Текст книги "Новый Рим и славяне. Византийские мотивы славянства и Руси"

– Зажила ли твоя рана, достойный стратиг?

– Благодарю тебя за заботу, великий автократор. Твои лекари не имеют себе равных в Империи Ромеев, – отвечал Хилвудий.

– Вижу и догадываюсь, что не только мои лекари помогли тебе залечить твои раны, – молвил Юстиниан с усмешкой, повернув голову к комиту, который также улыбнулся.

Хилвудий молча склонил голову, показывая, что он не видел усмешки базилевса.

– Ну да ладно, перейдём к делу. Я уже узнал о твоём желании, стратиг, взять в жёны мою племянницу, – произнёс Юстиниан уже серьёзно, затем умолк и внимательно взглянул стратигу в глаза. При этих словах и взгляде Хилвудий ещё раз поклонился императору и подтвердил:

– Сказанное тобой, великий автократор, есть истина.

Юстиниан вновь обменялся взглядом с комитом Марцеллином и продолжил:

– Это приятное известие, и я рад за тебя, стратиг. Но нынешней весной на северной границе империи за Истром, по сведениям лазутчиков, вновь собралось большое полчище склавинов, готовых к нападению на Державу Ромеев. Потому тебе надо незамедлительно отправляться со своими симмахами в пределы вверенного диоцеза Фракии и принять меры к отражению варваров. Самым лучшим средством для предотвращения варварского вторжения могло бы стать предупредительное нападение на склавинов. Велисарий же со своей стороны позаботится о посылке тебе подкреплений. Кроме того, ты, достойный стратиг, по сей день, к сожалению, остаёшься язычником, а по законам Империи Ромеев язычники не имеют права брать в жёны христианок, – завершил базилевс. После этих слов Юстиниан опять замолчал и посмотрел на анта.

После недолгих раздумий и молчания Хилвудий ответил:

– Я давно хотел принять греческую веру, так как она близка моему сердцу. Однако мои соплеменники симмахи-анты пока не поймут этого. Если так плохо обстоят дела на границе по Истру, то вскоре мне придётся вести своих людей в схватку. Не к лицу стратигу в этой обстановке перед серьёзным сражением с врагом смущать души людей, которые лично преданы ему, отречением от веры отцов и принятием иной веры. Но вскоре после разгрома врага мне придётся позаботиться и об этом.

Услышав эти слова, Юстиниан нахмурился, но согласно кивнул. Затем молвил:

– Быть по сему! Желаю тебе, стратиг, успеха и Божьей помощи. Прими это как дар от нас в подтверждение твоей верности.

С этими словами он снял с безымянного пальца правой руки золотой перстень с рубином и передал его Хилвудию. На этом приём был окончен. Хилвудий поклонился, поцеловал руку императору и быстро удалился.

На следующий день Хилвудий велел Ватиору готовить отряд симмахов к выступлению на Филлипополь. Сам же отправился повидаться и попрощаться с Гесимундом и Ильдигисом. Германцы встретили стратига всей душой и закатили пирушку. Ильдигис уже оправился от ран и пока с небольшой группой своих соплеменников продолжил службу в соединении германцев Мунда. Он вдруг заговорил с Хилвудием по-славянски:

– Слух есмь, Хилвудие, имаши брати жену царску роду?

– Не веде ти еси слухи, друже. Веде ти очи своя (не верь слухам, друг, верь своим очам), – отозвался стратиг.

– Я приятно удивлён твоим знанием моего языка, друг мой. Когда ты успел научиться говорить по-славянски? Вижу, ты совсем оправился от ран. Давай же выпьем за это, – молвил повеселевший ант уже по-гречески.

– Ты знаешь, стратиг, я с юных лет тесно общался со славянами, жившими в верховьях Истра, и даже некоторое время жил среди них, – улыбаясь, отвечал белокурый Ильдигис и обнажил крепкие зубы.

Они сдвинули кубки, выпили.

– Ну а что ты, Гесимунд? Я вижу, у тебя дела идут не хуже?

– Как только он получил свои деньги после той кровавой бани на ипподроме, так тут же женился на своей гречанке, решил оставить службу и заняться доходной торговлей лошадьми и оружием, – отвечал за Гесимунда Ильдигис.

– Этот хитрый лангобард знает про меня лучше меня самого, – мрачно улыбаясь, молвил в ответ германец.

– Узнав о твоих и его намерениях жениться, я готов немало выпить сегодня в вашу честь и за ваш успех, – оправдался Ильдигис и вновь разлил вино по кубкам.

Конечно, они выпили немало в тот день. Уже изрядно захмелев и узнав о том, что затевается поход за Истр, германцы стали уверять стратига в своей верности, прося вызвать их к себе во Фракию, если ему потребуется помощь.

* * *

Вечером хмельной Хилвудий отправился к Прокопию. Они выпили на прощание хорошего вина. Хилвудий рассказал о том, что скоро намерен жениться.

– Кто же твоя избранница? – поинтересовался Прокопий.

– Племянница императора, – отвечал стратиг и заметил, что его сообщение вызвало немое удивление учёного мужа.

– Императора или императрицы? – уточнил Прокопий.

– Да, она племянница Феодоры, – подтвердил Хилвудий с лёгким смущением.

Услышав рассказ Хилвудия о приёме у базилевса, Прокопий долго молчал, обдумывая что-то. Затем, наморщив высокий лоб, молвил:

– Я давно мечтаю написать некую историю варварских народов и их отношений с римлянами. И здесь, стратиг, твои сведения о войне со склавинами будут очень интересны. Пиши мне, как будет время, или по приезде сообщай всё о походах и войне против славян.

Стратиг ждал ещё каких-то слов от своего учёного друга по поводу его женитьбы, но Прокопий, как видно, постарался вообще избежать той темы. Да и Хилвудий более не заговаривал об этом. На прощание Прокопий молвил:

– Очень скоро, возможно, Юстиниан начнёт войну с вандалами в Африке и мне придётся отбыть туда вместе с Велисарием, так что неизвестно, когда мы встретимся вновь.

Хилвудий с удивлением выслушал это известие. Прощаясь, они обнялись по-дружески и расстались с тёплым чувством печали.

Расставание с Касинией было долгим и любвеобильным. Стратиг долго не мог оторваться от своей желанной. Он обещал вернуться к ней. Она – ждать его. Неизбежно наступил час разлуки, и он ускакал от неё ранним утром с сердцем, полным тоски, надежды, и ожидания.

* * *

Весь остаток весны и два летних месяца были полностью посвящены подготовке к походу за Истр, распределению подкреплений, засылке лазутчиков на правый берег реки, смене и отправке сторожевых постов.

Широкий полноводный Истр неспешно гнал свои синие воды. Легкие волны бились о прибрежные камни. А воды медленно уходили на юго-восток в море. Бескрайнее голубое небо смотрелось и отражалось в синей речной глади. В глубоких заводях, омутах и старицах реки гуляли рыбные косяки. Вечерами крупная рыба играла у поверхности вод и била их плавное зеркало своим сильным хвостом. А над всей этой зеркальной гладью и изумрудными, поросшими лесом живописными берегами, в тёплых потоках воздуха, поднимавшихся с береговых высот, кружились стаи птиц. Дремучие леса по обоим берегам Истра тихо шумели под ветром листвой вековых дерев. Почти не пуганое зверьё, стада благородных оленей, зубров и косуль скрывались от человеческого глаза в этих заповедных лесах и паслись на его полянах, поросших травами по грудь человеку. Казалось, всё было безлюдно и тихо по обоим берегам. Но с высоты своего полёта зоркие орлы и соколы видели, как по дальним прибрежным долинам всё ближе к берегу подходили и скапливались в лесах, в балках, у подошв береговых высот отряды вооружённых всадников и пеших воинов. С ветвей высоких деревьев на противоположный берег реки всматривались дозорные. Слышно было, как в прибрежных рощах громыхали колёса возов, нагруженных военным снаряжением и продовольствием, как приглушённо ржали кони, позвякивала сталь оружия, звучал молот о наковальню, когда воины правили доспехи или перековывали коней. Слышался стук секиры, когда валили подлесок, устанавливая палатки и шатры. А вверх по течению реки со стороны моря шли к местам переправ лёгкие парусно-вёсельные корабли, скрипевшие мачтами, уключинами, хлопавшие парусами.

Первый поход за Истр был спланирован и подготовлен Хилвудием безупречно. Стратиг получил подкрепление. К началу выступления под его рукой было три миры тяжёлой кавалерии численностью в шесть с половиной тысяч воинов, пять отрядов аконтистов, два отряда скутатов и два отряда псилов числом до пяти тысяч воинов. Но самым надёжным подразделением его войска был отряд антов-симмахов, безотлучно сопровождавших Хилвудия во время похода. На быстроходных гребных судах-дромонах Хилвудий ранним утром переправил свои войска через реку в районе границы между Прибрежной Дакией и Нижней Мизией (близ устья реки Олт). В этих местах Истр, уже принявший множество притоков и сделав крутой поворот с севера на юг, медленно гонит свои воды на восток – в море.

Разграбив прибрежные селения, ромейские войска углубились на северо-запад от Истра на двести пятьдесят стадий. Хилвудий знал от лазутчиков, что дальше стоит восьмитысячное славянское полчище, собранное для вторжения в пределы империи. Устроив засаду у оврага в кустарнике, ромеи атаковали полчище склавинов. Отряды тяжеловооружённых скутатов и псилов в облегчённых доспехах первыми напали на врага. Славяне, построившись клином, осыпав ромеев роем стрел, камней и дротиков, нанося им немалые потери, вступили с ними в рукопашную схватку. Одна мира ромейской кавалерии, сманеврировав, изобразила общее отступление. Увлёкшись преследованием, склавины пригнали ромеев к оврагу и тут сами оказались охваченными подковой ромейского войска. В бой с противником вступили меткие и стремительные аконтисты. Затем ударили симмахи-анты. Враг побежал. Разгром склавинов завершили тяжеловооружённые отряды конных стратиотов. После этой победы угроза нападения на империю с севера отступила как минимум на полгода.

Уже осенью Хилвудий возвратился во Фракию с множеством угнанного скота, с большим количеством пленных. Последних продавали в рабство во фракийских городах. Здесь же во Фракии к нему пришло послание от Касинии. Она поздравляла его с победой, желала ему удачи и помощи Божией в защите христианского народа от варваров. О себе писала очень немного и сдержанно. Но в тексте послания он всё же прочёл слова о том, что она ждёт его и надеется на лучшее. Сердце Хилвудия защемило, и он постарался запретить себе думать о будущем. За все последние месяцы предельного напряжения сил не было ни одного дня, чтобы он не вспоминал о ней и не страдал от разлуки. Он гнал от себя мечты, но память о чудесных днях любви и времени, проведённом с ней, не оставляли его.

Вскоре заботы мира сего вновь вовлекли стратига в свой водоворот, и он не мог уже оторваться от них. Той же осенью Велисарий отозвал из подчинения Хилвудия две миры кавалерии, одно подразделение скутатов и одно подразделение псилов. Эти войска направлялись куда-то в заморской поход – на берега Африки и на острова Средиземного моря. Велисарий сообщал, что численность войск, вверенных Хилвудию, должна быть сокращена на пять тысяч воинов. Хилвудий досадовал, ибо к зиме, когда Истр покрывался льдом, опасность славянских вторжений возрастала. Со славянами в месте границы империи могла перейти и конница гуннов. Хилвудий усилил дозорную службу вдоль побережья реки и постоянно высылал на противоположный берег разведчиков. Осенью случилось и радостное для него событие. Из Константинополя приехал к нему Гесимунд, пригнавший большой табун лошадей на продажу и привезший три воза с оружием – луками, стрелами, копьями, мечами, щитами. Всё это он продал Хилвудию за умеренную цену. Затем они хорошо выпили. Стратиг долго расспрашивал германца о столице и его жизни. Гесимунд охотно рассказывал и уверял, что он счастлив со своей женой-гречанкой. Через день они распрощались.

В середине зимы, в январе, когда в морозные дни на Истре встал довольно прочный лёд, лазутчики сообщили, что ниже по течению реки склавины и гунны собирают войско для вторжения в пределы империи. Немедля стратиг собрал свои отряды в один кулак и под покровом ночи перешёл Истр. В ста семидесяти стадиях от реки уже располагались отряды варваров. Разделив войска и устроив две засады, стратиг ранним утром обрушился на стан противника с мирой своей кавалерии и частью симмахов. После скоротечной, но жестокой схватки Хилвудий велел войскам отступать к одной из засад. Гунны и часть конных склавинов преследовали его. Этот манёвр чуть не стоил жизни стратигу и всей его коннице. Не успели ромеи и симмахи отступить от стана противника на три стадии, как на дорогу и по краю лесной опушки стали валиться подрубленные деревья, калеча всадников и перегораживая им дорогу к отступлению. А затем со всех сторон на них обрушились потоки стрел, камни и метательные копья. Здесь погибли и были ранены сразу около трёхсот воинов. Стратиг, устроивший засаду склавинам, сам оказался в западне, приготовленной ему коварным врагом. Велев симмаху трубить в рог сигнал о помощи, Хилвудий развернул коня и сшибся с гунном, вооружённым секирой, с ходу налетевшим на него. Первый удар копья гунн отразил круглым щитом, второй отбил секирой, но с третьего удара стратиг ударил гунна кием в живот ниже щита. Копьё вырвалось из рук с падением сражённого врага. Хилвудий выхватил меч и отбил удар вражеского копья, направленный ему в грудь склавином. Ещё через мгновение он, ловко прянув из седла в сторону противника, поразил его мечом в бок. Конь стратига встал на дыбы, и Хилвудий вылетел из седла, вовремя выдернув из стремян стопы ног. Сгруппировавшись всем телом, упал набок, перекатился через спину и вновь вскочил на ноги. Верные соплеменники симмахи, увидев, в каком положении находится их предводитель, уже прорвались к нему и дрались рядом. Благодаря подвижности и манёвренности антов отступавшая ромейская конница смогла вновь собраться для отпора нападавшим со всех сторон склавинам и гуннам. Не прошло всего и четверти часа, как Ватиорий (Ратибор), услыхавший призыв рога и быстро понявший, что произошло, с другой частью симмахов и стремительными аконтистами нанёс удар противнику с левого плеча и потеснил славян. Гунны развернули коней и побежали. Склавины, рассыпавшись по кустам, пытались отстреливаться, метали копья, вступали в короткие, но жестокие схватки с ромеями. Однако через час их сопротивление было сломлено, и они, бросив свой стан, рассеялись по окрестным лесам и рощам.

После этой тяжёлой победы Хилвудий двинулся на запад, громя и предавая огню редкие в этих местах славянские селения, захватывая пленных, угоняя с собой лошадей и рогатый скот. Более тысячи стадий прошло его войско на запад вдали за Истром. Но везде Хилвудий был предельно осторожен, выставлял дозоры, высылал вперёд сторожевые отряды. Открыто нападать славяне уже не отважились. Но их отряды неотрывно шли за войском ромеев по пятам. Стоило ромеям ослабить внимание, как их осыпали стрелами, неожиданно нападали и беспощадно убивали всех. Хилвудий знал главное: славянам нужно было выручить своих соплеменников из неволи. Поэтому он велел особенно внимательно охранять «полон».

Стратиг перешёл Истр по последнему льду недалеко от тех мест, где русло реки резко уходит на север. На земли империи уже готовилась прийти весна. За Истром Хилвудий особенно остро почувствовал это. Весна вступила в свои права, когда он возвратился со своими войсками во Фракию. Прошёл почти год с той поры, как Хилвудий сблизился с Касинией. Этой весной он почему-то особенно остро почувствовал разлуку с ней. Сердце его разрывалось от любви и одиночества. Он не получал от возлюбленной известий с самой осени. Поэтому когда среди пленных женщин стратиг заметил одну очень похожую на неё с такими же прядями густых каштановых волос и большими выразительными глазами, то велел вечером привести её к нему в шатёр. Веление его было исполнено.

Когда женщина вошла в большой и благоустроенный шатёр стратига, то испуганно остановилась у входа. Хилвудий долго и внимательно осматривал пленницу. Она была хороша. Тонкие черты её лица говорили, что в этой женщине течёт благородная кровь. Затем Хилвудий указал ей на заранее купленные им женские одежды и на славянском языке велел ей сбросить с себя лохмотья и переодеться. Когда та обнажилась, сбросив рваньё и обувь, плетённую по-славянски из ивовых прутьев, он отметил, что она действительно похожа на Касинию, только выглядела более исхудавшей. От её волос пахло дымом костров. Хилвудий спросил, как её зовут, и она ответила, что зовут Милава. Он велел ей обмыться и указал на большую медную амфору с тёплой водой и медный таз. Она покорно подошла, встала стопами красивых ног, огрубевших от холода и длительных переходов, на дно таза и потянулась к тяжёлой амфоре. Стратиг опередил женщину. Он подошёл к ней вплотную, налил из амфоры тёплую воду в ковш, подал Милаве разведённый в горячей воде солод. Она присела над тазом, а он стал неторопливо поливать её сверху водой. Затем она натёрла голову и тело квасом, а он лил на неё воду. За четверть часа она с его помощью вымылась, вытерлась свежим куском ткани, а затем расчесала и убрала волосы. Следом переоделась в поданную ей Хилвудием белую хлопковую столу и накинула на плечи зеленоватую паллу. В этой одежде она ещё более преобразилась. Хилвудий налил ей красного вина. Она не отказалась. Они выпили и заговорили. Он расспрашивал. Спросил, кто её родители, и Милава отвечала, что не знает их. Рассказала, что она приёмыш и что её воспитывала склавинская семья, не имевшая своих детей. Эти люди взяли её ещё ребёнком. Но она знала, что у неё ранее были родные отец и мать, чьи лица сохранила её память, хотя не помнила языка, на котором они говорили. Тогда Хилвудий поинтересовался, как обошлись с ней ромейские воины, взявшие её в плен. Милава отвечала, что воины сначала убили её воспитателей. Потом двое греков не поделили её и даже готовы были подраться, но следом напились вина, договорились и изнасиловали девушку. Теперь же, как она поняла, её собирались продать на рынке в большом греческом городе, а деньги поделить. Внимательно посмотрев на стратига, Милава вдруг стала просить его не возвращать её обратно к солдатам. Затем стала уверять, что сможет выполнить любую его прихоть, будет служить ему, только бы её не продавали как рабу, как скот. Хилвудию стало жаль девушку. Он обещал позаботиться о ней и оставить её прислуживать ему. Тогда она, встав на колени перед ним, с благодарностью и слезами на глазах поцеловала ему кисть правой руки и приложила его длань к своей груди. Но стратиг высвободил руку из её горячих ладоней и произнёс, что в её услугах как наложницы не нуждается. Затем, вызвав отрока, высыпал в кожаный мешок пятьдесят золотых номисм (монет) и велел передать их как плату за рабыню воинам, что захватили Милаву в походе за Истром.

* * *

Лишь ближе к лету получил он от Касинии послание, где она поздравляла его с победой. Остальные строки письма были холодны и не выражали никаких чувств. Военные заботы тем временем брали своё. И в этих заботах прошёл ещё один год пребывания Хилвудия на посту стратига диоцеза Фракии. За этот год он совершил два небольших похода за Истр, предупреждая нападения варваров, сжигая их селения и приводя пленных. В этот год стратиг действовал небольшими отрядами и не углублялся далеко в земли склавинов. Ему сопутствовала удача. Отряд его симмахов ромеи стали называть «стратевма», что по-славянски означало «дружина». Теперь почти все анты-симмахи носили греческие доспехи, имели мечи и щиты, хороших кованых коней под сёдлами. Однако сердце Хилвудия было не на месте. Прошёл ещё год, как он перестал получать какие-либо известия от Касинии. На исходе лета следующего 534 года от Рождества Христова он решил сам ехать в Константинополь и выяснить, в чём дело. Временно препоручив вверенные ему войска руководству Ватиория, он тайно направился в столицу в сопровождении лишь одного слуги-отрока.

Через неделю на закате дня вид прекрасного и любимого им города открылся перед стратигом с придорожных высот и расстояния в пятнадцать стадий. Цареград ласкал его взор своими белыми и розовато-красными постройками, коричневыми и бардовыми тонами кровельных керамид (черепицы), золотом крестов над базиликами, пышной зеленью городских садов и виноградников. Пятна белых корабельных парусов проплывали вдали над Золотым Рогом, Босфором и Пропонтидой. Миром, покоем и величием веяло от этой картины.

Оставаясь не узнанным и никому не объявляясь до времени, Хилвудий поселился на одном из небольших и недорогих постоялых дворов города. Следующий день он решил побродить по столице и осмотреться. Ноги сами привели его на то место, где строился собор Святой Софии. Стены огромного храма уже были подняты на высоту в сорок локтей. Он заметил, что изнутри храм не похож на базилику, которые тогда повсеместно строились в империи. Возводимое здание не было ни круглым, ни крестовидным в плане. Зодчие задумали здесь что-то иное. Стены и опоры сводов возводились из кирпича. Однако для отделки и украшения широко использовались мрамор, гранит и порфир. Из расспросов он узнал, что по велению базилевса из различных городов империи в столицу отправляли остатки замечательных античных зданий. Мраморные колонны были привезены из Рима, Афин и Эфеса. На постройку доставлялся редкий белоснежный, светло-зелёный, бело-красный и розовый мрамор. Он увидел огромные склады белого и тонкого кирпича – плинфы, из которого должны были класть своды купола. Дюжина таких кирпичей весила не более одного куска черепицы. Десять тысяч рабочих возводили это удивительное здание.

Размах строительства поразил воображение стратига. Вот тогда он в который раз вспомнил о своём обещании принять греческую веру. Ему захотелось с кем-то поговорить об этом. Он какое-то время бродил по рынку, расположившемуся на перекрёстке двух городских улиц, словно выискивая кого-то. Затем остановился перед лавкой седовласого бородатого сирийца, торговавшего церковной утварью, серебряными чашами, сосудами, и стал расспрашивать его об известных проповедниках. Сириец посоветовал ему послушать некоего Иоанна, епископа из Ифеста, и назвал базилику, близ которой тот собирал паству.

Вечером Хилвудий пришёл к указанному месту и слился с толпой, ожидающей Иоанна. Тот не заставил долго ждать себя. Он явился перед толпой почти в лохмотьях, суровый, смуглый ликом. Из-под тяжёлых век часто показывались его горящие чёрные глаза, сверлившие людей. Иоанн явно походил на египтянина, говорил возбуждённо, быстро, на ломаном греческом языке. Из его проповеди Хилвудий многого не понял. Запомнилось лишь, как проповедник, сверкая глазами, изрек:

– Иисус, как Бог, был не видим и не зрим никем. Пребывание Сына Божьего на земле – иллюзия, видимая грешными очами людей. Бог не дал бы распять ни самого себя, ни своего Сына, ибо в нём нет и не было ничего человеческого. Если бы Бог был человеком, творением, то было бы два Христа – и Сын Человеческий, и Бог.

Изречения эти совсем запутали Хилвудия и сбили его с толку. Благо, что к пастве, внимавшей проповеди, подошло несколько клириков-греков во главе со священником. Те внимательно какое-то время слушали, а потом неожиданно громко задали египтянину вопрос:

– Если Христос не был человеком, то как же он мог пролить свою кровь на Кресте и пострадать за людей?

Слова эти вызвали бурю негодования у внимавшей паствы, и особенно у самого Иоанна.

– Гоните и бейте неверных собак, хулящих Творца, – вдруг призвал своих единомышленников египтянин.

Проповедь чуть не закончилась потасовкой. Стратиг был уже готов обнажить меч и защитить греков, понравившихся ему, но те быстро удалились, а за ними пошёл и Хилвудий. Следуя за уходящими, он догнал их. Затем приветствовал и стал расспрашивать о том, кто этот Иоанн и о чём проповедует. Один из греков дружелюбно объяснил:

– Иоанн – еретик монофисит из Египта. Сейчас в столице много таковых, так как базилиса Феодора благоволит им. На востоке базилевс в[13]13
  Монофизитство (от греч. μόνος – «один, единственный» + греч. φύσις – «природа, естество») – христологическая доктрина в христианстве, возникшая в V веке и постулирующая наличие только одной Божественной природы (естества) в Иисусе Христе и отвергающая Его совершенное человечество. То есть вопреки православному учению монофизитство исповедует, что Христос – Бог, но не Человек. – Примеч. ред.


[Закрыть]едёт жестокую войну с иранцами, поэтому императрица покровительствует еретикам, которые расплодились в Сирии, Палестине и Египте, дабы не было мятежей и распрей за спиной ромейских войск. Говорят, правда, что Феодора и сама придерживается монофиситских взглядов.

– Кого же слушать, как разобраться в вопросах веры? – спросил Хилвудий.

– Слушать и доверять надо только тем, кто проповедует, как утверждено на четвёртом Вселенском соборе. А там святыми отцами было сказано, что божественная и человеческая природа, то есть Бог и человек, существуют в едином образе Иисуса Христа одновременно «неслитно», «непревращенно», «неразделимо», «неразлучимо», – отвечал учёный грек, бывший священником.

Объяснение это поразило Хилвудия своей ясностью и необычностью. Он согласно кивнул головой. Священник ему понравился, и он спросил:

– Можешь ли окрестить меня, отец?

Священник дал утвердительный ответ, удивившись тому, что человек, говоривший с ним, ещё не крещён.

– Когда и где нужно исполнить обряд? – вновь спросил стратиг.

– Приходи завтра с утра в базилику у Амастридского форума, и мы совершим над тобой таинство крещения. Склони голову, чадо, да благословлю тебя. Помни, не вкушай пищи и ничего не пей с утра, пока не примешь Креста и Божьей милости, – говорил ему грек, осеняя его склонённую голову крестным знамением.

Затем греки быстро ушли, а Хилвудий некоторое время задумчиво стоял на месте своего первого благословения. Темнело. Возвращаясь к себе на постоялый двор, стратиг долго размышлял над тем, что увидел и услышал за прошедший день. Да, то, что Бог Иисус Христос является человеком, было открытием для стратига. Всё стало понятно, всё нравилось ему – человеку, ранее жившему в язычестве.

Вечером в темноте он отправил своего отрока-слугу с письмом к Касинии, рассказывая, что он тайно приехал в Константинополь, чтобы увидеться с ней, и объясняя, где можно найти его. А утром, поднявшись рано и ничего не поев, не испив воды, как и увещевал его священник, Хилвудий направился к базилике у Амастридского форума.

* * *

Касиния приехала к нему в тот же день под покровом ночи. Он ждал её, так как отрок донёс, что она будет у него, как стемнеет. Он заранее купил вина, сладостей, фруктов. У него был торжественный день и прекрасное настроение, ибо он принял веру Христа и хотел отметить это с ней вдвоём.

Когда она вошла к нему в небогатые покои постоялого двора, он сидел у небольшого очага, задумчиво глядя на огонь. Они сдержанно поцеловались, внимательно и молча долго разглядывали друг друга. На глаза Хилвудия навернулись слёзы, и они засветились каким-то таинственным, неземным светом. Он смотрел на любимую женщину пристально и нежно. Касиния была прекрасна, как всегда. Не выдерживая его взгляда, она то и дело опускала очи. Румянец играл на её щеках. Наконец, Хилвудий с любовью изрёк:

– Мечты мои сбылись, ибо я вновь увидел тебя и сейчас вновь прошу быть моей женой. Теперь для этого нет препятствий, ибо все знают, сколько сделано мной для защиты империи, а сегодня устранено последнее – я стал христианином.

Затем он поцеловал ей правую кисть руки, обнял за плечи, а она всем телом страстно прильнула к нему. Отчуждение и робость её, вызванные долгой разлукой, стали уходить. Они выпили вина, ели виноград, улыбаясь и вспоминая прошлое. Затем Касиния скинула тёмно-вишнёвый мафорий со своих плеч и головы, оставшись в одной оранжевой столе с большим разрезом, обнажавшим грудь до половины. Хмельное крепкое вино, тепло огня в очаге и её близость разожгли страсть в сердце стратига. Он начал ласкать свою возлюбленную, страстно целуя её перси, почти сорвал с неё столу и, подхватив на руки, понёс на ложе…

Потом они лежали нагими, томно и бессильно раскинувшись, обвивая друг друга руками и ногами. Он с наслаждением вдыхал запах её ароматного тела и волос. Она, казалось, почти не произнося звуков, что-то шептала ему на ухо. Сначала он как бы не понимал её, ему казалось, что его ухо улавливает лишь шелест прохладного осеннего ветерка. Затем её слова о тяжёлой и затяжной войне на юге привлекли внимание Хилвудия.

– Сейчас базилевс и весь императорский двор озабочены восстаниями в африканских провинциях Нумидии и Бизацене. После покорения Карфагена и разгрома Велисарием вандалов в Северной Африке там очень неспокойно, ибо местное христианское население обложено большими налогами. Опасность славянских вторжений отступила на второй и даже третий план. Юстиниан и Феодора теперь направляют в Африку лучших военачальников и все средства. Туда послан талантливый полководец-евнух Соломон, ему в помощь стратиг Асвад. Уж они сумеют навести там порядок. Кстати, сейчас в Африке подвизается и твой друг Прокопий. Скоро будет достигнута очередная победа. Однако замыслы базилевса простираются ещё далее, – шептала Касиния.

Тут она взглянула на Хилвудия, пытаясь убедиться, что он слышит её. Затем помедлила, ожидая вопроса стратига. И Хилвудий, хотя вопрос этот на самом деле был для него не очень важен, всё же спросил:

– Что же задумал Юстиниан?

Тоном заговорщицы Касиния поведала ему:

– Уже скоро Юстиниан начнёт войну против варваров-остготов. Император задумал восстановить былое величие Римской империи и возвратить в её состав Италию с Римом и Равенной, захваченными готами. Благо, что Карфаген и вся Африка уже покорены. Нынче весь двор только и шепчется об этом, ибо пока это тайна. Поэтому сейчас Юстиниан вряд ли благословит наш брак. Тебе же, мой стратиг, необходимо подумать, как вести себя дальше. Разумно было бы обратиться к базилевсу с просьбой направить тебя в Карфаген. Ну а лучше дождаться начала войны с остготами в Италии и просить назначения в армию, которая будет действовать против варваров.

От этих слов что-то сжалось в сердце Хилвудия. Помолчав, он обещал подумать над этим предложением и сдержанно поцеловал Касинию в уста. Но сердце его однозначно подсказало ему, что он не бросит своих верных соратников – симмахов и греков, защищающих имперскую границу во Фракии, и не поедет ни в Африку, ни в Италию. Лишь известие о Прокопии как-то обрадовало его.

Тем временем Касиния тронула перстами нательный крест на груди Хилвудия и спросила:

– Где и при каких обстоятельствах ты принял святое крещение?

Стратиг кратко рассказал возлюбленной о том, что увидел и услышал вчера, и молча, с вопросом в очах, посмотрел ей в глаза. Лицо Касинии стало строгим, и она отвечала:

– Ты поторопился, милый, не посоветовавшись со мной. Если бы Феодора узнала о том, как и где крестился Хилвудий, это бы вызвало у неё недовольство. Но теперь об этом стоит забыть и более не вспоминать. Если же у базилисы вдруг будут вопросы к тебе, то лучше ответить, что ты принял таинство где-нибудь в Филиппополе, Адрианополе или у египетского епископа Иоанна из Ифеста…

После этих слов Касиния смолкла и, в свою очередь, внимательно посмотрела в глаза Хилвудию. Всё, что она смогла заметить, так это то, что зрачки глаз стратига сузились и на его щеках появился лёгкий румянец. Однако он недвижимо лежал на боку, подперев голову рукой, и так ничего не ответил ей.