Текст книги "Несущая смерть"

28
Символ

Акихито стукнул массивным кулаком по нагруднику, пожал широкими плечами, чтобы проверить посадку. Коренастый кузнец наблюдал за ним, лицо его было закрыто маской из грязной латуни. С тех пор как стало известно о высадке гайдзинов в Каве, огонь в кузницах Дворца Пяти цветков пылал двадцать четыре часа в сутки, и мастер с дюжиной учеников падали с ног от усталости.

– Сел хорошо, – кивнул Акихито, снова ударяя по железу. – Отличная работа.

– Такие слова от Феникса воспринимаю как высокую похвалу. – Кузнец низко поклонился. – Но, прошу прощения, мне нужно сделать еще около тысячи… – Мужчина поплелся обратно в пар и угольный дым, выкрикивая приказы трем подмастерьям, работавшим у плавильной печи.

Акихито согнулся, непривычный к такому весу. Затем, прихрамывая, вышел из кузницы, опираясь на утыканную шипами боевую дубинку и оглядывая грязный двор. Самураи выкрикивали приказы, бусимены проводили тренировочные бои, мальчишки подносили оружие.

Били молоты по наковальням, шипела раскаленная сталь, закаляемая в жирной речной воде, и надо всем он различил голос Мичи:

– Акихито!

Здоровяк обернулся и заметил девушку, проталкивающуюся сквозь толпу. Волосы заплетены в длинную косу, к спине пристегнута пара цепных мечей, и сотня голодных воинов наблюдает за ее проходом.

– Акихито! – Мичи схватила его за руку и перевела дыхание.

– Что случилось?

– Хана.

– Что с ней?

– Она ушла.

– Хана? – В животе у него кольцами закрутился страх, нашептывая всякие ужасы. – Куда?

– Они с Кайей улетели сегодня рано утром. Стражник сказал, что они направились на восток.

– На восток? – Шепот перешел в крик, студеный, как зимний ветер. – По направлению к гайдзинам?

Мичи кивнула.

– И она взяла с собой Петра.

Кайю назвали в честь облаков, но в действительности она летала подобно ветру. Хана сидела, сгорбившись, замотав лицо шарфами, плотно закутавшись в три плаща. Пронизывающий холод за секунды докрасна разъедал любой открытый участок кожи, и девушка вознесла благодарность Господу Идзанаги за защитные очки – без них, она была уверена, – глаз бы замерз намертво.

Пётр скрючился за спиной Ханы, стараясь не прикасаться к ней, прижимаясь бедрами к задней части грозовой тигрицы. Время от времени Кайя резко кренилась или ныряла, и Пётр был вынужден хвататься за девушку, чтобы удержать равновесие, рассыпаясь в извинениях на ломаном шиманском.

Она улыбнулась, услышав смех Кайи в своей голове.

Не надо над ним смеяться.

– ПОЧЕМУ? —

Он явно боится прикасаться ко мне.

– ДУМАЮ, БЫЛО БЫ РАЗУМНЕЕ ОПАСАТЬСЯ ВОЗВРАЩЕНИЯ К ЛЮДЯМ, КОТОРЫХ ОН ПРЕДАЛ. —

– А гайдзины не накажут тебя за то, что ты покинул станцию ловли молний? – заговорила Хана, полуобернувшись через плечо и перекрикивая ветер. – Не рассердятся?

– Я – обещание. – Пётр дрожал, стуча зубами. – Кровь-обещание. Найти его любовь. Нести ей слово. Такео.

– Гильдиец, который спас тебе жизнь?

– Да. В Морчеба обещание – самое важное. Больше всего, кровь-обещание. Она держать вместе много. Как чернота между кирпичами, да? Это слово. Они знают. Мое слово. Должно быть, для держать. Наверняка за истину, иначе за ничто. Кровь в крови.

Боги небесные. Я понимаю его лишь через раз…

– И ОН БУДЕТ ПЕРЕВОДИТЬ ДЛЯ ТЕБЯ? —

Давай надеяться.

– ДАВАЙ ПОМОЛИМСЯ. —

Хана заставила грозовую тигрицу улыбнуться вновь, почувствовав ответное тепло. Девушка прижалась щекой к гладким перьям на шее арашиторы, краем глаза наблюдая за плавными движениями крыльев Кайи.

Совершенное движение, точное, красивое – поэзия перьев, костей и плоти.

Я рада, что ты со мной, Кайя. Правда.

Воющая песня бури заполнила свинцовую паузу.

Хотя часть меня полагает, что ты должна быть с Юкико и…

– НЕ ПРОИЗНОСИ ЕГО ИМЕНИ. —

Вспышка агрессии в сознании арашиторы, превращающая тепло в яркий жар.

Я в курсе, что между вами есть разногласия. Но ты же понимаешь, что он пытается поступать правильно, верно? Они с Юкико делают то, что считают лучшим.

– Я ПОТЕРЯЛА ИЗ-ЗА НЕГО ВСЕ. МОЮ ПАРУ. МОИХ ДЕТЕЙ. —

Я знаю, каково это – потерять кого-то. И каково ненавидеть. Но каждый может измениться. Перерасти горе и боль. Посмотри на меня. Где я была три месяца назад. И где я сейчас.

– ТЫ СОВСЕМ НЕ ПОХОЖА НА ПРЕДАТЕЛЬНИЦУ, НА УБИЙЦУ РОДА. —

Больше, чем ты думаешь. Все здесь хотят одного и того же. Мятежники. Кагэ. Ты. Я. Юкико. Буруу. И даже гайдзины. Мы просто мечтаем хоть немного пожить в мире и покое. Оказаться там, где можно быть счастливым. Жить обычной жизнью. И какого черта мы воюем друг с другом?

– ТО, ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ. МИР. СЧАСТЬЕ. ТЫ ЗНАКОМА С ТЕМИ, КТО И ВПРЯМЬ ЖИВЕТ В МИРЕ И СЧАСТЬЕ? СКОЛЬКИХ НЕ КОСНУЛИСЬ СТРАДАНИЯ ИЛИ СМЕРТЬ? —

Хана подумала о матери, скорчившейся на полу. Разбитое стекло, залитое кровью, когда удары дубинкой превратились в смертельные. О брате, тянущемся к горлу отца, и о жажде убийства, горящей у Йоши во взгляде.

Она до сих пор слышала звук своего крика.

– СЕМЬЯ. ЛЮБОВЬ. ВОВСЕ НЕ ОБЫЧНЫЕ ВЕЩИ. НЕ В ЭТОМ МИРЕ. ОСОБЫЕ. ЗА НИХ СТОИТ БОРОТЬСЯ. МЫ ТАК И ДЕЛАЕМ. —

И одновременно стремимся к тому, чтобы их ни у кого не было. Проигрывают все, кроме людей, продающих одежду для похорон.

– ВЫБОР ТАКОВ: ЛИБО БОРЬБА, ЛИБО НАБЛЮДЕНИЕ. А ИНОГДА У ТЕБЯ ОТНИМАЮТ ВСЕ. И ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ОТБРОСОМ. ВОЙНА ЗА КАЖДЫЙ КЛОК И КУСОК. ТЫ ПОТЕРЯЛА МАТЬ, НО ВЫЖИЛА. У ТЕБЯ ЗАБРАЛИ ГЛАЗ, НО ТЫ ВСЕ РАВНО ВИДИШЬ. —

Хана перевела взгляд на горизонт. Тьма между краем земли и небом сгущалась бурей. А армия Тора, наверное, приближается даже сейчас.

Я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому. Чтобы нам не нужно было сражаться. Ранить. Убивать.

– ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ДОЛЖНА. —

Вздох.

Да. Точно.

Облака расступились, и далеко внизу она увидела их. Бесконечная, извилистая линия, марширующая на восток, около десяти тысяч человек, закованных в броню, промокших и мрачных под черным моросящим дождем. Люди ее матери. В венах Ханы течет их кровь. Она прикоснулась к амулету на шее, пытаясь собраться с силами, но внутри у до сих пор порхали бабочки.

– Я С ТОБОЙ. —

Да, Кайя.

– ТЫ ГОТОВА? —

Кивок.

Я готова.

– ТОГДА НАЧИНАЕМ. —

Александр стоял по щиколотку в черной грязи, разделяя страдания очередного офицера, когда из рядов донесся крик. Капитан поднял голову, прикрыв налитые кровью глаза от черного дождя, в сотый раз за день проклиная бурю и забытую Богиней страну.

По меньшей мере десять процентов из их числа пали из-за отравления ядовитым дождем, еще двадцать процентов, хоть и могли идти, но изрядно пострадали: опухшие глаза и языки, шелушащаяся кожа. Александр предложил им расположиться бивуаком в столице Драконов, пока не наступит зима и дождь не превратится в снег, но маршал Островский и слышать об этом не хотел.

Столица Кицунэ лежала на востоке, и месть не собиралась ждать. Зрячие пылко согласились, и все обсуждения внезапно прекратились. Они пробирались вперед уже несколько дней, по щиколотку в грязи, пока дожди не стали такими сильными, что армия была вынуждена сделать привал, укрывшись в непромокаемых палатках из клеенки, и гадать, когда стихнет буря.

Что, черт возьми, за крики?

Теперь орало еще больше людей, которые тыкали пальцами вверх. Александр проследил за взглядами воинов, и у него перехватило дыхание, когда он заметил в небе силуэт. Хотя это создание на его родине не видели десятилетиями, и существо оказалось белоснежным, а не черным, как на гербе дома Островских, капитан мгновенно понял, кто парит в воздухе.

Грифон.

Размах крыльев в двадцать футов, белый, как глубокие снега родины Александра, по меху бегут полосы бархатно-черного цвета. Глаза сияют расплавленным янтарем. Зверь ревел, кружа над головой, опуская крыло, чтобы показать наездников на спине и белый флаг, высоко поднятый ядовитым ветром.

Всадники.

Люди выбегают из палаток, прищурившись от дождя, лучники хватаются за луки, расчеты пушек молний запускают дуговые генераторы, несмотря на то, что оружие бесполезно против врага, у которого нет земли под ногами. Колотят по щитам молоты, и по лагерю катится тревога.

Зверь продолжал кружить, находясь вне пределов досягаемости лука, а всадники размахивали полосками белой ткани из стороны в сторону. Увертюра, которую понял бы любой воин.

Переговоры. Мир.

Но сейчас идет война. Против нации работорговцев и мясников. Можно ли им доверять? Александр слышал, как запускают двигатели винтокрылых топтеров, майор явно надеялся сбить зверюгу с небес. Да, то был бы большой приз, который принес бы огромную силу тому, кто будет носить шкуру грифона.

Это больше, чем просто волчья шкура – пусть и альфы Черного леса…

Александр услышал, как чавкают по грязи чьи-то шаги, густой тягучий всплеск, и повернулся к тощей девушке, бегущей к нему. Она застыла перед капитаном и отдала честь.

На ладонях у нее были нарисованы глаза, а собственные глаза девушки так налились кровью от дождя, что стали почти сплошь красными.

– Капитан, – выдохнула она. – Весть от Зрячих.

Взгляд Александра метнулся к командирской палатке.

– Слушаю.

– Мать Наташа говорит, что ей нужно разрешить приземлиться.

– Ей?

Девушка указала на грифона, кружащего над головой.

– Мать заявила, вы должны как можно скорее привести девочку к ней. Когда вы увидите ее, вы поймете. Это должны быть вы. Только вы. Один.

Александр вздохнул, провел пятерней по отросшей щетине на потрескавшихся щеках. Он наблюдал за зверем, описывающим широкую спираль в воздухе, и в животе мужчины бурчал ужас. Однако отдав приказы командирам колонн, чтобы никто не вступал в бой с грифоном, независимо от того, что сулит шкура зверюги, он приступил к поиску белого флага, которым можно было бы помахать.

– Капитан, – прошептал Пётр. – Лидер. Лидер солдат.

Хана сидела на спине у Кайи под непромокаемой накидкой, не снимая защитные очки, и наблюдала за приближающимся человеком. Они приземлились далеко от линии гайдзинов, Кайя была готова снова взлететь, если вдруг возникнут проблемы.

Арашитора зарычала, когда гайдзин подошел ближе.

– Мы можем поговорить с ним? – спросила она через плечо.

– Я буду говорящий. – Пётр крякнул от усилия, перекинул больную ногу через спину Кайи и соскользнул в грязь.

Пётр захромал к соплеменнику, остановился и отдал что-то вроде салюта: сперва прижал кулак к груди, а затем поднял в воздух.

Человек ответил тем же жестом.

Хана прищурилась, оглядывая мужчину с головы до пят. Чуть за тридцать, длинные светлые волосы, покрытые засохшей кровью. За спиной – огромный боевой молот, подключенный к генератору. Плотный плащ из клеенки накинут поверх черной, как ночь, шкуры волка или медведя: хищника, который при жизни, возможно, был таким же крупным, как Кайя.

И было в мужчине что-то такое… в походке, в развороте плеч. Нечто, напоминающее Йоши. То, как он двигался. Как человек, рожденный быть танцором, которому никогда не показывали па.

Он замер в двадцати ярдах от Петра, стянул полоски ткани, которыми он замотал лицо, и сердце Ханы почти перестало биться. Боги, его лицо! Квадратная челюсть, конечно, грязная и покрытая коркой щетины. Но все равно именно это лицо преследовало девушку во снах… мать, лежащая на кухонном полу, отец, нависающий над ней с бутылкой саке в руке, вечно орущий.

«Смотри, что они отняли у меня! – Лицо багровело, кожа натягивалась. – Смотри на это! И за все это мне досталась ты!»

«Ты – свинья. – Из-за сломанной челюсти слова матери звучали невнятно. – Пьяная свинья. Ты хоть знаешь, кто я такая? Ты даже не представляешь, кем я была!»

Хана приложила пальцы к губам. Задрожала.

Мама…

Гайдзины заговорили на чужом для Ханы языке, густом и резком, как зимний снег.

Порыв ветра подхватил шкуру мужчины, сдернул с его торса, обнажив штандарт, выбитый на железном нагруднике, и Хана соскользнула со спины Кайи. Тигрица предупреждающе зарычала, когда она погрузилась по щиколотку в грязь, спотыкаясь и выкарабкиваясь, выкрикивая имя Петра.

Мужчины повернулись к ней, когда она вцепилась в кожаный ремешок на шее, ослабляя его, срывая с лица платок. Когда Хана, спотыкаясь, приблизилась, она высоко подняла амулет, который мать подарила ей на десятый день рождения, маленький золотой олень с тремя рожками в виде полумесяца.

Тот же символ украшал нагрудник гайдзина.

Гайдзин в шкуре посмотрел на девушку, и его сапфировые глаза широко распахнулись, когда Хана стянула с головы все платки и из-под них выпали неровные подстриженные светлые локоны. Взгляд метнулся от амулета к ее лицу, мужчина побледнел, словно свет старой звезды, и выхватил медальон из ее руки.

Гнев сразу сделал гайдзина в шкуре жестким и холодным.

– Где ты это взяла? – Мужчина говорил почти на безупречном шиманском, легкий акцент будто впечатывал слова в землю. – Где ты это взяла? – Он взял Хану за плечи.

Рев Кайи эхом разнесся по разрушенной равнине, тигрица расправила крылья и с грохотом понеслась к людям. Но глаза мужчины были прикованы к Хане, не обращая внимания на смерть, приближающуюся на потрескивающих искрами серебристых крыльях, на предупреждающие крики у него за спиной, на вой моторов, звон стали о сталь.

– Где? – закричал он.

– Моя мама. – Хана содрогнулась в железной хватке. – Мне подарила его мама.

Капитан выглядел так, словно кто-то выпотрошил его.

– Твоя мама?

– Аня. – Хана сняла защитные очки, обнажив горящий глаз. – Ее звали Аня.

Это продолжалось еще мгновение. Неверие. Ярость. Мужчина потянулся к ее личику – такому озорному, с заостренными чертами, со слишком круглыми глазами и высокими скулами, так похожими на его собственные.

И когда Кайя прибыла под градом грязи и ветра, ревущая так, словно рушилось небо, мужчина притянул Хану к себе, поцеловал в лоб, в щеки, держа крепко-крепко, и она даже подумала, что может сломаться. А потом он начал смеяться, несмотря на то, что по его щекам текли слезы, а вокруг бушевала буря.

Он хохотал, мотал головой и ревел, опускаясь на колени в грязь, увлекая Хану за собой и покачивая из стороны в сторону, как делала мать, когда она была ребенком, и звук голоса Ани мог прогнать всю боль и тьму в мире.

– Я нашел тебя, – прошептал он. – Моя кровь.

Хана обняла мужчину в шкуре, зажмурилась, растворяясь в звуке его голоса.

– Хвала Богине, я нашел тебя…

29
Заново

Удар.

Юкико почувствовала его в голове, в груди. Когда ее отбросило спиной на камни, позвоночник вдавился внутрь. Бурлящие небеса изрыгали дождь, который бил по телу сильными и острыми, как кровельные гвозди, струями, бездонно-черными в промежутках между ударами молний и яркими, как солнце, когда электрические дуги молний пронзали небо. Перевернутый ландшафт, постоянно меняющийся по мере того, как Бог Бури и его дети пели в небесах оглушительный гимн.

Она стояла на каменном выступе, под ногами были теплые вулканические камни, а легкие постепенно наполнялись вонью серы. Пронизывающий холод. Завывающий ветер. По коже скользили волосы, окутывая ее, как черный шелк, глаза были обращены к буре, а сердце колотилось где-то в горле, пока она лицезрела столкновение двух титанов.

Буруу выделялся на фоне тьмы, как звезда, металл крыльев сверкал и переливался всеми цветами радуги, когда молнии с треском рассекали облака. Юкико чувствовала бушующую в нем ярость, волю, железо и кровь, что пела в нем здесь, в месте, где он родился.

Юкико видела, как стая наблюдает за ним со страхом и надеждой, ощущала, как смешивается биение пульсов черных и белых зверей, и на нее накатывал жгучий жар рептилий, дремлющих в океане, столь древних и пугающих, что сердце замирало всякий раз, когда она…

Нет.

Не смотри туда.

Поэтому Юкико сосредоточилась на противнике Буруу. Он оказался крупнее. Сильнее. И глаза у него горели зеленым пламенем. Он был таким черным, что практически поглощал свет и выглядел просто тенью, еле различимой во тьме глубокой ночи.

Юкико чувствовала в нем гордость и мрачное веселье – радость, что несостоявшийся ханчик наконец-то бросил вызов. Вернулся лишь тенью грозового тигра со слабыми металлическими крыльями. И вдобавок пал так низко, что его спину оседлало дитя обезьяны.

Раб, который мог стать Ханом.

Пара кружила, оба набирали высоту, набрасываясь друг на друга, когда кто-то подлетал слишком близко. Крыло Буруу заскрипело и застонало, сбросив из-под парусины перо, которое поплыло к залитому кровью океану, и было мгновенно разорвано в клочья морскими драконами, кишевшими внизу. Их было множество, уже обезумевших, ожидающих крови ханских особ с зубастыми ухмылками.

Торр захлопал крыльями, будто ладонями, рождая раскат песни Райдзина: звуковой удар расколол небеса и отбросил Буруу в сторону, словно он был бумажным змеем. Хлопок был чрезмерно громким. Юкико закрыла уши, а Буруу камнем упал, спасаясь от стремительной атаки Торра. Черный по спирали перешел в пикирование и последовал за ним, хватая противника за хвост, и под крыльями тигров дрожал воздух.

Хан был тяжелее и потому двигался медленнее, но металлические шестерни Буруу начали сдавать от напряжения, вызванного месяцами работы без должного ухода. Торр подлетел к нему, выпустив когти, и в животе у Юкико расцвел страх.

Она протянула руку и коснулась разума Хана, мгновенно сообщив, что лево – это право, а верх – это низ. Когда могучий черный зверь пришел в себя, качая головой и усиленно моргая, Буруу метнулся вверх и вперед. Сверкающие зеленые глаза сфокусировались и обнаружили добычу, Торр зарычал и снова взмыл в небо.

ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?

Помогаю тебе, а на что, черт возьми, это похоже?

НАСТАЛА МОЯ БИТВА. ОСТАВЬ ЕГО В ПОКОЕ.

Нет никаких «ты» и «я». Есть только мы.

ТЫ ДОЛЖНА ПОЗВОЛИТЬ МНЕ РАСПРАВИТЬСЯ С НИМ САМОМУ.

Эй, я не собираюсь стоять и смотреть, как он убивает тебя!

Буруу накренился и ушел в пике, ударив Торра, как упавшая с неба звезда. Оба взревели и опять налетели друг на друга. Бросивший вызов Буруу нанес Хану глубокую рану, пробив плоть на груди до кости, но ответный удар Торра задними лапами отправил тигра по спирали вниз, прочь, в облаке из крови и перьев.

Они разлетелись, замолотив крыльями по воздуху. Каждый стремился к драгоценному преимуществу, заключавшемуся в высоте. Выл ветер. Ослепляюще сверкала молния. Райдзин колотил в барабаны, сотрясая черные камни у Юкико под ногами.

ЕСЛИ Я НЕ СМОГУ ПОБЕДИТЬ ЕГО САМ, Я ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ ЗАСЛУЖИВАЮ.

Я не позволю глупой гордости погубить тебя!

МНОЙ ПРАВИТ НЕ ГОРДОСТЬ. ТЫ ДОЛЖНА ВЕРИТЬ МНЕ.

Буруу, я…

ВЕРЬ МНЕ.

Буруу прижал крылья к бокам, пронесся по небу и налетел на Хана. Арашиторы схлестнулись, образовав рычащий, ревущий черно-белый смерч, вцепились друг в друга передними лапами, лягаясь задними. Когти, похожие на сабли, стремились вырвать внутренности врага. Оба зверя были ранены, и в океан падали капли алого дождя.

И теперь тигры спускались все ниже и ниже, все ближе к обагренным кровью волнам. Буруу продолжал прижимать крылья к бокам, используя металлические шестерни в качестве щита, надеясь, что Торр замедлится в падении.

Вновь летели во все стороны искры, Хан рвал металл когтями, которые гулко звенели, ударяясь о творение Кина, и мелодия лезвий била по помятым, едва справляющимся с работой механизмам. Буруу сосредоточился на груди Торра, стараясь пролить максимум крови, нанести как можно больше глубоких ранений в кости.

Но они падали.

Юкико предупреждающе вскрикнула, когда пара разорвала смертельные объятия, и каждый взмыл вверх, уносясь прочь от поверхности океана, оставляя за собой обрывки черных и белых перьев и окровавленной парусины. Морские драконы разочарованно зашипели, когда тигры по спирали ушли за пределы досягаемости, разбрасывая по воде ослепительные брызги.

Торр взревел, и сквозь бурю прорвались ярость и насмешка.

*СЛАБАК. ПРЯЧЕШЬСЯ ЗА ФАЛЬШИВЫМИ КРЫЛЬЯМИ.*

Черный арашитора летал, делая широкие круги вокруг Буруу, в котором бурлила ярость. Юкико чувствовала его боль в лапах, изрезанных о перья, которые не желали ломаться.

Хан не понимал, что за механизм у противника на спине и на крыльях – что он означает и как работает. И хотя тигр был столь же свирепо умным, как и Буруу, когда они впервые встретились, Торру недоставало разума человека и знания свойств металла. Он не представлял, что такое машина, как с ней справиться.

Ему было ведомо лишь одно: крылья – величайшая сила и величайшая слабость арашитор, и первым умрет тот, кто их потеряет.

*НЕ ХАН ТЫ.*

Новый рев разочарования. Ненависть.

*УБИЙЦА. ПРЕДАТЕЛЬ РОДА.*

Юкико потянулась через пустоту, шепнув что-то Буруу.

Твои крылья. Он не в курсе, что это такое.

ЗНАЮ.

Ты должен перестать использовать их в качестве щитов. Они сломаются, ты упадешь.

ВЕРЬ МНЕ.

Буруу, я могу убить его одной мыслью. Я могла бы протянуть руку прямо сейчас и…

ВЕРЬ МНЕ.

Гром разорвал небеса, и по спине Юкико прогрохотала целая батарея пушек. Сжав кулаки, с пересохшим ртом, она наблюдала, как кружат грозовые тигры. Торр изрыгал оскорбления в адрес Убийцы рода. Да кто он такой, чтобы бросать вызов? Домашний питомец обезьяны? Наверное, сукин сын сошел с ума!

Если бы не Торр, от стаи остались бы кости и перья! Если бы не Торр, Край вечных бурь давно бы стал кладбищем для арашитор.

Однако Буруу хранил молчание, как древняя гробница. Зачем тратить бесценное время и силы на ругань и на браваду? Человек, поселившийся и в нем, это понимал – сдержанные суждения разума, наложенного поверх звериной хитрости, глубокие душевные перемены, вызванные связью между ними.

Юкико сделала из Буруу нечто большее. Они оба сделали друг из друга нечто гораздо большее, чем можно было вообразить.

Торр оказался старше, мощнее. Но Буруу обладал способностью рассуждать здраво, изворачиваться, и, прежде всего, имел выдержку. И на миг Юкико поймала себя на том, что верит.

Верит в то, что он может победить и отпразднует триумф.

Но это длилось секунду.

Порыв ветра подхватил Хана под крылья, поднимая все выше. Он развернулся, поднырнул под край обрыва и налетел на Буруу подобно удару молнии. Обезумев, целился в металлические крылья, которые отражали удар за ударом, а теперь оказались в его когтях.

Торр сжал лапу в кулак, расплющивая механизм, бегущий вниз по позвоночнику Буруу, раздирая и разламывая конструкцию на хрупкие шестеренки, которые, кувыркаясь, падали, как латунные снежинки среди дождевых капель. Чувствуя, как они ломаются, наконец-то, растерзанные, Хан победно взревел.

Буруу извивался в своей упряжи, брыкаясь задними лапами. Спустя секунду пара снова рухнула с облаков, обагряя друг друга кровью и грязными парусиновыми клочьями.

И вся эта куча вместе с арашиторами, стремительно вращаясь в воздухе, неслась к океану.

Когти Торра впились в плечи Буруу. Разорвав ремни, крепившие механическое устройство к его спине, полностью оторвал фальшивое крыло, и вниз полетела сломанная шестерня, раскручиваясь по жалкой уродливой спирали. Юкико закричала, а Хан торжествующе зарычал. Вспыхнула молния, осветив соперников, представляющих собой свет и тень, приближающихся к кровавым волнам. Вцепившись друг в друга в ожидании смерти, которая неминуемо настигнет обоих.

Они летели вниз, словно дали друг другу слово не разлучаться до могилы. С отчаянным воем и гулким звоном распадающегося на части металла Буруу вырывался из упряжи, изгибался, и ему удалось схватить Торра за бок, уперевшись когтями под ребра Хана.

Буруу еще раз ударил лапами, полностью освободившись от исковерканной сбруи – кожа треснула, болты вылетели из отверстий и, ярко сверкая и вращаясь, умчались в пустоту. И в этот момент когти Буруу вспороли Хана от грудины до паха.

Торр надсаживал глотку, окровавленный и дерзкий, разорвав хитроумное устройство на куски, но тут его кишки вывалились наружу и поволоклись за тигром кровавым хвостом. Пара продолжала кубарем катиться вниз в воздушных потоках. Выделывая акробатические трюки. Истекая кровью. Издавая рев. Хан ударился о воду. Взметнулись сверкающие алые брызги, зашипели пеной гребни высоких волн, клыки, похожие на сверкающие мечи, исполнили опасный танец. Глаза Юкико широко распахнулись, и за стиснутыми зубами застыл крик, когда Буруу устремился навстречу тому же безумию, расправив крылья, чтобы замедлить спуск. Но он был слишком далеко от островов, чтобы успеть добраться до безопасного места, а вода между ними уже наполнилась золотистыми очами и полупрозрачными клыками. Даже если бы ему удалось проскользнуть…

Проскользнуть…

Ударила молния, осветив грозового тигра, улепетывающего прочь от кипящей пены. Крылья расправлены. Кончики перьев подрагивают от слабого электричества. Не жалкие обрубки, оставшиеся после удара клинка Йоритомо. Не уродливые, усеченные фрагменты, которые приковали его к земле на Островах-Стилетах, сделав ни на что не годным, кроме слабого неуверенного скольжения.

Это были самые настоящие перья – перламутровые, цельные, совершенные и прекрасные.

В своих воспоминаниях Юкико увидела оторванное перо, которое держала в руках во Дворце Пяти цветков, ожидая в темноте возвращения Буруу. Оно вырвалось на свободу во время столкновения с Кайей в саду даймё.

Нет, не вырвалось…

Вот они вдвоем летят над Йиши всего через несколько дней после смерти ее отца.

«Сколько еще до линьки?» – спросила она.

«НОВЫХ ПЕРЬЕВ НЕ БУДЕТ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ. ПОКА НЕ ОТРАСТЕТ ЗИМНЕЕ ОПЕРЕНИЕ».

Вот они вдвоем сидят под дождем у ямы-ловушки Кагэ, одни в дикой местности, ожидая, когда охотники станут добычей.

«Отец сказал, что линяешь. Как птица. Правда?»

«ДВАЖДЫ В ГОД. ЛЕТОМ И ЗИМОЙ».

Летом.

На губах у нее расцвела улыбка.

И зимой.

Тогда она пропустила зиму мимо ушей. Запутанная в сети страхов перед Землекрушителем и ордами гайдзинов. Ослепленная грозовыми тучами над Семью островами и собственными травмами, Юкико не заметила следа из перьев, которые Буруу оставил разбросанными в садах. Ни слова не произнес. Хитрость тигра. Гордость орла.

Буруу взревел, и рык эхом отдавался среди раскатов грома и ярких, как день, вспышек молний. И Юкико подняла руки в воздух и закричала, смеясь как сумасшедшая, пока он парил сквозь потоп, расправив крылья во всю ширь.

Они были безупречны – то была красота, которую она почти позабыла. Красота, утраченная, похоже, вечность назад на «Сыне грома», от удара клинка ее отца. И потерянная еще раз в вонючей яме арены Кигена, от рук раздираемого гордостью безумца. Но сейчас здесь не было ни человека, ни клинка, которые могли бы прикоснуться к Буруу.

Только Бог Бури и его дети торжествующе вопили в грозовых небесах. Окровавленный, истерзанный и чудесный. Прекрасный, цельный и совершенный, каким и был в тот момент, когда она впервые увидела его, впервые прикоснулась к разуму грозового тигра.

И голос у него был столь же оглушительным, как раскаты грома, сотрясающие небосвод.

«КТО ТЫ?» – спросил он.

«Юкико», – ответила она.

«КТО ТЫ ТАКАЯ?»

Она наполнила разум Буруу теплом, любовью, облегчением и радостью и – восторгом победы. Теперь все будет хорошо. Она знала. Точно так же точно, как знала себя.

Ты прекрасен, Буруу. Ты – ПРЕКРАСЕН!

Он встал на дыбы среди бури, повернулся к стае Края вечных бурь, оглядывая каждого горящими глазами.

И окружающее пространство наполнилось его возгласом, громким, как барабаны Райдзина, эхом отдававшимся в промежутках между дождем и гулкими пространствами их сердец.

Я – ПОТОМОК СКАА, СЫН ХАНА, ИЗГНАННЫЙ, НО ТЕПЕРЬ ВЕРНУВШИЙСЯ. Я – ДИТЯ КРАЯ ВЕЧНЫХ БУРЬ, И СЕГОДНЯ Я ЗАЯВЛЯЮ СВОИ ПРАВА НА ТРОН НА ГЛАЗАХ ОТЦА РАЙДЗИНА, В РЕЗИДЕНЦИИ ЕГО ОТЦА, СУСАНО-О.

Я – ТОТ, КТО БЫЛ РОАХХОМ, ЗАТЕМ ПРЕДАТЕЛЕМ РОДА И УБИЙЦЕЙ. А ТЕПЕРЬ Я ЗАНОВО ОТЛИТ ИЗ КРОВИ И ГРОМА.

Я – ХАН.

Гром сотряс небеса – торжествующий рев сына Бога Бури.

Я – БУРУУ.