Текст книги "Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени"

Новизна исследовательского метода, разработанного С. Д. Шереметевым, состоит в том, что, рассматривая причины и следствия событий Смуты, он уделяет основное внимание не политическим хитросплетениям, не движениям армий и ополчений и не мудрости (или глупости) правительств. Все то, что происходило в Угличе и в Москве, Тушине, Рязани и Нижнем Новгороде было, по мнению графа, следствием имущественных (главным образом – земельных), а также межличностных отношений. «Если же допустить влияние отдельных лиц на события, вопреки известной теории, – писал Шереметев, – то и самые события с их последствиями получат более определенное освещение». (Шереметев С. Д. Заметка по поводу Семибоярщины. СПб., 1906. С. 3.). Например, анализируя тяжбу Дмитрия Гавриловича Битяговского с Иваном Засецким, он отмечает: «Следует обратить внимание на слова Дмитрия Битяговского, что у него с Иваном Засецким „великая недружба“. Мало того, „у родственников моих (то есть – Битяговского) с родственниками его… – недружба“. Это уже не личное дело, а семейное». (Шереметев С. Д. Дело Дмитрия Гавриловича Битяговского. СПб. 1903. С. 15.). Вспомнит об этом обстоятельстве граф, работая с «Собранием государственных грамот и договоров». Он обратит внимание на то место в Угличском деле, где говорится о приезде в Углич Темира Засецкого: «А как приехал во фторник в вечеру в Угличь и Михайло Нагой учал говорити, что ножи собрати да положити на тех погиблых людей… и палицу железную велел взяти у Михаила Битяговского в клети…» Приезд этот, по мнению Сергея Дмитриевича, был в прямой связи с действиями Нагих, «последствиями коих был разгром и гибель Битяговских… В таком случае понятна их наследственная недружба…». (Там же. С. 16.).

Наиболее яркий пример исследования «человеческого фактора» представляет собой работа Сергея Дмитриевича «Ближняя дума царя Феодора Ивановича» (М., 1910.). Достаточно простого перечня тех материалов, которые изучил граф, рассматривая роль каждого из членов Думы в политической жизни тех лет, чтобы убедиться: Сергей Дмитриевич Шереметев был серьезным исследователем.

Приведем примеры:

В связи с Иваном Федоровичем Мстиславским в списках проработанных материалов значатся: Собрание государственных грамот и договоров (М., 1813.); Акты Археографической экспедиции (СПб., 1836.); Акты исторические (СПб., 1841.); Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских (1846.); исследование В. Н. Смольянинова «Материалы для родословия князей Гедиминовичей» (М., 1905.).

С особой тщательностью проработаны исследователем «Симбирский сборник» (М., 1844.) и материалы архива Министерства иностранных дел. В сборнике Сергей Дмитриевич находит упоминание о посольстве из Литвы в Россию в 1587 году. В архиве же он находит документы о русском кандидате на польский престол. Это «работает» на его версию о наличии заинтересованных лиц в сохранении во что бы то ни стало жизни царевича Дмитрия (ведь именно его имели в виду послы Речи Посполитой как кандидата на престол). Относился ли к числу этих лиц Иван Мстиславский? Вполне возможно, ведь перед приездом иностранных послов он уходит в монастырь, и не в какой-нибудь, а в Кирилло-Белозерский, который, по мнению Сергея Дмитриевича, станет местом, где будет скрываться спасенный царевич.

Собирая материалы об Иване Петровиче Шуйском (Погодин М. П. Русский исторический сборник. М., 1838; Цветаев Д. В. Царь Василий Шуйский. М., 1910.), граф отмечает: «Не мирились Шуйские с положением Угличского царевича. Ведь Василий Иванович Шуйский возвратил роду более того, чем они пользовались, как князья удельные. Он перешагнул через двойную кровь и достиг давнего, сокровенного желания». (Шереметев С. Д. Ближняя дума… С. 27.).

Также подробно и детально исследователь рассматривает каждого из тех, кто, по его мнению, мог влиять на события, так или иначе связанные со Смутным временем. «Без подробного разбора генеалогических отношений и земельных ничего мы не добьемся. История Сийского монастыря одно из тех косвенных доказательств, которых у Вас подобрано много, и притом одно из самых сильных», – таково мнение историка К. Н. Бестужева-Рюмина об исследовательской методике графа. (Бестужев-Рюмин К. Н. Указ. соч. С. 62.).

Вслед за исследователем попробуем применить его методику. Итак,… Царевич Дмитрий по пути в Углич был привезен в Троице-Сергиев монастырь, который был близок роду Нагих. Многие из них были там похоронены, о чем свидетельствуют соответствующие списки. С. Д. Шереметев пишет: «…Состав братии, указывающий на многоразличные связи семейные, сосредотачивающиеся в Троицкой обители… Близость Нагих к этой обители свидетельствуется документами, вкладами, числом погребенных членов семьи. В среде братии должны быть, конечно, сторонники угличского двора. Связи Нагих с Троице-Сергиевой обителью явны из целого ряда грамот о вкладах их в Лавру…». (Шереметев С. Д. Угличское событие. Т.1. С. 105. (личный архив Е. В. Шереметевой, Москва). Исследование охватывает широкий круг лиц и отношений не только в «смутную пору», но и много ранее и много позднее. Из группировки лиц по родственным связям и иным отношениям исследователь надеется узнать состав и настроение партий, придворных и политических, и, таким образом, «следить за течением жизни».

Особо отмечаются географические и экономические связи обители с Угличем. «…Ей принадлежали в Угличском уезде, в Городском стану село Прилуки, к нему деревни Хамино, Ильинское, Семохино, Тестениково, Осенево, Захеино, Ескино, Пряниково, Моисеево, Алатаево, Степаново, Котлышкино, Васильево, Большое Порелино, Малое Порелино, Ворожино, Здвиженское, Костяниново, Милейцы, Машнино, Родионово, Луговицыно, Ильино, Новое, Внуково, прежних грамот село Красное, к нему деревни Нефетино, Красное, Гребенево, Курьяново, Заручье, Моймеры, пустошь Савинская… починок Олисеев… Заболотье, починок Середка, село Климентьево, к нему деревни Добрилево, Якимцово, Ременино, Плоховка, Катунино, Горки, в Елоцком стану Морская, Голодово, Починково, Климово…». (Там же. С. 110.). Изучая географическое положение всех этих сел, деревень, починков, С. Д. Шереметев выходит на поиск «ключа на Север», так как надо было найти путь, по которому увозили царевича, и верных людей, которые помогали делать это. Он пишет, предваряя свой историко-краеведческий анализ: «Ближайшее изучение этого направления может осветить северный край неожиданностями, а искание именно подобного пути определенно указывает на бегство из Углича на север». (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4449. Л. 86.). В этом его поддерживал К. Н. Бестужев-Рюмин. В июне 1893 года он писал графу: «…Я полагаю, что Вы на настоящей дороге: в том, что „ключ“ на Севере я вполне убежден». (Бестужев-Рюмин К. Н. Указ. соч. С. 6.). И, несколькими неделями позднее: «Бегство на Север очевидно…» (Там же. С. 16.).

Исследованию судьбы царевича на Севере посвящена, помимо «Угличского события», работа «Море Студеное» (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4466.). В изданном варианте – «От Углича к морю Студеному» (1904). В ней подробно рассматриваются «северные связи» участников угличских событий. С. Д. Шереметев предлагает не совсем традиционный подход к исследованию, ставя в качестве исследовательской проблемы выяснение ролей нескольких лиц в событиях до и после 15 мая 1591 года. Поиск на Севере людей, оказавшихся там после известных событий, и выяснение роли, сыгранной в них северными монастырями, прежде всего, Антониевым-Сийским и Кирилло-Белозерским, заставляет его обратиться к краеведческим и генеалогическим изысканиям.

Поиск «северных следов» исследователь начинает с двух из непосредственных, по его мнению, участников «дела» царевича Дмитрия из Углича – Пашина и Буторина. Во время сыска по делу об убийстве царевича они отвечали, что находились в «таборах» около города и, услышав набат, в город не пошли. У Буториных свое место на угличском посаде, на «земле животворящей Троицы Сергиева монастыря». Впоследствии Буторины появляются на Вятке, Антоний Буторин возникает среди братии Коряжемского монастыря в Устюжской провинции (Сольвычегодский уезд). «Северные связи» Буториных обнаруживаются в Немьюге, Пинеге, Мезени, Олеме. (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4466. Л. 208.).

Особый интерес с историко-краеведческой точки зрения вызывают у автора северные обители, которые стали тюрьмой для многих деятелей Смуты и сыграли не последнюю роль в их судьбе. В традиционной историографии заточение в монастырь означало «политическую смерть», что мы видим у всех исследователей по отношению к Щелкалову, Мстиславскому, Марии Нагой и другим. Счастливым исключением в этом ряду является, безусловно, Ф. Н. Романов. Известно, что в марте 1605 года царю Борису было донесение, что старец Филарет живет не по монастырскому чину, «всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птиц ловчих и про собак… старцев бранит и говорит им: „Увидите, каков я вперед буду!“» (Дело о ссылке Романовых // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 437.).

С. Д. Шереметев отказывается от привычного взгляда на монастырское заточение и пытается продемонстрировать в своем исследовании степень влияния монастырей на жизнь в окружающих их местностях, определить их роль на севере и развеять миф о политической «безжизненности» этого края.

Особый интерес историка вызывают, прежде всего, те обители севера, которые могут быть связаны с интригами вокруг малолетнего царевича и с его спасением – Святого Антония Сийского на Северной Двине, Святого Артемия на Верколе, Кирилло-Белозерская обитель… Таким образом, исследователь подошел к дальнейшей разработке сюжетов, связанных со спасением Дмитрия из Углича, при помощи глубокого краеведческого анализа территорий Русского Севера, жизни крупнейших монастырей и городских посадов.

Антониев-Сийский монастырь – главная обитель Севера после Соловецкой, «сильный монастырь» с обширными владениями и широким влиянием. С. Д. Шереметев отмечает особую роль Сийской обители в политической жизни эпохи Смутного времени, называя ее «в известном смысле даже пунктом стратегическим, и близким, прежде всего, к сторонникам угличского царевича, тут в 1584 году заточен П. А. Нагой, а с 1601 года – Федор (Филарет) Романов».

Особое внимание С. Д. Шереметев обращает в своем исследовании на связь этих мест с Угличем и Москвой, и находит ее в знаменитом соколином промысле. Мастера этого дела поставляли птиц к «царской потехе». Граф упоминает стан «Соколиная нова», находившийся в устье реки Мезени, поселения «кречатных помытчиков», которые располагались и под Переславлем, и под Угличем, в Юхотской волости князей Мстиславских. Нагие были потомственными ловчими при русских великих князьях (Василии III) и царях – Федор Нагой был в этой придворной должности при Иване Грозном. «Связь с Двинским краем по делам потехи ловчей не прекращалась…», – пишет Шереметев (Шереметев С. Д. Угличское событие. С. 223.), подразумевая еще одну нить, связывающую угличский двор с Севером.

Использование историко-краеведческого метода дает небывалую возможность для расширения исследовательского поля при разработке тех или иных сюжетов Смуты, и позволяет сделать С. Д. Шереметеву неожиданные выводы. Приведем пример. Одна из грамот времен Бориса Годунова (1600) сообщает о наличии пути морем из Мезени дальше на север в Мангазею и Пустозерск, через Окладникову слободу на том месте, где две реки, Кулой и Мезень, почти сходятся устьями. Наличие этого пути, отмеченное также и С. Д. Шереметевым, позволяет ему сделать вывод о «невольном сближении» Мезени, Обдорского края, Мангазея и Углича. Этот регион исследователь называет первым русским «окном в Европу», средоточием активной экономической и внешнеполитической жизни.

Обширный краеведческий очерк о Русском Севере предполагает у С. Д. Шереметева географические и исторические привязки тех иных мест к конкретным историческим личностям.

В «Море Студеном» исследование начинается с попытки отыскать судьбу отца Марии Нагой, «Федца» Нагого, следы которого были им обнаружены неподалеку от места ссылки самой царицы Марии, то есть «недалеко от Вексы, и в Галицких, Отрепьевских пределах». С. Д. Шереметев обращает внимание на судьбу еще одного жителя «галицких пределов» – Пафнутия Обнорского, который «…из Обноры (имеется в виду Обнорский монастырь – М. К.) перешел в Чудов монастырь, когда в числе братии соборных был Замятня Отрепьев, родной дядя того сына боярского Юрия, который, уже приняв с постригом имя Григория, временно пребывал в Чудове, будучи пострижеником Трифона Вятского…» Свидетельство об Обноре: «Обнора была на большом пути в Вологду из Ярославля, и в этом монастыре были хоромы для приезжающих. Обнора и Менза в близком друг от друга расстоянии и в пределах Отрепьевских, где угличское событие должно было особенно отразиться. Путь через Обнору и далее к северу, водою, вел на Тотьму Суморинскую и Истоминскую, и оттуда мелким волоком в Верховажье мимо Леванидовой пустыни и Лукавина… Далее Вагой в Двину и через Сийский монастырь, где томился П. А. Нагой, и на Кулой, во владения этого монастыря, доходившие до Студеного моря в пределах Кеврольских и Карьепольской пустыни и селения Долгая Щель близ впадения Мезеги». (Там же. С. 112.). По реке Ваге отмечен кратчайший путь на Север, к области реки Двины, что имеет важное значение для гипотезы Шереметева. «Нам дорог этот кратчайший путь на Север, из Ярославля в Вологду и так далее. Но он должен быть не только кратчайшим, но и „безопаснейшим“. Места же у Важского волока и доныне глухие…»

Для С. Д. Шереметева практически вся предыстория и история Смутного времени находится в зависимости от семейных, родственных и дружественных связей. Он считал: «Если допустить влияние отдельных лиц на события, вопреки известной теории, то и самые события с их последствиями получат более определенное освещение». (Шереметев С. Д. Заметки по поводу Семибоярщины… С.3.). В этой же работе граф писал: «Есть одно обвинение, которое по господствующему мнению тяготеет над всеми деятелями „Семибоярщины“ – обвинение в кривде – в государственной измене; здесь, мне кажется, следует глубже вникнуть в положение и тщательней разобраться в составе „Семибоярщины“… Попрошайничество „деревнишек“ так же неприглядно в глазах потомства, как и „перелеты“ в Тушинский лагерь. Однако, кто же не побывал в этом лагере?.. Сам Филарет подал тому пример. Доблестный князь Пожарский не был чужд сильных колебаний…» Эта заметка была в известном смысле ответом на книгу И. Е. Забелина «Прямые и кривые в Смутное время» (М., 1904.), в которой он писал: «Седьмочисленный сонм бояр, который поспешил присягнуть королевичу Владиславу, потом отдал власть в руки поляков, подписал договор в Жолкевским, у Сигизмунда выпрашивал богатые вотчины». Полемизируя с известным историком, С. Д. Шереметев открывал новые подходы к рассмотрению исторических сюжетов.

Для решения этой проблемы граф считал необходимым прежде всего «изучение родственных связей, благодаря коим представилась бы возможность расширить круг „ближних“ царевича Дмитрия и его угличской обстановки», а также доскональное выяснение политической ситуации, предшествующей событиям, выявление тех ключевых моментов, которые и привели к великим потрясениям в российском государстве.

Кирилло-Белозерский монастырь издавна считался крупным политическим, экономическим и культурным центром Русского севера. Имел монастырь свое подворье и в Угличе. Известно, что в мае 1591 года там находились кирилловские дьяки Огурцов и Истомин. (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4449. Л. 12.). А спустя несколько лет в монастыре появился новый инок, получивший имя Феодосия, и появился он в тот год, когда умерла малолетняя наследница русского престола – царевна Феодосия. Этот инок был никто иной, как известный государственный деятель царствования Ивана IV Андрей Щелкалов. По мнению графа, в государстве Щелкалов занимал исключительное положение. Ему были известны государственные тайны и «кто лучше его мог быть у источника начинаний и движений, и их последствий, направляемых против Бориса Годунова». (Там же. Л. 7.).

С. Д. Шереметев считал, что появление Щелкалова в монастыре было обусловлено необходимостью воспитания и образования того, кто по смерти царевны становился наследником престола. Его переводят из Сийского в Кирилло-Белозерский монастырь. Тогда же слухи о некоем таинственном отроке, воспитываемом в монастыре, через купцов-иностранцев, торговавших с Русским Севером, проникают за рубеж.

Граф считал, что без «подробного разбора генеалогических и земельных отношений ничего не добиться в разгадке тайны». Изучая историю Сийского монастыря, он находит в ней имена галичан, связанных родством с Отрепьевыми. (Бестужев-Рюмин К. Н. Указ. соч. С. 62.).

В России же, по приказу Бориса Годунова, проходит по северным монастырям перепись, фиксирующая «монастырских детенышей»…

Исследования о личности Дмитрия захватывают широкий круг лиц, событий и географических названий, которые связаны не только непосредственно со Смутой, но и с более ранним периодом русской истории.

Работая с архивными материалами, изучая их, Сергей Дмитриевич открывает следующее: соседний и ближайший к Кирилло-Белозерскому монастырю – монастырь Кирилла Новозерского основан жителем Галича Кириллом Белым. Он находился в центре обширного озера у Кобылиной горы, стоял на сваях и был особенно удобен для «сокровенного пребывания». А рядом с поместьем Белых на берегу реки Монзы находилось поместье Отрепьевых, сыну которых, Григорию, и пришлось сыграть странную, до сих пор до конца не выясненную роль. Семья Отрепьевых имела давние связи с Костромским краем. Их родовое гнездо было на Монзе, и там же находилась вотчина Романовых – село Домнино. Монашеский сан Григорий Отрепьев принял в Железноборском Галицком монастыре.

Исследователь относит Григория Отрепьева к тому самому «детскому элементу» города Углича, на глазах у которого разворачивались кровавые события. Григорий Отрепьев, хорошо известный Романовым, по мнению С. Д. Шереметева, специально готовился для отводимой ему тайной роли. «Юрий Отрепьев… постриженик Трифона Вятского и тем самым облегчивший себе доступ в Чудов монастырь. Здесь он не мог не обратить на себя внимание царя Федора своим дарованием и искусством как составитель канонов и церковных песнопений… занимал достаточно благоприятное место, будучи в Чудовом монастыре и в Кремле, чтобы иметь возможность следить за готовящимся наследством царя Федора, дни которого были уже сочтены». (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Ч. 1. Д. 4449. Л. 86.).

Междуцарствие завершилось полным торжеством Бориса Годунова. Григорию Отрепьеву уже нечего делать в Чудовом монастыре. Он направляется в Угрешский монастырь, затем уходит в «Галичские пределы», откуда рукой подать на Железный Борок. Здесь он соединяется с иноком Леонидом, тем самым, таинственным, воспитанным в монастырях отроком. В дальнейшем их пути расходятся. Факт, что «инок Леонид» имел непосредственное отношение к престолу, по мнению С. Д. Шереметева, подтверждается и тем, что «…в числе открыто протестовавших против избрания Бориса Годунова была братия Псково-Печерского монастыря, который близок был к обители Крыпецкой, а в ней пребывал некоторое время инок Леонид…» (Там же. Л. 48.).

Смутным временем С. Д. Шереметев занимался не одно десятилетие. Он изучал различные аспекты этого периода истории. В решении же главного вопроса точка поставлена так и не была. Можно только пожалеть о том, что он не успел посетить князя Сангушко в его имении Славута. Князь, трагически погибший во время революции, предоставил в его распоряжение свою библиотеку. Здесь находились неизданные документы и бумаги о Расстриге на латинском и польском языках. (Воспоминания С. Д. Шереметева. Личный архив И. С. Багратион. Нью-Йорк).

Приведем эпиграфы к одному из томов «Угличского события». Их содержание и последовательность говорят о многом:

Заклан бысть царевич Дмитрий за

Его же кровь облилася Русская земля…

Лет. (Так в рукописи. – М. К.)

Новый еретик Гришка Отрепьев Рострига льстиво

Назвался всея Руси Царевичем Дмитрием и безстудно

Яко пес на Царский престол Великие России вскочи…

Вивл. (Так в рукописи. – М. К.)

Ведь это ересь – Отец Игумен

– Ересь, святый владыко, сущая ересь…

А. С. Пушкин (Угличское событие)

Каков же был конец жизни графа Шереметева, члена Государственного Совета, обер-егермейстера, почетного члена императорской Академии наук, основателя и сотрудника многочисленных обществ, содействующих охране и возрождению русской духовности? Он умер в декабре 1918 года в Воздвиженском доме Шереметевых в Москве, а месяцем раньше им было написано письмо князю Н. С. Щербатову: «Дорогой князь, Вы знаете, нынче арестованы после обыска четыре сына и оба зятя… мне нездоровится, да и трудно поправиться…» (СОПИ ГИМ, ф.270, д.92, ил.9, 11.). Погребен Сергей Дмитриевич был на новом кладбище Новоспасского монастыря, которого в настоящее время уже не существует.

Род Шереметевых оставил по себе обширную вещественную память, воплощенную, прежде всего, в усадьбах и домах. Но есть память и иного свойства. Историки искусств благодарны Петру Борисовичу и Николаю Петровичу Шереметевым за создание дворцово-парковых ансамблей, портретных галерей и театров. Военные историки знают о том, что одна из первых российских подводных лодок носила гордое имя «Фельдмаршал Шереметев»; наверное, пришла пора и историкам Смуты обратить внимание на работы в этой области и исследовательский метод С. Д. Шереметева.

В основу предлагаемой читателю книги положена неопубликованная работа графа – «Расстрига». Диалоги между графом и неизвестной дамой написаны с использованием писем и дневниковых заметок графа.

За время работы над книгой авторы, безусловно, приняли версию графа относительно судьбы царевича Димитрия. Предлагаем подумать об этом и Вам.