Текст книги "Новый Рим и славяне. Византийские мотивы славянства и Руси"

– Харальд! Эта чёрная бестия всё же опять нашла тебя, но поразила уже не только ниже пояса, не только в сердце, а ещё и ошеломила по голове! Посмотри на себя, Харальд! Какой дубиной она ударила тебя по маковке?

– Глядите, глядите же на него мои братья, соратники и сотрапезники! Его не смогло поразить и победить скопище бунтовщиков этого проклятого гнезда и пристанища всех воров, блудниц, обманщиков и мздоимцев – Миклагарда. Но его лишила мужества и самообладания эта дикая, выпачканная сажей дщерь африканских трущоб и пустынь, – уже давясь приступами хохота, выронив окровавленную секиру из рук, хрипел старый наставник Сигурдарсона.

Услыхав слова Хольти, лишь на мгновение заулыбались, но следом почти сразу загоготали все берсеркеры. Вскоре передние покои дворца огласились громким мужским хохотом, рёвом и шутками, отпускаемыми сквозь смех.

Уже вечером русы и варяги, перевязывая раны и заглушая боль вином, узнали кое-что новое от Локи.

– Калафат и его ближайший сподвижник Константин пытались найти убежище в храме Студийского монастыря. Их буквально оторвали от алтаря, выволокли на улицу и уже хотели разорвать, – рассказывал Инги.

– Неужели Феодора могла допустить такое? – спросил Харальд.

– Только благодаря настоянию базилисы их и оставили в живых. Константин при этом держал себя мужественно, как воин. Калафат же, напротив, обезумел от страха и вопил, умоляя о сострадании, обращаясь к злой и насмешливой толпе.

– Чем же всё закончилось? – спросил Хольти.

– Их обоих всё же ослепили и заточили в монастырь. Греки не простили им их прежних издевательств, – равнодушно закончил Локки.

* * *

Императрицы Зоя и Феодора стали соправительницами. Однако сёстры, несмотря на внешнее приличие, не понимали, не любили друг друга. После их полуторамесячного правления синклит, вернувший свои политические права, потребовал избрать нового базилевса. Мотивом послужило то, что императрицы управляли государством неумело. Место базилевса по решению синклита должен был занять родовитый и богатый Константин Мономах. В своё время базилиса Зоя симпатизировала ему столь явно, что Михаил Пафлагон сослал его на остров Лесбос. После низложения Калафата Константин был возвращён из ссылки и назначен судьёй фемы Эллада. 12 июня он был венчан в Святой Софии и стал базилевсом и третьим мужем 64-летней Зои. Кроме родовитости и богатства, этот человек отличался ещё и красотой как внешней, так и душевной. Пселл сообщает, что он был свободен от высокомерия, доброжелателен к людям и улыбчив, слыл большим шутником. Константин Мономах, став супругом престарелой Зои, окружил её почётом. Правда, личная жизнь императора вызывала много нареканий у народа и духовенства. Ещё в бытность Константина ссыльным на Лесбосе с ним жила его преданная любовница, знатная женщина из рода Склиров, Мария. Обретя трон, Мономах упросил Зою позволить Склирене вернуться в столицу. Константин по-прежнему крепко любил её и не смог долго скрывать своей привязанности. Мария переехала во дворец, где поселилась по соседству со спальней императора. Другая дверь из спальни вела в покои Зои, и ни одна из женщин не могла входить к Константину без стука. Склирена получила от Зои титул севасты и на официальных приёмах появлялась четвёртой после Мономаха, его жены и Феодоры. По словам бывшего свидетелем всего этого Пселла, синклитики краснели, но терпели, так как Мария была женщиной обаятельной и по отношению к окружавшим её царедворцам щедрой. Так или иначе, но столичная аристократия получила полную власть в лице императора Константина IX Мономаха и способна была принять все доступные компромиссы, чтобы сохранить и утвердить эту власть.

Ещё до воцарения Мономаха русы и варяги были сняты с охраны дворцовых зданий и прозябали в неведении в своих казармах, на постоялых дворах и в тавернах. Прошёл слух об отправке их в далёкий поход. И действительно, часть корпуса числом до двух тысяч воинов посадили на корабли и отправили в состав действующей армии под руководство прославленного Георгия Маниака. Правда, Харальд и его люди избежали этой участи. С первых дней своего правления и Мономах повёл резкий антирусский курс, и это прямым образом сказалось на положении русско-варяжского корпуса. Виной тому, конечно, был и Великий князь Киевский Ярослав Хромой. Ну а берсеркеры, дравшиеся за Калафата и его сторонников до последней капли крови, теперь не пользовались доверием нового ромейского императора и знати.

Восстания против Константина IX начались сразу после его воцарения. Георгий Маниак, получив из столицы вызов ко двору и подозревая, что император, позавидовав его успехам, надумал его сместить, высадился с войском на побережье Адриатики у Диррахия. Против него басилевс направил армию под началом евнуха Стефана Севастофора.

В течение апреля и мая Харальд почти не виделся с Валерией Ксифилиной. Но в начале июня, когда решался вопрос о венчании Мономаха, он, вовсе не отягощённый службой, приехал к ней в дом, чтобы побыть у неё несколько дней. Валерия встретила его холодной и надменной улыбкой, слегка поцеловала в уста. Они сели за стол, выпили вина, заговорили, казалось, о каких-то второстепенных делах. Хмель немного ударил в голову Харальду, и он сам не заметил, как разговор переключился на политику. Она начала расспрашивать его о том, как сейчас обстоят дела у берсеркеров. Он рассказывал оживлённо, но Валерия, казалось, была внешне спокойна. Харальд говорил о том, что раны, полученные при защите дворца, у многих ещё не зажили. Но это, видимо, мало тронуло его собеседницу, ибо по её лицу пробежала тень пренебрежения. И тут вдруг она неожиданно и жёстко с холодной улыбкой на лице задала ему вопрос:

– Ходит молва, что там при защите дворца вскрылась и твоя старая рана?

– О какой ране говоришь ты, Валерия? Я вовсе не был ранен в той схватке, – отвечал Харальд, догадываясь, на что намекает его собеседница, и медленно краснея при этом.

– О той, которая прилипла к тебе после кровопролития на глазах у всех, не стыдясь никого! Она, такая свежая, молодая и чёрная, подобная запекшейся крови, которую вы, варвары, лили там потоками. Признайся, ведь ты любишь её и живёшь с ней? – переходя на крик, то вещала, то спрашивала Валерия.

– Ты вольна думать и воображать всё, что хочешь, – сдержанно и настороженно отвечал Харальд на слова взбешённой женщины.

Тут Ксифилина схватила стеклянный кубок и с размаху швырнула его на мраморный пол у ног норвежца. Осколки стекла со звоном разлетелись в разные стороны. Сигурдарсон сидел, не шевелясь и не сморгнув глазом. Под ударами её рук на пол полетела стеклянная и керамическая посуда.

– Харальд, ты мерзавец и варвар! – кричала она. – Я думала, ты станешь одним из виднейших мужей Империи Ромеев, приобщишься к нашей знати, к нашей культуре. Мы думали, ты удержишь своих варваров – русов и варягов – и не посмеешь драться против нас в интересах этих ублюдков Пафлагонцев и Калафатов. А ты как был, так и остался берсеркером! Мало того что ты предал интересы империи – ты предал и всегда предавал меня – твою любимую женщину. А ведь я полностью доверилась тебе! Я люблю тебя, варвара и негодяя! Люблю уже седьмой год… – срываясь на слёзы, твердила Валерия.

С этими словами она наотмашь правой дланью нанесла удар Харальду по правой щеке. У норвежца на глазах выступили слёзы. С трудом он сдержал себя и твёрдо сказал:

– Бей сильнее, чтоб уж совсем…

На него обрушился град ударов, которые взбешённая женщина наносила ему по лицу. Он потерял им счёт. Когда она обессилила и остановилась, он встал из-за стола, отёр усы, бороду, ланиты и молвил:

– Скажи спасибо твоему отцу, что он родил тебя женщиной.

С этими словами он развернулся и вышел вон из её дома, чтобы уже никогда больше не переступить его порога…

* * *

С Георгием Маниаком Мономах справиться пока не мог. Уже с первых дней восстания тот пользовался серьёзной поддержкой феодальной знати провинций и славянского населения Адриатики. Летним днём того же года по всему Константинополю пронеслась тревожная весть. Берсеркеры быстро собрались в своих казармах.

– На рынке завязалась ссора между русскими купцами и греками. Вроде бы русам недоплатили за товар. Русы долго не разбирались, быстро засучили рукава. Драка началась такая, что дошло до кровавых соплей. Тут кто-то из греков и пырнул ножом русса. И убил, сука! А тот окажись вятшим торговым гостем, – поведал о событиях всезнающий Локи.

– Греки хорошо помнят апрельские дела. Не забыли, кто защищал дворец и ненавистного им Калафата. Теперь ополчатся на всех русов и на нас, – промолвил Хольти.

– Цареград гудит, роится и шевелится, как растревоженный улей. Греки грабят склады с товарами русских и наших купцов. Пора браться за оружие да быть готовыми вступиться за своих, – призвал Рагнар Гор.

– Не будем спешить, ребята. Обнажить мечи мы всегда успеем. Купцы сегодня несут убытки, а завтра их прибыль троекратно перекроет потери. Но кто оплатит нашу жизнь или смерть? – промолвил Харальд, чем урезонил своих берсеркеров.

Вскоре берсеркеры узнали, что Мономах повелел выселить из столицы на азиатский берег Босфора всех русских и варяжских купцов, воинов, священников Русской Церкви Босфора. Так он собрался ликвидировать русскую колонию, что располагалась на берегу залива Золотой Рог близ храма Святого Мамонта. На следующий день стало известно, что император отдал приказ стратигу Катакалону Кекавмену усиленно охранять северо-западное побережье Понта (Чёрного моря). Следом берсеркеры услышали, что на Святом Афоне подверглись разгрому и взяты под охрану войсками базилевса пристань и склады русского монастыря Ксилургу. Разрыв с Русью перешёл на политический уровень. Запахло войной.

* * *

Харальд Сигурдарсон и все его соратники окончательно поняли, что близок конец их вольной жизни в Цареграде. На общем совете предводителей русско-варяжского корпуса было решено просить императора отпустить всех желающих окончить службу в империи на родину. Императору написали и направили письмо, ибо он не принимал в те дни никого из русов и варягов. Но через своего посланника в устной форме Мономах отказал берсеркерам, а велел подчиниться приказу и разместить воинов корпуса там, где он укажет через своих военачальников. Всем берсеркерам стало ясно, что пора оставлять совсем ныне ставшие негостеприимными берега Босфора.

* * *

Тёмной августовской ночью 1042 года флотилия числом до пятидесяти ладей и дракаров без парусов подошла на одних вёслах к устью залива Золотой Рог и остановилась в стадии от берега и двух стадиях от тяжёлых галер греческого флота, охранявшего пролив Босфор. Затем от борта переднего дракара в сторону главной галеры отчалила и пошла лодка. Через полчаса лодка тихо подошла к галере, и на её борт поднялись два человека, укутанные трабеями. Поднявшись на борт, они из рук в руки передали заспанным кормщику и старшему корабля грамоту, в которой содержался приказ пропустить через пролив флотилию в составе пятидесяти «моноксилов» с воинами в сторону Понта (Чёрного моря). Стратигу сторожевого морского отряда предписывалось совершить всё в строжайшей тайне, ибо воинам флотилии в интересах империи надлежало выполнить приказ особой важности. Грамота была подписана императрицей Феодорой и скреплена, как хрисовул, золотой печатью. Старший и кормщик корабля внимательно посмотрели на прибывших. Перед ним были греки, одетые по-гречески и говорившие на чистом греческом языке. Видимо, как справедливо подумали они, это были люди самой императрицы. Затем старший отпустил посланцев и отдал приказ своим людям пропустить флотилию моноксилов в сторону Понта.

Тем временем на борту переднего дракара темнокожая женщина с распущенными чёрными вьющимися волосами плакала неутешными слезами, омочив чешуи железного доспеха на груди статного белокурого воина.

– Я даю тебе полную свободу, милая, и отпускаю навсегда, – с трепетом говорил он.

– Я твоя раба, не хочу этой свободы. Я умоляю, возьми меня с собой! Возьми во имя Аллаха милостивого и милосердного! – молила со слезами на глазах женщина.

– Девочка моя! Там, куда ухожу я, нас не поймут! Твои мольбы разрывают мне сердце. Но я не могу исполнить твоей просьбы! – отвечал он с болью в голосе.

– Как я буду жить без тебя, любимый?

– Придёт время – я вернусь за тобой и найду тебя. Ступай, милая, лодка ждёт тебя…

* * *

Через три недели ладьи и дракары Харальда Сигурдарсона вошли в устье Днепра близ острова святого Эферия и спустили морские паруса. Погони за ними не было, и девять сотен глоток русов из дружины Харальда пророкотали во всю силу лёгких:

– Здравь буди еси, Словутиче-Донапре! Здрава буди еси, родна-мати Руськая земля!

Сигурдарсон привёл с собой почти треть корпуса берсеркеров – около двух тысяч русских и варяжских воинов. Он возвратился на Русь с огромным богатством и славой. Путь его лежал в Киев. Харальд ни на что не рассчитывал, а просто хотел возвратиться на родину – в Северные страны, к берегам со скалистыми извилистыми фьордами, где бьёт о берег могучий прибой, где чувствуется дыхание Великого Северного океана. Но он не знал, что Эллисив по-прежнему ждёт его. Он не ведал, что вскоре возьмёт её в жёны, возвратится в Норвегию с дружиной в две с лишним тысячи человек, укоротит своих врагов и станет там законно избранным конунгом. Впереди его ожидала большая, счастливая и трудная жизнь. Но это уже другая история…

* * *

В Киеве предводитель берсеркеров, конечно, рассказал всё подробно князю Ярославу о том, что произошло в Цареграде. Тогда Великий князь Киевский начал целенаправленно готовиться к войне. Между тем отдельные отряды берсеркеров разными путями оставляли столицу Империи Ромеев и возвращались на родину. Русско-варяжский корпус – непобедимая гвардия византийских базилевсов – распался. В начале 1043 года по Р. Х. под Фессалоникой стратиг Константина Мономаха евнух Севастофор вступил в схватку с Георгием Маниаком. Русско-варяжский отряд, дравшийся за Маниака, как всегда, проявил себя достойно, и Севастофор уже почти проиграл сражение, но в конце боя Маниак получил смертельную рану копьём. Его отряды стали отступать, а затем были рассеяны.

В конце мая – начале июня большая русская флотилия, возглавляемая сыном князя Ярослава, Владимиром, подошла к болгарскому побережью. В её составе были и варяжские корабли с воинами из Скандинавии и с Руяны. Стратиг Кекавмен препятствовал русским высадиться на берег. В июне флотилия появилась ввиду Цареграда. Перетрусивший Мономах пытался завязать переговоры, обещал возместить ущерб, понесённый русскими, и призывал «не нарушать издревле утверждённого мира». Князь Владимир был непреклонен. В завязавшемся морском сражении ромейские корабли метали греческий огонь. Тяжёлые греческие галеры таранили и опрокидывали лёгкие ладьи и дракары. Поднявшийся ветер выбросил часть русских ладей на прибрежные скалы. Спасшихся на берегу встретило сухопутное греческое войско. Однако полного разгрома не последовало. Часть русских кораблей оторвалась от тяжёлых греческих галер. Более лёгкие корабли греческого флота пошли за русскими вдогонку, но в одной из бухт западного побережья Понта попали в западню и понесли тяжёлые потери. Та часть русского войска, что высадилась на берег близ Цареграда во главе с воеводой Вышатой, с боями стала отступать по побережью на север. Оно встретилось с отрядами Кекавмена у Варны. Превосходство было на стороне греков. Русские были разбиты, и 800 воинов вместе с воеводой попали в плен.

Вскоре после похода между русскими и греками начались переговоры. Обе стороны желали мира. Империя пошла на уступки. Через три года Вышата и его люди были отпущены. Ущерб русскому монастырю на Афоне был возмещён. Интересы культурного и экономического общения между единоверными и ментально близкими друг другу народами оказались выше политических соображений и случающихся ссор. Новый дружественный договор был скреплён в промежуток между 1046 и 1051 годами по Р. Х. браком сына киевского князя Всеволода с дочерью Мономаха, которая, видимо, носила имя Мария. Так закончилась последняя большая война между Русью и Византией. Точно неизвестно, присылал ли на Русь в подарок зятю свой императорский венец Константин Мономах. Предание об этом существует, но было ли ему до того. В 1047 году на помощь базилевсу прибыл русский отряд, принимавший участие в подавлении очередного мятежа, возглавленного представителем провинциальной знати Львом Торником. Однако корпус берсеркеров так и не возродился как единое целое. Лишь отдельные русско-варяжские отряды периодически находились в составе войск Ромейской империи. Со второй полвины XI века сведения о них становятся редкими. С 1066 года место русских и варягов в ромейском войске заняли англосаксы. В 1079–1080 годах последний русско-варяжский отряд поднял мятеж против базилевса Никифора III и был разгромлен.

Князь Киевский Ярослав Хромой так и не смог установить прочных политических связей с Ромейской империей. Но он находился в дружественных отношениях с западноевропейскими государствами и папским престолом. Все сыновья Ярослава, кроме Всеволода, были женаты на владетельных принцессах Польши и Римской (Германской) империи. Старшая дочь Анна была выдана замуж за французского короля Генриха I, средняя Анастасия – за венгерского короля Андрея, младшая, красавица Елизавета (Эллисив) стала королевой Норвегии. Новые осложнения с Ромейской империей у Ярослава возникли уже в 1051 году с момента открытого противостояния между Константинополем и Римом. В канун окончательного отпадения Рима от Ортодоксальной Вселенской Церкви Ярослав, недовольный притязаниями константинопольского патриарха Кирулария на руководство русской митрополией, возвёл на митрополичий стол русского церковного деятеля Иллариона. Но и сам почил в тот самый роковой 1054 год по Р. Х., когда православные и католики предали друг друга вечной анафеме.

Судьбы представителей порфирогенной семьи сложились по-разному. Императрица Зоя к старости стала «нетверда рассудком», часто впадала в беспричинную ярость. Умерла она в 1050 году, раздав перед кончиной большие суммы денег неимущим. Склирена умерла ещё ранее в 1045-м. Мономах искренне оплакивал её, а спустя некоторое время утешился другой женщиной – красавицей аланкой, бывшей в Константинополе заложницей. Та тоже получила титул севасты. Базилевс осыпал её милостями не меньше прежней фаворитки. Сам же Константин Мономах к старости стал мучиться подагрой, но, превозмогая сильнейшую боль, не прекращал появляться на приёмах и торжествах. Болезнь он свою считал наказанием за грехи и усердно молился Богу. В 1054 году в империю пришла чума. Умер базилевс, видимо, во время эпидемии 11 января 1055-го.

Феодора пережила и сестру, и Мономаха, отношения с которыми у неё не сложились. Базилевс, скорее всего, так и не простил ей тайной помощи Харальду и его берсеркерам. Хотя для плохих отношений было много и других причин. После смерти Константина IX столицу империи вновь охватили смуты. Группа заговорщиков из провинциальной знати решила возвести на трон наместника Болгарии Никифора. Однако Феодора во главе своих сторонников первая захватила дворец и стала единодержавной императрицей. Мужа себе она искать отказалась и вела монашеский образ жизни. Править ей помогал представитель столичной знати и член синклита Лев Параспондил – человек вспыльчивый, резкий, но решительный. Патриарх Кируларий и лидер военных Исаак Комнин пытались диктовать свою волю императрице, но та не шла ни на какие компромиссы. Комнин даже заплатил за свои претензии ссылкой. А Феодора, как последний представитель порфирогенитов Македонской династии на троне ромейских базилевсов, твёрдо сохраняла всю власть в своих руках до самой смерти.