Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

Только 16 января 1593 года было дано разрешение на сбор «посполитого рушения». В конце 1592 и начале 1593 года значительный повстанческий отряд из нескольких тысяч человек во главе с Косинским отправился на Волынь. К нему присоединялись другие повстанческие отряды. К восставшим стекались крестьяне, городские бедняки и недовольные своим положением мелкие служилые дворяне. Но восстание было стихийным. Многие повстанческие отряды действовали независимо от главного войска.

Тем временем польский король и литовские князья и знать собрали значительные военные силы. Их возглавлял Киевский воевода Константин Острожской. В первых боях со шляхетским войском повстанцы, во главе с Косинским нанесли поражение противнику. Но 23 января 1593 года под селом Пятки восставшие потерпели неудачу. Косинский был вынужден от имени казачества подписать с Острожским соглашение, по которому казаки подчинялись королю, но могли уйти к себе на Сечь. Повстанцы отошли на Запорожье, где их поддержали казаки. Отступив с казацкими отрядами на Запорожье, Косинский начал готовиться к новому походу. Одновременно он обратился к правительству Русского государства с просьбой о принятии Запорожской Сечи в подданство русскому царю. В ответ из Москвы на Запорожье направили жалованье – деньги и оружие. По этому поводу Черкасский староста А. Вишневецкий сообщал канцлеру Яну Замойскому, что Косинский «присягнул Великому князю Московскому со всем своим войском и отдал ему почти все приграничье более чем на 100 миль».

Собрав на Запорожье двухтысячное войско, Косинский в мае 1593 года начал новое наступление. На этот раз главным врагом для Косинского стал князь А. Вишневецкий, которому казацкий предводитель не мог простить участия в битве под Пяткой. Запорожцы осадили крепость Черкассы. Не получив поддержки коронного войска, Вишневецкий начал переговоры с Косинским, во время которых тот был коварно убит. Но осада Черкасс казаками не прекращалась до августа. Казаки добились подписания от лица князя Вишневецкого нового соглашения, по которому подтверждались давние права и привилегии реестровых казаков. Участникам восстания 1591–1593 годов гарантировалась амнистия, князь не стал оспаривать право запорожцев на свободный выход на Сечь и возвращение обратно. Однако, когда запорожские послы явились в Киев для подачи официальной жалобы, воевода Острожской арестовал их и подверг пыткам. Смерть одного из послов привела к новой вспышке восстания и осаде казаками Киева. После долгих переговоров казаки были вынуждены отступить. Тем более, что поляки заключили соглашение с крымскими татарами и те напали на Сечь.

Восстание 1591–1593 годов открыло эпоху вооруженной национально-освободительной борьбы малороссов против польско-литовского владычества.

Не успели погаснуть одно, как вспыхнуло новое восстание, на этот раз еще более широкое и мощное. Возглавил его Северин Наливайко. Он ранее служил сотником надворной хоругви[42]42
  Хоругвь (польск.) – отряд, полк, выступающий под одним знаменем.


[Закрыть] князя В. Острожского, неоднократно бывал на Сечи и взаимодействовал с запорожцами.

В июле 1594 года после возвращения с отрядом казаков из похода в Молдавию против турок, Северин Наливайко призвал запорожцев выступить против польского владычества в русских землях Речи Посполитой. К повстанцам присоединился отряд казаков, возглавляемых Григорием Лободой. Вскоре повстанцы под руководством Наливайко овладели Брацлавом, Баром и Винницей. Возмущённые усилением феодального гнёта польской шляхты, взялись за оружие и крестьяне. В 1595 году восстание распространилось на Белоруссию, куда пришли казацкие отряды. Казацкое войско, насчитывало 12 тысяч человек. Запорожцы Лободы в это время захватили Канев, Гусятин, Бар, Луцк, Черкассы и на короткий период Киев. Осенью 1595 года повстанцы двинулись на Волынь. Украинские и белорусские повстанцы овладели Слуцком, Бобруйском, десятками местечек и сотнями сел, громили шляхетские войска. В ноябре 1595 года отрядами Наливайко был захвачен Могилёв. В ходе приступа и захвата город сильно пострадал от пожара и разрушений, многие жители погибли. В конце 1595 – начале 1596 года восстание против поляков вспыхнуло также в Подолии и частично в Галиции. В Белоруссию на помощь восставшим двинулся казацкий отряд во главе с запорожским гетманом Матвеем Шаулой.

В декабре 1595 года польское правительство направило на подавление восстания войска под командованием Станислава Жолкевского. В конце января 1596 года Наливайко с небольшим отрядом в 1500 человек отступил на Волынь, а оттуда в Белую Церковь. Там отряды Наливайко, Шаулы и Лободы соединились и в битве под Белой Церковью разбили передовые части шляхетского войска. В урочище Острый Камень около Триполья днём позже состоялась ещё одна битва, где повстанцы понесли большие потери. После неё казаки отступили к Лубнам. Там был создан казачий укреплённый лагерь. Весной 1596 года повстанцы оказались окружёнными превосходящими силами польского войска. Путь к отступлению был отрезан. Жолкевский получил подкрепления – к нему подошли новые хоругви коронного войска.

Завязалось кровопролитное военное противостояние, известное как «Солоницкий бой». После успешной двухнедельной обороны казаков Жолкевский пообещал реестровым казакам, возглавляемым Григорием Лободой, прощение, если они сложат оружие. Узнав о переговорах казацкой старши́ны с Жолкевским, повстанцы заподозрили Лободу в измене и убили его. В след за этим часть старши́ны 28 мая 1596 схватила Наливайко, Шаулу и других предводителей восстания и выдала их полякам. Во время переговоров польское войско внезапно напало на казацкий лагерь. Тысячи повстанцев вместе с жёнами и детьми были убиты. Лишь небольшой отряд казаков во главе с атаманом Кремпским сумел вырваться из окружения и отступить на Запорожье. Наливайко и шестеро других предводителей восстания были отправлены в Варшаву. Там 11 апреля 1597 года после жестоких мучений они были казнены.

В Украинные города были направлены польские отряды, а во все начальственные места стали назначаться исключительно поляки. Брестская уния 1596 года еще более усугубила положение дел, так как православные храмы стали силой отниматься у духовенства и православных общин и передаваться в аренду ростовщикам-евреям. Отныне православным приходилось платить арендаторам за разрешение и отправлять церковные службы, требы и обряды.

После поражения восстания под началом Наливайко часть казаков сложила оружие, возвратилась по домам. Часть ушла на Запорожье, недоступное для коронных войск. Поражение народных восстаний под руководством Косинского и Наливайко существенно ослабило казачество и в какой-то мере запугало остальное население южнорусских Украинных земель. Потому в течение трёх-четырёх последующих десятилетий народные выступления прекратились. Резко снизилась и активность Запорожской Сечи. Основное внимание запорожцев переключилось на местные проблемы – борьбу с татарами и организацию засад на днепровских переправах. Избранные гетманами Гнат Василевич (1596–1597 гг.) и Тихон Байбуза (1598 г.) придерживались умеренной политики, стремясь удержать казаков от конфликтов, как с Турцией, так и с Польшей. Казацкая дипломатия ограничилась сезонными договорами с татарами о разделе степных владений для выпаса коней, ловли рыбы на Днепре, промысле зверя и т. п. Гетманы большую часть времени уделяли укреплению боеспособности Запорожского войска и повышению его организации.

Однако такое положение продолжалось недолго. Мирные для Речи Посполитой дни закончились. С юга ей стали угрожать турки, с севера Швеция. Поляки снова вспомнили о казаках и Запорожское Войско вновь приняло участие в военных походах. Весной 1600 года 4 тысячи запорожцев во главе с Самойлом Кошкой ходили в поход на Молдавию и под Плоештами добре «дали по зубам» туркам.

* * *

Стоял жаркий август 1600 года. Степь гудела и стонала ветрами, перекатывающими серебристые волны высокого ковыля и высохших трав. Рощи и левады в логах и у берегов Днепра поблекли под ярким солнцем, а в увядающей зелени пробилась первая желтизна.

Сечь приняла пятерых незнакомых верховых без каких-либо знаков внимания, да и без особой осторожности. К тому времени Запорожское войско уже трижды поменяло место своего пребывания за порогами Днепра. К началу XVI века – в 1594 году по Р. Х. запорожцы основали место своего нового пребывания на острове Базавлук, посреди Чертомлыка – Чертомлыцкого Днеприща (одного из рукавов Днепра). Напротив острова – на правобережье раскинулось урочище Великий Луг – место очень удобное для выпаса коней. И действительно, в широкой пойме близ Днепра пасся большой табун в пятьсот или более голов. Один из старых доверенных козаков, знавший грамоте, посланный князем Вишневецким для сопровождения Расстриги и его сподвижников к запорожцам, по прозвищу «Перо» имел письмо к войсковому писарю Сечи, написанное собственноручно самим князем Адамом. По словам Вишневецкого войсковой писарь был с ним прежде дружен, и хорошо знал его руку.

Когда верховые подъехали к переправе, то их остановила казачья сторожа из семи-восьми человек. Казаки взяли наперевес мушкеты и выставили пики, а следом стали пытать, что за люди хотят переправиться на остров. После недолгих расспросов и хорошего угощения доброй горилкой у сторожки, казаки, крестясь и утирая «вусы», предоставили путникам два дощаника, а следом стали пояснять, как быстрее найти войскового писаря. Немало захмелев, они долго и подробно втолковывали это таким же хмельным «гостям», ибо те «угостились» горилкой наравне с запорожцами. Правда двое из приезжих; один – по виду самый молодой, другой – в монашеской сряде, были самыми трезвыми и пили немного. Впрочем, «Перо» и сам не раз бывал на Сечи, и, хоть и был хмелён, сразу уразумел, как быстрее отыскать начальника войсковой канцелярии.

Переправившись через днепровский рукав, путники свели лошадей по сходням и повели их за собой в поводу. Сечь предстала пред ними во всей первозданности и реальности. Путники увидели десятка три-четыре больших, просторных хат и длинных шалашей (куреней), стены которых были сооружены из толстых кольев, переплетённых лозой, обмазанных снаружи глиной и побелённых. Верха этих сооружений были крыты то соломой, то камышом, то бычьими и конскими шкурами. Все эти постройки располагались вокруг огромной площади – майдана, который являлся центром поселения.

Севернее, на самом высоком месте острова, ближе к переправе через днепровский рукав располагался острог – форт. Это сооружение, состояло из вала и рва. С высоты птичьего полёта острог выглядел пятиугольником с равными сторонами. По длине своей, линия сооружений острога достигала трёхсот саженей. По верху вала поставлен был тын из брёвен и толстых кольев. В специально сделанных проёмах стояли пушки – фальконеты. В каждой из четырёх сторон было установлено по четыре фальконета. В пятой – северной стене располагались массивные дубовые ворота. А по обе стороны ворот стояло ещё по одному фальконету. На трёх углах, где вал поворачивал, разместились приземистые башни-вышки, сооружённые из брёвен и крытые досками. В центре острога был виден рубленый православный храм. Внутри этой крепости на случай осады могло разместиться от двух с половиной до трёх тысяч человек.

Обитатели этого военного поселения были представлены сплошь мужеским полом. Ни одной представительницы прекрасного пола на Сечи было не сыскать. По неписанным законам «Вийска Запорижского» ни одна женщина не могла ступить ногой на землю Сечи. Козак, замеченный в том, что в войске с ним вдруг появилась женщина, был повинен смерти. Что же касается первой половины, то и она опять же была наполовину зело хмельна, а другая половина озабоченна трудами и промыслами. Представители хмельной половины пили, гуляли и спали во всех концах остров: в тени: под стогами сена, близ возов, у лозы и ивняка и во множестве других мест встречалась хмельная половина, представители которой, то наливали, то пели, то плясали, то стояли на четвереньках, то уже клонили головы ко сну. Что же касается трудящейся половины, то видно было, что запорожцы любят ловить сетями рыбу, ибо сети во множестве были развешены на кольях между куреней. Рыбу сушили тут же в связках и солили в кадках. Многие запорожцы занимались солеварением, мешки с «силью», лежали на возах, располагались под навесами и были хорошо укрыты шкурами. Кто-то построил в стороне небольшую халупу и на гончарном кругу крутил и лепил из глины миски, крынки, кружки. Его помощник, откинув мокрый от пота «оселедец», топил большую печь, обжигая глиняную посуду. Другой, сидя на низком стульце или чурбаке, покуривая люльку с душистым табаком, шил длинной иглой одёжу: короткополые тулупы и папахи из овчины, подкафтанья, штаны и рубахи из льняной ткани. Чоботари (сапожники) точали шилом и прошивали посмоленными нитками чоботы (сапоги), пояса и ремни из воловьей кожи. Две больших кузницы дымили близ берегов реки. Там стучали молоты и молотки, работало десятка полтора – два ковалей (кузнецов), которые чинили железный инструмент и ковали оружие. Повара варили на открытом огне съестное в больших казанах. Словом, каждый преуспевал в том, к чему был горазд.

Войсковой писарь Мыкола Горобец – невысокий и дородный казак с короткими усами и ежиком волос на голове, встретил путников на пороге Винницкого куреня, расположенного близ майдана.

– Добродию, пане полковны́ку, дай Господь тэ́бе доброго здравия, мы по твою душу. До тэ́бе пан, маем грамоту от ясновельможного князя Адама Вишневца. Вин велэл кланяться тэбе и напомнить о вашей з ным дружбе и товаристве, – сняв мохнатую папаху, и обнажив стриженую голову с осэ́лэ́дцем, произнёс казак с поклоном.

Приняв письмо из рук казака-сопроводителя, после его поясного поклона, писарь неторопливо сломал печать, снял шнур и развернул свиток. Читал он долго, с недоверием поглядывая на приезжих. Писаря явно не удивило то, что почти все вновь прибывшие приветствовали его лишь лёгким поклоном головы и держались довольно независимо, за исключением казака, передавшего письмо…

– Заходьте до мэ́не в вийсковий курень, то бишь в канштелярию, – наконец промолвил он, сворачивая письмо в свиток и указывая на небольшую хату, стоявшую неподалёку.

Приезжие привязали лошадей у коновязи, дали им овса в торбах. Затем неторопливо вошли в хату, крестясь на образа. Степенно расселись за длинным столом. Войсковой писарь свистнул. На свист прибежал казачок-мальчишка лет пятнадцати. Поманив его к себе, писарь приказал:

– Петрусь, хлопче, принэ́си ко сюды с погребца четверть горилки, да сала шмат, да солоной рибы, да хлиба, да миску огирков солоных и яблок мочéных. Да, скорéнько! Водна нога здэ, друга там от!

Казачок обернулся быстро, принеся всё, что было велено. Через четверть часа, разлив хмельное из пузатого и узкогорлого кувшина, собравшиеся сдвинули кружки. Выпили сразу – махом. Немного посидев, повторили, закусив малосольными огурчиками, мочёными яблоками и солёной кефалью. Расстрига и Повадин вторую лишь пригубили. Разговор потёк сам собой. Войсковой писарь, набив табаком и закурив люльку, вскоре спросил:

– Як же поживае ясновельможный князь Адам, дай же ему, Боже, доброго здравия?

– Вашими молы́твами, пане сечевой каншлер, князь Адам у добром здравии пребывае, да молит Господа-Христа за Сичь и усё Низовско вийско, – с улыбкой и лёгким поклоном отвечал Перо.

– То-то, славное було времечко, як козáкы пид кошевым Грицком Лобóдой ходылы на Килию и на Тягинь[43]43
  Тягинь – город Бендеры.


[Закрыть]. Тому ж шесть рокив мынуло. Тода ж хоругвь княжеска и сам князь Адам Вишневец во главе хоругви з намы на турка в Бессарабию пийшёл[44]44
  Поход запорожских казаков во главе с кошевым атаманом Григорием Лободой в Молдавию против турок-османов.


[Закрыть]. Добре турок мы в тех сичах повбывалы. Полэ́глы бусурманы пи́д нашими саблями, ины ж побéгли, та в Пруте-реце поутоплы́. Добрий рыцарь – пан Адам и истый християнин. Оставы́л зарубку турку, – стал рассказывать захмелевший войсковой писарь.

– Помятую, пане – писарь, тое время. Бул и я тем же роким пид хоругвью князя Адама, – смахнув слезу, молвил Перо.

– Славное було дило! – поддакнул писарь.

– А почто ж, пане полковныку, не в обиду будь спрошено, Северин Наливáйко и Гры́горий Лобóда с похода на турка повели козаков на ляхов и на шляхту? – осторожно спросил Перо.

– То ж ни нашего ума ди́ло. Ти́льке кажу тэ́бе, козáче, ни наведи ляхи и жиды унии на нашу Божью черковь, ни було б того лиха, – отвечал писарь.

– А и взаправду ль, добродию, казáлы люды, що и кошевой Кры́стоф Коссы́нский и Наливайко и Лобóда, помяни, Господь их души, пы́салы́ государю Моськовскому и просы́лы́ прияти Запори́жску Си́чь пи́д ево ви́соку руку? – поинтересовался вновь Перо.

– Було и сие. Ти́льке балакаты о том ни трэ́ба!

– Нешто плохо было Низовскому войску под рукою Великого государя и царя Московского Феодора Иоанновича? – осторожно задал вопрос Повадин[45]45
  В Сечь – на остров Базавлук во время гетманства Богдана Микошинского в июне 1594 года явились послы императора Рудольфа II Габсбурга с целью привлечения казаков к широкой антитурецкой коалиции. Руководитель миссии моравский дворянин Эрих Лясо́та, находившийся на службе у императора, около месяца прожил здесь, оставив впоследствии любопытные воспоминания о своем пребывании на Запорожье. «Дневник» Э. Лясоты является важным свидетельством того, что до середины 1590-х годов Войско Запорожское уже серьезно заявило о себе, как о самостоятельном политическом субъекте, с которым у правительства Московского царя Федора Иоанновича были налажены устойчивые связи. Более того, автор «Дневника» недвусмысленно намекал, что запорожцы находились у него на службе. Для удачного завершения миссии императорских послов о привлечении казаков в антитурецкую коалицию необходимо было получить согласие московского царя. Косвенно догадку Э. Лясоты подтверждает и тот факт, что московский посол был принят гетманом Богданом Микошинским и старшиной 19 июня на день раньше посольства императора Рудольфа II, а также то обстоятельство, что о прибытии на Сечь императорских послов запорожцы известили Москву.


[Закрыть].

– Тэ́бе, Божья люды́на, печися трэ́ба о ди́лах Божией Черкви. Що тэ́бе Низовско вийско? – нахмурившись, отвечал войсковой писарь, указывая на монашеское положение Мисаила.

Наступило недолгое молчание. А следом, немного поразмыслив, Горобец задал вопрос Перу, почти незаметно перейдя с малороссийского диалекта на великорусский язык:

– Взаправду ль, панове, как писано в грамотьце князя Адама, середь вашего брата, есть тот, кого сам князь именует высокородным, ясновельможным сыном древнего княжеского роду? Да столь древнего, да славного, что и наши литовские князи и сам круль Жигимонт ему в подмётки чоботов ни годны, и шо оному впору на Москве самому Велы́ким государем быти?

Среди восседавших за столом вновь наступило продолжительное молчание. Наконец Отрепьев, испив до дна кружку горилки и утерев уста, твёрдо вымолви:

– Сие есть истинная правда, пан войсковой писарь. Только пока с казаками о том баять не след. Время не пришло. Как придёт, тогда и явим онаго. Пока ж зовётся сей государь сыном боярским, прощенья просим, сыном шляхетским, Димитрием Иваницким.

Тут Горобец предложил вновь выпить за нового кóзака – шляхетского сына Дмы́тро Иваны́цкого. Перо разлил по кружкам, все выпили и закусили. Расстрига и Повадин по-прежнему пили немного. Последовали и ещё здравицы: «За вильно Запорижско вийско», «За войскового писаря пана Горобца», «За славного и мудрого кошевого Фёдора Полоýса» и целый ряд других здравиц, пока не опустел кувшин. Затем все присутствующие за столом троекратно расцеловались и со слезой на глазу поклялись в вечной дружбе. Правда, Расстрига и Повадин, в отличие от остальных, целовались и клялись сдержанно и немногословно.

А после встречи и застолья у войскового писаря приезжие были определены в Нежинский курень и поселились там, на временное жительство. Горобец сам ввёл гостей в просторную и длинную хату куреня, крытую камышом, и представил их находившимся там другим казакам. Впрочем, знакомство это было привычным и обычным явлением на Сечи и не вызвало никакого удивления, пересудов, не стало новостью для Низового казачества. Каждый день Отрепьев и Иваницкий продолжали усиленно учиться сабельному бою и готовиться к походу. Время и ход событий не заставили себя долго ждать…

* * *

Ещё в мае 1600 года Валашский господарь Михай (Михаил) Храбрый, к тому времени уже прославленный победами правитель объединённых княжеств – Валахии и Трансильвании, с семнадцатитысячным войском выступил против правителя Молдавии (поборника православия) Иеремии Мовилы (Могилы – как именовали его в Малороссии), намереваясь присоединить к своим владениям и Молдавское княжество. Под рукой Могилы было пятнадцати тысячное войско молдаван и три тысячи конной полькой шляхты. При сближении с валашскими войсками молдаване подняли восстание, и до сражения дело не дошло. Бежавший Иеремия Могила при поддержке поляков укрылся на северной границе Молдавии – в Хотинской крепости. Под властью Михая Храброго оказались все три Дунайских княжества. Он стал именоваться «господарем Валахии, Трансильвании и всей Молдавской земли».

Однако, эти события вызвали недовольство в Запорожье, ибо Могила слыл защитником православия, другом и союзником Низовского войска. Мало того, дочь Иеремии Могилы была женой князя Михаила Вишневецкого (родного брата и единомышленника князя Адама). Запорожский кошевой атаман Федор Полоус уже в мае встал на сторону Могилы и стал готовиться к походу в Бессарабию и за Прут – в Молдавию[46]46
  Историческая Молдавия расположена западнее реки Прут – в бассейне реки Сирет. Древняя столица Молдавии – Яссы. Восточнее – за рекой Прут находится Бессарабия, в ту эпоху территория спорная, сопредельная с Речью Посполитой и Молдавией, зависимая от Крымского ханства и Османской империи.


[Закрыть]. Летом 1600 года 4 тысячи запорожцев во главе с Самойлом Кошкой ходили в поход на Молдавию и под Плоештами нанесли серьезное поражение туркам. В конце августа кошевой вновь собрал отряд казаков-добровольцев, желавших сражаться за Молдавского господаря, и поставил во главе этого отряда куренного атамана Герасима Евангелика. Евангелик, с силами числом более тысячи сабель, выступил в поход против Валашского господаря в конце августа 1600 года. В рядах запорожцев были казаки Нежинского куреня, а среди них: Иваницкий, Отрепьев, Повадин и казак Перо. У Днестра к запорожцам на подмогу пришёл и соединился с ними князь Михаил Вишневец. Под его хоругвью было до трёхсот сабель. Строгая дисциплина и безоговорочное послушание младших старшим царили во время похода в Низовском войске. В мирное время пьянство на Сечи не возбранялось, однако, при объявлении военного положения и в походе за употребление спиртного полагалась смертная казнь. Казачье войско быстро двигалось на юго-запад.

Объединение дунайских княжеств и земель под властью Михаила Храброго не устраивало ни соседей, желавших независимости Молдавии, ни молдавское боярство, чьи привилегии были ущемлены. В начале сентября 1600 года против Валашского господаря поднялось трансильванское (венгерское) дворянство, поддержанное воеводой империи Габсбургов Георгием Бастой. Вскоре из Хотина во главе своих сторонников – молдавских бояр и польской шляхты Подолии навстречу своим союзником выступил Иеремей Могила, который двинулся к Черновцам. Под его рукой было до пяти тысяч сабель и копий. Запорожский корпус Евангелика и Вишневецкого соединился с силами Могилы уже за Прутом – у Ботошан. Узнав о движении противника, Михай Валашский отступил южнее, так как с запада на него наседали силы трансильванского ополчения во главе с Бастой. Господарь Михай перешёл Восточные Карпаты по перевалу между Биказом и Толицей и вышел к верховьям реки Олт. Отряды Евангелика, Вишневецкого и Могилы шли за ним по пятам. Тогда Михай двинул свои силы юго-западнее – в долины Трансильвании. Тем временем Баста вышел к Георгени, где и встретил сторожевые разъезды запорожцев Евангелика и Вишневецкого. Силы, выступившие против Валашского господаря, соединились в один кулак. Но и Михай Храбрый получил подкрепление – ему на помощь из Хорватии и Воеводины пришёл большой отряд наёмников – латной кавалерии.

Противники сошлись в долине у селения Мирэслэу 18 сентября. В нескольких верстах южнее протекала река Муреш. Под командованием Басты было 30 тысяч воинов: добровольцев из среды венгерского дворянства, отряды германских наёмников, панцирной польской шляхты из Подолии, запорожских казаков.

Численность валашского войска Михая Храброго достигала 22 тысяч человек. Оно заняло оборонительную позицию, укрепившись на высотах у Мирэслэу и установив там артиллерию. В значительной степени это войско состояло из наёмников – пяти тысяч секеев[47]47
  Секеи – венгерский субэтнос, предками которого, вероятно, были печенеги.


[Закрыть], пяти тысяч хорватов и четырёх тысяч малороссийских казаков, бежавших от мести польской шляхты в Валахию после подавления восстания Наливайко и Лободы. Но ударную силу валашского войска составляла тяжёлая боярская конница под рукой полководца Бабы Новака. Он расположил конницу в центре всей оборонительной позиции. Основная часть валашских войск находилась в селении под прикрытием 2 тысяч секейских стрелков. Что касается малороссийских казаков, то те давно заметили, что в сторожевых разъездах противника часто появляются запорожцы. Накануне сражения они подкинули запорожцам перемётное письмо, в котором сообщали, что если им придётся столкнуться в сече со своими земляками, то они тотчас оставят валашское войско и покажут спину. Письмо это передали самому низовскому атаману Евангелику, но тот держал письмо в тайне.

Валашский господарь начал сражение, открыв с высот у Мирэслэу артиллерийский огонь по противнику. Конное дворянское ополчение венгров попыталось взять высоты приступом, но было отбито. От обстрела валашских орудий венгры понесли большие потери убитыми и ранеными. Михай Храбрый уверился, что одержит победу, это и его и подвело.

Баста пошёл на хитрость. Он бросил на приступ укреплённых высот пеших германских стрелков-наёмников. Те наступали рассыпным строем, и огонь валашских орудий не нанёс им серьёзного урона. Германцы завязали перестрелку с валашскими и секейскими стрелками, но получили отпор и начали отступление. Этим они вынудили валахов расстроить боевые порядки своих войск. Валашский господарь, не успев оценить обстановку, призвал свои войска «гнаться за трусливыми псами» и вывел их с оборонительных позиций. Латная хорватская кавалерия двинулась в наступление. В ходе наступательного порыва валашское войско напоролось на небольшой «гуляй-город», построенный запорожцами из сцепленных возов и телег. Издавна основой тактики запорожцев являлся укрепленный лагерь (табор), создававшийся из скованных между собой цепями возов. Они устанавливались в несколько рядов[48]48
  Обычно от 2 до 6 рядов возов, соединённых в каре.


[Закрыть], замкнутым в плане прямоугольником, внутри которого размещалась стрелки, орудия и конница. (Лишь на флангах в линии возов были оставлены два небольших прохода).

Лавина наступавших не смогла захватить «гуляй-города» и разделилась на части. Пыль и пороховой дым, лишь иногда разносимые ветром, застилали место битвы. Хорошо разглядеть противника стало возможно только в непосредственной близости. Первоначально по «гуляй-городу» ударили латные конные хорваты. Запорожцы отбили их нападение с возов губительным огнём мушкетов и ружей.

В боях против панцирной кавалерии казаки применяли старую тактику: первые ряды пехоты принимали удар противника на длинные пики, порой укрепив их основания, в то время, когда задние ряды вели по коннице непрерывный перекатный огонь из ружей. При этом одни шеренги стреляли, а другие перезаряжали оружие. В отдельных местах хорватские латники и рейтары спешились и смогли вскарабкаться на возы. Но здесь казаки «посадили» их на пики и посекли саблями. Обороняя своё укрепление, запорожцы дрались как львы. Герасим Евангелик, стоя на одном из возов руководил обороной «гуляй-городка», громогласно отдавая приказы, которые исполнялись беспрекословно и мгновенно. Близ него, так же на возу, в монашеской сряде стоял Повадин, который в левой руке держал икону Спасителя, а в правой – Православный Крест. Он звучно пел молитвы и призывал казаков постоять за веру и правду. Пули роями свистели вокруг монаха и куренного атамана, но те, не сморгнув и не дрогнув ни одним мускулом, исполняли свой долг. Казаки одобрительно кивали и ободряли друг друга, указывая на атамана и монаха.

Пороховой дым и гарь накатывают на ряды конницы. Лошади тревожно ржут, фыркают, бьют копытами. Иваницкий и Отрепьев в сёдлах – среди конных казаков внутри каре под хоругвью Михаила Вишневецкого. Под Иваницким его тёмно-синяя в яблоках красавица-лошадь. На нём железный пластинчатый доспех, закрывающий руки до локтя. Шелом-шишак защищает голову. Отрепьев поддел под казачью епанчу добротную кольчугу, а за спиной – кольчужный капюшон. На голове красуется мохнатая овчинная папаха. Отрепьев в оба глаза следит за Иваницким. Он несколько раз удерживал юношу за рукав десницы, а тот нет-нет, да и вытягивал саблю из ножен и трогал шпорами лошадиные бока. Но ошая рука юноши крепко натягивает поводья. Григорий видит, как ланиты его время от времени наливаются румянцем, а то и краснеют. Добрый знак – Иваницкий явно из числа людей не робкого десятка…

На запорожцев обрушили свой удар стрелки-секеи. Казаки отвечали метким огнём мушкетов и пищалей. В порохом дыму и гари началась затяжная перестрелка. Наконец по приказу Евангелика казаки зарядили свои фальконеты и ударили по секеям «дробом»[49]49
  Дроб – средневековое русское название артиллерийской картечи. Прим. автора.


[Закрыть]. Ряды валашских стрелков поколебались. Наступление противника ослабело. Этим положением и воспользовался Баста. Запели боевые рога – то был знак, что Баста бросил в бой тяжёлую польскую кавалерию, нанося удар по правому плечу валашских войск. Как раз в этот момент Повадин и запел: «Да, воскреснет Бог, и расточатся врази Его…»

Правда, казаки ещё не знали и не поняли, что произошло. Только Иваницкий наконец-то тронул коня и, выхватив саблю, поскакал к проходу между возов. Отрепьев не отставал от Расстриги. Конные запорожцы и вся хоругвь во главе с самим Михаилом Вишневецким последовали за ними. Секеи и валахи осыпали казаков и поляков роем пуль и стрел. Несколько десятков всадников и коней пали на земь, валясь на бок, навзничь, кувыркаясь через голову. Но через семь минут Иваницкий и Отрепьев с казаками врубились в строй валашской конницы. Началась жестокая кавалерийская сеча. Григорий видел, как Расстрига ловким ударом сабли, вероятно в шею, свалил маститого валаха в панцире. Тот выронил турецкую саблю, выпал из седла, но стремя не отпустило правую ногу и конь поволок сражённого прочь. Сам Отрепьев схватился с валахом, одетым в тяжёлую байдану, и, казалось, долго сёкся с ним, пока какой-то казак не выбил валаха из седла пикой в бок. Минуту-другую Григорий крутил головой, ища глазами Иваницкого. Тот дрался уже саженях в семи левее. Отрепьев тронул коня в его сторону…

Казаки, ляхи и валахи смешались в вихре кавалерийской сечи. Воины разворачивали коней, крутились в сёдлах, нанося удары пиками, мечами, саблями, ятаганами, клевцáми то вправо, то влево, то с разворота назад, то с поворотом вперёд. Лёгкоконные казаки крутились в сёдлах, пригибаясь к шее коней, прядая назад, клонясь («ныряя») из седла за конские бока. Тут и там звучали выстрелы пистолей, ручниц, мушкетов, пищалей, фальконетов. Стрелы, пули, дроб и ядра с жутким свистом пролетали мимо, разили людей и коней… Крики людей, ржание коней, гром выстрелов слились в единый гул кровавой сечи. Этот гул покрыл округу на пять вёрст от центра сечи – высот у Мирэслэу.

Своим манёвром Баста смял войска Валашского господаря. Среди валахов началась паника. Первыми с поля побежали малороссийские казаки, следом за ними – хорваты. Отступая, они устремились к берегам Муреша. Наёмники спешно переправлялись через реку и отходили южнее. Новак, находясь со своей кавалерией в центре боевых действий, пытался оказать какое-то сопротивление наседавшим полякам и казакам. Но те охватили и зажали валахов с обоих флангов подковой своей конницы. Валашский воевода орал надорванным голосом во всю силу своих лёгких, ругался, плевал в лицо, бил плетью своих слуг и сотников, рассылая их в разные стороны с поручениями, но так не смог развернуть боевых порядков своих полков, расправить по фронту свою сжатую и смятую в кучу кавалерию.