Текст книги "Несущая смерть"

– Думаю, мы добрались до того самого места, где трубопровод Йамы встречается с остальными потоками, – пробормотал Маро. – Теперь начнется самое интересное. – Мужчина склонил голову набок, прислушиваясь к звукам, которые издавали плунжеры.

Насосная станция наверняка являлась копией сухих станций, которые уже встретились им некоторое время назад: три массивные плунжерные камеры, приводимые в движение гидравликой. Плунжеры должны подниматься, всасывая чи в камеры. Затем поочередно опускаться, как массивные поршни в шприце, и выталкивать чи в трубу.

Последующее действие накачки поддерживало поток чи после того, как он пройдет через камеры, подобно тому, как пассажиров пригородного поезда подталкивают люди, набегающие сзади.

– Десять секунд на заполнение камер, – заключил Маро. – Каждому плунжеру требуется шесть секунд, чтобы достичь дна. Как только опустится третий плунжер, три поднимаются. Потом все начинается заново.

– Двадцать восемь секунд, чтобы проплыть шестьдесят футов, – прошептала Каори. – Тяжеловато.

– Работа насоса поможет протолкнуть нас через клапаны. Меня больше беспокоит, как мы будем дышать. Когда попадем в течение, воздуха останется мало. И вокруг станет черно. Как ночью. И едва мы окажемся внутри, пути назад не будет.

Каори посмотрела прямо перед собой: в стекле, закрывавшем глаза, отражался слабый свет.

– Пути назад никогда и не было, – пробормотала она. – Для любого из нас. Все, что мы делали и делаем, привело нас к этому моменту. К этой минуте. К секунде. – Каори оглядела каждого из повстанцев Кагэ. – И я не боюсь.

Ветер хлестал и колол тысячью ножей, сдирающих кожу с костей.

Мороз оставлял следы укусов на коже Ханы, а на щеках застывал черный снег. Она прижалась к Акихито, чтобы согреться, когда они по спирали спускались к лагерю гайдзинов. Вспоминала, как засыпала, ощущая его дыхание, целующее ее в затылок. Грубая сила, обернутая в нежную ласку.

Хана чувствовала, что Кайю переполняют дурные предчувствия, и поэтому у девушки дрожали руки.

Арашитора терзалась при мысли о возвращении Ханы в армию дураков – детей обезьян, которые сдирали шкуры со зверей и носили их в нелепой попытке узурпировать животную силу.

– ЧТО ОЗНАЧАЕТ ЭТОТ РИТУАЛ? —

Понятия не имею.

– ОН ОПАСЕН? —

Не представляю.

– ТОГДА ЗАЧЕМ ТАК ПОСТУПАТЬ? МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ С ОСТАЛЬНЫМИ, ГОТОВИТЬСЯ К БИТВЕ. ОНИ ПРЕВОСХОДЯТ МАЛЕНЬКИХ ЛИСОВ ЧИСЛЕННОСТЬЮ, ИХ В ДВА РАЗА БОЛЬШЕ. —

Я доверяю дяде Александру.

– ЧЕЛОВЕКУ, С КОТОРЫМ ТЫ ПОЗНАКОМИЛАСЬ ДВА ДНЯ НАЗАД. —

Семья для него – все. Он обещал защитить меня.

– ОБЕЩАНИЯ – ВСЕГО ЛИШЬ СЛОВА. —

Пётр пообещал вручить письмо гильдийца его возлюбленной и даже предал свой народ ради этого. Вот как много значит обещание для морчебца.

– А ДУРАКИ ЗАБРАЛИ ЕГО ОБРАТНО. ДАЖЕ ПОСЛЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВА. —

Потому что он нашел меня. Я тоже много для них значу.

– МНЕ НЕ НРАВИТСЯ. ЕСЛИ БЫ ЮКИКО БЫЛА ЗДЕСЬ… —

Юкико велела мне быть храброй. Вот чем я занимаюсь. Богиня могла бы дать мне силу увидеть путь к победе. Узреть будущее. Кто знает, кем я стану после завершения ритуала?

– НИКТО НЕ ЗНАЕТ. И Я БЕСПОКОЮСЬ. —

Это часть меня, Кайя. Ничуть не меньше, чем Кеннинг. Мы сможем сражаться в любом случае. Чем скорее все закончится, тем быстрее мы присоединимся к битве за Йаму.

Грозовая тигрица промолчала, погрузившись в раздумья. Голова у Кайи кружилась из-за смутных ноток печали, потерь, воспоминаний о крошечных комочках, выброшенных в пустоту бескрылыми, истекающими кровью.

Со мной ничего плохого не произойдет, Кайя. Ты защищаешь меня. Как и Акихито. При первых признаках опасности мы уберемся оттуда. Все будет хорошо. Вот увидишь.

– НАДЕЮСЬ, ЧТО БУДУ НЕ ЕДИНСТВЕННОЙ, КТО УВИДИТ. —

Тигрица спикировала к замерзшей земле, и за ее спуском наблюдали сотни гайдзинов, многие склоняли головы, расступаясь подобно волне, когда всадница соскользнула со спины Кайи. Акихито хмыкнул, подтянул больную ногу и слез с арашиторы, встав рядом с девушкой.

Хана заметила мрачные взгляды, направленные на здоровяка, ощутила агрессию, повисшую в воздухе.

Александр проталкивался сквозь толпу, выплевывая морчебские слова, которые, как догадалась Хана, были ругательствами. Рядом прихрамывал Пётр. Он поклонился, когда увидел девушку.

Дядя был одет в волчью шкуру, торс защищал нагрудник из расплющенного железа с выбитым гербом дома Мостовых – точно такой же олень поблескивал и у нее на шее.

Она много лет прятала подарок матери, но теперь могла носить его открыто. Уже не надо скрывать, кто она такая. Золото, сверкающее в лучах восходящего солнца.

– Нужно поторопиться, кровь моя, – сказал Александр. – У нас мало времени.

Хана заметила, что дядя не касался ее, даже не стал хватать за руку и тащить за собой, как можно было бы ожидать от человека, который спешит. Ободряюще улыбнувшись Акихито и наполнив разум Кайи теплом, девушка направилась к шатру командующего.

Александр шагал позади, за ним следовали Акихито и грозовая тигрица. Замыкал процессию Пётр.

В ожидании ее приближения солдаты в грязной форме и шкурах могучих зверей выстроились в два ряда, образовав проход, в конце которого стояли две Зрячих. Сестра Катя, несмотря на кажущуюся свирепость, обняла Хану так, словно они знали друг друга много лет. Святая мать Наташа тоже крепко притиснула девушку к себе костлявыми руками, проявив удивительную силу.

К щекам Ханы прижались сухие губы, сияние правой радужной оболочки глаза Наташи разливалось по морщинам.

Мать Наташа заговорила. Александр переводил ее речи.

– Добро пожаловать, Хана Мостовая, к нам в час Богини. Ты готова к встрече с ней?

– Не знаю, – ответила Хана. – Думаю, готова.

– Святая мать велит тебе идти с ней, – добавил Александр. – Она чувствовала дурное предзнаменование со вчерашнего позднего вечера. Но тут тебе нечего бояться. Ты среди сестер. Пора познакомиться и с Матерью.

Катя пошире распахнула полог шатра, приглашая Хану в полумрак. Девушка неуверенно обернулась. Акихито приподнял защитные очки и смотрел прямо на нее с ободряющей улыбкой. Она потянулась к Кайе, чувствуя силу и ярость, полыхающие в пристальном взгляде.

– ЕСЛИ Я ТЕБЕ ПОНАДОБЛЮСЬ, ПОЗОВИ. —

Позову.

По долине эхом разнесся трескучий голос, окаймленный металлом и помехами на фоне отдаленного рева двигателей неболётов:

– Народ Йамы, воины клана Лиса, я – Сятей-гасира Кенсай из капитула города Киген, верный слуга Тодзё, Первого Бутона Гильдии Лотоса. Услышьте меня сейчас!

Вот кем она была. И чем дольше будет балансировать на грани, тем больше времени ей потребуется, чтобы помочь друзьям. Мичи и Блэкбёрду, Кагэ и мятежникам-гильдийцам. Даже даймё Исаму. Они рассчитывали на нее. И Хана всегда поддержит их.

Она рождена для этого.

Слова, которыми они с Юкико обменялись при расставании, прозвучали у нее в голове.

«Я – не ты, Юкико, – проговорила Хана тогда. – Я – не герой».

«Ты можешь быть кем угодно – кем захочешь. Судьба протягивает нам руку помощи, а мы решаем, как поступить. И выбираем, кем хотим быть».

И, улыбнувшись Акихито в последний раз, она шагнула в полумрак, сделав выбор.

38
Распад

– Доложить! – взревел командор Рей. – Всем постам, немедленно!

Раздался гул голосов, братья сообщили о потере функций, связанных с рубкой управления. Кин улыбнулся, как кицунэ, укравшая ужин у императора. В любую секунду они могли услышать сигнал тревоги Синдзи, возвещающий о пожаре, и отвлечь экипаж от машинного отделения. Тогда Масео смог бы свободно продуть систему охлаждения. Все по…

Кенсай оторвал взгляд от мехабака, по которому танцевали пальцы, и заговорил:

– Успокойтесь, командор. Все идет по плану. – В голосе, который шуршал как наждачная бумага, прозвучала ледяная уверенность.

Комок страха скрутил Кину желудок. Сятей-гасира повернулся к двум лотосменам, стоявшим возле лифта.

– Взять его.

Лотосмены промаршировали по рубке и, схватив Бо за руки, оттащили от узла связи, пока он кричал в знак протеста. Зашипели поршни, воздух наполнился короткими выплесками выхлопных газов, когда пара поставила Бо на колени и сорвала с него шлем. Двери лифта открылись с содрогающимся стоном, и на мостик вышли еще двое лотосменов, волоча за собой брата Масео.

Шлем с мятежника тоже был сорван, а сам он избит до крови, щека и губы рассечены, один глаз заплыл и закрылся.

– Сятей-гасира? – недоверчиво спросил Рей. – Что это?

– Операция, командор, – ответил Кенсай. – Чтобы удалить раковую опухоль, укоренившуюся на борту судна. С минуты на минуту у нас в руках будет и третий заговорщик.

Кин задрожал, в голове со скоростью миллион битов в минуту проносились тысячи мыслей. Третьим заговорщиком был Синдзи: вероятно, Кенсай каким-то образом выявил мятежников-лазутчиков на борту Землекрушителя. Наверное, они взяли в плен еще кого-то из мятежников в Кигене и заставили заговорить. Возможно, за Бо и остальными наблюдали еще до того, как появился Кин.

Так или иначе, но троица раскрыта, и Синдзи схватят через несколько мгновений. Все пропало.

Но о Кине ничего не знали. Кенсай упомянул только троих.

Формально он не являлся участником мятежа – однако Кенсай раскрыл заговор, и пока Кин избежал разоблачения. Если он станет держать рот на замке, у него, пожалуй, будет шанс сбежать и взорвать заряды…

Кенсай вытащил из-за пояса железомёт – тот самый, которым Кин целился в голову Даичи.

Голос Второго Бутона эхом разнесся по внутренностям Землекрушителя:

– Внимание, обращаюсь к мятежникам на борту судна. Ваши сообщники арестованы. Ваши планы нам известны и уже сорваны. Сдавайтесь, или я казню ваших братьев здесь и сейчас. У вас есть десять секунд, чтобы подчиниться.

Кин стиснул зубы. Пот заливал глаза. Дыхание участилось и стало тяжелее.

Кенсай усилил давление, направив железомёт в голову Бо.

– Восемь секунд…

Он убьет их. Даже если ты сдашься, это будет означать, что и ты умрешь.

– Шесть…

Если ты продолжишь скрываться, то все еще остается надежда.

– Пять секунд…

Бо и Масео не смотрели в глаза Кину. Не умоляли. Не дрожали. Они были готовы умереть за убеждения. За восстание.

– Четыре…

Слишком много людей погибло, чтобы ты попал на борт судна. Если ты сейчас сдашься, жертва Даичи будет напрасной. На твоем счету будет каждый мятежник, уничтоженный в момент восстания в Йаме. В минуты атак Данро. Во время взрывов смертников в Кигене…

– Три…

Будет на несколько убийств больше, да?

– Два…

Будет еще несколько тел до кучи?

– Один…

Боги, во что ты превратился…

– Остановитесь. Дядя, пожалуйста.

Горящие взгляды сразу же устремились на него.

Глаза Кенсая прожгли череп Кина.

– Кин-сан? Ты хочешь что-то сказать?

– Это придумал я. Только я. Вся вина – моя.

– Ты, дурак, заткнись… – прошипел Бо, уставившийся на Кина.

Звонкая пощечина отправила Кина на пол. Он пристально посмотрел на ужасающую маску прекрасного юноши на лице Кенсая.

– Это дело моих рук, дядя.

Второй Бутон кивнул.

– А я в курсе, Кин-сан, – процедил Кенсай, покачивая головой при каждом слове. – Но мне стало интересно, хватит ли у тебя смелости признаться. – Он слегка поклонился. – Мое почтение. – И, нажав на спусковой крючок, Кенсай разнес мозги Бо и Масео.

Они шагали по залам из желтого камня, ступая по черному ковру. Кашель Даичи эхом отражался от кладки. Инквизиторы по обе стороны от него остановились, когда приступ стал слишком сильным. Но, как только мужчина восстановил дыхание, они снова двинулись вперед, прошли через стальные двери, распахнувшиеся так, как расширяется радужная оболочка человеческого глаза, с резким звуком поцелуя между клинком и лезвием, сопровождавшим открытие.

Воздух был промозглым, стены блестели от влаги. От пола до потолка тянулись длинные бумажные амулеты, на которых бездушными иероглифами была начертана защитная мантра. Даичи слышал, как гудят под полом двигатели, чувствовал запах чи – зловоние клубилось в воздухе, проникая в легкие при каждом вдохе.

Наконец они замерли перед очередной переливающейся радугой дверью, схожей с отвесной скалой. Инквизиторы казались рассеянными, изучая углы и озираясь, а главный вообще шагнул в сторону, как будто хотел избежать столкновения с чем-то невидимым.

После нескольких томительных минут ожидания радужная оболочка распахнулась, превратившись в обширную впадину из черного камня. Открывшееся пространство было огромным – практически бескрайним, стен толком не видно, над головой тянулся темный куполообразный потолок, а пол освещался полосами светящегося галогена.

Когда глаза привыкли к полумраку, Даичи разглядел гранитную колонну в центре зала, высотой примерно в десять футов. Ее пронизывали и опутывали отрезки толстых кабелей, смахивающие на червей, проделывающих ходы и отверстия в гнилых фруктах. Вокруг основания колонны располагались тысячи мехабаков, стрекочущих и перекатывающих шарики-бусины, создавая гул непристойного улья. А на вершине сидел кто-то скрючившийся – король-паразит на троне.

Красные горящие глаза, тонкий остроконечный шлем, впалые, как у мертвеца, щеки. От трона и потолка к существу тянулись кабели, подключенные к груди, ногам, рукам. Спина представляла собой скопление металлических стержней, напоминающих шипы морского ежа и светящихся обжигающим жаром.

Несмотря на латунный панцирь, жесткие зазубрины и резкие линии, существо казалось хрупким, старым, щуплым, согнувшимся под тяжестью латунной кожи.

Даичи мог бы ему посочувствовать.

Когда они вошли, существо смотрело в потолок, уставившись в непроницаемую темноту.

Но вот Даичи предстал перед существом, оно взглянуло на мужчину сверху вниз, высвистывая воздух через дыхательные мехи, окружающие трон.

Спустя некоторое время оно заговорило, и голос эхом разнесся по залу, усиленный динамиками в стенах:

– Кагэ Даичи. Я – Тодзё, возвышенный и достопочтенный Первый Бутон Гильдии Лотоса.

– Очень приятно, – проскрипел Даичи.

– Не сомневаюсь. – В хрипе, сухом, как летняя трава, притаилась улыбка. – Боюсь только, что не очень долго.

У шатра командарма была снята макушка, пропуская слабый свет восходящего солнца. Сквозь отверстие внутрь проникали черные снежинки и шипели, падая в очаг с пылающим огнем.

В остальном же в шатре царила кромешная тьма, и Хане никак не удавалось ничего разглядеть сквозь стекла защитных очков. Катя и Наташа держали девушку за руки, и Хана боялась сказать или сделать что-нибудь не так.

Поэтому она оставалась немой и почти слепой из-за темных стекол очков, спотыкаясь практически на каждом шагу, пока ее вели к очагу.

А потом ей все же удалось различить развешанные по стенам трофеи – о-ёрои мертвых железных самураев, чейн-катаны, окровавленные флаги со штандартом клана Дракона. Шесть боевых псов маршала сидели в углу, тихо посапывая, но хозяин собак, похоже, отсутствовал.

Хана потянулась, чтобы погладить звериные разумы, прежде чем снова погрузиться в мысли Кайи, в бездонную мощь, которую она обнаружила в арашиторе. В мужество, рожденное бесконечными, бушующими бурями.

Я не буду бояться.

Наташа кружила вокруг пламени, ярко светящийся глаз горел во тьме путеводной звездой и был виден Хане даже сквозь темное стекло очков.

Катя потянула Хану вниз, чтобы девушка опустилась на колени, вплела свои пальцы в пальцы Святой матери.

Правый глаз каждой женщины яростно пылал, руки соединились вокруг пламени.

Я НЕ буду бояться.

Наташа начала говорить низко и мелодично – словно она с молитвой обращалась к силе, которую одновременно боялась и уважала.

Наташа закрыла глаза, Катя последовала ее примеру, Хана почувствовала, как воздух стал тяжелее, а в горле появился привкус железа и крови, когда сестры запели в унисон, объединив голоса в мелодию, которая в любой другой момент могла бы показаться ужасающей, но закончилась ритмичными строфами, выдохнутыми напоследок легким шепотом дыхания, как влюбленные шепчут свои желания друг другу в уши.

Наташа открыла глаза, по узорным шрамам, покрывающим щеки, разлилось розовое сияние. Выражение лица у нее стало мягким, снисходительным и полным любви – так родитель с улыбкой наблюдает за невинной ошибкой неуклюжего ребенка. Она что-то тихо забормотала, указывая на себя, но Хана не могла разобрать слов.

Девушка облизнула губы, снова ощутив привкус кровавых окислов.

– Не понимаю, – призналась она, охваченная нарастающей паникой.

Неужели она сделала что-то неправильное? Может, обидела сестер?

Катя оскалилась улыбкой, обнажив пилообразные зубы, и склонилась через огонь к Хане, стягивая ее платок на шею. Девушка почувствовала, как мгновенный страх улетучился, и сообразила, что они просто хотели увидеть ее лицо.

– А-а-а, – улыбнулась Хана. – Прошу прощения.

Катя закивала в ответ. И, протянув руку, стянула защитные очки с лица Ханы.

Свет костра показался ярким, практически ослепляющим после мрака. А потом все пошло прахом.

Каори спрыгнула через люк, погружаясь в кроваво-красный поток, теплый, густой, липкий. Вынырнув на поверхность – несколько жалких дюймов воздуха в верхней части трубопровода, – она выдохнула, сплюнула и втянула в себя вонючий воздух, заполнивший легкие. Маро и остальные пристроились рядом, вольфрамовая лампа погасла, погрузив мир в темноту.

Почти сразу же они начали двигаться дальше, вверх по трубопроводу, увлекаемые стремительным течением. Голова Каори ударилась о низко нависающую деталь, и в глазах вспыхнули звезды. Ослепленная, в полубессознательном состоянии, она сплевывала, брызгая слюной, а макушка горела от прикосновения топлива. Когда насосные камеры заполнились, а клапаны закрылись, приток топлива прекратился, и на трубопровод перышком опустилась тишина.

Каори удалось взять себя в руки, прижав ладони к изогнутому потолку. Она пыталась глотнуть побольше ужасного удушливого воздуха, пока тянулись двадцать восемь секунд, будто вдыхала саму жизнь.

Затем снова хлынул поток и, словно титанический зверь, увлек их дальше по трубопроводу, а на глазах Каори выступили слезы.

Так продолжалось и продолжалось, и казалось, кошмару не будет конца: мощный напор подхватывает тебя, как тряпичную куклу, ты несколько мгновений барахтаешься, а затем поток увлекает тебя за собой. Движение было яростным и вызывало тошноту, течение тащило Каори вниз, в кровавую тьму, где ее крики не услышит никто и никогда. Стук насосов становился громче, тошнота подступала сильнее, угрожая сорваться с губ, заполнить дыхательные пути, заставить девушку захлебнуться содержимым своих же внутренностей. Она с трудом сглотнула, и еще один толчок подхватил ее, швыряя, как ребенка, сдав на милость дьявольской бури.

Сквозь оглушительный грохот пульса, она расслышала голос Маро:

– Мы, похоже, близко! Дышите глубже и плывите, спасайтесь!

Но разве можно было здесь глубоко дышать, когда каждый вдох грозил задушить? Когда воздух отравлен, выжимая желчь из горла, вызывая сухую рвоту, о боги, боги, помогите мне…

А потом ее подхватило оно. Могучее глубинное течение потянуло Каори за собой, протащило через огромный клапан и засосало во тьму за его пределами. А дальше понесло кувырком, и в полной темноте было невозможно разобрать, где верх, а где низ. Стонали огромные поршни… кажется, слева… или за спиной? Может, она вообще не здесь? Вдруг она лежит, свернувшись калачиком в постели, во дворце сёгуна, а впереди – целая жизнь, рядом отец, который любит ее, и принц, который хочет ее, и манящий Золотой трон, и все сокровища и удовольствия островов Шимы, сверкающие у ее ног…

Плыви, черт бы тебя побрал.

По ее позвоночнику прошла дрожь, вырвав стон изо рта. Вместе с тошнотой из горла поднимался страх. Пульс гулко стучал. Собственный вес казался неподъемным. В какую сторону? Боги, куда?

Плыви!

Слепо брыкаясь в темноте, пробиваясь к свету. Однако света там не было. Как и в легких – воздуха. Даже если бы она справилась, разожгла огонь в сердце Гильдии и спалила бы все дотла, разве это изменит хоть что-нибудь?

Разве вернет все, что она потеряла? Выжжет ненависть внутри нее? Ярость из-за того, кем она была и кем стала?

Плыви!

Принесет ли спасение покой?

ПЛЫВИ!

Будет ли вообще хоть что-нибудь иметь хоть какое-то значение?

Акихито оперся на боевую дубинку, которую использовал в качестве костыля, глядя через долину на армию Тора, неуклюже приходящую в движение. Землекрушитель выбросил в воздух огромный столб выхлопных газов, но на самом деле не сдвинулся ни на дюйм. После всего – разговоров, молитв и риска – казалось, что план мятежников сработал. Здоровяк обнаружил, что на лице у него расцветает широкая улыбка.

Флотилия неболётов Гильдии на всех парусах устремилась к кораблям Кицунэ, собравшимся над Йамой. Корчеватели-кусторезы топали по открытой местности и тащили громадные металлические настилы для наведения моста через Амацу. За ними двигались легионы бусименов, подобно сверкающему алому потоку. Но у армии не было ни осадных башен, ни таранов, и без Землекрушителя, расчищавшего путь, им придется довольно трудно, когда они доберутся до стен.

Теперь этот голиаф мог взорваться в любую секунду, испарив всех и вся, находившихся поблизости.

Но тем не менее часть флота Тора все равно выживет. Корабли были вооружены лучше, чем броненосцы Кицунэ – требовалось что-то, чтобы уравнять силы. И не в первый раз за день Акихито поймал себя на мысли о том, что вглядывается в облака, прислушиваясь к грохоту бьющих по воздуху крыльев.

Юкико, где тебя, черт возьми, носит?

Дядя Ханы Александр стоял в нескольких шагах от него, Пётр – рядом. Здоровяк взглянул в сторону шатра: Кайя сидела снаружи, оправляя перья. Грозовая тигрица казалась настороженной, но спокойной, и он знал: она отреагирует при первом же намеке, если с Ханой что-то пойдет не так. Однако Акихито не мог справиться с тревогой, которая лишала рот слюны, расползаясь в животе ледяными червями.

– Сколько времени занимает ритуал? – вырвалось у него.

Командир гайдзинов приподнял бровь, оглядывая Акихито с головы до пят.

– А почему ты спрашиваешь?

– Вероятно, им скоро понадобится Танцующая с бурей. – Акихито указал на флотилию неболётов. – Кроме того, я волнуюсь за Хану. Это ведь не запрещено?

– В ней течет моя кровь. Я восхищаюсь ее мужеством, – сказал гайдзин. – И мужеством ее товарищей. И знаю, что она будет сражаться за свой народ и за друзей, которые находятся подле нее. Но ты должен понимать, что после ритуала многое изменится.

– Что ты имеешь в виду?

– Хана не будет прежней. Что бы ни случилось сегодня, ты должен быть готов расстаться с ней. Когда война закончится, племянница вернется в Морчебу, чтобы служить дому и Богине, как того требует ее долг.

– Что? – нахмурился Акихито. – Ты ввел ее в курс дела?

– О чем тут можно говорить?

– А если она не захочет ехать в Морчебу…

– Ее желания вообще ни при чем. Все Зрячие…

– Яйца Идзанаги, как же так! Девчушка прошла через ад. У нее никогда в жизни не было возможности выбирать. И теперь перед ней широко открылись двери, даны ответы на все загадки, а ты собираешься лишить ее этой возможности? Она доверяет тебе, Александр. Клянусь, ради Ханы…

Раздался резкий вопль, гортанный, полный гнева, невнятный бред, перевести который Акихито никто не успел. Он увидел, как одна из Святых сестер шествует прямо к ним, к ее плечам эполетами прижаты маски гильдийцев, острые зубы оскалены. Кайя вскочила, в горле арашиторы нарастало рычание. Акихито поднял боевую дубинку и, прихрамывая, двинулся вперед, не сводя глаз с грозовой тигрицы.

– Хана? – позвал он.

– Акихито-сан. – Пётр в ужасе посмотрел на него. – Что ты сделать?

– Что? – Он взглянул на гайдзина, на шествующую к нему женщину, на ее покрытое шрамами лицо, искаженное яростью. – Я?.. Что, черт возьми, ты несешь?

– Что ты сделать? – повторил Пётр, повысив голос.

Кайя повернулась к нему, шерсть арашиторы встала дыбом, и тигрица громко зарычала. Женщина со шрамами на щеках в виде молний вновь издала крик, капитан зашипел и схватил Акихито за руку. Здоровяк выругался и оттолкнул гайдзина.

Кайя мчалась к нему, солдаты выхватывали оружие, и на каждом лице было написано возмущение.

Пётр тоже схватил его за руку, выпучив глаза, горевшие паникой.

– Акихито-сан, бежать ты!

И вдруг он услышал возглас Ханы. Святая сестра завыла, указывая пальцем. Акихито стряхнул с себя Петра и направился к женщине, высоко подняв боевую дубинку.

– Что с ней сделали?

– Нет! – заорал Пётр. – Нет, бежать, ты бежать!

– Какого черта вы натворили? – прорычал Акихито. – Если вы тронули хоть волосок на ее голове…

Женщина шагнула к нему.

Выхватила из-за спины клинок. Длинный, серповидный, жестокий. Пётр закричал, предупреждая об опасности.

Взревела Кайя. Пронзительно вскрикнула Хана.

Размытый силуэт из кожи и латуни – жрица приближается, кружась и мотая головой. Развеваются на ветру спутанные косы. Солнце, наконец, поднялось над горизонтом. Взмах серповидным клинком. Удар по горлу. Яркая вспышка ослепительно-красного. Тихое шипение…

Алая полоса от уха до уха.

Черный снег. Летит прямо с неба. Кружится… точно так же… как и он. Руки прижаты к шее, поток крови… почти обжигающий на пронизывающем холоде. Падает на колени. В голове глухой рев. Между пальцами пузырится пена, розовая, яркая.

Падает лицом в замерзшую грязь, но не верит своим глазам. Цепенея.

Вкус соли и меди на языке. Губы липкие. Те самые, которые он прижимал к ее губам, вздыхая, смеясь и шепча что-то в темноте.

Вместе.

В темноте…