Текст книги "Несущая смерть"

Буруу…

ПРОЩАЙ, СЕСТРА.

Нет. Пожалуйста, боги, прошу, не говори так…

И ЧТО МНЕ ТОГДА ГОВОРИТЬ?

Скажи, что мы скоро увидимся. И будем вместе.

НО ЭТОГО НЕ БУДЕТ.

Но так должно быть! Я не смогу жить без тебя!

НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ НИЧЕГО ПОДОБНОГО. ТЫ СИЛЬНА, КАК ГОРЫ. ТЫ БЫЛА ТАКОЙ. И ВСЕГДА БУДЕШЬ.

Но ты – лучшее, что во мне есть. Именно ты делаешь меня сильной. Кем я буду без тебя?

ТОЙ, КЕМ БЫЛА ВСЕГДА.

Голос Буруу почти затерялся в потоке ее слез.

ТЫ БУДЕШЬ ЮКИКО.

Теперь до нее долетал легкий шепот.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

А потом – просто вдох.

ПРОЩАЙ.

Они неслись по небу, стремительные, как вода, неуловимые, как тени, и совершенные. Тьму переполнили ужасы, снег стал ядом, и все вокруг было смертью, печалью и страданием, царапающим души, как когти ворона. Но они продолжали двигаться вперед среди морока, их голоса эхом отдавались в темноте сознания друг друга, здесь, в звенящем небытии.

Вот мы и добрались до конца, Пересмешник. Встаем на цыпочки у края.

ТЫ ГОТОВ?

Йоши подумал об улыбке, которую он скоро увидит снова.

Несомненно.

Они падали в пропасть, сквозь поток визжащей черноты, по спирали приближаясь к ряби на лике тьмы. Все ниже и ближе. Они уже слышали песню, которая становилась громче с каждой секундой. И различали слова, которые зазвучали достаточно отчетливо. Песню о любви и ненависти, о потере и тоске, о страхе и боли, переплетенных с мукой одиночества.

О том, что все ее покинули. Забыли. Бросили.

Еще ниже. И ближе.

Йоши сосредоточился на сгущающейся тьме, широко распахнув глаза, ощущая, как зрение и слух становятся все острее. За спиной раздался грохот – раскололся на части Землекрушитель, окрасив небо в цвета огня, наполнив мир невероятной взрывной волной жара и света, а еще воплями детей Эндзингер. Как будто по доске их жизней провели горящей губкой, начисто стерев с лица земли. И, к своему крайнему изумлению, Йоши обнаружил, что его губы изогнулись в кривой ухмылке.

Странная штука жизнь.

В темноте прогремел гром, откуда-то снизу донесся женский крик, пока что слишком слабый.

ВЕРНО.

Если бы прошлым летом ты сказал мне, что принесет зима, я бы назвал тебя лжецом, Пересмешник…

МНОГОЕ МЕНЯЕТСЯ СО ВРЕМЕНЕМ.

Но не все.

НО ОБЛИК ГЕРОЕВ – ТОЧНО.

Значит, теперь я выгляжу героем в твоих глазах?

Грозовой тигр улыбнулся, приближаясь к сердцевине черноты.

Небо прорезала ослепительная дуга молнии.

ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ КАК ОБЫЧНЫЙ МАЛЬЧИК.

Вокруг ярко вспыхнуло.

НО – ДА, ТЫ – ГЕРОЙ.

И расцвело светом дня.

53
Эпитафия

Все превратилось в пепел.

Пепел на коже и в глазах. Коркой запекся на лице, накрасил губы и густой пастой размазался по языку. Сквозь траурную маску на щеках пробивали себе путь слезы.

Уши наполнила звенящая тишина. В которой эхом отдавался громоподобный взрыв, покончивший с Землекрушителем. Повсюду еще слышались замирающие обрывки песни Эндзингер. Но там, где она находилась, царила тишина. И внутри Юкико было пусто.

Не было вообще ничего.

Она стояла на заснеженной земле, оцепеневшая, замерзающая на бескрайнем поле недавней битвы. Неподалеку рухнула на колени Хана. Она рыдала и кричала, сжимала кулаки и рвала на себе волосы.

Но Юкико ничего не слышала. Она никак не могла осознать только что произошедшее, не хотела ничего воспринимать, да и все вместе взятое почему-то потеряло смысл. Вокруг, словно призраки, плавали в воздухе хлопья пепла и черного снега, заполняя пространство, где когда-то витало понимание.

Когда Буруу покинул ее, вспыхнул свет. И раздался звук, который не был звуком.

Вдох, глубокий, как небо, обращающий все в ничто.

В небытие.

Дыра в земле исчезла. Рана на теле мира закрылась, а на месте, где совсем недавно зияла трещина, осталась лишь развороченная земля – самая обычная. И теперь на твердь тихо сыпался мягкий дождь из пепла, чтобы придавить и запечатать вмятину. По краям образовалась корка из металлической шрапнели, трупов демонов и сгоревших дотла павших солдат, да торчали среди растаявшего снега черные камни.

Да, дыра вроде бы исчезла. Но Юкико чувствовала ее. Внутри себя. Там, где когда-то был он.

Из тумана выплывали люди, периодически выныривая из него, чтобы своими глазами увидеть то, что произошло. Воины Морчебы и Шимы ликовали и обнимались, вздымали оружие к небу, к буре, бушующей над головами. Там бил в барабаны Бог Грома, который вторил победным крикам. А за облаками сияла Аматэрасу, рассеивая тьму, возвращая мир к тусклому свету зимнего дня.

Но Юкико ничего не слышала. Абсолютно ничего.

Оставшиеся в живых арашиторы собрались вместе, перья развевались на обжигающем ветру – черные и белые, присыпанные серым. Грозовых тигров было прискорбно мало. Их снова поставили на грань вымирания. В душах выла тоска по погибшим товарищам стаи Края вечных бурь, по павшему Хану, ценой жизни заплатившему за пустую победу – слабое утешение перед лицом безвозвратных потерь.

Шай опустила голову, не в силах встретиться взглядом с Юкико. Горе затопило арашитору до краев. Ее утрата была слишком тяжелой, необъятной, неизмеримой.

Сукаа выпрямился во весь рост, изумрудные глаза горели зеленым светом. Самый сильный и свирепый из уцелевших самцов. Именно ему Хан доверил доставить свою сестру в безопасное место.

– БОЛЬШЕ НИКОГДА. ~

Мысли Сукаа эхом отдавались в Кеннинге, в мостике, до сих пор висевшем между новым Ханом и плачущей девушкой.

– ЭТО БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ. ЕСЛИ СВЯЗЬ С ДЕТЬМИ ОБЕЗЬЯН ПРИВОДИТ НАШУ РАСУ К ГИБЕЛИ, МЫ НЕ БУДЕМ ИМЕТЬ С ВАМИ НИКАКИХ СВЯЗЕЙ. МЫ УЛЕТАЕМ И УЖЕ НЕ ВЕРНЕМСЯ. ОСТАВАЙТЕСЬ С ВАШИМ ПЕПЛОМ. ~

Сукаа взглянул на Кайю, стоявшую, как на страже, над рыдающей Ханой.

– ЛЕТИ С НАМИ. В СТАЕ ЕСТЬ МЕСТО И ДЛЯ ТЕБЯ. ЧЕРНЫЕ И БЕЛЫЕ ВМЕСТЕ. МЫ – СЕРЫЕ. ~

Кайя зарычала, вздыбив шерсть, и посмотрела на Хану, скрючившуюся у ее лап.

– Я БУДУ С НЕЙ. ВСЕГДА. —

Хан пристально поглядел на Кайю и, наконец, кивнул.

– ДА БУДЕТ ТАК, СЕСТРА. ~

Он повернулся к стае, и взор Хана стал властным.

– МЫ ЛЕТИМ ДОМОЙ. ~

Сукаа взмыл в воздух, поднимая вихри пепла и снега взмахами крыльев. Арашиторы сразу же последовали за Ханом, черные и белые, все, кроме Кайи и Шай.

Самки посмотрели друг на друга через руины, разделяя на двоих горе от потери самцов, и в глазах Кайи забрезжила жалость. А взгляд Шай переместился на девушку, которая неподвижно стояла, оцепенев от холода, обхватив себя руками, и ее волосы трепал ветер, приносивший пепел.

*ПРОЩАЙ, ЮКИКО. МЫ УЖЕ НЕ ВСТРЕТИМСЯ.*

Забили по воздуху могучие крылья. Взметнулись ледяные снежные хлопья. Тепло мыслей Шай угасло.

Юкико закрыла глаза.

Постепенно она снова начала чувствовать искры, горевшие вокруг. Нарастала песнь жизни, которая трепетала за мысленной стеной, воздвигнутой в сознании. Юкико видела, как капитан Александр пробирается сквозь ряды своих людей, опускается на колени рядом с племянницей и баюкает Хану в объятиях. В небесах зависли потрепанные остатки флота с неболётом «Куреа» в арьергарде. Корабль Блэкбёрда едва держится в воздухе, работающие двигатели извергают иссиня-черный дым. На носу стоит Каори, а рядом Пётр, они крепко держатся за руки и сплели пальцы.

Даже посреди смерти…

Юкико положила ладони на живот, нащупала тепло. Теперь, когда тьма поглотила саму себя, сила Танцующей с бурей возросла – сила растущих в чреве детей, затопляющая, обжигающая – подтверждение всего, за что они боролись, страдали и умирали.

…есть жизнь.

Повсюду – жизнь. Тысячи искр вспыхивают в пространстве за воздвигнутой незримой стеной. Песня заглушает затихающие отголоски гимна Эндзингер. Юкико оглядела пепелище, равнину, где совсем недавно расползалось Пятно и разверзлись Врата ада, увидела руины расколотых гор Тонан на западе, средоточие власти Гильдии в Шиме, обломки камней и хорошую, свежую землю.

Скоро почва скроет покрывало из снега. И холод, и длинные темные ночи будут царить здесь еще долго. Но однажды погода изменится, взойдет солнце. Наступит весна, появятся на свет дети Юкико, дадут ростки семена, которые сейчас спят. Это место снова превратится в лес. Тут будут расти деревья. Петь птицы. Расцветет жизнь.

Юкико чувствовала это всем сердцем, потянувшись через руины к теплым искрам. А потом пришла и головная боль – приятное ощущение после полного онемения. Кровь стекала по губам девушки – то было облегчением после леденящего укуса ветра.

И Юкико… сделала шаг.

Затем еще один. И еще. И, наконец, пошла. Медленно, моргая и щурясь, не веря своим глазам.

Сначала ее окликнул Александр, а после – воины, приветствуя Юкико:

– Танцующая с бурей! Танцующая с бурей!

И тогда она перешла на бег трусцой и помчалась, прижимая ладонь к животу. Она ничего не слышала. Ничего, кроме биения пульса. Она задыхалась, шаталась, спотыкаясь о черные комья, ослепленная снегом и пеплом. Но не останавливалась. По щекам катились слезы, и она не смела надеяться, не смела поверить в то, что почувствовала, потянувшись через Кеннинг к слабой, трепещущей искре жизни, где-то там – впереди.

Теперь она бежала быстрее, чем могла мечтать, едва касаясь земли ногами, и затормозила у громадной кучи из грязи, пепла и искореженного металла, дымившегося от жара. Здесь было место гибели Землекрушителя.

Когда Юкико добралась до колосса и рухнула на колени, она увидела новую картину, которая возникла перед ее мысленным взором. И Юкико принялась отодвигать в сторону лист покореженного железа, счищая покрывавшие его черную жижу и грязь.

Там собрался целый легион óни, под железной оболочкой гиганта кишело множество разных детей Эндзингер, и они упорно продвигались к цели. Брюхо машины уже набито до упора, в горле булькало, они прорывались сквозь двери лифта. Он нажимал на педали и дергал рычаги, управляя дросселями, сгибал руки и ноги Землекрушителя, блокируя тварей. Вот он выскользнул из кокона рулевого и нырнул к разбитым иллюминаторам, протиснулся через круглое окно и выскочил на морозный воздух. Его ракеты вспыхивали сине-белым пламенем, содрогаясь от напряжения, пока он пытался на полной скорости улететь как можно дальше от великого творения Гильдии. Он слышал мучительный вой Землекрушителя, знал, что сперва колосс раскалится докрасна, затем добела. Спустя секунду за его спиной полыхнуло, и раздался оглушительный взрыв хранившихся на борту запасов чи. Взрывная волна ударила его в воздухе, отбросив еще дальше, поддержанная подушкой огня и сотрясения, когда Землекрушитель разорвал себя на части и испепелил бурлящую орду.

А сам он упал на землю. Сильно ударившись. Ему было так больно, что он не мог двигаться. Настолько больно, что стало трудно дышать. Почти невозможно.

– Кин, – всхлипнула Юкико.

Юноша моргнул, глядя на Юкико снизу вверх. Лицо было покрыто пеплом и сажей. Он попытался заговорить, но с потрескавшихся, побелевших губ не сорвалось ни звука.

И там, в волнах моря из пепла, Юкико положила голову Кина себе на колени, и он пристально смотрел на нее, наблюдая за ней острым, как клинок, взором.

Она чувствовала в нем это, хотя он и не мог ничего произнести вслух.

Даже посреди смерти есть жизнь.

Кин поднял руку, закованную в латунь, и нежно, как падающий вокруг них снег, вытер слезы Юкико, улыбнулся.

И есть любовь.

54
Панегирик

Сумико молилась.

Склонила голову перед святилищем Сусано-о. Умоляя его не закрывать сегодня лик Богини Солнца, чтобы надвигающаяся серость не бросала тень на грязно-пурпурное небо. Сегодня должен быть свет. И тепло.

Богиня Аматэрасу должна ярко сиять на небесах, улыбаясь грядущим празднествам.

Сумико услышала скрип половиц, дверь святилища скользнула в сторону. Из сада доносилось слабое пение птиц, крики ее детей, играющих среди борющихся за жизнь деревьев. Зима выдалась хорошей – шли обильные дожди, смывая еще больше яда с небес, падая уже не потоками зловонной черноты, а постепенно бледнеющими серыми ливнями. Воздух сегодня был легким, с оттенком свежести и молодой зелени, пробивающейся сквозь затянувшиеся раны, нанесенные кровавым топливом чи.

Женщина заметила, что весной некоторые люди даже перестали носить платки и респираторы, но Сумико по-прежнему настаивала, чтобы ее девочки не играли на улице без защиты. Она не забыла, как мучительно умирала мать, как надрывно кашляла в конце жизни, и это воспоминание, конечно, уже никогда не исчезнет. Со временем раны заживают, но воздух станет достаточно чистым только через несколько лет. Пока еще рано рисковать любовью всей своей жизни.

Она и так потеряла слишком много.

Как и остальные.

Опять заскрипели половицы, вызвав у нее на губах улыбку. Муж опустился на колени позади Сумико, обнял, поцеловал в шею. Она прислонилась к нему, почувствовала, как играют мышцы и кабель у него под кожей, провела большим пальцем по пустому разъему на запястье супруга.

– Синдзи, – выдохнула она.

– Готова, любимая? Не стоит опаздывать.

– Готова, – ответила она.

– Тогда пойдем.

Сотня флагов, тысячи ленточек и десять тысяч улыбающихся лиц.

Люди собрались в полях за городом Киген: бескрайнее изменчивое море волновалось, как и серые воды залива. На ветру развевались знамена кланов – символы Тигра, Лиса и Феникса. И рядом – извивающийся символ клана Змея – гадюка, пожирающая хвост, образовывала бесконечный, неразрывный круг. Несмотря на малочисленность, остатки Гильдии Лотоса построили дома на руинах земель Драконов, основав новые фабрики с помощью ордомеханики Морчебы. После десятилетия тяжелых работ и неудач труды их, наконец, принесли плоды – чудесный урожай для населения: творения, рожденные изобретательностью и союзом с техниками-гайдзинами, питались не смертоносными бутонами, которые едва не привели к гибели нацию, а тем же топливом, с помощью которого морчебцы почти завоевали страну.

Подарок небес.

Люди съезжались со всех уголков островов – набивались в вагоны железной дороги, работающей от энергии молний, или заказывали билеты на воздухолёты, производимые на машиностроительных заводах Змеев.

Не было на свете ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которые хотели бы пропустить сегодняшний день, этот славный момент в истории страны – тот самый, когда госпожа Юкико предстанет перед народом и исцелит последний клочок мертвых земель на островах.

От этой мысли учащалось дыхание у каждого человека, и сердца начинали биться быстрее. Хотя Юкико неустанно работала в течение десятилетия, прошедшего с тех пор, как закончилась Война Лотоса, странствуя по провинциям и городам, она никогда и нигде не задерживалась надолго и редко выступала публично. Говорили, что ее сопровождает маленькая свита – только ее дети, историк и горстка добровольцев.

Начав с севера, Юкико продвигалась на юг, а месяцы превращались в годы. Перед Танцующей с бурей лежал пепел, но после нее оставалась хорошая темная земля. Около десяти лет назад Сумико видела ее в последний раз – и тот день она не забудет никогда: Танцующая с бурей прибыла на арашиторе на Рыночную площадь Кигена и призвала каждого из собравшихся людей сжать кулак и поднять его в воздух.

Когда поезд подъехал к станции, Сумико стало интересно, как обошлись с Юкико годы, какие следы оставила война.

Вместе с Синдзи и девочками она покинула вагон и зашагала по перрону, держа за руки дочек.

Хотя муж был начальником производства на машиностроительном заводе Змеев, он настаивал, чтобы они путешествовали на поездах, движимых энергией молний, как и все остальные. Безо всякого особого отношения. Люди равны, и никто не должен возвышаться над другими. Но как герою Войны Лотоса и одному из мятежников, подорвавших Землекрушитель и спасших Кицунэ-дзё, Синдзи, конечно же, отвели особое место на сегодняшних торжествах.

От этой мысли сердце Сумико наполнилось гордостью.

Их встретили бусимены Тора: новоиспеченные солдаты низко поклонились прибывшим. В глазах юношей было благоговение, когда они сопроводили Сумико и ее семью на площадку, обустроенную для праздника. За городом возвели сцену полукруглой формы, прикрыв ее сзади широким занавесом из развевающегося черного шелка.

Возле сцены оставался крошечный клочок израненной земли – ходили слухи, что раньше здесь была лотосовая ферма, которую много лет назад солдат-буракумин выиграл в карты в одной из курилен лотоса Кицунэ.

Участок давным-давно забросили, и ферма гнила долгие годы.

Перед сценой сгрудилась толпа – море людей, растянувшееся на многие мили, глаза их сияли, а лица светились улыбками. Продавцы сновали туда-сюда, предлагая саке и ячменное вино, суши и рисовые лепешки, свинину с хрустящей корочкой и кусочки говядины в соусе – продукты из житницы Средиземья, где когда-то исходило испарениями Пятно.

Теперь этот край назывался провинцией Йоши.

Сумико поднялась на сцену и оглядела людей, стоящих на ней. Женщина не могла поверить, что очутилась в такой компании. Сумико читала историю Войны Лотоса, но от мысли, что она находится среди тех, кто завершил ее, сердце затрепетало. Про многих она слышала от Синдзи.

Блэкбёрд был во всех отношениях таким же впечатляющим, каким он и выглядел в рассказах мужа. Высокий, широкоплечий, седеющая борода ниспадает на мускулистую грудь, а смех отдается где-то в животе. Капитан неболёта был занят тем, что флиртовал сразу с несколькими юными дамами двора Тора, которые прикрывали раскрасневшиеся щеки раскрытыми веерами. Возле него сидела старая гончая, виляя хвостом. Сумико улыбнулась и, несмотря на желание поговорить с великим историком, решила не отрывать его от девушек.

Мисаки поймала ее взгляд, поклонилась, и Сумико улыбнулась, подошла к ней, чтобы быстро обнять и расцеловать в обе щеки.

Серебряные руки за спиной Мисаки дрогнули, и улыбка женщины стала смущенной, а щеки вспыхнули румянцем. Шуки, дочь Мисаки, тоже была тут: стройная, изящная, с косами, скрепленными латунными кольцами.

– Чувствую себя совершенно не в своей тарелке, – прошептала Сумико.

– И я, – призналась Мисаки. – Но не волнуйся, сестра. Сегодня хороший день.

Сумико сжала руку Мисаки и повернулась к остальным, с кем ей выпала честь делить сцену. Вот и даймё двора Тора, свирепая, как тигры, в честь которых назван клан. Женщина была одета в кроваво-красное кимоно с железным нагрудником, длинные волосы заплетены в косу. Серо-стальные глаза сверкали точно так же, как ее вакидзаси и катана, висевшие на талии в черных лаковых ножнах с изображением летящих золотых журавлей. На коже – ни грамма краски, и она не пыталась скрыть неровную отметину, прорезавшую красивые черты лица.

Рядом с ней возвышался суровый гайдзин со множеством шрамов и в одеждах придворного эмиссара. Но когда он улыбался, а это случалось довольно часто, Сумико видела, что он очень добр.

И когда он шептал что-то на ухо даймё, та сразу же отвечала ему полуулыбкой.

Из-за черного шелкового занавеса выбежала маленькая девочка, за ней гнался мальчик помладше, и даймё опустилась на колени, раскинув руки. Парочка бросилась к ней в объятия, с лица Каори исчезли холод и неприступность, и она поцеловала детей в лоб.

– Мичи, веди себя получше, когда играешь с братом, – пожурила она девочку. – Даичи младше тебя, ты должна подавать пример.

Девочка поклонилась.

– Да, мама.

Снова поцеловав мальчика, даймё выпрямилась, вглядываясь в горизонт на востоке. Опустив защитные очки, Каори подняла руку, защищаясь от яркого света, – все еще резкого спустя десять лет жизни без чи. Раны земли и неба заживали медленно, и никто не знал наверняка, исчезнут ли они вообще хоть когда-нибудь. Солнце пекло по-прежнему, как жар в печи. Реки из черных превратились в серые, но пока не стали кристально чистыми. И хотя океан и небо жаждали вернуться к ослепительной синеве, казалось, они никогда не избавятся от кровавого оттенка.

А к Синдзи уже пробирался улыбающийся мужчина, взгляд был острым, как сверкающий клинок. Рупор клана Змея. Первый среди равных.

– Друг мой! – воскликнул Кин.

– Брат мой! – Синдзи крепко обнял его.

Они оба замерли на долгое, безмолвное мгновение. Кин был одет в простое черное кимоно, с кожаным оби на талии, увешанным всевозможными инструментами. Темные коротко подстриженные волосы, кожа на руках покрыта глянцевыми пятнами – следы ужасных ожогов, полученных в давно минувшие годы. Но в глазах не осталось и следа прежней боли, когда он повернулся к Сумико, низко поклонился и посмотрел по очереди на каждую из ее дочерей.

– Рад видеть тебя, Сумико. – Кин присел на корточки возле девочек, застенчиво поглядывающих на него из-за завесы длинных густых волос. – О боги, как выросли эти две прекрасные леди!

– И я рада вас видеть, Кин-сама. – Сумико поклонилась.

Кин махнул рукой, покрытой шрамами.

– Просто Кин.

– А где твоя дама, брат? – Синдзи указал на толпу, бурлящую вокруг сцены. – Вся страна ждет ее появления.

– Ты же ее знаешь. Драматические выходы – любимое занятие. Чем позже, тем лучше.

– Точно, – засмеялся Синдзи.

Сумико понаблюдала за беспокойной толпой, по которой пробежал ропот. Женщина почувствовала разряд электричества в воздухе, и в животе запорхали бабочки. Нежный весенний ветерок поцеловал кожу, пробежав пальцами по волосам, принес мягкий аромат молодых цветов и новой жизни.

А затем Сумико услышала одинокий голос, громко кричащий единственное слово, которое перенесло ее на десять лет назад, на Рыночную площадь Кигена, в тот день, когда она сжала пальцы и, подняв в воздух кулак, стала свидетельницей рождения легенды.

– Арашитора!

Возглас распространялся по толпе, как огонь по сухому, как кость, труту.

Крик расцветал, будто глициния, и был исполнен обещаний. Все взоры обратились на восток, каждый указывал пальцем в небо, открыв от изумления рот, и сердца всех рвались из оков бренной оболочки и пели.

– Арашитора! – не умолкали люди.

С востока, где всходило солнце, к ним, кружа над головами, летел величественный зверь, и его крылья издавали звук, похожий на раскаты грома. Сами же крылья оказались гладкими, как клинки, и рассекали воздух, как сталь, а тигр нырял и пикировал, к восторгу толпы, вызывая трепет и радость на лицах.

И когда зверь приземлился, вспоров когтями землю возле развалин бывшей фермы, Сумико, наконец-то, заметила всадницу.

Красивая и грациозная женщина с озорной улыбкой, двигаясь словно танцовщица, соскользнула со спины арашиторы. Кожа ее была бледной, как на верхушках Йиши, волосы развевались на ветру и блестели расплавленным золотом, их обрамляла лента солнечного цвета.

Женщина была закована в железо: рельефный нагрудник с изображением оленя с тремя рогами в виде полумесяца, на шее висел золотой амулет с таким же изображением. Повязка из черной кожи закрывала один глаз, а другой остановился на Рупоре клана Змея, когда тот спрыгнул со сцены и заключил Танцующую с бурей в крепкие объятия.

– Хана, – пробормотал Кин.

Женщина зажмурилась и обняла Кина в ответ.

Когда она заговорила, в ее голосе зазвучали твердые согласные, в интонациях и тоне слышался намек на морчебский акцент:

– Как я рада видеть тебя, мой друг.

– Как жизнь? Как семья? – спросил Кин, когда они закончили обниматься.

– Все нормально, – усмехнулась Хана. – Старшенькой очень хотелось присоединиться ко мне, хотя ей всего пять. Несколько часов плакала, когда я сказала, что ей пока рано. В упрямице есть огонь Богини.

Сумико уставилась на арашитору, маячившую за спиной Ханы и смотревшую на Кина яркими янтарными глазами. Зверь был невероятно красив: задняя часть покрыта черными полосами, а оперение отливало чудесным опаловым оттенком.

Однако перышки вокруг глаз поседели, да и черные полоски тоже начали блекнуть. Сумико преисполнилась печали: последняя грозовая тигрица оказалась столь же хрупкой, как и остальные смертные. Время заберет храбрую Кайю, как каждого из них.

Что же останется, когда исчезнет последняя Танцующая с бурей?

– А где твоя жена, Кин-сан? – спросила Хана. – Где моя сестра?

– Я здесь, – раздался чей-то голос.

Занавес раздвинулся, и на струящемся шелке заиграли лучи дневного светила. И там стояла она, спокойная и прекрасная. Скромное кимоно с темной вышивкой ниспадало с плеч, облегая талию, из-за оби торчала рукоятка лакированного танто. Она была тоненькой, бледной, словно цветы глицинии. Волосы струились по лицу, как черная вода, волнами ниспадая по спине. Лицо было измученным от забот, глаза уставшими, но они вспыхнули светом при виде подруги, и улыбка Юкико оказалась такой же яростной, как свет госпожи Аматэрасу.

Рядом с Юкико стояли двое детей, мальчик и девочка лет десяти, высокие и красивые, с темными волосами и фарфоровой кожей. На руках она держала третьего, совсем младенца – малыша с яркими пытливыми глазами. Все трое завороженно воззрились на арашитору, и грозовая тигрица склонила голову.

Толпа взорвалась ликованием, зааплодировав при виде Юкико и ее отпрысков – легенда обрела плоть.

Танцующая с бурей оглядела толпу и снова улыбнулась, подняв в воздух кулак.

И ей ответило десять тысяч людей, взметнув в воздух десять тысяч кулаков, выкрикивая одно имя, снова и снова:

– Юкико!

– Юкико!

Когда неистовство улеглось, что казалось невозможным, близнецы посмотрели на мать с невысказанным вопросом в глазах.

– Хорошо, ступайте, – кивнула Юкико.

Близнецы с радостными криками спрыгнули со сцены и подбежали к арашиторе. А потом замерли в нескольких шагах, восхищенно глядя на могучую Кайю и протягивая к ней сложенные вместе руки, ладонями наружу.

Грозовая тигрица осторожно подошла к ним и расправила крылья, прижавшись щекой сначала к одной паре ладошек, а затем – к другой под восторженный рев толпы.

Юкико спустилась со сцены, и в ее походке чувствовалась слабость. Кин направился к жене, забрал малыша, и Хана буквально влетела в объятия Юкико. Обе женщины плакали, держась друг за друга, как утопающий хватается за плавающую в воде ветку.

– Я знала, что ты будешь здесь, – выдохнула Юкико.

– Даже если бы у нас на пути встали все óни из кругов ада, Кайя бы прилетела сюда.

– Я скучала по тебе, сестра.

Они разомкнули объятия, и Хана повернулась к близнецам, которые дивились блеску меха и мягкости перьев Кайи.

– Привет, Масару, – сказала Хана. – Здравствуй, Наоми. Вы меня, наверное, не помните?

Близнецы молча уставились на нее, как обычно делают дети, и Хана громко рассмеялась, а в глазу ее словно блеснула молния. Она повернулась к Кину, державшему крохотного мальчика на руках, и погладила ребенка по щечке.

– А тут у нас кто? Новый человечек?

– Его зовут Араши, – ответила Юкико.

– Араши, – повторила Хана. – Шторм. Здорово!

Юкико указала на участок мертвой земли. Вдалеке прогремел гром, и края неба потемнели от надвигающейся бури.

– Сделаем все сейчас? Перед дождем?

– Я до сих пор помню это место, – вздохнула Хана. – Наш дом был прямо вон там. Разбитые окна и разрушенные мечты…

– Тогда давай избавимся от этого. И заодно от теней прошлого.

Хана кивнула, взяла Юкико за руку, и женщины направились к краю мертвых земель. Кин шагал рядом с ними. На поверхность, клубясь, поднималась тонкая струйка черных испарений, слабая и почти полупрозрачная в свете солнца. Однако она пока никуда не делась – последняя метка кровавого лотоса на теле Шимы. По периметру стояли на страже бусимены Тора, но, к счастью, давки, чтобы прикоснуться к Танцующим с бурей, не наблюдалось.

На толпу опустилась странная тишина, словно людьми овладела гравитация, не отпускавшая их от земли. Уже не слышалось ликующих и счастливых возгласов, лишь шаги эхом отдавалась в печальном бризе, отягощенном обещанием новых бурь.

Юкико убрала с лица выбившуюся прядь волос. Губы побелели, и она казалась такой маленькой среди моря людей – совершенно потерявшейся. Но она потянулась к мужу и улыбнулась, когда Кин нежно поцеловал ее в лоб. Юкико посмотрела на детей, подбежавших к ней, на людей, собравшихся на сцене.

Все они были изранены в прошлом, но продолжают идти дальше.

И она, глубоко вздохнув, заговорила, и теперь голос ее стал силен, как рев грозового тигра.

– Люди Шимы, – начала она. – Послушайте меня сейчас внимательно.

Юкико воздела руку, и Сумико заметила, что плоть ее ладоней покрыта шрамами от сотен ножевых ранений.

– Десять лет я бродила по этой стране, которую мы называем домом. Я видела реки, черные и забитые трупами. Я наблюдала, как над пустынями, где прежде росли леса, дуют отравленные ветры, смотрела в небеса, где раньше было столько же птиц, сколько звезд на лике ночи. Мы уже были готовы свалиться в бездну – вы и я. А я стояла на краю и смотрела тьме в глаза. Я слышала, как она говорила. И узнала, как ее зовут. В балладах, которые распевают в тавернах, повествуется о Вестнице конца Эндзингер. О богине, стремившейся поглотить мир, о Танцующих с бурей, которые встали у нее на пути. Я слышала, как воздают почести тем, кто заплатил самую высокую цену, кто отдал больше, чем можно попросить у брата или друга. – Юкико покачала головой, и на глаза ее навернулись слезы. – О принесенной ими жертве надо обязательно помнить и воспевать героев в легендах. Но в тех историях – не вся правда.

Кин легонько сжал ей руку, и Юкико стиснула его пальцы в ответ так крепко, насколько хватило сил.

– Правда в том, что бездна живет в нас. В нашей жадности. В том, как мы смотрим на существ, которые отличаются от нас, на братьев наших меньших. В том, как видим тех, кто слабее нас, и считаем их добычей.

Поначалу мы думаем подобным образом про зверей на земле и птиц в вышине. И в мгновение ока обнаруживаем, что уже смотрим свысока на людей с иным цветом кожи. На тех, кто молится другим богам и имеет веру, которая отлична от нашей. Мы считаем их слабаками и причиняем им боль, даже убиваем, совершенно ни о чем не задумываясь. Мы считаем, что это правильно, ведь они – чужие. Мы считаем себя правыми, поскольку мы сильнее.

А бездна существует в каждом из нас. И мы до сих пор стоим близко к краю. Ближе, чем кто-либо может подумать. Стоит лишь немного наклониться, и мы снова уставимся вниз, в черную пустоту. И кто тогда нас спасет? Когда другие, все, кто отличался от нас, уже ушли?

Юкико покачала головой, опустив взгляд.

– Мы сами делаем выбор. Выбираем это место, то, какой будет наша страна и как мы проживем жизнь. Мы – не рабы богов, судьбы или предназначений, сотканных из завес дыма. Именно мы решаем, кем хотим стать, и создаем мир, в котором обитаем. За все, ради чего стоит жить, надо платить и бороться. Нет ничего легче, чем плыть по течению, и нет ничего труднее, чем подняться первым. Сказать «нет». Указать на то, что неправильно и назвать вещи своими именами. Нет никого храбрее, чем те, кто предпочитает встать, пока остальные довольствуются преклонением колен.

Звания героя достоин тот, кто сражается, когда этого никто не видит. Кто выбирает существование, лишенное почестей и фанфар, жизнь, полную борьбы за идею о том, что мы одинаковы. Мы все – равны. И каждый имеет право быть счастливым. Познать покой. И любовь.