Текст книги "Несущая смерть"

36
Черный снег

Полночь.

Они наступали сквозь тьму, и горизонт отзывался раскатами грома при каждом шаге Землекрушителя. Как только прозвучал сигнал часа Лиса, Кин соскользнул с койки и спустился в машинное отделение, в грохот и лязг системы зубчатых передач, в клубы грязного пара.

От Кенсая удалось улизнуть только вечером. С момента приезда Второй Бутон заставлял Кина неотлучно находиться при нем с утра до ночи, связав по рукам и ногам необходимостью обслуживать. Кенсай без конца, без всякого смысла и цели, бродил по внутренностям Землекрушителя, проводил долгие часы за созерцанием окружающего ландшафта из рубки. Казалось, что ему просто-напросто нравится тратить впустую минуты Кина.

Время от времени Кенсай опирался на его плечо, будто раны причиняли ему боль, а на самом деле напоминая юноше, что он – тут, рядом. Как и всегда был.

Человек, которого ему следовало бы называть дядей. Единственный оставшийся в целом мире и столь близкий по крови. И Кин был настроен уничтожить его, равно как и то, ради чего работал, – все, во что должен был верить в силу воспитания.

Он отвернулся от тех, кто ему доверял. Снова. Изображал верного Пятого Бутона. Кивал и кланялся братьям, проходящим мимо, спускающимся и поднимающимся по лестницам, зная, что завтра они могут быть мертвы. А все, что они знали и видели, исчезнет. Неужели в нем давно укоренилась ложь? Где заканчивался обман и начиналось истинное «я»? И что от него останется, когда кошмар закончится?

Юкико.

Кин прошептал ее имя. Единственная истина во вселенной, звучащей все фальшивей с каждым вздохом.

В недрах Землекрушителя он нашел Синдзи, который работал над лопнувшим поршнем. Юноша громко попросил о помощи, Кин бросился к нему, окутанный грязным паром.

– Как дела?

– Хай, – кивнул Синдзи. – Мы связались с повстанцами Йамы, и они уже на пути к Главдому. Используя коды, которые мы им передали, они сумеют пересечь защитный периметр.

– У нас могут возникнуть проблемы завтра, когда мы доберемся до Йамы.

– Кенсай?

– Да. Следит за мной, как паук за мухой. Похоже, вам надо продуть систему охлаждения в одиночку.

Синдзи кивнул.

– Масео ее продует. И я отключу контроль между этим участком и мостиком. Мы можем устроить пожар на девятом уровне, рядом с топливными фильтрами.

– Хорошая мысль.

– Все образуется, Кин-сан. Верь.

– Верить? Что это, черт возьми, такое?

– То, что помогает двигаться вперед, когда мир становится грязно-коричневым.

– Звучит так, будто ты говоришь о невежестве. Или о вопиющей глупости.

– Вера. Глупость. – Юноша пожал плечами. – В принципе одно и то же.

Они раздели его донага и вымыли – чисто-чисто, избавив от пота и грязи, засохшей крови после набега на Киген и пыток, которые ему пришлось вынести. Раны до сих пор были покрыты коркой. Пар в ванной комнате разжижил мокроту в груди, и он начал сильно кашлять – ужасные изматывающие приступы, от которых содрогалось тело. Инквизиторы наблюдали за ним налитыми кровью глазами молча: вообще не проронив ни слова.

Они проверили его волосы, рот, каждое отверстие, в котором можно спрятать лезвие. Облачили в черную одежду, расчесали волосы, скрутив в простой узел, скрепленный черной лентой. Они не хотели рисковать и не оставили Даичи ничего, чем можно было бы нанести удар Первому Бутону в его доме лжи и обмана.

Даичи закрыл глаза. Смыл сажу со рта чашкой почти чистой воды.

Голос первого Инквизитора прозвучал тонким и тихим как шорох бумаги вздохом:

– Ты не говоришь, пока к тебе не обратится Первый Бутон.

– Ты не будешь смотреть в глаза Первому Бутону, – добавил второй.

– Ты проявишь уважение, которое должно проявлять к Первому Бутону, – изрек третий.

Даичи ответил шепотом, хриплым и грубым, как посыпанная гравием дорога:

– А то что?

Первый Инквизитор склонил голову. И переместился. Только что он стоял в полудюжине шагов от Даичи, а в следующее мгновение предстал перед ним, возникнув из облака иссиня-черного дыма.

Кулак его превратился в размытое пятно, и удар отбросил Даичи назад на несколько футов. Он рухнул на колени, на губах выступил привкус смерти и слез, которые он не мог не пролить.

– А то будет больно, – ответили Инквизиторы хором.

Тьма была настолько черной, что Каори не могла разглядеть свою руку, ни капли конденсата на стекле, защищавшем глаза. На лице был респиратор, затянутый туго, до боли, но зловоние чи все равно попадало на язык, просачиваясь в каждую пору. У девушки кружилась голова, и эхо, летевшее вверх и вниз по трубопроводу, сильно дезориентировало ее.

Она слышала других Кагэ за спиной – Маро и остальных. Их была лишь пара дюжин, переходящих вброд неглубокий кроваво-красный поток. Трубопровод достигал двадцати футов в диаметре, толщина его составляла два дюйма.

Капитан неболёта Феникса высадил Кагэ рядом со «ржавым змеем» чи-трубопровода, а потом потребовалось полдня, чтобы прорезать внешнюю оксидную оболочку и, наконец, проскользнуть внутрь. После того как перерабатывающий завод в Йаме был разрушен, Гильдия выкачала из северного трубопровода столько чи, сколько возможно, но внутри упрямо протекал ручеек из осадка глубиной по щиколотку. Пары оказались такими густыми, что Каори почти могла хватать их пригоршнями из воздуха. Но пробираться вот так было лучше, чем бродить по мертвым землям снаружи.

Она могла поклясться, что слышала голоса и то, как скребут по трубе когти.

И улавливала шепот.

Кагэ не подсвечивали дорогу, чтобы не рисковать и не воспламенить пар. Они продолжали брести в темноте, и теперь жижа из осадка доходила до колен. Любые звуки усиливались, искажались и вскоре думать стало практически невозможно. Но они продолжали двигаться вперед, зная, что сворачивать некуда и труба приведет их только в одно место. По назначению.

В Главдом.

Каори понятия не имела, как долго они уже тащились в кромешной тьме. Шаги звучали похоронным маршем. Пробираясь через тяжелые односторонние клапаны, они попадали в обширные помещения затихших насосных станций: машины сохраняли неподвижность, ведь трубопровод был пуст.

Люди замедлялись только тогда, когда уже больше не могли дышать, а усталость грозила поставить их на колени. Каори не чувствовала голода и не испытывала никаких других желаний, кроме одного: выползти из трубы и попасть прямо в черное сердце Гильдии. Ну и еще одного – взорвать Главдом к чертям, разнести в горящие клочья, которые полетят по склону горы.

У нее на спине была привязана взрывчатка – то, что осталось от набега на Киген, который закончился провалом, ловкой комбинацией Кина и сдачей отца в руки Гильдии.

Боги, почему ты не доверился мне?

Каори застыла в темноте: ее укачало, как младенца в материнской утробе. На девушку налетел Маро и вытянул руку, чтобы ухватиться и удержаться на ногах.

Его голос прозвучал в десять раз тише шепота, заглушенного дыханием:

– Каори, ты в порядке?

Она покачала головой, прищурив глаза от жгучих паров чи.

В любом случае мое состояние не имеет значения.

– Следи за собой, брат, – ответила она. – А я в порядке.

Все это вообще не имеет значения.

И она двинулась дальше.

Рассвет выглядел сернистым пятном на восточном горизонте, от которого эхом отдавались завывания ледяных горных ветров. Над головой клубились грозовые тучи, пронизываемые ослепительно яркими трещинами, и каждый удар барабанов Бога Грома сотрясал окрестные камни.

Акихито стоял на балконе, уставившись в небо на западе, молясь, чтобы арашиторы как можно скорее опустились на стены Дворца Пяти цветков и наполнили воздух песней Райдзина. Если он прислушивался, ему казалось, что он различает вдалеке мелодию – слабую, тихую, но которая с каждым мгновением становилась все громче.

ДУМ. ДУМ. ДУМ. ДУМ. КОНЕЦ. СВЕТА. КОНЕЦ. СВЕТА.

Ночь медленно улетала, а вместе с ней испарялось и тепло из постели. Холод пробирал до костей, усиливая боль от старой раны в ноге. Акихито натянул защитные очки, оберегая глаза от черной мороси, гадая, что принесет сегодняшний день. Стараясь не думать о прошлой ночи, прогнать леденящий холод воспоминаниями о тепле между бедер Ханы. Мысли о его возлюбленной могли привести к гибели человека на поле боя.

А Акихито был всего лишь человеком. Не самураем. Не Танцующим с бурей. А просто охотником, ставшим… кем? Воином? Нянькой? Дураком?

Звук крыльев в темноте. Могучие шестерни рассекают морозный воздух, вызывая мурашки на руках. Здоровяк поднял глаза к сереющему небу и увидел величественную арашитору, гладкую, белоснежную и прекрасную. А на спине у нее сидела девушка, еще более прекрасная.

Кайя оказалась закована в темное железо – толстый нагрудник от горла до ребер. Натянутая на специальную узду кожа оберегала задние лапы и шею. На голове – железный шлем с длинной кисточкой, глаза закрывало черное стекло. Кузнец даже нашел время, чтобы выбить на доспехах молитвы Богу Грома.

На Хане был надет нагрудник, обитый полосами железа, растрепанная белокурая копна развевалась. Защитные очки тоже были на месте. На спине висел меч цуруги, хотя Акихито понятия не имел, умеет ли она драться.

Кайя приземлилась во дворе, и раненые гайдзины, разбившие лагерь у стен дворца, в изумлении уставились на грозовую тигрицу и всадницу. У чужаков отвисли челюсти. Хана выхватила клинок, а Кайя встала на дыбы, и по перьям, потрескивая, пробежали вспышки молний. Грозовая тигрица рассекла воздух оглушительным ревом.

Хана посмотрела на Акихито, наклонив голову набок и скривив губы.

– Идешь?

Медленно прихрамывая, Акихито спустился по лестнице, пересек двор под удивленными взглядами. Хана взяла его за руку и с ворчанием усадила на спину Кайи.

Когда он устроился у девушки за спиной, она прижалась к нему, оглянувшись и одарив озорной ухмылкой.

– Ты долго спал.

– Мне хотелось бы думать, что я это заслужил, – улыбнулся он, обнимая ее за талию.

– Не придирайся к словам.

– Я удивлен, что ты рано встала.

– Не могла заснуть из-за твоего храпа.

– Я не храплю.

Хана отвернулась, пробормотав кое-что достаточно громко, чтобы Акихито услышал:

– Ну да. Я просто подумала, что опять началось землетрясение…

Под ягодицами Акихито прокатилась волна мускулов, мелькнуло мгновение настойчивой гравитации, толкающей его вниз, когда Кайя взмыла ввысь. Он чувствовал ее силу, жестокое величие, и желудок ухнул к пяткам, когда они поднялись над стенами и устремились в светлеющее небо.

Акихито продолжал обнимать Хану за талию, а ногами обхватил торс Кайи, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие контроля над лицевыми мышцами. Хоть он и летал раньше на неболётах, но это было совсем другое чувство.

Под ними раскинулся город Йама, а далекий горизонт становился все ярче. Когда они поднимались, Акихито почувствовал что-то холодное и мокрое на щеке, а перед глазами замелькали черные пятна.

Акихито нахмурился за своими защитными очками. И внезапно повсюду начали падать, кувыркаться и кружиться… снежинки! Словно забытые драгоценные камешки с пылающего небосвода. Замерзшие. Крошечные. Совершенные.

Снежинки.

Акихито поймал одну на раскрытую ладонь, глядя на нее прищуренными глазами. Она оказалась хрупкой и красивой. Она заключала в себе симметрию и сложность, которые заставили бы заплакать любого из величайших мастеров.

А если бы снежинка была белой, она бы показалась Акихито даром небес.

Но она черная. Прямо как дождь. Такого же цвета, как то, во что они превратили эту страну. И вдруг где-то вдалеке, на грани слышимости, Акихито снова уловил биение, нарастающее, как дрожащий пульс.

ДУМ. ДУМ. ДУМ. ДУМ. КОНЕЦ. СВЕТА. КОНЕЦ. СВЕТА.

Он посмотрел на юг, и желудок вжался в ребра. То было просто впечатление в мутном свете почти наступившего рассвета. Но Акихито уже различил огромные облака надувных шаров неболётов, роящихся вокруг силуэта, столь огромного и ужасающего, что здоровяку пришлось заставить себя повнимательнее посмотреть на механическое чудовище.

– Вон они, – выдохнул Акихито.

Хана ободряюще сжала его руку.

– Дыши спокойно, – сказала она. – Скоро на нашей стороне будет Богиня.

37
Все идет по плану

Мичи стояла на коленях перед низким столиком в своей комнате с кисточкой для каллиграфии в руке, а песик Томо дремал среди смятых одеял в пустой постели.

Мичи наносила на бумагу четкие линии иероглифов, быстро взмахивая кистью, и по странице разлетались крошечные брызги чернил. Девушка не спала почти всю ночь, писала, пальцы покрылись пятнами, заныла спина. Но она добралась уже до сегодняшнего момента в «Истории Войны Лотоса» и воспользовалась моментом, чтобы описать аромат костров, на которых готовился завтрак для воинов, и вонь выхлопных газов, лязг сапог и мечей, когда бусимены двинулись маршем на стены Йамы.

Железные самураи снова облачились в доспехи. Остатки запасов чи Кицунэ решили использовать, чтобы подпитать финальную битву. Прошлым вечером Мичи заправила цепные клинки, стараясь не думать о мужчине, у которого она их украла.

Не думать о том, что могло бы быть.

Ичизо.

Раздался стук в дверь. Томо приоткрыл глаз, но не пошевелился.

– Да ладно, не вставай, – пробормотала Мичи. Поморщившись, она выпрямилась, подошла к двери и распахнула ее.

В коридоре стоял Блэкбёрд, облаченный в толстый нагрудник, с шипованной дубинкой тецубо в руках. Железо покрывало предплечья, голени и костяшки пальцев. И даже к нелепой шляпе он приклепал немного металла.

– Ну разве вы не прелесть, капитан-сан? – улыбнулась Мичи.

Капитан Рю одарил ее плутовской ухмылкой.

– И я подумал о том же самом.

– Мы готовы отчалить?

– Хм. – Блэкбёрд оглянулся. – Конечно, лучше было бы остаться дома. В постели теплее.

– Вы точно не из тех, кто владеет тонким искусством соблазнения?

– Да будет вам известно, я работал над этим почти целую ночь напролет.

– Нужно еще чуть-чуть потренироваться. – Мичи легонько похлопала его по плечу.

Блэкбёрд усмехнулся, когда девушка подобрала цепные клинки и пристегнула оружие к спине.

– Работаешь над книгой? – Блэкбёрд посмотрел на бумагу и перья на столе.

– Знаю, знаю. Бутылочки с чернилами не выигрывают сражений…

– Просто позорно жалко тратить свою, возможно, последнюю в жизни ночь на это.

Мичи двинулась к постели, наклонилась и поцеловала Томо в нос, указав щенку на сохнущий свиток.

– Я вернусь, чтобы написать концовку сегодня вечером, малыш. Охраняй, пока меня не будет.

Томо лизнул хозяйку в лицо ярко-розовым языком и закрыл глаза.

Мичи пальцами загасила фитили свечей, один за другим. От расплавленного воска вверх потянулся дымок, сплетаясь бледно-серыми нитями в промозглом воздухе, заставляя девушку вздыхать, вспоминая аромат теплого меда.

И, не оглядываясь, она повернулась и пошла прочь.

Хиро замер на носу «Почетной смерти», наблюдая за черными хлопьями, падающими с облаков. Глаза устремлены на городские огни, на реку, похожую на темное стекло в предрассветных сумерках. Небеса заполнены неболётами флотилии, внизу грохочет поступь людей, управляющих корчевателями-кусторезами, гремят раскаты шагов Землекрушителя – все это будоражило бабочек в животе, в венах бурлил адреналин.

– Даймё Хиро, прошу прощения.

Хиро обернулся и увидел, что у него за спиной, склонив голову, стоит один из самураев.

– Мы получили сообщение, предназначенное только для ваших глаз. – Самурай протянул квадрат рисовой бумаги с тиснением удостоверяющей печати.

Хиро вновь коротко взглянул на самурая. Лицо покрыто свежим слоем пепла, доспехи выкрашены в цвет смерти.

Они собрались вокруг Хиро – славная элита Казумицу. Люди, которые подвели сёгуна, теперь приговорены к смерти. Сегодняшний день должен смыть позор. Убийца Йоритомо будет уничтожен, восстание подавлено. А затем они предстанут перед великим судьей Энма-о, зная, что храбро сражались за такое же правое дело, как и все остальные дела в этой стране.

– У вас усталый вид, Кодзи-сан, – заметил Хиро. – Вы спали?

– Признаюсь, что нет, даймё.

– Я тоже, – улыбнулся Хиро. – У нас будет достаточно времени для сна, когда мы умрем.

– Я жажду этого, – донесся шепот Кодзи на ледяном ветру. – С момента убийства Йоритомо мне стыдно дышать. Но после сегодняшнего сражения мои родные смогут высоко поднять головы.

– А раньше не поднимали?

– Жена… По ее словам, это для нее не имеет никакого значения. И она бы предпочла жить со мной, опозоренным, чем потерять меня ради чести. Но она женщина и не понимает пути Бусидо.

– А сыновья? Что они сказали, когда вы объявили им, что отправились навстречу смерти?

– Я им ничего не говорил. Они слишком юны, чтобы понять.

– Однажды они поймут, Кодзи-сан. Оглянутся, вспомнят день битвы и осознают, что их отец был героем. И вырастут благородными и храбрыми, такими же, как он.

Кодзи прикрыл кулак и поклонился.

– Благодарю вас, даймё. – Железный самурай потопал прочь, о-ёрой выплевывал чи во влажный, пропитанный токсинами воздух.

Хиро вспомнил речи отца в тронном зале, настойчивым эхом отдававшиеся в голове.

«И пусть Господь Идзанаги даст тебе силы… умереть достойно».

Он посмотрел на записку, которую держал в руке, и узнал печать отца. Это было, без сомнения, последнее послание от погибшего героя войны, несколько фраз поддержки, чтобы сын не дрогнул.

Хиро сломал удостоверяющую печать и развернул послание. Ревел ветер, крошечные черные снежинки, кружась, падали на ресницы и на палубу.

Но взгляд был прикован к тщательно прорисованным иероглифам, каллиграфическому почерку, который Хиро узнал мгновенно.

«Мой любимый сын!

Твой долг уносит тебя на север, все дальше от тех, кто тебя любит. И этот долг приведет к твоему концу, чтобы восстановить нашу честь. Ты не успеешь пожить настоящей жизнью.

Мой долг как жены самурая – почтить память супруга и пожелать тебе мужества достойно умереть.

Но я не могу.

В том нет никакого смысла. И никакой чести. Мы построили мир, в котором убиваем детей, чтобы накормить землю. Ведем войну с теми, кто отличается от нас, – ради жадности. И ставим легкость, которую обеспечивают нам машины, выше благополучия природы. Нам должно быть стыдно.

Человек не нуждается в храбрости, чтобы умереть. Ему нужно просто закрыть глаза. А смелость требуется для продолжения борьбы, когда уже думаешь, что надежды вообще нет. И надо сражаться до конца, когда боль и стыд кажутся непереносимыми.

Твой отец жаждал, чтобы наш позор был смыт. Но если уж мне придется оплакивать тебя, я бы хотела, чтобы ты погиб не ради мести за сёгуна, который просто наблюдал за нашим грехопадением. Не ради мечты отца, который никогда не создал ничего стоящего, кроме того, что он сейчас бы разрушил.

Мне бы хотелось, чтобы это было нечто большее. Ибо мы грезим только в те часы, когда спим, Хиро. Мы закрываем глаза – и мечты обретают смысл. И мы начинаем верить в их реальность.

Открой глаза, сын мой. Пробудись».

Хиро сжал кулак, блеснули во тьме металлические костяшки пальцев, протез выпустил шлейф сгоревшего чи. Юноша посмотрел на горизонт, на огни Йамы, медленно пробуждающейся ото сна. На лица самураев, покрытые пеплом от собственных погребальных даров.

Слишком поздно.

Он уставился на свою руку. Которую Хиро подарили после того, как у него вырвали кусок плоти.

Юкико оставила его ни с чем. Сделала никем.

Слишком поздно, мама.

Хиро поднес к губам маленький микрофон, и на всех неболётах флотилии с треском ожили динамики:

– Солдаты клана Тора! Сегодня мы покончим с убийцей Йоритомо и ее сообщниками! С теми, кто нарушил клятву верно служить господину и стране! Вы готовы?

Рев раздался сверху, снизу, со всех сторон. Лязг клинков, вырванных из ножен. По палубам застучали рукояти. Корчеватели-кусторезы взревели двигателями и взметнули к небу рукояти бензопил.

– Не ведайте страха! Не проявляйте милосердия! И если сегодня вечером предстанете перед судьей всех кругов ада, стойте гордо и во весь рост! Ибо вы погибнете в славной битве за честь дзайбацу Тора и во имя нашего сёгуна Йоритомо-но-мия!

И крик Хиро подхватили тысячи голосов:

– Йоритомо! Йоритомо!

– Смерть Кицунэ! Смерть Танцующей с бурей!

– Смерть! – взревели они. – Смерть!

– Банзай!

Кин находился на капитанском мостике в рубке Землекрушителя, слушая, как разносится над бесплодными полями Йамы голос Хиро. Солнце почти поднялось над горизонтом: тусклым лучам иногда удавалось пробиться сквозь тучи и бурю. Черный снег пока еще тонким слоем прикрыл иллюминаторы Землекрушителя. Внизу двигались сотни крошечных огоньков. Это занимали свои позиции корчеватели-кусторезы. Неболёты флотилии выстроились клином, флагман даймё – впереди и в центре. Видимо, Хиро намеревался повести войска прямо в гущу сражения.

На мостике царило странное спокойствие. Сятеи следили за приборами, как пауки за добычей. Бо сидел за панелью коммуникаций, к шлему были прикреплены динамики. Кин стоял рядом с троном рулевого. За спиной маячил Кенсай со своим ужасным лицом юноши, взиравшим на город, лежащий перед ним. Командор Рей проводил заключительную проверку систем.

– Командор. – Бо отвернулся от консоли. – Разведчики докладывают, что армия гайдзинов дислоцируется в двух милях к востоку. У них полный сбор, и они готовятся к запуску топтеров.

– Умные собаки, – задумчиво пробормотал Рей. – Ждут, когда мы ударим по Кицунэ, а затем набросятся на раненых победителей.

– У гайдзинов нет ничего, что способно причинить вред Землекрушителю, – проскрежетал Кенсай. – Машина была построена, чтобы положить конец войне с гайдзинами, командор. Разношерстное вторжение не представляет никакой опасности. Продолжайте.

– Хай, – кивнул Рей. – Сятей Бо, необходимо выделить одно судно для постоянного наблюдения за гайдзинами.

– Хай, – поклонился Бо.

Кенсай, прихрамывая, подошел к Рею, тяжело дыша.

Щелкнул переключателем, заговорил в громкоговоритель, и его голос достиг высоких стен Йамы:

– Народ Йамы, воины клана Лиса, я – Сятей-гасира Кенсай из капитула города Киген, верный слуга Тодзё, Первого Бутона Гильдии Лотоса. Услышьте меня сейчас! Вы нам не враги. Но вас обманула так называемая Танцующая с бурей, жаждущая мести. Мы добиваемся только справедливости в связи с убийством нашего сёгуна Йоритомо-но-мии и его любимой сестры леди Аиши. Мы не хотим ссориться. Даймё Исаму, я очень прошу вас – изгоните мятежников из вашего города. Передайте нам Танцующую с бурей и присоединяйтесь для выдворения гайдзинов. Сегодняшний день может стать началом новой эры для Империи. Если мы объединимся, для нас не будет ничего невозможного. Откройте ворота в знак согласия. У вас есть пять минут, чтобы подчиниться. Если за это время мы не получим ни слова о вашей готовности сотрудничать с руководством Гильдии, мы сотрем ваш клан с лица Шимы. С тяжелым сердцем и еще более тяжелыми руками. – Кенсай выключил систему громкоговорителя и сцепил пальцы за спиной.

Кин чувствовал, как, несмотря на холод, по лицу струится пот, а в ушах гудят двигатели огромного монстра.

– Думаете, они уступят? – спросил Рей.

Кенсай пожал плечами.

– Узнаем через пять минут.

Рей напрягся, устроившись в кабельном коконе:

– Возможно, раньше.

Кин навел телескопы, щурясь от тусклого света и падающего снега. Он различил крепостные стены из серого камня, окутанные колючей проволокой и утыканные пушками для стрельбы сюрикенами. Он видел солдат, несущих дозор наверху. И заметил парившую над городом флотилию неболётов – изящные корабли, выкрашенные в черный цвет Кицунэ, с девятихвостыми лисами, украшающими воздушные шары. На палубах выстроились облакоходы, бусимены и самураи, похожие на марионеток, – тени на фоне светлеющего неба.

И каждый человек на стенах, палубах – все до единого встали в одну и ту же позу, от чего сердце Кина заколотилось в груди.

Кулаки воздеты в воздух.

Тысячи рук, поднятых как одна. Жест неповиновения перед лицом непреодолимых трудностей, символизирующий мужество и солидарность, отрицающий отвратительную тиранию. Кину пришлось призвать на помощь всю волю, чтобы не поднять кулак в ответ.

– Да будет так. – Кенсай повернулся к Бо, сидевшему у станции связи. – Передайте сообщение командирам. Атака по всему фронту по моему сигналу.

Бо потыкал пальцем по консоли, постукивая по микрофону.

– Но у нас исчезла связь, Второй Бутон…

Кенсай выругался и включил систему громкой связи.

– Всем силам, полный вперед! В атаку!

Взвизгнули железные механизмы и поршни, и корчеватели-кусторезы бросились вперед – бегущая, грохочущая орда двуногих машин встала на дыбы, задрав пилообразные верхние конечности. За ними затопали бусимены, держа в руках арбалеты и копья-нагинаты. Флотилия неболётов выплюнула клубы выхлопных газов и с глухим ревом устремилась в ту же сторону.

И после всего этого, с небрежным высокомерием мясника, направляющегося на бойню, привстал в стременах командор Рей, побуждая к действию Землекрушителя.

Пульт управления издал глухой лязгающий кашель. Взревели двигатели, из труб повалили громадные клубы черного дыма. Но, невзирая на шум и ярость, Землекрушитель не сдвинулся ни на дюйм.

Впервые за все время, что он себя помнил, Кин был благодарен судьбе за оболочку из латуни, закрывающую лицо, – ему не нужно было скрывать ухмылку.

– Что происходит, во имя Первого Бутона? – прошипел Рей.

Мисаки стояла на борту неболёта «Искатель истины», глядя на горы Тонан. Мятежники-гильдийцы, находившиеся на борту судна, собрались наверху. Каждый облачился в сверкающую новую кожу-доспехи, любезно предоставленные после спасательного рейда в капитул города Йама. Борта корабля блестели свежей краской, а целая гроздь алых флагов на корме означала верность капитулу Кигена.

Пока Мисаки ждала неизбежного столкновения с патрулями Главдома, паучьи лапы за ее спиной нервно дергались. Она думала о Шуки, маленькой дочке, которая осталась в крепости Кицунэ в относительной безопасности. И поймала себя на печальной мысли, пожалев, что у нее нет богов, которым можно было бы помолиться.

На защищенных частотах зазвучало сообщение.

«Главдом, диспетчерская вышка семь вызывает неопознанный неболёт. Это ограниченное воздушное пространство. Передайте идентификационный код и пакет для допуска прямо сейчас».

Пальцы Мисаки затанцевали на мехабаке, ловкие и грациозные, как у музыканта, который все же не научился играть по-настоящему.

«“Искатель истины” – 5676-1814-4852-7951. Передача пакета».

«Принято, “Искатель истины”, информация обрабатывается».

Мисаки прикусила губу, бросая настороженные взгляды на товарищей.

– Будь готов развернуться и перекрыть доступ, – прошептала она.

«Пакет подтвержден. “Искатель истины”, вы зарегистрированы как неболёт, отправившийся на Землекрушитель вчера утром. Почему вернулись в Главдом?»

«Неисправность двигателя на правом борту. Мы докладывали об этом накануне. Вы получили сообщение?»

«Я не демонстрирую записей об упомянутом докладе, “Искатель истины”».

«Нам приказали вернуться в Главдом. Мне уведомить своего кёдая?»

Пауза, заполненная гулом двигателей и густой, как смог, вонью чи.

«Никак нет, “Искатель истины”. Причаливайте к четвертому шпилю. Вас встретят силы безопасности Главдома, подтвердите».

«Подтверждаем, Главдом. Лотос должен цвести».

«Лотос должен цвести».

Мисаки отключила связь, ухмыльнувшись как сумасшедшая. Уловка сработала, Главдом разрешил приземлиться. Казалось, Кицунэ продолжает приглядывать за своими.

«Искатель истины» продолжил полет через горы, и его капитан приказал заглушить двигатель правого борта. Пропеллер зашипел и заглох, выплюнув короткую струю выхлопных газов в поднимающуюся метель.

На палубе скапливалась черная жижа, Мисаки дрожала, хотя тело покрывала кожа без пор.

Мисаки устремила взгляд на облака, отмечая тени притаившихся броненосцев, трехместных корветов, порхающих среди заснеженных горных вершин.

И наконец, вдалеке, на вершине огромного гранитного отрога, окутанного дымом, она разглядела пятиугольную крепость из грязно-желтого камня, укрепленную могучими контрфорсами на отвесных черных утесах. Здесь сходились трубопроводы, извиваясь по склону горы и низвергаясь в чрево Главдома. Из долины, усеянной сторожевыми вышками, серпантином вилась вверх служебная дорога, заканчиваясь у грузового лифта в ста футах ниже вершины. Мисаки поблагодарила небеса за украденный неболёт – никто и никогда не смог бы попасть в Главдом без крыльев.

Когда «Искатель истины» преодолел внешнюю стену, Мисаки и пятеро других мятежников собрались у перил. По сигналу рулевого облакоходы в трюме «Искателя» забросили дымовые шашки в выхлопные фильтры, после чего из двигателя правого борта вырвался гигантский столб удушливой смолы. «Искатель» вращался вокруг своей оси, размазывая черноту по небу.

Мисаки подождала, когда корабль проплывет над первыми складами горючего. Вместе с собратьями, стоявшими рядом, она перемахнула через перила и спрыгнула на резервуары. «Искатель» дрейфовал над комплексом Главдома, извергая дымовую завесу, и его железный клаксон выл дуэтом с пронзительной сиреной. С несколько преувеличенным усилием экипаж заставил судно опуститься на четвертую причальную площадку. Их уже ждали наземные бригады с пожарным снаряжением, окутанные густым клубами, исходящими от «неисправного» двигателя.

Присев на корточки у люка доступа, Мисаки с помощью мехабака настроилась на каналы службы безопасности Главдома в ожидании сигнала тревоги. Она обратила внимание на болтовню о каком-то важном заключенном, которого сопровождают в Камеру Пустоты. Но, ничего не услышав о незваных гостях в бункерах чи, кивнула товарищам, и те принялись за работу, чтобы открыть люк.

Затем Мисаки кивнула себе, пытаясь унять бурю в животе.

Пока все идет хорошо.

Подъем был мучительным, они ощупью брели в темноте, хватаясь пальцами за жирные внутренности трубопровода. Вонь чи, кроваво-красная, практически непереносимая, пропитала Каори насквозь, просочившись в каждую пору. Поначалу подъем был пологим, но по мере того, как они поднимались, склон становился круче, а опираться было особо не на что, кроме ног, которые скользили в густой жиже.

Каори уступила просьбе Маро и зажгла вольфрамовую лампу с ручным управлением, отбрасывающую длинные тени на сводчатые стены. Они миновали еще две насосные станции, протиснулись через тяжелые односторонние люки в цилиндрические камеры диаметром двадцать футов. Над головой маячили плунжеры, застывшие и окоченевшие, поскольку качать было нечего.

В конце концов впереди раздался ритмичный стук механизмов, отдававшийся эхом в маслянистой тьме. Посветив фонариком во мрак, Каори заметила, что трубопровод изгибается и опускается, переходя в другой, расположенный еще ниже. Соединение между ними было герметично закрыто тяжелым односторонним клапаном. За ним слышался шум насосной станции, прерывистый гул, похожий на поток масла, плещущийся по внутренностям трубопровода.