Текст книги "Новый Рим и славяне. Византийские мотивы славянства и Руси"

– Мне необходимы сто тысяч золотых номисм, – требовал хаган.

– Держава Ромеев может выплатить не более пятидесяти тысяч, – отвечал префект. – Мало того, за эти деньги, великий хаган, ты должен выставить против славян семьдесят тысяч конных аварских воинов.

– Я могу отправить в этот поход не более сорока тысяч. Остальные нужны мне здесь для охраны наших кочевий. Вдруг эти свиньи-славяне вонзят свои кабаньи клыки нам в спину с севера или с востока, – брызгая слюной, кричал в ответ Баян.

Наконец они сговорились.

– Империя в моём лице обязуется выплатить аварам восемьдесят тысяч номисм за службу ромеям. Но помни, хаган, в случае грабежей на землях империи эта сумма сильно сократится, – напомнил префект.

– Вы можете быть спокойны. Присылайте золото, и авары выставят против славян шестьдесят тысяч конных воинов, «облачённых в панцири». Даю слово хагана, – заверил Баян.

* * *

Весенним мартовским днём 576 года многочисленное аварское посольство было встречено славянскими князьями во главе с Добритом всё в том же большом рубленом доме княжеского совета в древнем Туррисе. Светлый князь, малые князья и мужи славян по-прежнему восседали полукольцом посреди постройки длинного дома. Но в этот раз за их спинами стояли сотни вооружённых копьями, секирами и мечами сородичей. Аварское посольство с охранением в двести воинов стояло напротив них.

Авары вели себя гордо и вызывающе. Обычно так ведут себя только победители, требуя дани у побеждённых. Старший посол обров говорил по-аварски, переводил на славянский один из греков. Посол начал издалека:

– Объявляю славянским архонтам о состоявшемся союзе греческого кесаря и аварского хагана.

Известие это, переведённое сейчас на славянский, но уже ранее докатившееся до славянских мужей, вызвало лишь лёгкий шум в их рядах. Теперь о союзе обров и греков было объявлено открыто. Аварские послы сколь не ждали, так и не заметили замешательства среди славян. Тогда посол объявил:

– Отныне земли империи, заселённые славянами князя Даврентия, облагаются данью в пользу их владельца и господина.

Помедлив, посол, поясняя, продолжал:

– Славяне, живущие на древних землях империи за рекой Истр, отныне будут платить дань аварам, ибо эти земли велением кесаря Тиверия перешли хагану Баяну.

Слова посла вызвали бурю негодования среди всех славян, присутствовавших на приёме. Славянские воины, потрясая оружием, обратили взоры на светлого князя Добрита.

– Княже, отвергни недруга! – призывали они.

Аварские воины и послы опустили свои длани на рукояти мечей. Седовласый и могучий Добрит неторопливо встал со скамьи. Ступил на неё, возвысившись над всеми, простёр длани своих рук в стороны, успокаивая свой народ. Затем, когда крики славян смолкли, он развернулся к послу и громко вещал от лица своих соплеменников.

Слова его донесли до наших дней греки, присутствовавшие в аварском посольстве. Наверное, почти дословно или с некоторыми изменениями передал речь Добрита в тексте своей «Истории» малоизвестный ромейский автор Менандр Протектор, служивший в императорской гвардии при Тиверии II. Хронист, возможно, немного изменил что-то в значении слов. С той поры прошло около полутора тысяч лет. Однако главный смысл сказанного не меняется и по сей день.

– Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? – спросил Добрит, обращаясь к аварам, и внимательно поглядел в глаза послу. Недолго помолчал и продолжал:

– Ибо мы привыкли властвовать своей ли, чужой ли землёй, но не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи.

С этими словами он вытянул свой меч из ножен и указал на него аварским послам и воинам. Грек с трепетом перевёл эти слова обрам. В ответ аварский посол, нанося оскорбление славянам и их светлому князю, произнёс:

– Отныне авары будут истреблять славянских мужей, юношей и мальчиков, а их женщин полонить и владеть ими, как наложницами. Род славян на том пресечётся, ибо от славянских женщин будут рождаться только аварские дети.

На том время дипломатии закончилось. Славянские мужи и их воины пустили в ход оружие. В большом доме княжеского совета и вокруг него завязалась кровавая схватка. Земля пропиталась кровью. Не щадя себя, славяне перебили всех обров до одного. Пощажены были только греки, вставшие на колени и призвавшие к милосердию. Вероятно, среди них был и Менандр. Всех греков и отправили обратно, кого в империю, а кого и к аварскому хагану, чтобы рассказали обо всём, что видели и слышали.

* * *

Осенью того же года пятидесятитысячное конное войско аваров переправилось на ромейских кораблях через реку Саву близ крепости Сирмия и двинулось через земли империи на восток. В эти осенние дни Иоанн редко и только поздними вечерами появлялся дома. Тавракирия уже знала, что благодаря его стараниям бесчисленная конница аваров объявилась в пределах империи. Именно тогда по велению Иоанна около сотни быстроходных ромейских дромонов пришли из Истра в Саву. В течение двух дней они на вёслах и под парусами перевозили аварских воинов и коней. Затем ещё два дня дромоны перевозили аварские возы, поклажу и шатры. Ещё несколько дней спустя эта огромная орда кочевников, вооружённых до зубов, с огромным обозом медленно двинулась на восток.

Иоанн все эти дни и недели был предельно озабочен, измотан и напряжён. Он сообщил Тавракирии, что занят срочным сбором войск, ибо по велению кесаря был обязан сопровождать аварскую орду в пределах империи до переправы через Истр. Оставлять аваров один на один с мирным греческим населением было безумием. По распоряжению префекта все пригородное сельское население оставляло свои дома и срочно укрывалось со скотом и скарбом в городских крепостях. Ворота крепостей затворялись как перед осадой. На стенах и башнях выставлялась усиленная вооружённая стража. Жители отдалённых ромейских селений бежали в труднопроходимые горные места и зачастую под охраной ромейских войск ожидали, когда аварское полчище минует их провинцию и уйдёт на восток. Везде царили паника и ужас, как во время нашествий. В Прибрежной и Внутренней Дакии, в Дардании и на севере Македонии, а по известиям, даже во Фракии и в Нижней Мизии в «Склавиниях» (регионах с многочисленным славянским населением) было неспокойно. Славяне, живущие в пределах империи, готовы были взяться за оружие и оказать сопротивление коннице аваров, продвигавшейся на восток. Ромеям с трудом удавалось удерживать «Склавинии» от вооружённого выступления.

Тавракирия находилась всё это время в крайнем беспокойстве. Однако она умело скрывала свои чувства от Иоанна. В одну из редких ночей, когда префект приехал ночевать домой, женщина выведала у него, куда направляются авары. Усталый Иоанн уже поужинал и лёг почивать. На вопросы Тавракири об аварах он сквозь сон отвечал, что по велению кесаря они совершают переход в нижнее течение Истра, чтобы переправиться через реку и начать войну против славян, во главе которых стоит архонт Даврентий. Женщина попыталась узнать ещё что-то, но по дыханию мужчины поняла, что её возлюбленный уже крепко уснул. Тогда она поднялась с постели, оделась и тихо вышла из почивальни.

На дворе стояла прохладная и светлая зимняя ночь. Такие ночи часто бывают зимой на Балканах. Звёзды усыпали небосвод, посреди которого белел Млечный путь. Полная луна светила на востоке и освещала спящий город. Её свет проливался на черепичные кровли невысоких домов, базилики с башнями, крытыми шатрами и увенчанными крестами, безлюдные мощёные площади и городской рынок, каменные стены и башни крепости. А на стенах и в башнях всё реже вспыхивали неяркие сполохи догоравших костров, у которых грелись сонные стражники. Лишь изредка оттуда доносились голоса перекликавшихся воинов да бряцание оружия. В целом же безмолвие царило над округой. Лунное сияние серебрило стволы пирамидальных деревьев и ветви с пожелтевшей листвой, игольчатое убранство невысоких сосен, можжевельника. Нарядные кипарисы дремали в серебристо-сиреневой дымке своего убранства. Вдали под луной каким-то волшебным серебристо-белым светом отсвечивали горные склоны. За городскими стенами в долинах, укрытых горами, деревья в рощах и в перелесках ещё полностью не сбросили жёлто-багряную листву. Зелень неувядающих полян и бордово-розовые лозы виноградников слегка осыпал и посеребрил иней.

Чудная тихая ночь плыла над городом и его округой. И не верилось, что где-то северо-восточнее, за сотни стадий от этих благодатных мест, охраняемых Господом и воинами кесаря, пылают тысячи костров, дымящих и чадящих по всей округе на десятки стадий. Там гремят бубны и поют рога, ржут голодные или испуганные кони, мычат быки, блеют овцы. Воины-авары пьют вино, ругаются и делят добычу, точат свои кривые мечи, наконечники копий и стрел, правят луки, хохочут и веселятся, танцуют, встав в круг и хлопают в ладони, насилуют полонённых женщин под телегами и в своих вонючих шатрах…

Тавракирия, с нервной дрожью передёрнув плечами и отбрасывая страшные воспоминания, укуталась шерстяным мафорием, всей грудью и с удовольствием вздохнула, наполняя лёгкие чистым и прохладным ночным воздухом. На несколько мгновений она остановилась, осматриваясь вокруг. Вспомнила заснеженные поля, леса, заледенелые студёные реки своей родной земли. Затем ещё раз вздохнула и прошла в сторону конюшни, что располагалась во дворе префектуры. Подойдя к ней, приоткрыла створку ворот и тихо позвала:

– Микссклавий!

Через минуту-другую к ней вышел светловолосый заспанный юноша лет семнадцати. Одет он был как раб или слуга – в холщовые порты и нагольный тулуп без рукавов. В пышных волосах его застряли былинки пшеничной соломы. Он зевнул, протёр глаза и поклонился женщине. Та взяла юношу за руку и отвела за угол. Там они заговорили очень тихо по-славянски:

– Мстиславе, поими добрии конь, снедь, греческъ портъ новъ, да тещиша ко Истру. Имаша перебрести реку дле града Нова. За Истремъ потщи ся срести словене конязъ Добрите. Яко же обретоша, рцы Добрите, де перелезоша обри Саву, де скоро доспети имъ Истра, а словенемъ же ждати велику брань отъ обри. Тако же рцы, де глаголаша емоу отай дщерь его Добромира. (Мстислав, бери хорошего коня, продовольствия и греческую новую одежду да скочи к Истру. Перейдешь через реку близ города Нова. За Истром постарайся найти славян из племени князя Добрита. Как встретишь, передай Добриту, что авары переправились через реку Саву и скоро будут у Истра и начнётся большая война славян с обрами. Также скажи, что тайно передала ему известие через тебя его дочь Добромира).

Микссклавий послушно склонил голову и спросил:

– Яко же скоро тещи ся? (Когда ж ехать?)

– Тещи сей же часъ, яко же ветре (Собирайся и отправляйся сей же час, лети как ветер), – отвечала Тавракирия.

– Всё исполню, моя госпожа, – отвечал юноша по-гречески.

– Поими конь и пожди зде, Мстиславе, – велела женщина по-славянски.

Микссклавий согласно кивнул головой и тихо отправился на конюшню. Через полчаса после их разговора женщина положила юноше на ладонь увесистый мешочек с золотыми номисмами, какой-то пергаментный свиток, что-то тихо сказала напоследок, перекрестила его и ушла в дом. Возвратясь в опочивальню, она застала Иоанна, спавшего крепким сном в том положении, в каком и оставила его. А Микссклавий возвратился в конюшню, чтобы ещё до рассвета собраться и отправиться в дальнюю дорогу.

В предрассветной темноте юноша подъехал на осёдланном жеребце к воротам города и объявил страже, что он посыльный. Воины потребовали подтверждения его слов. Тогда Микссклавий достал из-за пазухи и в свете факела показал им свиток пергамента, запечатанный печатью канцелярии префекта. Воины без лишних вопросов отворили калитку в одной из воротных створ и выпустили его за городские стены. В эти тревожные дни частые верховые гонцы в разное время суток прибывали в префектуру города и провинции, а также уезжали обратно с секретными посланиями. И в этом не было ничего удивительного. Юноша, выехав из ворот, направил коня на северо-восток.

Микссклавий был сыном рабыни-славянки, взятой в плен аварами ещё двенадцать лет назад. Проданная вместе с малолетним сыном грекам в городе Скупе, его мать сделалась наложницей управляющего хозяйством в городской усадьбе префекта Иоанна. Её пятилетнего малыша определили тогда быть служкой в доме господина. Но мальчик был очень резв и непоседлив. Он не хотел жить в покоях, следить за порядком, мыть посуду и заниматься подобными вещами. Он убегал во двор, на улицу, на городскую площадь, дрался там с мальчишками и шалил. За это слуги префекта часто ловили его, устраивали порку и запирали в тёмном чулане. Но парнишка был неисправим. Тогда мать упросила своего господина и любовника-управляющего, чтобы её сына определили на конюшню. Мальчик очень любил лошадей и ухаживал за ними. Управляющий смилостивился и исполнил просьбу своей наложницы. С той поры мальчишка рос в состоянии почти полной свободы, столь возможной, сколь позволяло ему положение раба-конюха. Мальчика окрестили и нарекли его христианским именем Николай. Но в быту греки дали ему прозвище, созвучное его и христианскому и славянскому имени. Микссклавий по-гречески означало «Маленький славянин». Мать же тайно называла его старым славянским именем, которое было непонятно грекам. Благодаря ей он не забыл своего родного языка. Играя с детьми рабов, он научился метко бросать в цель небольшой меч. Он помнил с самого детства, что его сородичи-славяне крепили малые мечи к икре ноги, пряча их в складках портов или в обмотках стопы. Потому такой меч у славян назывался «нож» (малый меч, спрятанный у ноги). Служа на конюшне, он научился превосходно ездить верхом даже без седла, хорошо засёдлывал коней, умел объезжать, ковать и лечить их. Он также выучился прекрасно плавать, когда мыл лошадей в реке. Свободно говорил по-иллирийски, по-македонски, знал греческий, понимал по-фракийски. Русоволосый и голубоглазый, к семнадцати годам он превратился в умного, хорошо сложенного, ловкого, смелого юношу.

В лучах восходящего солнца Микссклавий гнал коня на восток. В ближайшем городе он остановился на рынке, прикупил себе хорошую одежду и переоделся. Однако старую одежду слуги-раба не выбросил, а сложил и упрятал в торбу, притороченную у седла. Конь под ним был добрый. Теперь на постоялых дворах, рынках и в придорожных харчевнях он выдавал себя за сына богатого торговца лошадьми. Если же кто-то спрашивал его, куда он держит путь, то он отвечал, что ищет своего отца, погнавшего табун в соседний город на продажу. С этими словами он заказывал хороший ужин, щедро платя золотыми монетами, чем сразу снимал всякие подозрения. С зарёю же скакал далее на северо-восток. Так через три недели Микссклавий добрался до низовий Истра у города Нова в Нижней Мизии. Там его застали морозы. Ночью юноша ступил на неокрепший лёд реки и двинулся к противоположному берегу, ведя коня в поводу. В одном месте он в темноте попал в полынью. Ледяная стихия разверзлась под его ногами, и он ушёл с головой под лёд. Но десная рука крепко держала узду. Казалось, тысячи иголок впились в него, заставили тело онеметь. Однако юноша рванулся наверх из тёмной ледяной могилы. А верный конь потянул за узду и вытащил его на лёд.

Уже на другом берегу Микссклавий развёл небольшой костёр в яруге (овраге), отогрелся, переоделся в свою старую одежду и двинулся на север. Здесь он ехал вперёд уже очень осторожно, внимательно осматривая округу с высоких мест или залезая на деревья. Наконец он заметил на одном из холмов бревенчатую сторожевую вышку и вооружённых людей. По их одежде и оружию он понял, что это славяне. Юноша перекрестился и призвал на помощь своего небесного покровителя святого Николая. Затем почти бесшумно тронул коня к славянской стороже. Как незаметно ни продвигался он вперёд, но всё же его неожиданно окликнули и окружили три пеших воина. Копья их были нацелены ему в грудь, и сами вои выглядели угрожающе. Юноша сошёл с коня, улыбнулся и поднял руки вверх, показывая, что в дланях нет оружия. Один из славян негромко на знакомом с детских лет языке спросил, кто он и что делает здесь. Юноша ответил, что он беглый раб-славянин. Они спросили, как его зовут по-славянски, и тот отвечал:

– Звати мя Мстиславе.

Через день Мстислав уже стоял перед князем Добритом в Туррисе. Светлого князя окружали мужи и воины. Добрит спрашивал юношу, откуда он и зачем пришёл в их землю. Мстислав отвечал князю, что он пробирался к нему и что ему надо передать важное известие. Однако он настойчиво повторял, что всё расскажет, если останется в окружении князя и самых ближних его сородичей. Светлый князь просил выйти всех, кроме младшего брата и двух своих сыновей. Когда это было исполнено, юноша пересказал Добриту всё, о чём говорила ему Тавракирия. Князь слушал с большим вниманием и лишь кивал головой. Когда Мстислав окончил, Добрит спросил, кто эта женщина, что передала ему столь важные известия. И Мстислав отвечал, что это его дочь Добромира, ставшая в неволе наложницей префекта Иллирии Иоанна. Добрит долго молчал, свесив голову и подпирая её дланью десницы. Молчали и его сородичи. Наконец, князь поднял очи, полные слёз, к небу и прочёл молитву Святовиту, благодаря его за откровение. Затем обратился к Мстиславу, строго-настрого запретив говорить кому-либо из славян о Добромире. В этом князь велел поклясться Мстиславу. Юноша достал нательный крест из-под нагольного тулупа, перекрестился, целуя его, и подтвердил, что не вымолвит ни слова о рассказанном. В тот же день светлый князь отправил его в дружину Донуведя, а сам велел своему народу готовиться к скорому нападению обров.

* * *

Иоанн приехал домой, чтобы переночевать и собраться в дальнюю дорогу с войсками к берегам Истра. Тавракирия сама приготовила обильный и вкусный ужин, ожидая своего мужчину. На столе стояла жареная индейка с запечёнными яблоками и перцами, фаршированными овощами. В вазе лежали роскошные гроздья винограда с крупными ягодами розового цвета, гранаты, мандарины. Полупрозрачный стеклянный сосуд с красным, терпким, холодным вином отпотевал там же мелким бисером капелек. Жарко полыхали жаровни с углями, согревая покои дома, где жил префект. Иоанн замёрз в дороге и теперь отогревался у одной из жаровен душой и телом. Прижавшись к нему со спины, обняв его и сцепив кисти рук на его груди, к нему прильнула Тавракирия. Он с любовью и трепетом осознавал, что рядом с ним была его возлюбленная, которая ждала его и заботилась о том, чтобы встретить его словно мужа. Да, его уже почти две недели не было дома. Но теперь он может, как перед Богом, ответить цезарю, что с достоинством и честью выполнил возложенное на него нелёгкое дело безопасности империи. Вот уже вчера последняя мира кавалерии ушла в сопровождении аварского войска. Более ему некого выставить для охраны ромейских сёл и городов, даже если Тиверий прикажет ему защищать сам Константинополь. Все силы брошены к Истру, чтобы предотвратить возможное отклонение аварских отрядов от намеченного пути. Иоанн думал об этом напряжённо и вымученно, тщательно просчитывая возможные неувязки и оплошности. Нет, никаких оплошностей в этом деле допущено не было. Всё было исполнено так, как велел цезарь.

От этих мыслей его отвлекла Тавракирия. Она предложила вымыться Иоанну, и тот согласился. Помогла снять одежду. Ласково погладила своей нежной дланью и перстами по его оголённой спине, вызвав этим трепет в его мышцах. Затем повела его в комнату для омовения. Там стоял огромный медный котёл с водой. Вода уже была согрета, и Тавракирия принялась поливать и мыть Иоанна. После мытья набросила на него чистое покрывало из льна и помогла ему обтереться.

Тут они заговорили:

– Завтра тебе уходить в дальний поход. А я ждала тебя все эти последние месяцы и измучилась от недобрых предчувствий. Отныне я не хочу оставаться одна без тебя. Что бы ни случилось, я должна быть с тобой, ведь я твоя раба и должна следовать за тобою и служить тебе. Я пойду следом туда, куда бы ни послали тебя цезарь и сам Господь Бог, иначе мне лучше не жить, – тихо и трепетно шептала женщина.

Слова наложницы вызвали удивление и замешательство Иоанна, и он стал отговаривать её от этих мыслей:

– Это очень опасно для тебя, любимая. Длительные воинские переходы будут тяжелы. Все неудобства походной жизни ожидают тебя.

– Я родилась среди варваров и готова к любым лишениям. Кроме того, войска идут в землю славян, а я знаю славянский язык и смогу помочь стратигу вести войска за Истром. Также никто лучше меня не сможет ухаживать за тобой во время похода, накормить и обогреть тебя, – напомнила она.

Напор любимой женщины удивил Иоанна. Он ещё долго сопротивлялся и отвечал отрицательно на просьбы Тавракирии. Однако крепкое вино, прекрасный ужин, роскошное ложе с чистым бельём и её неописуемые ласки сделали своё дело. Иоанн согласился.

* * *

Лёд быстро растаял на реке той весной. Солнце ярко сияло и согревало землю. Быстро подсохли поля и дороги. Но недоброй стала та весна для славян, живших северо-восточнее нижнего течения Истра. Ромейский флот быстро переправил хищных завоевателей на левый берег реки. Десятки тысяч конных воинов, разделившись на отряды, как потоки раскалённой лавы, полились на землю славян, испепеляя и уничтожая всё на своём пути. Они вытаптывали посевы, жгли опустевшие селения-«хории» и городища славян. Был сожжён и брошенный Туррис.

Но славяне князя Добрита уже давно готовились к нашествию обров. Всё славянское население укрылось в труднодоступных местах – лесных урочищах, где были сооружены непроходимые засеки, на укреплённых островах среди болот, озёр и речных рукавов. Лес стал непроходим, потому что деревья были подрублены на высоту груди всадника и завалены своими в кронами разные стороны. Как только завоеватели углубились в страну славян, их стали подстерегать лесные завалы на дорогах, неожиданные засады, потоки стрел, камней и бревен, обрушивающиеся на их головы неизвестно откуда. За оружие у славян взялись даже старики, женщины и дети. Войско аваров, стремясь разорить и награбить как можно больше, разделилось на десятки малых отрядов, рассеялось и ушло далеко за Истр.

Стоял тёплый июньский день. Солнце сквозь дымку высвечивало на небосводе. Леса были одеты буйной летней листвой. Громко пели и свистели птицы. Но откуда-то с юга ветер доносил гарь и горьковатый дым очередного пожарища. Трёхтысячный отряд аварской конницы осторожно продвигался на северо-восток. Проводники из даков, видимо, плохо знали местность. Авары направлялись к одному из крупных славянских городищ, ещё не разорённых войной. Они шли к старому броду вдоль петлявшей среди дубрав речной старицы, буйно поросшей осокой и камышом. Никто не обратил внимания на то, что среди зарослей камыша и осоки многие стебли растений были срезаны или обломлены. Кони тревожно ржали, но вся округа казалась безлюдной. Вот, наконец, аварская конница подошла к неглубокому старому руслу и стала неторопливо, осторожно переходить протоку вброд. Вода доходила здесь коням до груди.

Тем временем в двух стадиях позади аваров молодой воин, одетый по-славянски, внимательно наблюдал с высокой кроны старого дуба за противником. Это был Мстислав. Когда он убедился, что уже треть аварского отряда перешла протоку, то быстро спустился с дерева и стал швырять камнями в прибрежные заросли камыша и осоки. Через несколько мгновений там раздалось лёгкое бульканье. Над водой появилась еле заметная голова человека, покрытая водорослями. Мстислав махнул рукой. Человек, показавшийся над водой, вновь ушёл с головой в воду. Но вслед за этим многие стебли тростника и камыша вдоль берега вдруг начали погружаться, а из воды стали быстро всплывать и выходить на берег сотни мокрых воинов с копьями и секирами. Это была дружина и воины князя Донуведя. Прошло два часа с тех пор, как он и его люди пролежали на дне протоки, словно утопленники. Теперь они были подняты из реки, и пришёл час схватки с зарвавшимися завоевателями.

«Они опытнее всех людей и в переправе через реки и мужественно выдерживают пребывание в воде, внезапно застигнутые опасностью, они погружаются глубоко в воду, держа во рту изготовленные для этого длинные тростинки, целиком выдолбленные и достигающие поверхности воды; лёжа навзничь на глубине, они дышат через них и выдерживают много часов, так что не возникает на их счёт никакого подозрения. Но даже если тростинки окажутся заметными снаружи, неопытные посчитают их растущими из-под воды», – писал о славянах спустя четверть века император Маврикий.

Не мешкая Донуведь собрал свой отряд и быстро двинулся вслед обрам. Тем временем на левом берегу протоки в месте переправы обрушились подсечённые деревья, павшие на головы врагов. Град камней, стрел и сулиц сразил сотни аварских воинов. Пешие славяне, выбегая из леса, ловко увёртываясь от ударов копий и мечей, подсекали косами и секирами ноги аварским коням. Половина аварских воинов, ещё не успевших переправиться через протоку, стала поворачивать коней вспять. Но тут из-за кустов и деревьев правого берега их встретили копья и стрелы воинов Донуведя. Схватка была жестокой. Аварские воины поняли, что они окружены и дрались до последнего. Лишь небольшая кучка кочевников всё же вырвалась из кольца славян и бежала на юго-восток. Их преследовали, осыпая стрелами и копьями, и, наконец, загнали в топкую дрягву (болото). Оттуда не ушёл никто.

* * *

Иоанн был сильно озабочен. Тавракирия сразу почувствовала это, когда он вошёл в свой походный шатёр, разбитый на берегу Истра. Она знала, что неутешительные известия приходили одно за другим. Несмотря на то что Иоанн расставил вдоль правого берега реки почти все свои войска, несколько аварских отрядов числом до пяти тысяч всадников всё же возвратились обратно из-за Истра и, пройдя мимо ромейских постов, прорвались во Фракию. По дороге на восток они ограбили множество фракийских селений. Теперь же вышли к берегу Понта и соединились с восставшими славянами из фракийских «склавиний». И те, и другие стали заниматься морским разбоем у берега, грабя корабли, шедшие в Константинополь. Славяне, умевшие хорошо и быстро строить ладьи-моноксилы, помогли аварам в этом. Остальные силы аваров растеклись по бескрайним славянским землям за рекой, разбившись на небольшие отряды и не подчиняясь никому. Далеко за Истром шли ожесточённые и скоротечные схватки аваров со славянами князя Добрита. Последние часто нападали неожиданно, истребляли врага и уходили в никуда, словно растаяв в необъятных лесах и болотах. Воины нескольких аварских отрядов, разочаровавшись в успехе войны и видя, что в земле славян вряд ли можно много награбить, но легко потерять жизнь, вообще ушли правым берегом Истра далеко на Запад и, видимо, сейчас уже достигли пределов Восточной Паннонии. Пленных славян в ходе этой войны было мало. Авары, пригоняя пленников к берегу Истра, продавали их за большие деньги. Единственным утешением было то, что авары освободили несколько тысяч пленных ромеев, угнанных во время прежних славянских походов на империю и превращённых славянами в рабов. Но и этих рано или поздно славяне освободили бы сами. Мало того, авары могли угнать этих же людей и продать в рабство где-нибудь западнее.[16]16
  Моноксил (также долблёнка, однодеревка и т. д.) – гребная, реже со съёмной мачтой лодка, выдолбленная из единого ствола дерева. Обычно не имеет киля. Долблёные лодки выделывают из кряжей стволов толстых деревьев. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Правда, казалось, сегодня Иоанну повезло. С противоположного берега донесли, что авары продали ромеям большую партию пленных славян и гонят их к берегу Истра. Префект сам решил переправиться на другой берег реки и наладить отправку пленников, проданных в рабство. Кроме того, пришло и тревожное известие, что один из славянских отрядов преследует единственную миру ромейской кавалерии, что была переправлена на ту сторону и сейчас сопровождала славянских пленников. Иоанн понимал, что присутствие его на том берегу необходимо. Как только Тавракирия узнала, что её возлюбленный собрался перебраться за Истр, она встала перед ним на колени.

– Умоляю, Иоанн, не делай этого. Ты не знаешь, как воюют и как ведут себя славяне, – просила она.

– Успокойся, милая Тавракирия. Уверяю, что за Истром располагается наша кавалерии. Я же двинусь туда не один, а в сопровождении двух сотен конных стратиотов. Скоро туда подойдут и тяжёлые корабли с двойной кормой, несущие пеших воинов, – отвечал префект.

Однако Тавракирия была неумолима. Она обнимала его ноги руками, прижималась к ним и держала его.

– Не ходи туда, – упрашивала она.

Он почти насильно оторвал её от себя и вышел из шатра. Поднявшись на ноги, Тавракирия последовала за ним. Иоанн ничего не сказал ей, когда увидел её рядом с собой на лёгком дромоне, взявшем путь к левому берегу Истра.

* * *

Донуведь торопил своих воинов и гнал коня. Он уже знал от лазутчиков, что большой полон, взятый обрами и проданный грекам, находится в четырёх-пяти греческих стадиях от берега реки. Ему донесли, что туда же идут большие греческие корабли, чтобы переправить полон на другой берег. А за Истром полон не достать. Тяжело раненный в последних жестоких схватках, Добрит просил Донуведя поспешить и, чего бы это ни стоило, освободить своих соплеменников. Всего лишь двести воинов мчалось с Донуведем верхи – комонно. Остальные полторы тысячи, догоняя его, текли следом. Князь сумел незаметно провести свою дружину и обойти стороной большой отряд тяжеловооружённой конницы греков, закрывший подступы к реке. Сейчас этот отряд был уже позади – в трёх греческих стадиях севернее, за лесом и яругами. Да, все последние дни Донуведь почти не спал и страшно устал. Он и его дружина были в постоянном движении и переходах. В беспорядочных непрерывных стычках с кочевниками полегла или получила тяжёлые раны почти половина его людей. Сколько пало мужей и славных воинов! Но зато обры небольшими отрядами уходили, бежали к реке вспять. Надолго запомнят славяне и их враги эту тяжёлую войну. Сколько славы выпало ему в этой брани, но более всего прославила его сеча у реки-старицы, где авары попали в западню, устроенную им.

Лес закончился, и славянская дружина неожиданно вылетела на широкий луговой берег. Правее, в стадии от дружины, по дороге к Истру гнали несколько тысяч пленных славян – женщин и детей. На берегу располагалась сотня – другая спешенных греческих воинов, облачённых в доспехи. До них было рукой подать – не более стадии. По реке медленно шли тяжёлые греческие корабли. Донуведь велел воинам не мешкать, готовить луки и стрелы. Греки заметили славян и пришли в замешательство. Кто-то пытался поймать коня и сесть в седло. Один из них, по виду военачальник, указуя что-то копьём, пытался выстроить воинов для отпора. По велению Донуведя дружина прошла на рысях ещё полстадии и пустила стрелы, не сходя с коней. Урон среди греков был ощутим. Дружина опять продвинулась вперёд шагов на сто и приготовилась к бою. Донуведь метил в того, что в позлащённой броне руководил греками. Он явно обладал недюжинной силой и весь был облит чешуйчатым доспехом с головы до бёдер. Лик он укрывал щитом. До греков оставалось чуть меньше сорока шагов. Донуведь прицелился и пустил стрелу. Стрела нашла цель и ударила военачальника в десное бедро. Князь выругался с досады. А знатный грек припал на оба колена, опираясь на копьё. Донуведь вновь достал стрелу, приложил её к тетиве и потянул на себя.