальной властью и при этом выступавшим за Реформацию, остался англичанин Томас Кранмер.

Весна 1547 года повергла имперских протестантов в отчаяние. 23 апреля 1547 года император одержал сокрушительную победу над Иоганном Фридрихом при Мюльберге, в курфюршестве Саксония. Карл превзошел курфюрста не только в военной силе, но и в полководческом искусстве – его нападение стало для противника совершенно неожиданным. Позже Карл велел увековечить память об этом событии, одном из ярчайших в его жизни, и поручил Тициану написать портрет, ставший одним из самых знаменитых изображений императора – конного рыцаря в блистающем доспехе, идущего в бой за Бога и Империю (см. илл. 8). Курфюрст попал в плен; другой предводитель Шмалькальденской лиги, Филипп Гессенский, тоже вскоре сдался, и казалось, что торжествующий Карл обрел право распоряжаться Империей по собственному желанию. Он по-прежнему пытался решить все миром; в число его советников входил Иоганн Гроппер, выступавший за католическую Реформацию, – но только не в форме, предложенной фон Видом. Когда стало ясно, что по доброй воле подданные-протестанты ни на какое соглашение не пойдут, император в мае 1548 года насильно обязал их соблюдать временное религиозное постановление (интерим), издав его в Аугсбурге. Этот указ признавал существование женатого духовенства и позволял мирянам причащаться «под двумя видами», но в остальном грубо попирал и религиозные чувства лютеран, и их богословие. Герцог Мориц (провозглашенный курфюрстом Саксонии) объявил из своей столицы в Лейпциге другой интерим, выдержанный в более примирительном тоне, но это вызвало почти такую же ярость, как и поступок императора. Данный факт привлекает любопытство – как знак того, что народ, особенно в малых и крупных городах, уже поддерживал немецкую Реформацию и что победителю-императору пришлось столкнуться с очень сильным сопротивлением.

И все же интерим оказал пусть и недолгое, но значительное влияние на протестантизм. Он вызвал жестокие распри между теми, кто решил его принять, и теми, кто этого не сделал, и побудил многих евангелических христиан, упорно не желавших идти на уступки, покинуть Священную Римскую империю. По сути, именно это позволило реформатскому протестантизму развиться в новых областях – и именно из-за этого Страсбург навсегда утратил любую возможность стать центром европейского протестантизма, что казалось весьма вероятным в 1530-х годах. Городские власти совершили несвойственную им дипломатическую ошибку, приняв обязательства перед союзниками из Шмалькальденской лиги. Обычно они держались в стороне от военных страстей, бушующих вокруг их маленького мира, и участие в Шмалькальденских войнах было одним из двух случаев за весь XVI век, когда они формально вступили в войну. Город дорого заплатил за эту ошибку – теперь его судьба зависела от милости Карла V, поэтому властям пришлось искать компромисс с католическим епископом Страсбургским, уже давно пребывавшим в изгнании, и даже возвращать католическое богослужение на некоторые городские приходы.

Но хотя жители Страсбурга решительно отвергали интерим и не желали унижаться перед католиками, знаменитым богословам, выступавшим против императорских постановлений, было все труднее оставаться в городе. С конца 1547 года многие заметные деятели, для которых Страсбург стал гостеприимной обителью, уехали – в частности, так поступил Петр Мартир Вермильи, которого с радостью приняло в Англии новое правительство Эдуарда VI. Даже Буцер, державшийся до последнего, к весне 1549 года принял приглашение короля и уехал в Англию, оставив город, где прослужил четверть века. Буцер так и не сумел вернуться – в Кембридже его настигла смерть. Возвратился Вермильи, покинув Англию в 1553 году, после вступления на престол королевы Марии, но в городе все уже было иначе, и в 1556 году богослов перебрался в Цюрих. Власти Страсбурга теперь все сильнее тяготели к лютеранству, отказавшись от своей независимости в вопросах богословия – той самой независимости, которая в начале века влекла в город столь многих евангелических христиан, разделявших самые широкие взгляды. И пусть идеи Буцера и его пастырские практики повлияли на всю Европу, он не оставил ни Церкви, ни вероисповедания, способных сохранить его имя и память, как сделали это Лютер, Цвингли или Кальвин.

Карлу V не пришлось долго радоваться победе, одержанной в Германии: мощь, обретенная им, встревожила слишком многих, в том числе и подвластных ему имперских князей-католиков. Брат Карла, король Фердинанд, не смог собрать в Богемии армию для поддержки императора: против него выступили не только гуситы и приверженцы Unitas Fratrum (гл. 1, с. 66), но и лютеране, а также многие дворяне и бургомистры, возмущенные попытками Габсбургов ограничить привилегии и свободу Богемии, и гнев перерос в открытое восстание. Конечно, можно вспомнить, как Ирландия подняла мятеж против Генриха VIII во имя верности папе еще в 1534 году (гл. 4, с. 251). Но в Европе, охваченной Реформацией, правитель впервые столкнулся с восстанием, идущим под лозунгами господствующего протестантизма. Это не только предвосхитило гораздо более крупные волнения в Европе в 1560-х годах, но и стало прообразом Восстания чешских сословий 1618 года против Габсбургов, приведшего к Тридцатилетней войне (гл. 6, с. 365–372, гл. 11, с. 557–560).

Хотя в конце концов, после кровопролития и жестоких репрессий, Фердинанд сумел утвердить свою власть в Богемии, после неудачи и он, и его преемники относились к чешским инакомыслящим крайне настороженно и не желали хоть чем-то их огорчать. В Моравии у короля было еще меньше возможностей для маневра, поскольку моравские сословия, как ни парадоксально, отказались присоединиться к восстанию и не дали ему повода для военного вмешательства. Все было совершенно иначе: в уплату за верность Моравия потребовала признать ее давний религиозный плюрализм, на что король, пусть и поневоле, согласился в 1550 году. Подобная терпимость не имела себе равных в габсбургских владениях и оставалась неизменной до 1618 года. Более того, в 1551 году, когда турки-османы снова начали угрожать восточным границам его королевства, у Фердинанда было еще меньше возможностей помочь брату, и он решил как можно скорее заключить хоть какое-то общее соглашение в Центральной Европе [1].

В Германии все тоже складывалось не в пользу Габсбургов. К 1551 году курфюрст Саксонии Мориц решил, что союз с Карлом бесполезен, а значит, его нужно предать – до того, как это сделает сам император. Характерный прагматизм Морица на этот раз вовлек его в союз не только с другими немецкими князьями-протестантами, но и с католическим королем Франции Генрихом II. За год этот альянс разбил имперские силы, заставив Карла уйти из Германии и Австрии. Протестантские земли Империи начали радостно отрекаться от интерима. В августе 1552 года, с неохотного согласия брата-императора, король Фердинанд заключил мир с Морицем в Пассау на Дунае; то была важная веха в истории немецкой Реформации. Хотя Карл до 1555 года по-прежнему бился с французами на западе, а Мориц в 1553 году умер от ран после битвы с одним из своих бывших союзников-протестантов, в Пассау наконец была создана основа для взаимопонимания между императором-католиком и имперскими владениями, в которых исповедовали протестантскую веру. Многие из условий принятого договора позже вошли во всестороннее соглашение, придавшее облик будущему Центральной Европы на более чем пятьдесят лет, да и потом, в Тридцатилетней войне, его эхо в Европе не ослабевало [2].

В 1555 году, когда Карл, подавленный и уставший, решил отречься от престола, Фердинанд возглавил переговоры на имперском рейхстаге, и все признали неизбежное: в религии Священная Римская империя разделилась. Старая Церковь окончательно утратила право на те земли, которыми к 1552 году успели завладеть лютеране; об этом говорилось еще в Пассау. Об интериме не было и речи. Князья и лорды могли сами решать, какими будут их владения – католическими или лютеранскими. Даже свободные города могли делать свой выбор – с оговоркой, что в случае, если они предпочтут лютеранство, в их стенах все же можно будет совершать католические богослужения. Это был принцип cuius regio, eius religio, впервые предложенный еще в 1526 году на Шпайерском рейхстаге. Он окончательно показал, что Реформацию в Империи направляли те, кто обладал властью – и Германию уже не могла на долгие годы охватить «дикая поросль», Wildwuchs (гл. 3, с. 194), а о королевстве анабаптистов в Мюнстере или где-либо еще не стоило и думать.

Конечно, было одно существенное различие между религиозной обстановкой в 1526 и 1555 годах, но Аугсбургский мир предпочел его проигнорировать: лютеран и реформатов разделил жестокий «спор о Вече´ре». Лютеране ненавидели реформатов и боялись их почти так же сильно, как католиков-папистов, и поскольку переговоры с католиками в Аугсбурге вели именно лютеранские князья, официально под протестантизмом подразумевали только лютеранство, причем в версии, определенной Аугсбургским вероисповеданием от 1530 года, а существования реформатов закон не признавал. Это был недальновидный просчет, что стало ясно всего через четыре года, когда один из главных князей Священной Римской империи, Фридрих III, курфюрст Пфальцский, приверженец евангелической веры, отказался от лютеранства и перешел в реформатский протестантизм (гл. 8, с. 414). Хотя один из его преемников ненадолго вернулся в лютеранство, благодаря обращению Фридриха его владения стали одним из важнейших центров реформатской теологии. Курфюрст согласился признать Аугсбургское исповедание (в редакции «Вариата») и формально сумел соблюсти условия Аугсбургского религиозного мира (1555), но официальный отход Пфальца от лютеранства ознаменовал начало «Второй Реформации» в Империи, в ходе которой многие правители и города перешли на сторону реформатов. В 1560-е годы в Европе начал формироваться блок реформатов, обладавший политической властью (см. гл. 8, 10). Реформатский протестантизм не собирался сдавать позиции, и в конце концов фундаментальное структурное противоречие в Аугсбургском мире – в числе прочих факторов – привело к кризису, который разразился в 1618 году. Но все равно необходимо признать, что мир, заключенный в 1555 году, стал великим достижением: на его условиях Центральная Европа более шестидесяти лет жила в спокойствии, которое почти не прерывалось.

Неудивительно, что среди политического хаоса и переменчивого военного счастья, благоволившего в Шмалькальденских войнах то одной, то другой конфессии, Тридентский Собор, устроенный сторонниками традиций, мало чего сумел достичь на своей второй сессии (1551–1552). Весной 1551 года папа Юлий III (без особого восторга) созвал епископов в Трент. Император на этот раз стремился разнообразить представительский состав Собора. Он многое сделал для того, чтобы из Священной Римской империи пригласили протестантов, и даже пытался провести переговоры с протестантским английским правительством – правда, это привело лишь к тому, что англичане решили проявить себя как конкуренты и предприняли напрасную попытку созвать в Лондоне свой протестантский Вселенский Собор [3]. А немецкие протестанты, даже приезжая в Трент с конца 1551 года, вели себя – с учетом того, как шла война с императором – довольно агрессивно. Особенно их возмутило одно решение Cобора – указ, который вышел в октябре 1551 года и впервые в истории христианства предписывал постигать чудо Евхаристии в терминах средневековой схоластики, а именно как «пресуществление, коим именем его, подобающим и должным образом, нарекла Святая Католическая Церковь».

Из-за разногласий Собор не раз оказывался на грани провала. Епископы, приехавшие из Испании, ненавидели протестантов – и при этом, как и на первой сессии Собора, с крайним подозрением относились к папству. Их частная переписка с благосклонным имперским дипломатом Гранвелле отразила всю ярость, вызванную тем, что протоколами Собора ведал кардинал Крешенци, папский легат, – и эти письменные послания разжигали рознь с такой силой, что в конце XVII века один протестант-редактор опубликовал в Англии их перевод под видом антипапской пропаганды [4]. Генрих II, король Франции, вступивший в союз с курфюрстом Морицем, был в таких неладах с Римом, что угрожал провести во Франции Собор Галликанской Церкви и покончить с послушанием папе, как это сделал в Англии Генрих VIII. Наконец, в апреле 1552 года, Тридентский Собор прекратился – армии Франции, воевавшей с императором, уже подступали к Тренту. А следующий папа, Павел IV (Джанпьетро Карафа), как мы еще увидим (ниже, с. 335), приходил в бешенство при одной только мысли о епископах, принимающих решения на Соборе, и следующую сессию в Тренте отложили до тех пор, пока папа, бывший в преклонном возрасте, не отошел в мир иной – иными словами, еще на семь лет.

Столь же важным, как Аугсбургский религиозный мир, было и то, кто воцарится в западном христианском мире, взойдя на трон Священной Римской империи и на папский престол. Император Карл V отдал все силы, более тридцати лет оберегая семейное наследие и разрушенную Католическую Церковь. Да, ему не пришлось ставить подпись под мирным соглашением, заключенным в Аугсбурге – от этой неприятной задачи его избавил брат Фердинанд, – но все равно планы Габсбургов по сохранению единой Западной Церкви и восстановлению власти над князьями и городами Священной Римской империи окончились провалом. Мать императора, Хуана Безумная, умерла в апреле 1555 года в городке Тордесильяс, на севере Испании, в своем уединенном замке – так окончилось ее тихое, постепенное прощание с миром, продлившееся почти полвека после ранней смерти ее мужа, – и Карл, хотя ему не исполнилось еще и пятидесяти пяти, решил уйти на покой. В октябре он начал раздел своих обширных владений, отказавшись от суверенитета в Нидерландах; сперва он, совершив шаг с символическим смыслом, отказался от главенства в Ордене Золотого руна, основанном его предками-бургундами, а затем передал власть в Нидерландах своему сыну Филиппу. В январе 1556 года он полностью отошел от дел, отдав сыну и испанские владения – как королю Филиппу II, – а Священную Римскую империю передал королю Фердинанду (хотя потребовалось два года, чтобы собрать курфюрстов Империи и утвердить это одностороннее решение).

Генеалогические «казусы» и брачные интриги Габсбургов привели к тому, что владения, о которых тревожился Карл V, охватывали весь мир – от Мексики до Мюнхена, от Сицилии до Зёйдер-Зе. Ни один правитель с тех пор не обладал этим наследием, хотя испанские и австрийские Габсбурги, объединив усилия, всегда стремились отстаивать интересы католической веры. В 1530-х годах Карл мог стать вселенским монархом – но этому, к счастью для большей части Европы, особенно протестантской, не суждено было случиться. В последние годы он вернулся в Испанию, первую страну, над которой некогда воцарился, и спокойно жил на маленькой вилле неподалеку от иеронимитского монастыря в Юсте, где и умер в 1558 году. Его сын, король Испании, позже велел перенести тело отца в другой монастырь иеронимитов, роскошный Эскориал – символ желания Филиппа продолжить дело Карла и основать мировую империю.

Намного менее спокойными, чем дни императора Карла V в Юсте, были последние годы Джанпьетро Карафы, давнего противника религиозного мира. В марте 1555 года, в возрасте семидесяти девяти лет, он стал папой Павлом IV. Решение это было неожиданным, и вызвало его совершенно непредсказуемое несчастье: Марцелл II, предшественник Карафы, скончался, проведя на престоле Святого Петра лишь двадцать дней. Многие серьезно опасались избрания Карафы, и не без оснований. Еще сильнее встревожился Карл V, решивший отказаться от императорской короны. Тяжелые времена предвидел и Игнатий Лойола, боявшийся за Общество Иисуса. Карафа знал, что у него мало времени – но силы оставались, и он действовал быстро. Получив власть, он наконец-то мог воплотить в жизнь свой безжалостный, неумолимый план, столь подобающий основателю римской инквизиции. Теперь он мог делать мир истинно пуританским, проявив к нему ту же суровость, с какой относился к собственной жизни (он не был суров только к родственникам – напротив, к ним он был почти так же снисходителен, как и любой итальянец, волей судьбы оказавшийся на папском престоле) [5]. Именно при Павле IV, в 1557 году, римская инквизиция впервые издала Индекс запрещенных книг для всей Церкви, следуя прецедентам, имевшим место не только в парижской Сорбонне (1540-е годы) и в испанской инквизиции (1551), но также – что любопытно – в раскольнической Англии Генриха VIII. В том году даже независимая венецианская инквизиция, всегда предпочитавшая держаться вдалеке от папской власти, в марте 1558 года по собственной инициативе сожгла десять тысяч книг. В новый папский индекс римская инквизиция внесла все труды Дезидерия Эразма. Теперь мыслителя винили в том, что именно он разжег погибельное пламя Реформации. Сколь же далек он был теперь от той безоблачной славы, которой наслаждался накануне протеста Лютера в 1517 году!

И Эразм был не единственным bête noire Павла IV. Папа ненавидел многих, и хотя иногда его ненависть оказывалась совершенно банальной, в других случаях она вела к невероятно важным политическим последствиям. Он ненавидел наготу в искусстве и заказал целый лес фиговых листьев, чтобы прикрыть ими чувственную религиозную живопись и скульптуру Рима эпохи Возрождения – и в том числе те фрески, которыми Микеланджело сорок лет тому назад украсил своды Сикстинской капеллы. Он ненавидел евреев и впервые в истории загнал еврейские общины Папской области в гетто, а самих евреев насильно заставил носить желтые шляпы. Он ненавидел независимый дух иезуитов, и как только в 1556 году умер Игнатий Лойола, а его последователи утратили умение терпеливо выжидать, папа отобрал у них право принимать решения и начал преображать иезуитов в более традиционный религиозный орден. Он ненавидел и высшее духовенство, которое возрастило Spirituali и теперь, потерпев фиаско в 1540-х годах, пыталось спасти от краха хотя бы немногое.

Реджинальд Поул и Джованни Мороне были в глазах папы Павла не лучше лютеранских еретиков. При нем расцвела инквизиция. Она стала главным политическим посредником Ватикана, и при ее содействии началась волна арестов и допросов. Мороне арестовали и бросили в тюрьму. Евангелическую веру в Италии жестоко искореняли везде, где инквизиция могла проявить власть. Но когда папа попытался отозвать знаменитых церковных иерархов в Рим, на суд инквизиции, и обвинить их в ереси, ему гневно воспротивились набожные католические монархи. Мария, королева Англии, отказалась отпускать кардинала Поула (см. ниже, с. 342), а Сигизмунд Август, владыка Польши и Литвы, не выслал к папе епископа-вольнодумца Якуба Уханьского, – незадолго до этого король отдал последнему во владение целую епархию, а через несколько лет, не таясь, даровал ему титул примаса Польши [6].

И, что важнее всего, не утихла давняя ненависть Павла к испанцам. Они украли Италию, и он всем сердцем желал их изгнать. За связь с испанцами пострадало не только Общество Иисуса. Павел ненавидел и правителей Испании – Габсбургов. И пока в Католической Церкви бушевала гроза, папа считал императора Священной Римской империи, ярого католика, и Филиппа, короля Испании, не превосходнейшими защитниками Церкви, а одними из ее главных врагов – и вел себя соответственно. Он даже не признал Фердинанда I преемником Карла V. Естественно, ненависть к Габсбургам, доходившая до одержимости, подтолкнула Павла к их главному врагу – Генриху, королю Франции, и тот сменил прежний гнев на милость, заключив с папой союз против Филиппа Испанского. В 1557 году это противостояние переросло в открытую войну. В Италии ее исход был совершенно не таким, как ожидал Карафа. В 1559 году, за несколько месяцев до смерти старого понтифика, Испания и Франция в конце концов заключили мир в Ле-Като-Камбрези, после чего испанцы закрепились в его любимой Италии еще сильнее, чем когда-либо – и таким был позорный конец последнего итальянского восстания против Габсбургов до потрясений, случившихся после 1789 года.

В целом можно без преувеличения сказать, что папа Павел и в последние дни совершал столь же безрассудные поступки, какие были свойственны ему всю жизнь, и точно так же шел навстречу погибели. Он не только нажил себе врагов среди ревностнейших католических правителей Европы – его ненавидели и подданные в Папской области. Известие о его смерти в августе 1559 года вызвало бурные празднества. В Риме толпа разграбила инквизиторские конторы и уничтожила дела, а к северу, в Перудже, народ напал на церковь Сан-Доменико, в которой размещалась местная штаб-квартира инквизиции [7]. Новым папой стал кардинал Джованни Анджело Медичи, миланский тезка флорентийской семьи Медичи и давний враг неаполитанца Карафы; он принял имя Пий IV. Кардиналы выбрали его намеренно, ради контраста с Павлом: когда-то, в 1558 году, Медичи зашел настолько далеко, что покинул папскую курию в знак своего недовольства проводимой политикой [8]. Он методично изгонял родственников Павла с ключевых постов и двоих даже казнил, причем один из них был кардиналом. Всех верховных иерархов, арестованных при Павле, освободили без предъявления обвинений; впрочем, некоторые к тому времени уже умерли в тюрьме. Кардинал Мороне снова получил право вносить свой вклад в реформу Церкви, приняв участие в подготовке новой сессии Тридентского Собора и в грандиозном предприятии по претворению в жизнь принятых соборных постановлений (см. ниже, с. 362–365 и гл. 7). Иезуиты, не поднимая лишнего шума, добились отмены изменений, наложенных Павлом IV, и спокойно занимались своими делами, расширяя сферу влияния.

Впрочем, после смерти Карафы его призрак не исчез из Рима. В дни своего понтификата он назначил нескольких кардиналов, намеренных решительно продвигать его суровые планы и разочарованных сравнительно мягким правлением Пия IV. Бенедетто Асколти, один из самых неуравновешенных сторонников «жесткой линии», даже пытался убить Пия, поскольку тот недостаточно усердно преследовал еретиков. Последний шанс у ригористов появился в 1565 году, после смерти Пия IV, когда кардинал Микеле Гизлиери был избран как Пий V. Гизлиери, монах-доминиканец, был верховным инквизитором Карафы. Его прочили на папский престол до триумфа Джованни Медичи. В 1712 году Пий V был канонизирован – в Римско-Католической Церкви явно всегда находились те, кому была по душе облагороженная версия планов Карафы.

Столь же суровый, мрачный и целеустремленный, как Карафа, Гизлиери, в отличие от наставника, сумел избежать трагедии и совладать с собой, пока вел в Церкви энергичные реформы. Но его понтификат был отмечен политическими просчетами, допущенными из-за неуместного рвения, и особенно это касалось осуждения Елизаветы I, королевы Англии (гл. 7, с. 392–393); более того, он не забыл давних распрей Карафы со Spirituali и почитателями Хуана де Вальдеса. При нем инквизиция потратила немало времени, составляя перечни свидетельств, призванных очернить двоих, чьи имена были символами этого проигранного дела: кардинала Поула и Витторию Колонну, к тому времени уже давно покойных [9]. Более того, к 1570-м годам инквизиция наконец искоренила евангелическую веру в италоязычных странах, за исключением самых отдаленных долин на итальянском склоне Альп. Неудивительно, что за три десятилетия, считая с середины 1550-х годов, большинство европейцев сочли, что утверждение «папа – Антихрист», распространенное в реформатских кругах, вполне похоже на правду. Такие борцы с ересью, как Павел IV и Пий V, могли только усилить воинственность еретиков, против которых выступали. Впрочем, с 1570-х годов папы все менее походили на Антихристов, и со временем риторика противостояния вновь стала более спокойной.