Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

В тот же день на Красной площади близ Лобного места, откуда недавно были убраны обезображенные тела царя Димитрия и Петра Басманова, бояре и их челядь выкрикнули Шуйского на царство. Так воплотилась в жизнь вековая мечта русской правящей элиты устранить самодержавие и разделить власть с царём. Наконец-то князья и боярство дорвались до власти. Им предстояло теперь управлять государством в лице своего ставленника и, попущением Божиим, оправдать в глазах общества и народа, возложенную на них власть и пролитую невинную кровь…

Как же они справились с вверенной им властью? Для ответа на этот вопрос достаточно напомнить хотя бы одно: не прошло и нескольких месяцев, как новое повстанческое войско казаков, крестьян и холопов во главе с атаманом Бодыриным и «царевичем» Петром двинулось с волжских берегов на Москву. А в южных и юго-восточных уездах России началось широкомасштабное восстание под руководством казачьего предводителя Ивана Болотникова… Кратковременное правление царя Димитрия в России не только не разрушило веру народа в «доброго царя», но способствовало ещё более широкому распространению в народе подобных взглядов и надежд.

После переворота Василий Шуйский щедро наградил своих сообщников. Так торговых людей Мыльниковых пожаловал столичным двором одного из ближайших сподвижников убиенного царя.

За рубежом говорили, что в дни переворота в Москве погибло более 2 тысяч человек. Несколько поляков – очевидцев мятежа московской знати составили именные списки убитых. Сопоставление этих списков позволяет установить, что жертвами стали 20 шляхтичей, близких ко двору молодого царя и около 400 сот их слуг и челядинцев. Те же цифры назвали в письмах из Москвы иезуиты из окружения убиенного государя. Кроме того, в схватках с москвичами погибло ещё несколько сот наёмных солдат из польских рот. Скорее всего, и потери москвичей, дравшихся против поляков, приблизительно равнялись тысячи человек.

Узнав о событиях в Москве и о провале своих планов и надежд, связанных с Москвой вожди заговорщиков-рокошан Николай Зебжидовский, Ян Щасный Гербурт, Станислав Стадницкий и виночерпий Литвы Януш Радзивилл в мае 1606 года призвали польско-литовскую шляхту к открытому восстанию против короля. Но время было упущено, восстание было подавлено…

Уже в начале XX века были обнаружены документы о заупокойных вкладах, сделанных около 1606–1610 года инокиней Марфой (вдовой царицей Марией Нагой) по своему сыну Димитрию. Но и в том же 1606 году царевич Димитрий был канонизирован. Отныне всякий, кто выдавал себя за него, становился святотатцем. Впрочем, это не остановило самозванцев. Останки же убиенного государя были сожжены сподвижниками Шуйского и захоронены на кладбище близ подмосковного села Нижние Котлы.

Судьба и конец Григория Отрепьева скрыты в недрах истории. Тогда след Отрепьева и его соратников, вероятно, затерялся где-то южнее Воронежа – в казачьих станицах большой излучины Дона. Может быть яд или ножи заговорщиков достали их и там? Хотя, узнав о событиях в Москве в мае 1606 года, Отрепьев мог «нырнуть» в омут казачьей вольницы где-нибудь на Волге или на Дону и «вынырнуть» в ходе Смуты под другим именем позже. Как знать? Не прост был Юрий Отрепьев…

Положение Ксении, принявшей постриг (инокини Ольги) изменилось с воцарением Василия Шуйского. Сначала её перевели в Успенский Княгинин монастырь. Затем в том же 1606 году царь Василий приказал торжественно перенести тело Бориса Годунова, его жены и сына из Варсонофьева монастыря в Троице-Сергиеву Лавру. Гроб Фёдора Борисовича несли 20 бояр. В Троице-Сергиевом монастыре в особой усыпальнице они покоятся и ныне.

Инокиня Ольга следовала за процессией в закрытых санях. Иностранцы сообщают о плаче инокини-сироты по своим близким во время этой процессии. Затем она поселилась в находящемся неподалеку Подсосенском монастыре (ктитором монастыря был её отец Борис). Там в то же время находилась и бывшая Ливонская королева Мария Владимировна – дочь князя Владимира Андреевича Старицкого. Она была вдовой короля Магнуса. До пострига она была следующей в линии престолонаследия после царевича Димитрия…

* * *

Нарождающееся крепостное право, насаждаемое верхами, напрямую связанное с его антиподом – широкомасштабным, произвольным, колонизационным процессом, развернувшимся в низах – это только одна из основных, но далеко не единственная причина грядущей Смуты. Каковы же были другие причины этой социально-политической и социально-экономической трагедии – Гражданской войны начала XVII века:

Династический кризис в России того времени – закономерен. Этот кризис свидетельствовал о необходимости создания и оформления новой (законодательной) системы преемственности власти. Эта проблема была только рождена той эпохой, временно разрешена на завершающем этапе Смуты (в 1613–1618 годах), но окончательное её решение принадлежит лишь концу XVIII века (1797 году).

С династическим кризисом напрямую были связаны чаяния древних княжеско-боярских родов и фамилий, стремившихся разделить власть с царём и этим ослабить усиливающееся самодержавие в свою пользу. Эта тенденция всё явственнее просматривалась уже со второй четверти XVI века. Она же привела и к кровавым расправам в период правления царя Иоанна Грозного, в том числе и к опричной политике. И это стало ещё одной важной причиной Смуты.

Дорогу боярско-княжеской элите, то рвущейся, то крадущейся к власти преградило более молодое и не менее сильное военно-служилое сословие – дети боярские и дворяне. Это сословие вступило в ожесточённую борьбу за своё влияние и положение у кормила государственной власти. Противоречия и усиление борьбы, нараставшие в отношениях между феодальной элитой и мелким военно-феодальным сословием, неотвратимо вели к Смуте.

XVI столетие породило новые военно-служилые сословия, среди которых наиболее активными и многочисленными были – казачество и стрельцы. Последние, по условиям своего социально-экономического положения были тесно связаны с посадским, торгово-ремесленным населением. В силу своего размещения у южных и восточных границ государства, а также более пассионарное казачество выступало самостоятельно, и потому наиболее последовательно и решительно. Пополнение рядов казачества, а также его социально-экономическая стабильность базировались на постоянном притоке беглых крестьян и посадских людей на окраины из центральных уездов России. В силу сохранения и консервации в социально-экономическом укладе жизни казаков элементов военной-демократии, казачество безоговорочно выступало противником закрепощения крестьян. Поэтому оно являлось и противником интересов всех феодальных сословий и, прежде всего, дворянства и детей боярских, заинтересованных в прикреплении крестьян к земле на новых, колонизируемых землях. Но если (как показала история) интересы казачества и боярства не совпадали никогда, то с дворянами-помещиками южных уездов России, казачество периодически находило компромиссы. Правда, компромиссы эти были кратковременны и, как правило, заканчивались кровопролитием. И всё это также подвигало Россию к Смуте.

На первый взгляд, в ходе Смутного времени никоим образом не проявились какие-либо этно-политические противоречия. Однако начальный этап Смуты явно связан с юго-западными уездами Российского государства. Вероятно, московским властям той эпохи хотелось верить и казалось, что многочисленное, военизированное и неспокойное население отдалённых, юго-западных Черниговских, Гомельских, Новгород-Северских, Путивльских земель – те же самые подданные Московского царя, как и все остальные. Казалось, что это такое же по своему этническому составу русское население, как где-нибудь у большой Засечной Черты – у Серпухова, Калуги, Тулы, Рязани или даже южнее – у Белгорода, Воронежа, Козлова, Тамбова, Саранска, Симбирска. На юге и юго-востоке это было действительно так или похоже на то. Но на юго-западе оказалось не так, и даже совсем не так. Многовековое нахождение этих земель в составе Великого княжества Литовского-Русского не прошло бесследно для западнорусского населения этих территорий. Несмотря на древнюю вражду Черниговщины и Северщины с Галицкой и Волынской землёй (Юго-Восточной Руси с Юго-Западной Русью) за овладение Киевом, их нахождение в составе одного государства – Великого княжества Литовско-Русского сблизило этнические группы этих земель. В течение XIV–XVI веков значительно нивелировались этно-культурные и этно-политические разногласия между элитами и населением этих древних регионов Русской земли. Отныне этническое самосознание западных русских обрело своё единство в рождении и становлении малороссийского козачества – «черкасов». А идеальным воплощением его стала «Запорижская Сичь», козачьи вольности и привелеи. Юго-Западные козачьи окраины и украины не желали мириться с нарождающимися крепостническими порядками Московского государства. Великороссы были для малороссов и даже для южных россиян «москалями». И, прежде всего, это происходило потому, что население этих Украин не чувствовало, не осознавало себя великорусским. Оно и не принадлежало к нему! Оно уже приобрело свою идентичность. Этнически оно хоть и являлось русским, но уже малороссийским и называло себя – козачеством. Так рождался и формировался многовековой великорусско-малороссийский антагонизм. И это – тоже одна из серьёзнейших причин Смуты, оказавшихся одной из самых устойчивых и репродуктивных.

Далеко не всё ладилось в этно-политическом устройстве и на востоке молодого Великорусского государства. В Среднем Поволжье против власти князей и бояр, против власти Шуйского поднялись в землях от Суры до Вятки многие «понизовые люди, мордва и черемисы». Уже в 1606 году «мордва, бортники, боярские люди и крестьяне, собрався, придоша ратью под Нижний Новгород». Однако им не удалось взять хорошо подготовленный к обороне Нижегородский кремль. В 1607 году в Сибири произошло восстание остяков, осадивших Берёзов. Но их смог отбросить от крепости русский гарнизон. В 1608 году отряды мордвы и марийцев вновь пытались захватить Нижний Новгород. Восстание развернулось на территории вплоть до Хлынова (Вятки). Московские воеводы сумели подавить восстание. В 1609 году остяки Берёзовского уезда готовили новое восстание во главе с княгиней кодских остяков Анной. Заговор был раскрыт, и вожди остяков были схвачены и казнены. Слухи о событиях в Москве волновали также вогулов и сибирских татар. Те желали, «чтобы быть им себе царством, как было при Кучуме царе». Местные воеводы с тревогой сообщали в Москву о всеобщей «шатости и измене». И главной проблемой здесь было то, что российская правящая элита ещё «училась» управлять формирующимся многонациональным Российским государством. (В полной мере эта наука была освоена лишь к середине XIX века). Но в тот период именно боярская элита, пробравшаяся, дорвавшаяся до власти в лице Василия Шуйского в силу своей политической ограниченности быстро привела страну к тому, что, сполна узрела картину общего расстройства государства.

Представители всех феодальных сословий, казачество, стрельцы являлись яркими носителями пассионарного начала в среде российского социума той эпохи. Но в то же время эти сословия не могли гарантировать какую-либо стабильность и перспективу развития российской государственности. Менее активно в ходе Смуты выступали все слои посадского населения, но это не означало, что народ российского посада был равнодушен к животрепещущим вопросам российской действительности и лишён пассионарности. Наоборот, посадский люд – становой хребет российской тягловой системы (основные налогоплательщики) выступал главным поборником государственной самостоятельности и политической стабильности России. Что же касается русского духовенства, особенно монашества, то оно являлось духовным ядром политической стабильности и самобытности Русской земли.

Начинающаяся Смута знаменовала и начало нового этапа в истории формирующегося великорусского суперэтноса, который приходится на исход XVI века. Этот этап, по мнению выдающегося отечественного этнолога и историка Л. Н. Гумилёва, определяется как пассионарный перегрев, который, то усиливаясь, то ослабевая, продолжался около 300 лет. Молодой великорусский суперэтнос был «непразднен», «тяжёл» Смутой. Но великие народы болеют великими потрясениями. Этот перегрев (акматическая фаза в истории этноса) ярко высветил и очертил мессианское предназначение России, её непредсказуемость и своеобразие, её вселенскую неповторимость.

Эпилог

 
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор, до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
 
 
А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам везут меня без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.
 
 
Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.
 
 
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
 
 
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
 

Осип Мандельштам, 1916

Послесловие

Линия жизни каждого человека содержит множество событий, значимых для отдельно взятой судьбы. Иногда они, переплетаясь и пересекаясь, сливаются в широкую дорогу, по которой движется История. На этой дороге случаются удивительные встречи, обусловленные как логикой исторических процессов, так и Господним проведением.

Шереметевы ведут свою историю с середины XIV века. Во всяком случае, именно с этого времени сведения о них сохранились в документах. Согласно легенде, их предок по имени Гланда Камбилла, происходивший из владетельного рода потомков прусского короля Прутено, прибыл на службу к московскому великому князю Ивану Калите.

Вероятно, по созвучию имя и фамилия Гланда Камбилла трансформировались на русский манер: Гланда превратился в Андрея (даже с отчеством – Иванович), а Камбилла – в Кобылу. Боярин Андрей Кобыла действительно упоминается в русских летописях под 1347-м годом. От его пяти сыновей пошло большое потомство – более двадцати родов. Многие потомки Кобылы («Кобыличи») хорошо известны в русской истории – Романовы, Шереметевы, Сухово-Кобылины, Колычевы, Епанчины, Боборыкины и др.

Еще до того, как в русскую историю вошли Шереметевы, рядом с московскими князьями находились потомки Андрея Кобылы – Федор Кошка и Константин Беззубцев. Первый был одним из ближних бояр князя Дмитрия Ивановича: он подписался как свидетель на его духовной грамоте, а это доверялось только проверенным людям. О Федоре Кошке как о выдающемся политике вспоминал в 1408 году хан Едигей. До сих пор сохранилось Евангелие Федора Кошки с изображением четырех евангелистов, написанных мастерами школы Андрея Рублева.

Константин Александрович Беззубцев (внук Кошки) принимал участие в походах против ордынцев, а при Василии II был главным воеводой во время похода на Казань. Его сын Андрей, по прозвищу Шеремет, в 1478 году принимал со своей дружиной участие в походе на Новгород.

Историк XVIII века Герард-Фридрих Миллер утверждал, что «прозвание „Шеремет“ неизвестно от чего происходящее». Исследователь рода Шереметевых А. П. Барсуков считал, что оно имеет сербские или турецкие корни, и в доказательство этого утверждал, что имя Шеремет встречается в сербских песнях, а в Болгарии до сих пор одно местечко носит название «Шеремет». Один из турецких пашей XV века тоже назывался Шереметем. Так или иначе, но Андрей Шеремет был последним родовым боярином. Позднее боярство стали жаловать за службу.

В правление Ивана IV оставили след многие из рода Шереметевых. Так, в «избранную тысячу» были записаны Федор, Никита, Иван Васильевич Шереметевы. Семен, Никита и Иван принимали участие в походе на Казань, в походах против крымских татар, в Ливонской войне…

Никто из Шереметевых не входил в опричнину, но, учитывая отношение Грозного к боярству, легко представить, что царский гнев их не миновал. Известно, что Никита Васильевич был удавлен по приказу царя. Иван Большой Васильевич, несмотря на то, что во время тяжелой болезни царя требовал немедленной присяги его сыну – младенцу Дмитрию, был ранен в сражении с Девлет-Гиреем, участвовал в Ливонской войне, не раз впоследствии испытает на себе царский гнев, будет посажен в темницу, куда к нему, по словам Андрея Курбского, приходил царь, а в конце жизни примет постриг в Кирилло-Белозерском монастыре с именем Ионы. Он будет упомянут в послании Ивана IV игумену монастыря. Курбский считал, что Шереметева «уморили в монастыре по приказу царя». Во время опричнины Иван Васильевич служил земщине. В 1567 году «ведал Москву»…

В историю царствования Ивана IV вошла и Елена Ивановна Шереметева. Она была третьей женой старшего сына Ивана IV – царевича Ивана Ивановича. Елена Ивановна невольно послужила причиной его смерти. Как говорит предание, однажды Иван Грозный неожиданной войдя в покои к снохе, застал ее одетой в «нижнее платье», и, «впав в гнев», ударил ее. Царевич заступился за жену, которая ждала ребенка. Царь ударил сына посохом, и через несколько дней царевич скончался.

Не менее трагично сложилась судьба Петра Никитича Шереметева. Во время свадьбы Ивана IV с Марией Нагой он был «мовником». Не меньшим доверием он пользовался и у царя Бориса Годунова: принимал участие в церемонии встречи датского принца, нареченного жениха царевны Ксении. При Василии Шуйском Шереметев получил сан боярина, но принял участие в заговоре против царя и был отправлен в почетную ссылку на воеводство в Псков. Когда город восстал против Шуйского, Шереметева посадили в тюрьму. Он отказался целовать крест новому самозванцу, Лжедмитрию II, и 13 июня 1609 г. был убит в тюрьме.

Шереметевы всегда находились в центре событий. В течение второй половины XVII века Россия старалась урегулировать отношения одновременно с Польшей, Турцией и ее вассалом – Крымским ханством. Двадцать один год провел в крымском плену Василий Борисович Шереметев. Несмотря на перемирие, заключенное с Речью Посполитой, он был выдан поляками татарам. Вернувшись из плена, боярин вскоре заболел и скончался.

Век XVIII во многом начинается именем Бориса Петровича Шереметева. Начав карьеру в 1665 году комнатным стольником, в 1686 году он принимает участие в подписании «вечного мира» с Польшей. Участвует в заграничных путешествиях в 1697–1699 годах; на Мальте становится кавалером Мальтийского ордена. Ему принадлежит слава первого победителя шведов при мызе Эрестфер в 1702 году и заслуженная любовь солдат, сложивших о нем не одну песню. В 1706 году он становится первым русским графом, с этого времени в России начинается род графов Шереметевых, ими становятся потомки фельдмаршала. Оставили след в истории и братья Бориса Петровича – Василий и Владимир. Они обучались морскому делу в Италии и стояли у истоков становление регулярной армии в России. Но ни карьера, ни государевы пожалования не заслоняли для Шереметевых чувства чести и долга. Ни один из них не поставил свою подпись под смертным приговором царевичу Алексею.

Граф Петр Борисович Шереметев с 1762 года состоял в звании обер-камергера и являлся автором «Устава о должностях и преимуществах обер-камергера». В 1767 году он участвовал в работе комиссии по составлению нового Уложения. В 1780 году стал предводителем московского дворянства. Прославился устройством летней загородной увеселительной резиденции в Кусково, а также тем, что собрал и в 1774 году издал бумаги своего отца, фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. «Добрый гражданин» – так назвал его в надгробном слове московский метрополит Платон.

Внук военачальника – граф Николай Петрович Шереметев – вошел в историю как известный меценат, одаренный музыкант-виолончелист, поднявший шереметевский крепостной театр на небывалую высоту. В 1792 году он заложил в Москве Странноприимный дом (строительство закончено в 1810 году). Продолжая благотворительную деятельность, в 1806 году основал в Петербурге Невскую богадельню. Известен он и романтической историей женитьбы (1801 год) на крепостной актрисе Прасковье Ивановне Ковалевой-Жемчуговой.

Родовым качеством Шереметевых была воинская доблесть. В Бородинском сражении участвовал граф Николай Алексеевич; тогда же «был ранен саблей в лицо» Сергей Васильевич Шереметев. В Крымской войне принимали участие Василий Сергеевич, Сергей Сергеевич и Борис Сергеевич Шереметевы. В русско-турецкой войне 1877–1878 годов в составе Рущукского отряда был граф Сергей Дмитриевич Шереметев.

Дальнейший пунктир по XIX веку будет выглядеть так: Алексей Васильевич Шереметев был членом «Союза благоденствия», а Николай Васильевич Шереметев, будучи подпоручиком лейб-гвардии Преображенского полка, состоял в Северном обществе декабристов. В декабре 1825 года он был арестован в Петербурге и отправлен в Кронштадтскую крепость, в которой провел три месяца. После этого он был переведен из гвардии на Кавказ в 43-ий егерский полк под секретный надзор полиции.

Не чужды были Шереметевы и русской культуре. Дружба Василия Васильевича Шереметева с Грибоедовым привела к трагедии: он был убит на дуэли графом А. Г. Завадовским. Одним из секундантов на этой дуэли был А. С. Грибоедов, по отзывам современников, ничего не сделавший для предотвращения этой дуэли. Алексей Васильевич и Петр Васильевич Шереметевы были знакомы с А. С. Пушкиным. Первому он посвятил несколько строк в поэме «Братья-разбойники», а второго упомянул в первой главе «Путешествия в Арзрум». Александр Васильевич Шереметев состоял в переписке с И. С. Тургеневым. Борис Сергеевич Шереметев в свое время был известным композитором, он автор романса на стихи А. С. Пушкина «Я Вас любил», а граф Александр Дмитриевич Шереметев сделал популяризацию классической музыки делом всей жизни. Под его руководством был создан духовой и симфонический оркестры, организовывались общедоступные музыкальные вечера. С 1901 по 1917 год он являлся директором Императорской певческой капеллы.

Мы умышленно опускаем здесь очерк о графе Сергее Дмитриевиче Шереметеве. О нем речь пойдет впереди. Судьбы же его детей и внуков неразрывно связаны с историей нашей страны.

Ближе всех к отцу по увлечениям и роду деятельности был его второй сын, граф Павел Сергеевич Шереметев (1871–1943). Он состоял во многих обществах и комитетах, ратовавших за распространение исторических знаний и сохранение культурного наследия. Он был автором издательского проекта «Русская усадьба», а также исследований по истории рода Шереметевых. В 1920-е годы работал в музее-усадьбе Остафьево. Последние полтора десятилетия своей жизни провел в Новодевичьем монастыре, где у него была жилплощадь, мало пригодная для жизни, в одной из башен. Здесь же рос и его сын, граф Василий Павлович. Участник Великой Отечественной войны, он был замечательным художником. Его работы – это полные света и воздуха пейзажи, портреты, выполненные в графической манере, написанные маслом или нарисованные пастелью; иллюстрации к литературным произведениям и бытовые зарисовки. Его творчество высоко ценили Игорь Грабарь и Павел Корин. С последним Василий Павлович работал при оформлении станции метро «Киевская» кольцевая…

Но вернемся в XIX век.

Граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844–1918) по праву своего рождения занимал высокое положение и достиг значимых постов во время службы. В 1884 году он выходит в отставку в чине генерал-майора и переходит на гражданскую службу действительным статским советником. Как государственная, так и общественная деятельность графа уже становились объектами исследований. Мы бросим на нее лишь беглый взгляд, дабы убедиться в неординарности воззрений Сергея Дмитриевича, в его искреннем желании принести пользу Родине.

В 1885 году московское дворянство избирает его на два срока своим предводителем. Это время, когда повсеместно отмечалось 100-летие «Жалованной грамоты дворянству», было временем надежд на восстановление пошатнувшегося авторитета российского дворянства, к чему, прежде всего, привели финансовые трудности дворян-земледельцев после отмены крепостного права. Созданное в 1897 году Особое совещание по делам дворянского сословия предложило программу помощи разоряющимся дворянам. Граф Шереметев, как член Особого совещания, считал, что эта поддержка должна осуществляться на правительственном уровне, так как именно «усадебная Россия» станет тем краеугольным камнем, который поможет сохранить и культуру, и государственность, и, в конечном итоге, независимость Родины. Он писал: «Помещичьи усадьбы… если суждено им пасть, то вместе с ними опустеют и дворцы, когда же государство лишится последнего и главнейшего своего оплота – Церкви, тогда суждено оно будет на справедливое разрушение!» Возглавлявший Особое совещание С. Ю. Витте называл графа Шереметева «реакционером и ретроградом», а тот в это время писал очерки о дворянских усадьбах и их значении для России.

В 1900 году Сергей Дмитриевич становится председателем Археографической комиссии. Опыт отбора материалов и подготовки их к публикации граф приобрел, еще работая в Обществе любителей древней письменности, членом которой он состоял с 1888 года. Общество ставило своей целью издание «памятников древней письменности и культуры» и тем самым способствовало введению в научный оборот малоизвестных памятников.

Работал граф и в Обществе ревнителей русского исторического просвещения. Впоследствии об этом Обществе напишут, что идеи, которые оно проповедовало, имели «архиреакционную сущность». Но упоминание лишь некоторых его членов, а это были видные историки К. Н. Бестужев-Рюмин, С. Ф. Платонов, И. Е. Забелин, свидетельствует о том, что деятельность Общества приносила определенную пользу. В этом есть заслуга и графа Сергея Дмитриевича. В программных документах Общества он писал: «…Борьба идет совсем не между сторонниками свободы с одной стороны и представителями власти с другой, а между всеразлагающим космополитизмом и русским народно-историческим самосознанием… нужно доказать научно, на основании твердых исторических фактор,… что космополитизм обманно и притворно поднимает соблазнительное для толпы знамя свободы…» В этих строчках отразились сокровенные мысли Сергея Дмитриевича, болеющего за Россию и стремящегося помочь ей.

В 1900 году он становится членом Государственного совета и останется им до 1912 года. Сколь непростыми были для него эти годы, можно судить по брошенным вскользь словам в письмах близким по духу людям: «…Два новых назначения – двух князей – доказывают прочность системы пополнения членов Государственного совета… по этому пути мы действительно дойдем до пределов… Простите… Человека, чувствующего, что ему не поставят в вину слово горечи и обиды – ради любви к Родине!»

Знаменательно, что в 1912 году, незадолго до столь торжественно отмечаемого 300-летия Дома Романовых, он приходит к решению уйти от дел. А 12 июля 1913 года исполнилось 50 лет государственной и общественной деятельности графа С. Д. Шереметева.

Этот день он провел в Кускове в обществе родных и близких. Сотни поздравительных писем, телеграмм и поздравительных адресов были приняты им в эти дни. Вероятно, с особым сердечным чувством читал граф строки, написанные его соратниками по «историческим трудам»: по Обществу любителей Древней Письменности, по Археографической комиссии, по Русскому генеалогическому обществу, от сотрудников Императорской публичной библиотеки, не раз оказывавших графу помощь в его научных трудах. Отметила заслуги графа и пресса. Многие газеты писали о «впечатляющих плодах его деятельности на ниве русской науки».

Интерес к истории у Сергея Дмитриевича появился еще в детстве, чему немало способствовал его учитель Михаил Петрович Мосягин. Список обязательной литературы для чтения, составленный юным графом под влиянием учителя, включал труды Карамзина, Костомарова и Соловьева, многотомное жизнеописание императора Николая I, составленное Шильдером; книги по истории Древнего мира и России… Этой привычке – читать исторические исследования – граф оставался верен всю жизнь. Когда же интерес его сосредоточился на Смутном времени, то самым внимательнейшим образом им вновь были перечитаны труды историков по этой проблематике. К тому времени историография Смуты была представлена именами таких исследователей, как Карамзин, Соловьев, Ключевский, Бестужев-Рюмин, Костомаров, Иловайский, Иконников, Платонов…

Первые профессиональные русские историки – В. Н. Татищев и М. М. Щербатов – при описании событий Смуты следовали летописной традиции и летописным свидетельствам (Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в русском государстве в начале XVII века. Л. 1985. С.3.) Татищев в основном цитировал произведения XVII века, созданные «в пику» Годунову его противниками. Исследование М. М. Щербатова – значительный шаг вперед. Несмотря на то, что работа Щербатова носит характерное название: «Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства от внутренних и внешних неприятелей и от многих тогдашних времен многих случаев, по представлении царя Ивана Васильевича… собрано из древних тех времен писаний» (Спб., 1771.), автор сделал попытку указать причины социальных катаклизмов конца XVI века. Исследование Щербатова выходит на новый уровень понимания Смуты (у Татищева это лишь «безумная распря знатных шляхетских родов»); для него это «буйство народное», причиной которого прямо называется политика закрепощения крестьян времен Бориса Годунова.

Н. М. Карамзин в своем исследовании Смуты в рамках «Истории государства Российского» не видел сколько-нибудь закономерных причин в выступлении народа и казачества, однако, в качестве причины событий отмечал болезнь («разврат») общества в целом «от черни до вельможного сана» (Карамзин Н. М. История государства Российского, т. 12 Спб. 1843, С. 15.). Если Щербатов разумел под причинами Смуты сугубо экономические аспекты (аграрную политику правительства, не принятую ни дворянством, ни крестьянством, ни боярством), то у Карамзина на первый план выходило «худое происхождение» Годунова, помешавшее ему стать подлинным царем в глазах народа, узурпаторский характер его власти, а также и внешний факто – стремление соседей Московии к ее ослаблению всеми возможными средствами. Вмешательство внешних врагов Карамзин считал главной причиной Смуты.

Абсолютно новую трактовку событий Смутного времени предложил С. М. Соловьев. Отбросив «экономические посылки» народных волнений, поставленные на первый план Татищевым и Щербатовым, автор принципиально отошел также и от Карамзинского подхода к изучению этого явления. Господство внешнего фактора он заменил тезисом о плохом состоянии общественной нравственности накануне событий Смуты и о поврежденных нравах – главной ее причины. Годунов, сам человек болезненно подозрительный, мелкодушный и боязливый, уже олицетворял, по мнению Соловьева, возможность начала социальных катаклизмов. Подобная же болезнь «прикинулась и развилась во всем общественном теле, потому что тело это заключало в себе множество дурных соков. Борьба между князьями за волости сменилась борьбою государей московских… Борьба эта достигла до ужасных размеров в царствование Грозного. Водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего, сокрушение прав слабого перед сильным…» (Соловьев С. М. Об истории Древней России. М. 1997. С. 280–281.).