Текст книги "Несущая смерть"

Бежать.

Единственное слово в сознании каждого, леденящее до мозга костей, останавливающее воина, идущего в атаку, срывающееся с губ, летящее кубарем, выкрикнутое девушкой верхом на грозовом тигре. Волосы хлещут ее по глазам, пока вокруг завывают ветры, падает снег, и гром разрывает небеса.

Бежать.

Стая Края вечных бурь прибыла, окутанная градом из черных снежинок, полдюжины тигров быстро приземлились на штурмовой мост. Кайя и Буруу оставили в покое поверженного гайдзина и вцепились передними лапами в перила.

Грозовые тигры били крыльями и ревели от напряжения. И все вместе, очень медленно, они сорвали конструкцию с берегов, выкорчевав куски мерзлой земли. Железная платформа скрипела на стыках, прогибаясь под собственным весом, арашиторы ревели, пока тащили ее вверх, разворачивали и, наконец, отпустили, позволив упасть. Затрещали сварные швы, застонал металл, ударившись о черную, как смоль, Амацу, разлетелись в воздухе крупные брызги, и мост погрузился в воду, неспешно опускаясь на дно.

Армия гайдзинов была в полном беспорядке. Воины еще стреляли из луков, но промазывали, и стрелы падали редкими дождевыми струями. Юкико смотрела на них сверху вниз, вступая в песню жизни, заполняя людские мысли.

Скорбь о смерти Акихито, о потере друга, нежного, доброго и храброго, ушла навсегда. Подобно гайдзинским матерям, сыновьям и дочерям, попавшим в чрево невольничьих кораблей, которых больше никто никогда не увидит. Схожее горе, независимо от цвета кожи или имен богов и богинь, в которых они верили. Просто боль от того, что кто-то любил кого-то, но человека забрали навсегда, и он или она никогда не вернутся, и вообще не важно, сколько крови прольется в отместку.

Все одинаковы.

Все мы одинаковы.

И те, кто не убежал с образами драконов в мыслях, опустили головы, и глаза людей наполнились слезами, а почему, они даже не знали. Из онемевших пальцев выпали луки, и, выдохнув, они прошептали имена матерей и дочерей, отцов и сыновей, пораженные в сердце, истекающее кровью.

Арашиторы взмыли в небо, черно-белый рой, с очами цвета жгучего янтаря и яркого изумруда. Направляясь на запад, Юкико наблюдала, как топчется по Йаме Землекрушитель подобно лавине, оставляя за собой бетонную пыль и крики. Она видела флот Гильдии, в дыму, огне и сверкающей стали. Темной тучей накрывался город Лис. Корчеватели-кусторезы загнали в угол толпу бусименов Кицунэ возле разрушенной стены и теперь рубили и резали их, как раскаленный клинок черный снег.

А позади солдат, среди руин, съежилась толпа беспомощных мирных жителей, всего лишь в минуте или двух от резни.

ЮКИКО…

Я вижу их.

ПОХОЖЕ, ЛИС НЕ ПРИГЛЯДЫВАЕТ ЗА СВОИМИ.

Юкико стиснула зубы, сжав катану так сильно, что заныли пальцы. И, наконец, почувствовала ярость, в честь которой Даичи дал название клинку. Вот она подступает к горлу, пузырится на языке, одна рука прижата к железу на животе, а на рукояти меча побелели костяшки.

Значит, сейчас мы приглядим за ними.

Он почувствовал, как дернулись пальцы, когда мимо пролетел грозовой тигр с Юкико, с ревом устремляясь к орде гайдзинов. Но пальцы не на протезе, а именно плоть – та, которую отхватила эта парочка. Призрачное напоминание о битве на арене Кигена, о том, как он отплатил за ее предательство своим собственным, отбросив любовь ради чести. Верности. Рабства.

Оставив только ненависть.

– Вот и она! – Хиро вырвал цепную катану из ножен. – Давай за ними!

– Мы не можем двинуться с места, господин! – выплюнул рулевой. – Кицунэ заманили нас в ловушку!

Хиро посмотрел на палубу «Почетной смерти», на жестокую схватку между самураями Лиса и Тигра. Целовались друг с другом цепные мечи, взрываясь яркими вспышками рычащих искр, растекались по полированному дереву яркие струи, люди сражались, кричали и умирали в лужах пролитой крови. Но «Смерть» была прочно зажата между двумя неболётами: броненосцем Кицунэ и торговым судном Рю. В такелаже запутались абордажные тросы, корпус крепко держали крюки-захваты.

Хиро повернулся к личной охране – шестерым элитным бойцам, стоявшим неподалеку.

– Спускайтесь туда и освободите нас. Убийца Йоритомо беспрепятственно летает, пока мы барахтаемся среди солдат Исаму. Мы должны были бы уже окропить клинки ее кровью, а не кровью псов клана Кицунэ!

– Хай! – Самураи выхватили мечи и бросились в смерч мелькающих клинков.

Хиро отвернулся и воззрился на небо, наблюдая за крошечной всадницей, улетающей все дальше и дальше.

Она даже не взглянула на него.

– Ничего, скоро ты меня увидишь, – прошептал он. – И это будет твоим финальным воспоминанием…

За спиной раздались мягкие шаги по палубе, а затем рев двигателей цепных клинков и крик боли. Хиро со вздохом крутанулся на месте, поднимая чейн-катану и парируя удар, направленный в голову, почувствовал, как чейн-вакидзаси глубоко вонзился в его левую руку.

Брызнула кровь, горячая и густая, Хиро отпрыгнул от перил, когда коса вакидзаси снова метнулась к нему, чисто срезав дерево. Он отскочил назад, левая рука теперь бесполезно свисала вдоль тела и кровоточила. Потом поднял катану в защитную позицию и уставился на девушку, которая собиралась обезглавить его.

Маленькая, легкая и острая, как кинжал. Черные волосы, отхваченные лезвием цепного меча, разметались короткими неровными прядями. Пухлые губы, словно покусанные пчелами, скривились в усмешке, когда она оторвала цепной вакидзаси от перил, добавив оборотов двигателю. В последний раз, когда он видел ее, она была закутана в красивое алое платье и порхала по дворцу сёгуна. Теперь она в черном, с нагрудной пластиной из темного железа. Однако он сразу узнал ее и мечи в ее руках – когда-то ими владел его двоюродный брат, дорогой Ичизо, найденный мертвым в своих покоях после того, как повстанцы сожгли город дотла.

– Мичи, – прошипел он.

– Мой господин даймё.

Он взглянул вверх, на воздушный шар, с которого она свалилась на них, на рулевого, разрубленного ей же почти пополам. Хиро не чувствовал левой руки: с онемевших пальцев капала кровь, образовав на палубе лужицу.

– Впечатляющее появление.

– Твой позорный уход его затмит. – Девушка рванула через палубу, опускаясь на колени и целясь визжащими клинками ему в ноги.

Хиро подпрыгнул, перелетел через нее и приземлился у Мичи за спиной, присев и целясь в ее ничем не защищенный позвоночник.

Мичи заблокировала удар вслепую, резко вскочила и обрушила шквал ударов на лицо, шею, грудь юноши. Его протез выглядел как размытое пятно, двигаясь быстрее, чем любая плоть, изгибаясь в суставах так, как никогда не смогла бы настоящая рука, и Хиро ловко парировал все удары. В такт каждому поцелую клинков вспыхивали яркие искры, столкновение сопровождалось нотами унтертонов хаотической частоты, будто противники играли мелодию на мечах друг у друга.

Девушка закончила шквал атак, отступила назад и парировала два быстрых выпада, уклоняясь от яростного удара сплеча, который снес бы ей голову. Она была почти неподвижной, а лезвия мелькали молниеносно, казалось, в руках у нее веер. Но и Хиро привык к своей железной руке – теперь верхняя конечность стала такой же частью его самого, какой когда-то была плоть: постоянная тяжесть у плеча, холод в груди глубокой ночью. И клинок точно отвечал на каждый выпад, удар, тычок, выплевывая искры, взвывая зубцами, как у бензопилы, рыча, как голодная волчья стая.

Хиро еще раз прицелился свистящим ударом Мичи в горло, взревев на замахе. Она отразила атаку обоими клинками. В воздухе разлетелись сверкающие осколки металла, а по дереву заскрипели подошвы ее ботинок, когда девушка откатилась на три фута от противника.

Мичи тяжело дышала, и на лице ее отразилось изумление, когда она поднялась и выпрямилась, а после слегка присела, выставив клинки в защитной позиции. Хиро мог читать ее мысли столь же ясно, как если бы она произнесла их вслух.

Мичи, святая угодница мечей Кагэ. Любой другой мужчина, с которым она столкнулась бы лицом к лицу, был бы давно мертв. Но сейчас ее стремительная атака провалилась. И каждая прожитая им секунда могла стать той секундой, когда он просто позовет на помощь дюжину элитных самураев, сражающихся на палубе внизу.

Но нет. Разве в этом есть хоть намек на честь?

Хиро рассмеялся и подвигал механической рукой взад-вперед.

– Говори о Гильдии все что хочешь, Мичи-тян. – Он добавил оборотов чейн-катане. – Но проблему с плотью они, похоже, сумели решить.

– А смогут ли твои хозяева изготовить тебе другую голову?

Ложный выпад. Парирование удара. Искры.

– Они мне не хозяева! – рявкнул Хиро.

Теперь настала очередь Мичи рассмеяться.

– Буруу забрал у тебя и глаза вместе с рукой?

И в нем вспыхнула ярость. Внезапная, жгучая. Он почувствовал, как потрескивает пепел на коже, и, взревев, опустил меч к ее голове.

Но Мичи отразила нападение, и его клинок пробил доски, воткнувшись в палубу. И тогда она приблизила вакидзаси прямо к его горлу и ударила ногой по застрявшему лезвию. Удар клинка пришелся ему в подбородок, подрезав козлиную бородку, Хиро ослабил хватку и отклонился назад. Откатившись в сторону, он поднялся на ноги, вытащил вакидзаси и включил зажигание.

Мичи подобрала с палубы его катану и перебросила через перила.

Небрежно.

– Правда ранит, мелкий даймё? – улыбнулась она.

– Закрой рот, сука.

Удар. Парирование. Выпад. Парирование. Искры.

– Боги, посмотри на себя! – Мичи отбросила волосы с глаз, окидывая взглядом бойню, творившую вокруг. – Все эти смерти – как раз из-за того, что Юкико предпочла стоять во весь рост, а не преклонять колени в тени Йоритомо. А ты до сих пор стоишь на коленях.

– Не произноси при мне ее имя.

– Она любила тебя, понимаешь.

Хиро отпрянул, словно Мичи была нефритовой гадюкой, свернувшейся кольцом и готовой нанести новый удар.

– Я видела любовь в ее глазах, когда она говорила твое имя. Как цветок, раскрывающийся в первых лучах весны…

– Заткнись!

– Ты же знаешь, что был у нее первым. И она у тебя, я права?

– ЗАКРОЙ ГРЕБАНЫЙ РОТ! – Крошечная часть мозга Хиро кричала, что с ним играют, манипулируют, заставляя совершить неуклюжую, воющую атаку.

Но внутренний голос потонул в негодовании, ярости, крови, текущей из струпьев, которые небрежно содрала сучка Кагэ. И тогда он опять бросился в атаку, наблюдая, как пухлые губы, словно ужаленные пчелой, изгибаются в улыбке, а девушка движется подобно воде, струящейся по гладким речным камням.

Отразив удар Хиро, она обрушила вакидзаси на его руку с мечом, с хрустом пробив поперечину, перерубив топливопроводы, и клинки замерли. Мичи резко присела, пнув юношу по лодыжкам, пока он, спотыкаясь, пытался увернуться, но его отшвырнуло на палубу.

Хиро впечатался лицом в перила, перевернулся на спину, задыхаясь, когда из сломанного носа хлынула кровь.

Они идут по лотосовым полям, и он сидит у отца на плечах. С горящими глазами протягивает руку, чтобы коснуться родительских мечей, таких тяжелых, что он едва мог их поднять.

«Я же вырасту и стану таким, как ты, папа?»

Мичи опустила ногу на цепной меч Хиро, а ее собственный рычал у нее в ладони.

Ветер играет в волосах, спутанный пучок цвета воронова крыла отражается в ее глазах, которые уставились на Хиро без единой капли жалости.

– Ты даже не представляешь, что ты забрал у меня. Верно? – прошипела Мичи. – Пусть Господь Идзанаги дарует тебе сил умереть достойно…

– Когда же ты заткнешься? – сплюнул Хиро. – Покончи с этим, ради любви к богам…

Мичи приблизила жужжащие зубья катаны к горлу Хиро.

– Хочу сделать тебе прощальный подарок, прежде чем ты покинешь нас, – сказала Мичи. – Чтобы отплатить за доброту, которую ты проявил к моей госпоже. Надеюсь, ты еще помнишь леди Аишу, даймё? Помнишь, как ее приковали к станине с механизмами ради вашей славной династии. Как ее насиловали по ночам гильдийцы своими почетными трубками для оплодотворения? А все это время твоей династии уже было обеспечено продолжение. И оно растет в животе девушки, которой ты когда-то признавался в любви. – Она забарабанила ногтями по рукояти катаны. – Их двое.

– Что? – Глаза Хиро расширились.

– Я мечтала просветить тебя, ублюдок.

– Юкико беременна?

– Ты никогда не увидишь их лиц. Никогда не подержишь в объятиях и не услышишь, как они называют тебя папой. – Мичи улыбнулась холодной и пустой, какой-то замогильной улыбкой. – Зато теперь… теперь ты понимаешь, что такое потеря. – Девушка подняла меч, стальные зубья рассекли воздух, когда она занесла клинок для удара.

Хиро облизнул губы, пробуя на вкус пепел от погребальных подношений. Глаза не мигают. Хороший конец.

Конец воина.

Как у отца? Боги…

– Подожди, – попросил он.

– Нет, – ответила она.

Все в последнем вздохе было слишком реальным – каждый нерв пел, каждое чувство было живым. Ветер поглаживал кожу. Черная снежинка таяла на щеке. Кричали люди. Лязгали мечи. Кто-то бежал, громко топая. Плевались железным огнем сюрикеномёты. Но среди хаотичного потока, среди бури прикосновений, звуков, запахов он видел только падающий клинок.

Он опускался. Стремительно летел прямо на него.

Удар по палубе.

Ее рука – у горла, брызги крови, распустившиеся яркими лепестками, когда сюрикен пролетел сквозь нее.

Свист сюрикена повис в воздухе, как дым. Глаза Мичи стали огромными, она развернулась, пуская в ход вакидзаси, и тогда выстрелил еще один боец.

На нагруднике Мичи заплясали искры, с предплечья, плеча, лица снова брызнули алые струи. Черты лица исказились, когда она ринулась навстречу металлическому граду, хрупкая, маленькая и смертоносная, обманывающая противника столь легко, будто не сражалась, а играла на сямисэне. И она не проронила ни единого слова.

Однако Мичи убила их обоих – смельчаков, у которых хватило здравого смысла посмотреть в сторону рулевой рубки, бросившихся на защиту даймё, когда остальные озаботились спасением собственных жизней. Девушка изрубила их на куски, не сознавая, что потратила на это последние силы. И, повернувшись к Хиро спиной, рухнула на колени, прижав ладонь к горлу, вакидзаси шлепнулся в кровь, уже скопившуюся на палубе.

Как много крови.

Когда она пыталась ползти, не сводя с него глаз, лицо ее скривилось от ненависти. Мичи упала на живот, царапая ногтями дерево, а ноги уже подергивались и в агонии стучали по доскам. Теперь, когда кровь из нее вытекала дымящимся потоком, она двигалась исключительно за счет ненависти.

А Хиро – беспомощный – мог только смотреть.

Через несколько мгновений лицо Мичи совсем побелело, осунулось, хотя она еще пыталась говорить. Рубиново-красные, обожженные пчелами губы продолжали шевелиться. Ее последняя воля и завещание. Возможно, что-то очень дорогое. Имя любимого человека? Или мудрое высказывание, чтобы высечь на ее могильном камне? Чтобы люди поняли, кем она была и почему именно здесь закончила свой путь?

Хиро тоже прополз по крови, прижался ухом к ее губам.

Едва слышный шепот, два слога, хрупких, как стеклышки.

Молитва.

Эпитафия. Окутанная дымом.

– Гореть…

42
То, что будет

Заряды установлены. Таймеры настроены. Каори мрачно улыбнулась в темноте.

Они поставили в резервуаре чи четыре бомбы: любой хватило бы, чтобы воспламенить пары топлива и привести к катастрофе. Никто из мятежников точно не знал, насколько глубоко простирается резервуар, но там определенно плескалось достаточно чи, чтобы снести Главдом со склона горы.

Когда каждое устройство трижды проверили, Мисаки повернулась к Каори.

– Как вы планировали уйти отсюда, Кагэ?

Каори пожала плечами.

– Украсть броненосец и попробовать улететь.

– Команда на корабле ждет нашего возвращения. Один из братьев закладывает взрывчатку под другую посадочную платформу, чтобы отвлечь внимание. Мы окажемся под шквальным огнем, если взлетим без разрешения. Если хотите, прихватим вас с собой.

Каори бросила быстрый взгляд на Маро и остальных. Они медленно кивнули.

– Мы согласны.

– А как насчет твоего отца? – спросила Мисаки.

Каори моргнула. Почувствовала, как крутанулся в животе нож.

– Отца?

– Он в Главдоме. О нем упоминали в отчетах службы безопасности. – Мисаки пожала плечами. – Я подумала, что вы здесь именно поэтому.

– Он… – Голос Каори дрогнул. – Он еще жив?

– Стоит ли удивляться, что Первый Бутон пожелал поговорить с лидером Кагэ?

– Он… с Первым Бутоном? – Глаза Каори сузились за респиратором.

– В Камере Пустоты, – подтвердила Мисаки.

– Как нам туда проникнуть?

– Никак. Напасть на Первого Бутона в его святилище – значит совершить самоубийство.

Каори подошла на шаг ближе и посмотрела в налитые кровью глаза.

– Я спросила, как нам проникнуть…

– Слишком сложная задача, чтобы рисковать жизнью ради одного человека, – раздался металлический вздох.

– Великого человека, – пробурчал Маро. – Он отдал все, чтобы спасти эту землю.

– Если бы он отдал все, от него не осталось бы ничего, что можно было бы еще спасти.

– Ты говорила, что действуешь ради дочери, – заявила Каори. – Что нет на свете большей любви, чем любовь родителя к ребенку. А у меня нет детей. Нет семьи, кроме него, а еще братьев и сестер Кагэ. Некоторые из них стоят рядом. Сегодня я не оставлю их без внимания. Я умру первой.

Мисаки не шелохнулась, внимательно оглядывая членов Кагэ.

– Камера Пустоты – наблюдательный пункт. Куполообразная крыша. Пролезете через люк и сразу же ее увидите. Но ваши шансы пробраться туда незамеченными…

– Мы – тени, – перебил Маро. – Предоставь нам инициативу.

– Пятнадцать минут. Потом от этого места останутся лишь развалины.

– Мы понимаем, – кивнула Каори.

– Первого Бутона Тодзё охраняют Инквизиторы, – предупредила Мисаки. – Они обладают силой, рожденной безумием. И умеют двигаться, как тот самый дым, которым они дышат. Вам придется бороться за каждый дюйм пути. И понадобится заступничество богов, чтобы иметь хоть какую-то надежду на победу.

– То есть у нас впереди очередной день, наполненный заботами, – улыбнулась Каори и кивнула друзьям. – Выдвигаемся.

Даичи моргнул, не в силах поверить в услышанное. И уставился на Первого Бутона, сидящего на Троне машин. Дыхание с хрипом вырывалось из почерневших легких.

– Ты хочешь, чтобы я убил тебя?

– Для «хочешь» здесь почти нет места. Я про другое – я умираю, а именно ты приносишь мне смерть.

– То, что будет…

– А ты, должно быть, слышал об этом. От юного Кина, полагаю? Он рассказал, что увидел в Палате Дыма? – Тодзё указал на трон, и глаза его вспыхнули. – Он упоминал, что будет Первым Бутоном, когда меня не станет? – Тодзё щелкнул рычажком на подлокотнике, и по полу разнесся гулкий скрип.

Глухая песня могучих зубчатых цепей зазвучала в стенах, огромный куполообразный потолок начал откатываться назад, приглашая внутрь жестоко резкий дневной свет, от которого Даичи вздрогнул.

В расширяющейся щели завывал холодный ветер, он наносил колющую боль легким, хотя и прогонял вонь чи, сочащуюся со стен.

Моргая от яркого света, Даичи различил смутные очертания собравшихся Инквизиторов – две дюжины одетых в черное, из респираторов валил темный, как полночь, дым.

– Пора, – приказал Тодзё. – Оставьте нас, братья.

– Первый Бутон…

– Я передам ей привет от вас, змееныши. Сегодня на трон взойдет новый Первый Бутон. Ступайте и подготовьтесь к его приходу, посыпьте подошвы его ног пеплом Лисов.

Инквизиторы поклонились, низко и торжественно, сложив ладони вместе, и проговорили в унисон:

– Ради Матери.

– Ради Матери, – кивнул Тодзё.

Инквизиторы гуськом покинули зал через отверстие, раскрывшееся в радужном портале, который с металлическим скрежетом закрылся за ними. И лишь четверо застыли у стен. Даичи оказался всего в нескольких шагах от сердца власти Гильдии в Шиме.

Уставился на свою перевернутую ладонь.

Все четыре Инквизитора находились довольно далеко от него и не смогли бы остановить пленника. Как только глаза привыкнут к свету, он сможет свернуть шею старику, как гнилушке. Ни за что на свете Кин не стал бы Первым Бутоном – Даичи знал, что любовь мальчика к Юкико никогда не позволит ему править Гильдией. Но, похоже, они считали, что он готов шагнуть в пустоту, оставленную за собой Тодзё…

– Если Кин должен стать следующим лидером, почему он не в Главдоме? Под защитой?

– Потому что он БУДЕТ следующим лидером Гильдии.

– Но разве вы не должны обеспечить его безопасность? Зачем рисковать жизнью Кина при штурме Йамы?

– Мы ничем не рискуем. Что будет, то будет.

– Какое-то безумие! В жизни ни в чем нельзя быть уверенным.

– Глупости. Все предопределено. Разве ты этого не чувствуешь, с тех пор как чернота впервые укоренилась в легких? Полагаю, именно уверенность принесла тебе ясность. Мир. Силу. Ты согласишься со мной, Даичи-сан. Тебе было суждено оказаться здесь и говорить со мной прямо сейчас.

– Я сам сделал выбор. Во благо или…

– Мы рабы судьбы. Замысла за пределами нашего понимания.

– Тут нет никакого смысла. Никакой связи. И нет никаких кукловодов.

– Значит, ты не веришь в богов?

– Ну…

– Я смотрел в будущее, Даичи-сан. Видел эту сцену каждую ночь в своих снах. В Палате Дыма мы широко раскрываем внутренний взор, заглядывая в лабиринт судьбы. Те, кто обладает силой, лицезрят самый важный момент своей жизни. Как такое может быть, если жизнь не предопределена заранее? Если любые события, приведшие к главному мгновению, не высечены в камне?

– Но если есть предопределенность, то в чем вообще смысл жизни?

– В ней нет никакого смысла. Вообще. Это истина, которую она шепчет нам в темноте.

– Она?

Тодзё указал на стены скрипучим взмахом руки. Даичи огляделся, его глаза были прищурены после недель, проведенных во мраке. Но спустя мгновение он различил фрески, вырезанные глубоко в граните. Бог Идзанаги взбаламучивающий океаны творения копьем. Богиня Идзанами, погибающая при рождении Шимы. Бог-Создатель, стремящийся вернуть возлюбленную, но безуспешно. И наконец, она. Женщина, сидящая на троне из человеческих костей и ждущая во тьме.

Одна.

– Эндзингер, Даичи-сан, – сказал Тодзё. – Вестница. Конца.

– Богиня Идзанами.

– Хай.

– Но почему? Что она…

– Уничтожает. По тысяче человек. Каждый день.

– И вы, дураки из Гильдии, пытаетесь помочь ей? Чтобы положить конец всему сущему?

– Не каждому в Гильдии известно о замысле. Большинство из них так же слепы, как и вы. Никогда не задают вопросов.

– Но как? Она навсегда заперта в Йоми…

– Когда-то она стремилась вернуть себе мир. Обманом заставила ребенка открыть врата, которые запечатал Идзанаги. И через них отправила своих детей воевать с миром людей.

– Война за Врата Дьявола.

– Именно.

– Но Танцующий с бурей Тора Такехико ворвался в Йоми и запечатал их навсегда.

– Когда врата в Йиши превратились в руины, она стала искать иной путь в мир. Другой ключ, чтобы отпереть их. Новый алтарь, политый кровью тысяч людей.

– Кровавый лотос…

– Хай.

– Мертвые земли…

– Хай.

– О мои боги…

– Нет, нет, – усмехнулся Тодзё. – Твоя Богиня.

– А в итоге лотос, война гайдзинов, иночи… все – лишь для того, чтобы развязать очередную адскую войну?

– Войны не будет, – ответил Тодзё. – Из трещин, что мы разрываем на поверхности острова, вылезут не только óни. Малыши уже начали прибывать, когда мы закончим, трещины будут достаточно большими, чтобы выпустить на волю величайших обитателей Йоми. Ужасы за гранью воображения. Темная Мать будет ходить по островам. А вслед за ней? Пепел – сплошной пепел.

– Безумие… – выдохнул Даичи.

– Мы не смогли бы сделать это без вас. Вы чудесные маленькие бескожие. Вы были очарованы безделушками, которые мы вам дарили. Двигатели, неболёты и цепные мечи для ведения ваших войн и пополнения кладовых рабами-гайдзинами, чья кровь орошает землю, из которой должна произрасти Богиня. – Тодзё задумчиво покачал головой. – Невозможно было вообразить масштабность задачи, когда мы только начинали. Ведь нас, Змеев, осталось мало. И если бы нам тогда сказали, что мы сможем убедить страну стать соучастницей собственной смерти, не просто сидеть сложа руки и позволять нам работать, но по-настоящему помогать… Что ж, мы бы назвали говоривших это сумасшедшими. – Смех Тодзё был подобен хлопанью тысячи металлических крыльев. – Но вы были слепы. И наивны.

– Вы лгали им! – прорычал Даичи. – Никто не мог знать…

– Или не хотел? Ведь вы, люди, не безглазые. Вы видели, какой ущерб наносите всему. Красные небеса. Черные реки. Массовое вымирание животных и растений. Но никто и пальцем не пошевелил. Ведь так проще, не правда ли? Жить в мире, который мы вам подарили? Мы никогда никого не принуждали, Даичи-сан, а просто дали вам клинок и позволили перерезать себе горло.

Даичи сплюнул на пол слизь.

– Не все из нас слепы. Некоторые видят, что вы творите.

– Вот за что я тебе благодарен.

– Но зачем? – прохрипел Даичи. – Почему ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты ничего не сможешь сделать, чтобы остановить это. Чему быть, того не миновать. Что будет, то будет.

Даичи не видел лица Тодзё, но мог поклясться, что старик улыбается. Беззубая ухмылка за хитиновой маской, желтоватая кожа и рахитичные кости, удерживаемые вместе клеткой из латуни.

Внутри Даичи бушевала ярость, жгучая, слепящая ненависть, из которой он черпал столько сил. Подарок, который он уговаривал Юкико принять. А теперь он – в самом сердце силы Гильдии, чей лидер почти беспомощен. Человек, несущий ответственность за отравленное небо, почерневшую землю и бесконечные могилы.

Тодзё заслуживал смерти. Прямо сейчас. Заслуживал, чтобы ему свернули шею и оторвали голову, чтобы последним ощущением Бутона был разрыв спинного мозга и последовавшее затем медленное удушье.

Даичи может убить его. Однако если все, что сказал Тодзё, являлось правдой, от горькой истины никуда не деться.

– Смерть слишком хороша для тебя, – прошипел Даичи.

– Смерть не думает, а берет. Хорошо или плохо тут ни при чем.

Даичи кашлянул. Один раз, второй. Схватился за живот, когда начался приступ, боги, нет, не надо…

– Если бы это было так, ты бы не умирал. Ибо разве ты не… хороший человек?

– Нет… – Даичи вытер губы, тяжело дыша и опять сплевывая что-то темное. – Я – убийца. Десять лет сопротивления не искупят… пожизненного служения режиму, построенному на бойне и лжи.

– Не испытывай стыда. Ты – то, что было задумано. А все твои деяния и были тебе уготованы. Прими это, и обретешь свободу поступать так, как изначально заложено в твоей природе.

– И ты хочешь, чтобы я тебя убил, – выкашлял Даичи. – Якобы такова моя природа. Я посвятил жизнь уничтожению твоего вида… И вот ты здесь, в пределах моей досягаемости, и у меня нет причин не убивать тебя. Ибо, хотя ты думаешь, что Кин возвысится на твоих останках, я говорю тебе, что знаю мальчика лучше, чем любой дымный сон… Он никогда не будет править Гильдией.

– Что будет, то будет…

– С меня хватит. – Даичи уставился на дребезжащий трон. – Ты утверждаешь, что все предсказано – и зал, где мы находимся, и твоя могила, и я, потенциальный убийца Первого Бутона. Но твои сны, старик, не властны надо мной. Я строю свой собственный мир… Это мои победы и поражения, моя любовь и потери. Я выбираю, кто я. Каждый день. Я поднимаюсь и стою. А в мире, который описал ты, я преклоняю колени. – Даичи выпрямился, расправил плечи, сжал кулаки. – И поэтому, хотя у меня есть основания убить тебя… я воздержусь. Я принял решение. Твое «что будет» осуществится только в том случае, если я захочу. Но у меня теперь нет такого желания. – Он сплюнул на пол. – Забирай себе предопределенность, которая, по-твоему, и есть правда.

Тодзё долго молча смотрел на него, и единственным звуком был отдаленный раскат грома. А потом Первый Бутон захлопал в ладоши, металл ударялся о металл – звук удара молота по наковальне подчеркивался глухим шипением, которое Даичи распознал как смех.

– Вы, бескожие, – проронил Тодзё. – Как вы любите иллюзии.

– Можешь лгать, сколько хочешь. – Даичи снова сплюнул. – Я умру так, как жил последние десять лет: свободным. И не дам тебе смерти, которой ты желаешь.

– Я не говорил, что ты даруешь мне смерть, Даичи-сан. Я лишь сказал, что ты принесешь ее. – Тодзё поднял голову к небу. – Я полагаю…

Из облаков на него, как стрела, упала тень. Сверкнул в вытянутой руке клинок – золотые журавли, плывущие по черному лаку. Закаленная сталь пронзила начищенную до блеска латунь, прошила стык между плечом и горлом и вышла через грудь, залитую багрянцем.

– Наконец-то… – выдохнул Первый Бутон, когда Каори вырвала вакидзаси.

– Дочь, нет!

Но Каори, подняв клинок, с искаженным от ненависти лицом отрубила Первому Бутону голову.