Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

– И кто ж суть сии мужи? – строго спрашивает Иваницкий.

– Да, хотя б супротивник наш – князь-воевода Фёдор Мстиславский. И весь род их Мстиславских – древний род. Давно Мстиславские к власти рвутся. А пуще их князья Шуйские! Те по роду своему старше пращуров твоих – Московских Великих князей, что от князя Даниила Александровича начало своё ведут. Все они – Шуйские, Мстиславские, Воротынские, Голицыны, Салтыковы, да и мало ль их, кто царскую власть подмять хочет и своего царя посадить! Их десятки! А с приспешниками своими, да со слугами, да с боевыми холопами – их тысячи! И вотчины при них, и деньги, и кони добрые, и оружья всякого у них в домах припасено! – без всякой иронии молвит Отрепьев.

Иваницкий, осмысливая всё сказанное Григорием, стал молчалив и задумчив.

– Одно скажу, Григорий, в Москве, и в обителях северных чёрные монáси, владыки и иерархи, и служилый люд, и посадские, и смерды – все за меня. А это – великая сила!

– Нет спору, государь! Только князи, да бояре запросто своего не отдадут. Гляди в оба! – отвечает Григорий.

На следующий день Севский воевода открыл ворота Расстриге и сдал город. Смута всё шире охватывала Юго-Западную Россию. Помимо немногочисленных соединений польской шляхты Расстрига по-прежнему располагал 10 тысячами запорожских и несколькими сотнями донских казаков, несколькими тысячами конных и пеших служилых людей, и ополченцев, присоединившихся к его войскам в Южной России. В Севске это войско пополнилось людьми и запасами продовольствия. Теперь на стороне Расстриги выступало пять отрядов пешего повстанческого ополчения, набранного из «охочих» – боевых холопов, посадских людей и крестьян, способных носить оружие. Их в войске Расстриги насчитывалось уже около шести тысяч человек.

Навстречу Расстриге выступили правительственные войска под предводительством князя Фёдора Мстиславского. В помощь страдавшему от ран Мстиславскому царь направил боярина князя Василия Шуйского. Защитник Новгорода-Северского воевода Петр Басманов был вызван в Москву, где его торжественно встретил сам царь. Басманов получил боярский чин, большое поместье, две тысячи рублей и другие подарки. Сам Борис Годунов вышел на Лобное место в Москве и всенародно свидетельствовал, что истинный царевич закололся и был погребён им в Угличе.

* * *

Утром 10 января 1605 года отряд московских верховых численностью до четырёх тысяч дворян и боевых холопов выехал из своего стана на поиски продовольствия. Казалось, ничто не предвещало беды. Но не прошло и четверти часа, как этот отряд попал в засаду, устроенную польскими и литовскими латниками в ложбине, поросшей лещиной. Раздался дружный ружейный залп. Затем стремительным напуском латная кавалерия поляков и литвинов привела русских верховых в замешательство. Какое-то время дворяне и дети боярские отбивались огнём из пищалей-ручниц и стрельбой из луков. Но вскоре их отряд, потеряв около 500 человек убитыми и ранеными, начал стремительно откатываться обратно к стану.

Благодаря этому столкновению, царские воеводы узнали о близком расположении войск противника. Тем временем Расстрига, возвратившийся из Путивля, решил дать бой царским войскам. Его отряды двигались в сторону Комарицкой волости. Они остановились в пяти верстах от лагеря царских войск у Добрыничей, близ Чемлыжского острожка. В то время, как польские военачальники уговаривали Расстригу вступить в переговоры с Мстиславским, казацкая старшина настаивала на немедленном наступлении. Расстрига уступил казакам.

Войска Расстриги выдвинулись в ночь на 21 января, что было неожиданностью для царских войск, хорошо осведомлённых о планах противника. Местные крестьяне провели войска Расстриги к Добрыничам. Царские войска стали готовиться к обороне. Сражение началось утром 21 января.

Используя опыт, полученный в сражении под Новгород-Северским, польско-литовские военачальники во главе с Дворжицким решили нанести главный удар всей массой кавалерии по правому флангу московского войска. Три отряда польско-литовской кавалерии, по пятьсот сабель в каждом, обрушились на сторожевую линию царских войск, стремясь охватить их правое плечо и зайти им в тыл. Следом за ними в бой вступили курени казачьей конницы. Сторожевой полк, руководимый Иваном Годуновым, был смят. Полк правой руки, под началом Василия Шуйского, отступил.

Польско-литовская и казачья конница повернула к селу, где в центре – в «Челе» московских позиций находились стрелецкие полки, артиллерия, а также отряды немцев-наёмников во главе с капитанами Маржеретом и Розеном. Чело – Большой полк, состоявший из шести тысяч стрельцов, располагался в центре позиции. Готовясь к схватке, стрельцы соорудили шанцы из саней, и засели в построенных укреплениях. Остальные выстроились в линию, состоящую из четырёх шеренг. При приближении противника многочисленная полевая артиллерия – до 300 лёгких орудий дала залп. Затем открыли огонь первые две шеренги. Заступив на их место, дали залп две задние шеренги. В том сражении московское войско впервые применило линейный боевой порядок. Расстрига лично возглавил конницу. Но казаки и латная кавалерия были рассеяны залповым огнём стрельцов и обратились в бегство. Стрельцы в очередной раз выручили царское войско от разгрома. На помощь дрогнувшим казакам и ляхам поспешили новые отряды запорожцев, однако положение дел Расстриги было критическим. В числе остальных он вынужден был отступить. Царские войска пошли в соступ. Отряды пешего ополчения и пешие запорожцы остались без прикрытия кавалерии. Обстрелянные огнём орудий и залпами стрелецких полков, сильно поредевшие они вскоре были окружены и разбиты. Сотни ополченцев и запорожцев были ранены и попали в плен. Немногим удалось вырваться из сжатой в кулак кольчужной рукавицы дворянской конницы. Всё конное казацко-шляхетское войско отступило в беспорядке. Сам Иваницкий едва избежал гибели. Служилый немец Исаак Масса сообщал о восьми тысячах погибших и раненых в повстанческом войске и о шести тысячах в царском. Но из-за нерешительности князя Фёдора Мстиславского царские войска не смогли развить успех и организовать преследование разбитых войск противника.

Согласно разрядной записи, на поле боя было найдено и захоронено 11,5 тысяч покойников. Большинство из них (около семи тысяч) были «черкасы», т. е. малороссийские казаки. Победителям достались двенадцать знамён и тридцать пушек. Удалось захватить и несколько тысяч пленных. Несколько сот пленных поляков и литовцев отвезли в Москву. А все пленные казаки и русские сторонники Расстриги были повешены.

* * *

После неудачного сражения Иваницкий с небольшим отрядом своих сподвижников ускакал в Рыльск. Он явно не знал, что делать, колебался и порой намеревался вернуться в Брагин – уйти за литовский рубеж. Но русские сподвижники во главе с Отрепьевым отговорили его от этого непродуманного шага. Правда, на время он оставил Рыльск и уехал в Путивль. Для защиты города он усилил отряд воеводы князя Долгорукого несколькими сотнями стрельцов и казаков.

У князя Мстиславского был многократный перевес над защитниками Рыльска. Но взять хорошо укреплённый град с высокими валами, бревенчатыми стенами и башнями они не смогли. Две недели царские войска обстреливали Рыльск из орудий, пытаясь зажечь его. Но и пушкари на стенах и валах крепости умело вели артиллерийскую дуэль и не давали приблизиться осаждавшим. Приступ также не удался, и Мстиславский велел отходить к Севску.

Как только правительственные войска снялись с места, защитники Рыльска при поддержке местных горожан сделали вылазку и разгромили вражеские обозы и их охранение. Повстанцам досталось огромная часть снаряжения, боеприпасов, продовольствия правительственных войск, которым был нанесён серьёзный урон.

* * *

Война в трудных условиях зимнего времени – морозов и оттепелей, среди занесённых снегами полей и лесов была непривычна, прежде всего, для дворянского конного ополчения. Глубокие снега и гололедица не давали возможности царским воеводам эффективно использовать конное дворянское ополчение. Правительственные войска действовали в местности, охваченной восстанием, среди враждебно настроенного населения, которое отбивало обозы с продовольствием, создавало трудности с заготовкой провианта и фуража. В окрестностях Рыльска царские войска, лишенные надёжных коммуникаций, оказались зажатыми в подкове крепостей, занятых повстанцами. На севере сторонники Расстриги удерживали Кромы, на юге – Путивль, на западе – Чернигов. В этих условиях воеводы Мстиславский, Голицын и Шуйские решили вывести войска из местности, охваченной восстанием, а следом распустить дворянское ополчение на отдых до начала новой – летней кампании.

Царь Борис, не знакомый со стратегическими расчётами своих воевод, не вникавший в суть дела, в запальчивости и гневе послал к воеводам окольничего Петра Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева с наказом; «…пенять и расспрашивать, для чего от Рыльска отошли». Он строжайше запретил воеводам распускать войска на отдых, что вызвало значительное недовольство в полках.

Следом начались карательные действия царских войск в волостях и уездах, присягнувших Расстриге. Уже когда повстанческие войска побывали в Севске, к ним присоединился многочисленный отряд комарицких мужиков-повстанцев, о чём и было донесено царским воеводам. Князь Мстиславский направил на подавление восставшей Комарицкой волости служилых кадомских и касимовски татар. В наказание за «воровство» Комарицкая волость была подвергнута неслыханному жестокому погрому. Население бежало в окрестные леса. Всех попавшихся мужчин без разбору и следствия вешали за ноги, жгли и, насмехаясь, расстреливали из луков. Женщин и детей топили в проруби. Крестьян, оставшихся в живых в той бойне, татары полонили и потом продавали в холопство, словно это было в стародавние времена – в эпоху Золотой Орды.

Тайное сыскное ведомство теперь был поставлен возглавлять наследовавший Дмитрию Ивановичу Годунову Семён Годунов. При нём сыскное дело в стране стало более изощрённым. Иноземцы почти не преувеличивали, говоря, что к каждому заподозренному в измене московиту приставлено по несколько соглядатаев.

* * *

Стояла морозная зима. Но войска Годунова таяли от тягот зимней войны. Тогда же «смутились» и перешли на сторону Расстриги новые крепости юго-восточных уездов – от Царёва-Борисова до Воронежа. Царские войска подступили к Кромам, поддержавшим Расстригу. Крепость Кромы, построенная в 1595 году, расположенная относительно далеко к северу, вклинивалась в земли, подчинённые правительству Годунова. Крепость перекрывала дороги, по которым велось снабжение правительственных войск. Одновременно она могла стать оплотом наступления Расстриги на Орёл, Тулу и Москву.

Кромская крепость имела исключительно выгодное расположение. Она угнездилась на высоком холме возле реки и была окружена со всех сторон болотами, которые становились особенно топкими к весне. Потому овладеть этой, недавно возведённой и прочной бревенчатой крепостью, было довольно трудно. Город с небольшим посадом был укреплен по образцу московских крепостей. Снаружи посад, располагавшийся полукольцом возле ядра-цитадели, был обведён широким и высоким земляным валом с частоколом и лёгкими пушками. Цитадель представляла из себя вал с бревенчатыми стенами, башнями, бойницами, а в них же опять располагались пушки более крупного калибра. Но таковых было мало. Высокие валы оборонительных сооружений были заранее политы водой и покрылись ледяной коркой. Кромы оборонял повстанческий отряд воеводы Григория Акинфиева, перешедшего на сторону Расстриги с двумя сотнями стрельцов и сотней городовых казаков. После битвы при Добрыничах к крепости отступили четыре-пять сотен казаков во главе с донским атаманом Андреем Корелой. Акинфиев велел раскрыть пред казаками врата и этим увеличил свои силы, более чем вдвое.

Первоначально к Кромам подошли полки окольничего Петра Шереметева с двумя мортирами и пушкой и обложили крепость. Следом к ним на помощь пришли семь дворянских сотен стольника Василия Бутурлина. Однако четырёхнедельная осада кроме крупных потерь ничего царским войскам не принесла. Наконец, в начале марта с основными силами к Кромам подступил и сам Фёдор Мстиславский. В составе царских войск было десять тяжёлых осадных орудий. Однако главный воевода Годунова не смог использовать крупные силы, бывшие под его началом. Под прикрытием артиллерии, осаждавшие смогли подтащить с напольной стороны к стене несколько возов с дровами, политыми смолой и зажечь стену. Часть защитников кинулась тушить пожар на оборонительных укреплениях. Тем временем начался первый приступ, возглавляемый воеводой передового полка Михаилом Салтыковым. Однако казаки Корелы не растерялись и смогли отбить приступ. Нападавшие понесли большой урон, потеряв до пятисот убитых и несколько сотен раненых. У многих были сильные ожоги. В стане осаждавших воцарилось уныние. И, хотя у защитников крепости были также немалые потери – до трёхсот убитых, раненых и обожжённых, но в крепости царило ликование.

Князь Мстиславский, не решаясь на новый приступ, велел подвергнуть крепость жесточайшему обстрелу. Морозным мартовским утром началась многодневная и губительная для осаждённых бомбардировка. В крепости были только небольшие пушки, и ответить на пальбу мощных орудий противника было нечем. В Кромах начались сильные пожары. Но колодцы крепости были полны весенней талой воды, и защитники с пожарами кое-как справились. Бревенчатые стены были разбиты местами до основания. Тогда защитники устроили систему окопов и лазов, которые они прорыли в городском валу. Однако воевода Акинфиев был тяжело ранен, силы защитников истощились, потери убитыми и ранеными достигали пятисот человек, заканчивались свинец и порох. Тогда атаман Корела направил Расстриге в Путивль гонца с «грамотцой». Тот, переодетый под служилого человека, пробрался сквозь стан противника и верхом добрался до Путивля. В «грамотце» излагалась просьба о помощи. В случае, если помощь оказана не будет, Корела уверял, что не удержит крепость.

Получив известия из Кром, Расстрига быстро собрал большой отряд «охочих» во главе с путивльским воеводой Юрием Беззубцевым и послал его на помощь осаждённым. Беззубцев пошёл на хитрость и велел переодеть часть казаков и боевых холопов в стрелецкое платье. Царские войска приняли отряд повстанцев за свой, и тот смог пробиться в крепость с крупным обозом. Повстанцы сделали удачную вылазку. Бои за крепость вспыхнули с новой силой, и продолжались ещё несколько недель, прежде чем наступило затишье. Уныние пришло в стан царских войск.

К началу апреля огромное войско князя Мстиславского охватила лихая болезнь «мыта». Многие служилые люди маялись животами, слегли в горячке или не слезали с отхожих мест. Строгий приказ Годунова не покидать войска вызвал у дворян возмущение. Дворяне и дети боярские, несмотря на запрет и угрозы прилюдного битья кнутом, лишения сословного состояния, один за другим разъезжались по домам.

* * *

Казалось, что в ходе поражения и отступления войска Расстриги были расстроены и распылены. Однако основная часть войск численностью до пяти тысяч человек всё же вновь сошлась «за един» и дошла до Путивля. Здесь под защитой и у каменных стен и башен Путивльского кремля началось собирание и пополнение разбитых отрядов и восстановление повстанческого войска…

Что-то непредвиденное произошло и в Новгороде-Северском. Московские воеводы Пётр Басманов и Никита Трубецкой, ранее ожесточённо оборонявшиеся в крепости вдруг направили посылов в стан Расстриги и повели переговоры. Возглавил переговоры сам Басманов.

Личная встреча произошла в войсковом стане на посаде под Путивлем в избе Иваницкого. Вечерело, за окнами сгущались сумерки, и в полутёмном помещении светились лишь три лампады пред образами, да горела одна свеча. Басманова вместе с Расстригой встречали: Отрепьев, отец Мисаил Повадин, атаман Евангелик и польский полковник Адам Дворжицкий. Когда Новгород-Северский воевода в сопровождении двух боевых холопов вошёл в горницу, то приветствовал присутствующих, сняв шапку:

– Здравы будьте, все добрые и честные мужи, кого зрю в доме сем!

– Здрав буди боярин, и царский слуга! – отвечал за всех Отрепьев с лёгкой насмешкой.

– Простите ради Христа, но тут в потёмках плохо вижу яз, кто средь вас есть кто. Того же, кто ся Иваницким называет, еж ли таковой есть средь вас, видал яз лишь во отрочестве во граде Угличе. И верно не признаю нынче, – начал свою речь посол.

Иваницкий молчал, показывая, что ни словом, ни действием не хочет определить себя.

– А ты боярин не спеши, а крестное знамение сотворив, да и не усомнившись приглядись. Может и угадаешь. Да вот табе и свеча, – с некоторой насмешкой в голосе вновь произнёс Григорий, протягивая Петру Басманову вторую свечу, зажжённую от лампады.

Приняв свечу, воевода приступил поначалу к Отрепьеву, ибо тот первым начал разговор. Подняв огонь поближе к лику Григория, долго рассматривал его и, наконец, молвил:

– Вродь ты, да не ты, государь мой. Но сильно похож… – но чуть годами постарее будешь. Али вина много пиешь!?

– А ты на вино не сбивай. Да и яз не един здесь. Погляди и на других, – с ухмылкой отвечал Отрепьев.

Воевода двинулся в сторону Евангелика. Поднёс свечу к его лику, но быстро отворотился от кошевого атамана, ибо увидел его оселедец и усы. Затем пошёл в сторону отца Мисаила, но также быстро отступил вспять, так как узрел лицо духовного чина и звания. Следующий, к кому подошёл Басманов, был Иваницкий. Но тот опустил голову, и воевода, приняв это, как нежелание общаться, отступил и двинулся к польскому полковнику. Не дойдя до Дворжицкого и трёх шагов, он угадал в том шляхтича и в четвёртый раз отступил в растерянности.

– Не угадаю яз в потёмках, – разочарованно молвил Басманов.

– А ты не спеши, воевода. Подступи ишо по разу, да смотри со вниманием! – уже с сочувствием к Басманову произнёс Отрепьев.

– Ты уж прости, честной муж, не знаю твоего имени и отечества, но не разглядел яз табя. Открой лик свой, погляди на меня, – обратился Басманов к Расстриге.

Иваницкий молча поднял голову. Басманов подошёл и поднёс свечу к его лику. Рассматривал долго, пристально. Чем более вглядывался воевода, тем более заметные перемены происходили на его лице. Он сначала слегка побледнел, затем покраснел ликом, губы его искривились и слегка задрожали. Задрожала и свеча в деснице…

– Святый боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас, – пролепетал он слова молитвы, – Господи, как же похож на покойного батюшку свово – царя Иоанна Васильевича, егда тот во гневе грозен бывал! Да введёт его Господь в Цаствие Свое… Так похож, аж поджилки в коленях затряслись, – закончил Басманов и, рыдая, рухнул перед Иваницким на колени, кланяясь ему в ноги.

Когда отрыдав у ног Расстриги, он был поднят Отрепьевым и Евангеликом, то последовал важный разговор. Иваницкий стал расспрашивать, почему Новгород-Северские воеводы решили перейти на его сторону. Басманов отвечал, что до него де дошло известие о зверствах служилых кадомских татар в Комарицкой волости. Это сразу же восстановило его и Трубецкого против царя Бориса, и он решил начать переговоры с Расстригой. Затем Иваницкий узнал, каковы силы его новых сторонников в Новгороде-Северском. Воевода отвечал, что под его началом девятьсот стрельцов и четыре сотни детей боярских, да сотни три боевых холопов. Тогда Иваницкий попросил прислать ему в помощь отряд человек в триста стрельцов, да сотню конных детей боярских и сотню холопов. Басманов кланялся и обещал отправить этот отряд самолично через неделю. На том и порешили. Новгород-Северский тайно открыл ворота повстанческим войскам и выделил им на подмогу часть своих сил.

* * *

Слухи из-под Кром на Москву приходили самые неутешительные. Царь Борис внимательно выслушивал письменные донесения князя Мстиславского и всё более мрачнел. Не один раз по его велению Разрядный приказ проводил новые наборы среди служилых людей в отдалённых южных уездах и посылал Мстиславскому всё новые подкрепления. На южных засеках, на рубежах, в сторожах оставалось совсем незначительное число служилого люда. И такое положение могло окончиться плохо, так как угроза вторжения со стороны крымских и ногайских татар не уменьшалась. В Бахчисарае же, да и в Ногайских кочевьях были осведомлены о событиях на южной и юго-западной границе России. Царю донесли и о делах в Комарицкой волости – о жестоковыйности служилых кадомских и касимовских татар, отчего он ещё более помрачнел, стал необщителен и задумчив. По словам ближних Годунов всё чаще заговаривал о том, что православный народ так и не принял, не полюбил его как царя, что он хочет покаяться перед Церковью и народом. Но в чём покаяться?

Наконец 3-го апреля царь Борис вдруг решил самолично ехать к Кромам в войско князя Мстиславского. Вероятно, он намеревался начать переговоры с Расстригой! Но время было безвозвратно упущено…

* * *

Царь Борис Феодорович занемог. Заныло и отяжелело сердце. Ноги стали ватными. Он велел постельничему раздеть и уложить себя в постель. Уже в постели, Борис увидел, как ангел во всём белом на перепончатых крыльях, подобных крыльям летучей мыши, тихо спустился к нему и встал у изголовья. Наклонившись к его десному уху, почти беззвучно шепнул:

– Пришло время для покаянной молитвы. Другого времени не будет! Молись!

Царь затрепетал и немеющими устами стал творить 50-й псалом:

– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…

В самом конце псалма тот же беззвучный голос шепнул ему:

– Готовься, час сей погляжу в очи твои и душа твоя поидéт на Суд ко Творцу.

Борис напрягся, раскрыв и выкатив очи. И тут ангел, воспарил над ним, глянул на него и как бы потянул воздух в себя. Царь глубоко вздохнул и одервенел от ужаса, ибо в глазницах у ангела не было очей, а был сквозящая, чёрная пустота. Мертвящее дыхание этого парящего существа в белых паволоках коснулось лика, уст, ноздрей. Царь стал выдыхать и вместе с этим последним выдохом вышел сам и оставил свою дервенеющую плоть. Безглазое существо было указало ему острым крючковатым перстом вниз, веля идти за собой, но тут какой-то другой сияющий юноша на серебристых крыльях, явившись одесную, отогнал безглазого и укрыл Бориса – уже безтелесного, своим светлым перистым крылом…

* * *

Трагическое известие о «нечаянной», скоропостижной смерти царя Бориса понеслось по всей России 13 апреля 1605 года. Тогда же сторонниками Годунова наследником престола был объявлен сын покойного царя Фёдор. Присяга, принесённая юному царю, включала имена его матери Марии и сестры Ксении Борисовны, а также клятву «не хотеть на царство» Симеона Бекбулатовича и «злодея, именующего себя Дмитрием». В словах клятвы не упоминалось имя Григория Отрепьева. Это и привело в народе появлению слуха, де Годуновы побоялись назвать имя вора, и открыто заявить, что он – Отрепьев. Следовательно, человек назвавшийся царевичем, и есть настоящий Димитрий Иванович.

Шестнадцатилетний Фёдор не имел никакого опыта руководства войсками и был вынужден положиться на род Басмановых. На Москве ещё не было известно о переговорах Петра Басманова с Расстригой. В войсках под Кромами оставались ещё, казалось, надёжные воеводы: Василий и Иван Голицыны, Михаил Салтыков и Иван Годунов. В новое правительство вошли князья Фёдор Иванович Мстиславский, Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские, которых новый правитель вызвал из-под Кром в Москву. Сыскными делами, как и при Борисе, ведал Семён Годунов. И по сути, он стал во главе правительства молодого царевича. С целью обеспечить себе поддержку, правительство Фёдора раздавало огромные подарки «на помин души» царя Бориса. Объявило прощение всем сосланным при Борисе. Среди вернувшихся в Москву был и двоюродный дядя молодого царя Богдан Бельский.

Во время семи недель царствования Фёдора была предпринята одна важная внутригосударственная мера: учреждён приказ Каменных дел, ведавший каменным строительством Московского государства. Ему подчинялись все мастера каменных дел, известковые и кирпичные заводы в Москве. Учреждение ведало казной тех городов, где «белый камень добывался».

Однако многие родовитые князья и бояре, прежде поневоле терпевшие «худородного царя», стали искать пути, чтобы избавиться от выборной земской династии. К заговорщикам примкнул и Богдан Бельский. Меры, предпринятые правительством, не дали желаемых результатов. Опытный старейшина Боярской думы, князь Фёдор Мстиславский, с самого начала вёл двойную игру и завязал тайную переписку с Расстригой. Потому-то Семён Годунов распорядился тайно умертвить Мстиславского. Но из-за быстрого развития событий этот заговор не осуществился.

* * *

В последние дни апреля, когда уже сослужили вечернюю, в келье келаря Троице-Сергиевом монастыря собралось трое человек: сам келарь Авраамий, архимандрит Иосаф, и монах Христофор. Архимандрит и келарь восседали за столом на лавке, а усталый Христофор сидел на стульце пред ними. Он только недавно прибрёл в обитель и принёс новые ошеломляющие вести. Шёл негромкий разговор, иногда прерываемый возгласами удивления.

– А доподлинно известно, что воевода Пётр Басманов тайно предался Расстриге и по их сговору апреля 17 дня приехал в стан под осаждённые Кромы вместе с митрополитом Новгородским Исидором якобы привести войска к присяге новому государю – Феодору. Понеже Басманов-то худородный, хотя и обличён боярским чином, потому главным воеводой поставлен бысть над ним князь Михаил Катырев-Ростовский. Но все дела-то обделывал Басманов. Поначалу-то ён глаголал, де поклонимся новому царю Феодору, обещал служилым людям щедрое жалование по истечении сороковин[78]78
  Сороковины – сорокадневный траур. В православии считается, что до сорока дней душа покойного пребывает в ожидании первого суда, определяющего её будущее.


[Закрыть] по покойному Борису, – рассказывал Христофор.

– Ну и как же служилые-то люди, да стрельцы тому вняли, а и нет? – с интересом спросил Авраамий.

– В стане, люд воинский, изнурён болестью да холодами, разуверился в правоте и нужности войны сей. Потому и расколу не избегли. И не всё-то войско поспешило присягу приять. И на второй же день сторону Расстриги взяли рязанские, тульские, каширские, алексинские и севские дети боярские да дворяне. А во главе их рязанцы – Прокопий да Захарий Ляпуновы. Ведомо стало, де Петька Басманов накануне имел с оными беседу тайную. С того и пошла замятня. В стане воинском резня и смертоубийство учинилися. Рязанцы сзывают своих сотоварищей и кличут: «Димитрий!». Противники их хватают оружье, в ватаги сбираются и кличут: «Феодор!». И кровь лиется! – продолжал вещать монашек.

После этих слов Иосаф и Авраамий сотворили крестное знамение.

– Господи, воля Твоя святая, али попущение Твое?! – громко вымолвил архимандрит.

– А что ж Басманов и князь Катырев-Ростовский? Смертоубийству-то конец не положили? – спросил с волнением келарь.

– Сам Басманов какое-то время медлил. А князь-воевода, вообще умалился. Но ужо-т маия 7 дня Басманов открыто сторону Расстриги приял. Нашёл повод! Де, тяжба у его с Семёном Годуновым по местническому делу началася. Годунов-то поставил Басманова в подчинение зятю свому – князю Андрею Телятевскому. А дед Телятевского под рукою у отца Петьки Басманова – у воеводы Фёдора Басманова ходил. А тот ведь любимцем у царя Иоанна Васильевича слыл. Вот Петька Басманов и баял всем: «Де, отец, государи мои, Фёдор Алексеевич точна был дважды больши деда князя Ондреева Телятевского, а ныне Семён Годунов выдаёт меня зятю своему в холопи, князю Ондрею Телятевскому, и я не хочу жив быти, смерть прииму лутче тово позору».

. – Во, каковы-то делы в стане воинском! Вот табе и царские воеводы! – воскликнул Иосаф. – Кто ж «вора» остановит? Не иначе Москву возьмёт, – запричитал он.

– Полно, отец Иосаф! «Вор» ли сей Расстрига? – негромко подметил келарь.

– Ужели, истинный царевич и государь!? – с испугом вопросил Иосаф.

Авраамий пожал плечами, покачал головой и просил Христофора продолжать рассказ. Монашек кивнул головой и баял, что на сторону Расстриги вместе с Басмановым перешли также князья Голицыны и Михаил Салтыков. Правда, иные свидетельствовали, де Салтыков стал пленником Басманова. Василий же Голицын приказал связать себя, де взят в полон неволею. С тем и предал ся Расстриге.

До позднего вечера шёл разговор в келье келаря. Монахи обсуждали вопрос о том, как же получилось, что через несколько дней после присяги царевич Феодор прислал в войско под Кромы разрядную роспись. Роспись была составлена, казалось, верно, в соответствии с «обычаем». Но на деле она оскорбляла Басманова (героя Новгород-Северской осады), обласканного ранее ещё покойным царём Борисом. Молодой правитель Феодор мог просто приказать «быть без мест», то есть объявить чрезвычайное положение, при котором царь имел право назначать на воеводские должности кого угодно. Тогда бы после окончания чрезвычайного положения и завершения кампании бывшие воеводы и их потомки лишились права ссылаться на соотношение должностей в этой кампании. Таковы были законы местничества. Но Феодор, вероятно, по неопытности, вероятно, и по наущению бояр (что было скорее всего) решил действовать «по обычаю». Когда же дьяк огласил роспись в присутствии бояр и воевод, Басманов, «патчи на стол, плакал с час, лёжа на столе, а встав со стола, являл и бил челом воеводам всем» и произнёс известные слова. Долго ещё монахи проговаривали сей случай и решили, что дело не обошлось без злого умысла. Затем Авраамий велел накормить и напоить монашка, а сам отправился проверить сторожу на вратах и в стрельницах обители.

* * *

Войска, оставшиеся верными Годуновым под Кромами, были разбиты воинскими людьми Ляпуновых в союзе с казаками Корелы. Дело не обошлось без заговора. Немалую роль в заговоре сыграл предприимчивый Прокопий Ляпунов. У него были свои счёты с Годуновыми. В 1603 году царь Борис велел бить кнутом его брата Захара за торговлю с донскими казаками запрещённым товаром. Сам Прокопий, его родные братья: Григорий, Захар, Александр и Степан, а также их двоюродные братья Семён и Василий принадлежали к старинному, известному и влиятельному дворянскому роду Рязанской земли. Потому многие дворяне и боевые холопы конного рязанского ополчения и примкнули к Ляпуновым.

Стрельцы приняли нейтралитет, устранились от участия в распре и выставили удвоенные караулы вокруг своего стана. Иван Годунов был взят в плен и отправлен в ставку в Путивль. Михаил Катырев-Ростовский, Андрей Телятевский и Семён Чемоданов, оставив войско, бежали к Москве. Конрад Буссов в «Московской хронике» писал, что верность Фёдору сохранили только наёмники-немцы, которых он по возвращении в Москву якобы щедро одарил за верность и публично объявил «самыми верными и постоянными».