Текст книги "Несущая смерть"

А затем, прошептав молитву тому, кто ее, возможно, слушал, притиснул руки к металлу и начал карабкаться.

Исходящий от труб жар не заставил себя ждать и быстро проник сквозь мембрану Синдзи. Кин успел подняться лишь на три фута, когда ткань начала плавиться. А после появилась боль, быстро переросшая от легкой к жгучей, в ноздри ударил запах горелого мяса, мембрана почернела, задымилась, и все инстинкты кричали ему отпустить руки, убежать, упасть.

Но он уперся ступнями и руками в рассеиватель, а спиной в стену, подталкивая тело выше и выше, пока нарастала боль, а плоть покрывалась волдырями. Обугливалась. Стряхивая подступающее онемение от раны, нанесенной железомётом, шок, в который пыталось нырнуть сознание, погружающееся в обжигающую физическую муку.

От кожи везде, где она касалась металла, поднимался дым. Крики он душил, закусив губу. Но теперь сквозь дымку уже заметил ее, гроздь взрывчатки, в нескольких дюймах от него. Пар застилал глаза, по щекам текли слезы, но Кин тянулся к ней из последних сил, цепляясь за края покрытыми волдырями пальцами, почти соскальзывая, боги, она слишком далеко, боги, как больно.

БОЛЬНО.

Если ты сейчас разожмешь руки, все будет напрасно, каждая ложь, смерть, каждая секунда твоей жизни,

приведшая тебя сюда,

к этому моменту,

в это место,

держись, толкнись еще разок, чуть выше,

содрана кожа, пусть остается на трубе,

подтянись еще, чуть дальше, совсем чуть-чуть,

и он почувствовал, как обугливается,

горит в огне,

маленький Кин,

о боги,

ничего не остается, больше ничего,

не смей отпускать руки сейчас,

НЕ СМЕЙ ОТПУСКАТЬ.

Он упал, ударившись лицом о решетку рассеивателя, и на щеке остался выжженный след. Рухнув на сталь, Кин зашипел от боли, когда обожгло грудь, откатился от пучка, который успел утянуть за собой. Гроздь маленьких цилиндров, крошечный радиоприемник, установленный поверх собранных вручную детонаторов, издающий позвякивание, медленно остывающий.

Покрытый волдырями подарок.

Дымящееся обещание. Нерожденный взрыв.

Каори затаила дыхание, ожидая смерти. Веревка скручивалась в пальцах, и девушка медленно вращалась над Камерой Пустоты. Резервуары с чи могли взорваться в любую секунду и разнести Главдом на части. Положив конец власти Гильдии.

Конец всему.

– Поднимайтесь, граждане. – Лотосмены, собравшиеся на краю купола Камеры, смотрели вниз горящими глазами. – Без резких движений.

Эйко затаила дыхание, чтобы не разрыдаться, дрожащей хваткой натягивая веревку. Каори посмотрела на девушку с жалостью в сердце. Ей едва исполнилось семнадцать. В юности так много силы. Мудрости, чтобы видеть, и мужества, чтобы действовать. А она обречена умереть в проклятой яме вместе с остальными.

– Смелее, девочка, – сказала Каори. – Скоро все закончится.

Тик-тик-тик…

– А я не хочу, чтобы заканчивалось…

– Наши «хочу» редко имеют значение в жизни, дитя. Мы делаем то, что должны.

– То, что мы должны… – пробормотал Даичи.

Каори посмотрела на отца, висевшего на веревке, его взгляд был прикован к обезглавленному трупу Первого Бутона. Она увидела в глазах Даичи слабый страх, тень сомнения, которой раньше не было. И поняла, что не Эйко заставляла дрожать веревку, а он.

Отец.

– Граждане! – Лотосмен поднял плоский ствол сюрикеномёта. – Если в течение пяти секунд вы не начнете подниматься, вы упадете. – Он нацелил оружие в грудь Даичи. Палец лежал на спусковом крючке.

Тик-тик-тик…

Каори не хотела, чтобы он умер вот так. В страхе. Только не после всего, через что ему пришлось пройти. И если отсчитываемым секундам суждено стать их последними мгновениями, их не следует портить прошлыми ошибками или невысказанными словами. В этом она была уверена.

Гнев, разгоревшийся внутри Каори столь ярко после того, как он оставил ее, – не смог разрушить связь между ними. Узы оказались глубже, чем кровные.

Здесь и сейчас. И всегда.

Тик-тик-тик…

– Отец.

Глаза Даичи были прикованы к телу Первого Бутона.

– Отец, посмотри на меня.

Пристальный взгляд скользнул к девушке.

Тик-тик-тик…

– Отец, все будет хорошо. Обещаю.

– Каори… – Судорожный кашель не дал ему закончить, сорвав слова с губ.

– Знаю, отец, – улыбнулась Каори. – Я тоже тебя люблю.

– Вас предупреждали, – проскрежетал лотосмен. Тупой ствол сюрикеномёта с грохотом плюнул огнем, сверкнули в воздухе острые края стальных звезд.

Каори заставила себя смотреть, не вздрагивать, не отворачиваться. Капли крови падали идеальными шариками подобно дождю. Вслед за ними упали трупы лотосменов, латунные оболочки были разорваны в клочья, тела летели вниз, кувыркаясь. А над головой ревел двигателями «Искатель истины», рассекая пропеллерами заполненный снегом воздух, и грохот двигателей терялся среди биения сердца Каори.

Мисаки перегнулась через перила, выбросив веревочную лестницу и что-то выкрикивая, но она находилась слишком далеко, чтобы ее можно было расслышать. Установленные на палубе сюрикеномёты изрыгали смерть в оставшихся лотосменов и Инквизиторов, превращающихся в дым среди града стали и искр.

Мисаки закричала снова. Указывая на что-то.

Что она говорит?

– Уходи! – воскликнула Эйко. – Боги небесные, скорее! – Девушка отпустила веревку и прыгнула, ухватившись руками за лестницу и замолотив ногами в поисках опоры.

Корпус «Искателя истины» поливало огнем сюрикенов, а рев других неболётов перекрывал биение пульса в висках Каори. Эйко надрывалась, протягивая руку, когда «Искатель» начал подниматься. Даичи бросился к лестнице, уцепившись за нижнюю ступеньку. Каори наконец очнулась, прыгнула в пустоту и поймала ладонь отца, шершавую, как камень. «Искатель» поднимался к свету. Выли сирены, ревели броненосцы, грохотали огнемёты, скрежетал металл.

Двигатели заработали на полную мощность, унося корабль прочь от комплекса Главдома, ветер хлестал Каори по лицу, раскачивалась лестница, на которой живой гирляндой повисли три человека.

Каори посмотрела на обитель зла, на мертвую долину, на ржавый трубопровод, извивающийся по склону горы. Корабль поднимался все выше, пока пот смазывал их переплетенные пальцы – ее и отца. Тяжело дышать и думать, невозможно карабкаться, глядя снизу вверх на облакоходов Кицунэ и гильдийцев, когда те начали подтягивать лестницу, один мучительный фут за другим. Костяшки побелели. Ладони онемели. Скользят.

– Держись за меня! – взревел Даичи.

– Не могу!

– Не отпускай меня!

Воздух наполнился огнем еще одного залпа сюрикенов, выпущенных преследующими их броненосцами. Каори почувствовала, как мимо щеки просвистел снаряд, как перекосило лестницу, когда в нее врезался другой, отбросив на несколько футов и оставив болтаться на единственном подрезанном канате. Закричала Эйко. Завыл ледяной ветер, вызывая слезы на глазах, покрывая инеем ресницы.

Каори вплела свои пальцы в ладонь еще крепче.

– Отец!

Скользят.

– Каори! Держись крепче!

Скользят.

– Держись!

Сжать. Крепче.

Внезапный хаос. Испуганные голоса, эхом отдающиеся в воздуховодах Землекрушителя, пустое бормотание сятеев, замерших в оцепенении, уставившихся в никуда.

Шепот со всех сторон, сливающийся в факт, который почти невозможно постичь.

Синдзи взял Кина за руку, и тот зашипел от боли, когда кончики пальцев собрата коснулись обожженной плоти.

Глаза Синдзи широко распахнулись, превратившись в блюдца, пока рука была прижата к стрекочущему устройству мехабака.

И когда юноша заговорил, голос прерывался, будто его ударили под дых:

– Первый Бутон мертв… – Слова отдавались эхом в воздуховоде, внутри которого они прятались, перекрывая вялое дребезжание стальной сетки. – Первый Бутон мертв…

Кин недоверчиво уставился на Синдзи.

– Боги небесные…

– Двести лет, – выдохнул Синдзи. – Он просидел в Главдоме целых два века. И кто теперь, черт возьми, сможет занять его место? Да никто! С ними покончено, Кин!

Кин ничего не сказал, перекатился на спину, чуть не плача от боли. Кисти, предплечья, голени и ступни покрылись волдырями, слои кожи сдирались, как змеиная чешуя. И, хотя пот обжигал раны, юношу равно трясло от дрожи с головы до ног. Мучения стали почти нестерпимыми, и сознание постепенно отделялось от плоти, целиком погружая Кина в шоковое состояние. Но ему нельзя останавливаться на достигнутом. Не сейчас, когда он близок к цели.

Землекрушитель снова остановился, оглушительные шаги смолкли, когда весть о кончине Тодзё распространилась по частотам. Тело замерло в неподвижности, но не голова, и в ту же секунду внутренности Кина скрутило. Ему было так больно, что он едва мог пошевелиться.

– У тебя есть аптечка? – прошипел он сквозь зубы.

– К сожалению, нет, – ответил Синдзи.

– Боги, я сейчас сдохну… – Он зажмурился. Стиснул зубы.

Просто дыши…

– Еще немного. Мы почти над двигателями. Я установлю заряды. Но надо поторопиться, пока они не пришли в себя после известия о смерти Тодзё.

– Оставь меня здесь.

– В одиночку мне не справиться, Кин. Ты должен двигаться.

Кин попытался перевернуться на живот, лицо его исказилось, и на фоне поджаренной плоти яркой белизной сверкнули зубы.

– Не могу…

Синдзи уставился на него, поджав губы и барабаня пальцами по нутру воздуховода.

– Почему ты здесь, Кин-сан?

– В этом воздуховоде?

– Нет, я хотел спросить, почему ты восстал против Гильдии?

Кин снова закрыл глаза. Сделал глубокий, успокаивающий вдох, по легким пробежала дрожь.

– То, что они делают, неправильно. Они убивают землю, душат небо…

– Нет, – Синдзи покачал головой. – Люди не просто так просыпаются в один прекрасный день и отбрасывают подальше все, во что их учили верить. Почему ты тут на самом деле?

Кин открыл глаза. Облизал потрескавшиеся губы.

– Девушка…

– Ах, вот оно что.

– Юкико.

– Танцующая с бурей?

– Для меня она – Юкико, – прошептал он.

– Тогда представь ее в конце канала, Кин-сан. Жду тебя. Все, что тебе нужно сделать, подползти к ней.

– Но ее там нет…

– Кин, – сказал Синдзи, и в его голосе прозвучало железо. – Ползи.

И он пополз. Перекатившись на живот и подтягиваясь из последних сил. Поверхность металла, похожая на наждачную бумагу, царапала тело, а впаянные соединения впивались в кожу, как крючки. Пот выжигал глаза, лопались волдыри, по подбородку нитями стекала слюна.

Голова опущена, веки как будто вырезаны из бумаги.

Прополз еще один фут. И дюйм. Как раз до следующей линии припоя. До следующего поворота. До нового уровня.

Теперь глаза закрыты, каждое движение – как у машины. Которая не чувствует боли.

Кожа слезает кусками. Голая плоть скрежещет по смазанному железу. Он уже не чувствует ничего.

Вообще ничего.

В сознании возник ее образ, выцветший и скрюченный по краям, как старая литография, – запечатлевшийся в мыслях целую жизнь назад. Стоя под дождем у могилы отца, она смежила веки, когда наклонилась ближе. Губы, похожие на примятые лепестки розы, касаются его собственных. Легкие, как перышко. На плечи сладкими волнами ниспадает занавес волос. Чернее ночи. Все ради нее. Все это.

Ползи, черт бы тебя побрал.

Жар на коже. Двигатели заревели громче. Он открыл глаза и увидел справа вентиляционную решетку, сквозь которую был виден пол машинного отделения. Рычащие поршни, коробка передач, вращающаяся, как открытый рот, полный заводных зубов. В углу, склонив головы, стояли мастера-политехники. Неуверенные голоса, едва слышные из-за шума двигателей.

Кин откатился от вентиляционного отверстия, позволив Синдзи приступить к откручиванию решетки изнутри. По интеркому разнеслось потрескивающее объявление.

Заговорил Кенсай, в голосе звучала скорбь, подчеркнутая чем-то еще. Энергией? Эйфорией?

– Братья, до нас дошли печальные известия, что Тодзё, блистательный Первый Бутон Гильдии Лотоса, погиб от рук убийц Кагэ. Хотя это ранит в самую душу, нам нельзя потеряться в скорби. Превратите боль в ярость, разожгите огонь в сердцах. Огонь, который проведет нас сквозь тьму и испепелит любого, кто бросит вызов нашей воле.

Синдзи отодвинул решетку в сторону: раздался слабый скрежет.

– Гильдия Лотоса не может существовать без лидера. – Теперь Кин ясно слышал трепет в голосе Кенсая – старик ждал долгое время, чтобы произнести эти слова. – И поэтому должность Первого Бутона займу я до тех пор, пока не будет назван преемник Тодзё.

Синдзи отложил решетку и кивнул Кину.

– Готово. Я сползу вниз, заложу заряды в систему трансмиссий. Будем надеяться, что в результате взрыва лопнет корпус подшипника. Может, даже приводной шток.

– А мне что делать? – прошептал Кин.

Ухмыльнувшись, Синдзи сунул руку за пояс и вытащил железомёт.

– Прикроешь меня.

– Где, черт возьми, ты его взял?

– В сейфе с боеприпасами. Вскрыл после того, как отключил управление приводом. Тогда эта мысль показалась мне неплохой.

– Идея замечательная, но… – Кин поднял покрытые волдырями руки. – Боюсь, выстрелить у меня не получится, Синдзи.

– Да у тебя отсюда отличный обзор. Все равно что подстрелить кои в чашке.

Кин крепко стиснул зубы и изо всех сил сжал оружие, поморщившись, когда рукоятка царапнула изодранные в кровь ладони. Синдзи достал плоский брусок из полированного железа, увенчанный крошечной антенной и переключателем из блестящего хрома. Юноша нажал на плоскую кнопку, и на взрывчатке загорелся один красный диод, а на бруске в руке – другой.

Детонатор.

– Пожелай мне удачи.

– Удачи, Синдзи-сан.

– И все? – моргнул Синдзи. – А поцеловать? – И юноша с ухмылкой выскользнул из воздуховода, сжимая взрывчатку.

Он спрыгнул на пол, держа свое грозное оружие, пробираясь сквозь пар и тени к системе трансмиссии. Кин прицелился в четырех сятеев, собравшихся вокруг громкоговорителя, и, положив дрожащий палец на спусковой крючок, прицелился.

– Я буду править Гильдией так же, как и Тодзё. – Речь Кенсая подходила к концу. – Чтобы увидеть, как его смерть будет отомщена, как всех, кто подстрекает к восстанию, очистят пламенем. Лотос должен цвести!

Синдзи находился у трансмиссии, взбираясь по внешнему корпусу. Юноша поскользнулся, ухватился за перекладины, чуть не выронив взрывчатку.

– Лотос должен цвести! – Дружный крик эхом прозвенел в нутре Землекрушителя.

Боги, как они привыкли следовать за кем-то.

Кин покачал головой.

И никто не задумывается, куда может привести это тупое согласие…

– Всем занять боевые посты! – воскликнул Кенсай.

Воздуховод под животом у Кина задрожал, взревели двигатели, и Землекрушитель продолжил смертельный марш. Громоподобный ритм поступи гиганта молотом отдавался в черепе Кина, а вибрации угрожали сбросить Синдзи с насеста.

ДУМ. ДУМ. ДУМ. ДУМ. КОНЕЦ. СВЕТА. КОНЕЦ. СВЕТА.

Сятеи поспешили вернуться на свои посты, застрекотали, переговариваясь, мехабаки, засветились во мраке кроваво-красные глаза. Вонь горящей чи стала невыносимой – химическая вонь, напоминающая запах масла и пылающих цветов. Кин прищурился и сквозь дымку различил, как Синдзи взобрался на корпус коробки передач, уставившись вниз, на обнажившееся месиво из шестеренок и железных зубьев.

Он не мог просто взять и бросить туда бомбу – шестерни превратили бы ее в порошок, не приведя заряд в действие. Синдзи наклонился в щель, зацепившись ногами за перекладины лестницы, пока искал место, где взрывчатка могла бы нанести наибольший ущерб.

Кин тихо выругался, увидев, как к транспортному отсеку приближается мастер-политехник. Если бы он поднял взгляд, то обнаружил бы ноги Синдзи, зацепившиеся за перекладины лестницы, бледные, как у какой-нибудь девицы Кицунэ.

Поторопись, черт возьми…

Пот застилал Кину глаза, а эхо шагов Землекрушителя добавляло боли. Он целился в затылок мастеру-политехнику, но железомёт в израненных руках подрагивал.

Невозможно подать Синдзи сигнал, не привлекая к себе внимания.

Невозможно предупредить, что к нему приближается гильдиец. Синдзи сунул взрывчатку между распорной пластиной и прокладкой самой нижней передачи и подтянулся назад. Вытирая пот со лба, увидел проходящего политехника, застыв неподвижно, как статуя в садах сёгуна. Если он не издаст ни звука и не пошевелится, возможно, мастер его и не заметит…

– Именем Первого Бутона!

Крик донесся с мостика над головой Синдзи. Там стоял еще один мастер-политехник, налитые кровью глаза горели, не отрываясь от почти обнаженного юноши.

Первый мастер поднял голову и уставился на Синдзи.

– Саботажники! – закричал он. – Они здесь! Бейте тревогу!

У Кина перехватило дыхание, палец лежал на спусковом крючке.

Сжать. Крепче.

Плавая в огне, она стояла одной ногой в обоих мирах, с широко открытыми глазами.

Юкико видела всех до единого. Чувствовала их ярость и ненависть. В белоснежных одеждах, с пеплом на лицах. Слуги великого Йоритомо-но-мии. Последние из элиты. Убийцы, и теперь единственная цель их жизни – ее смерть.

Буруу приземлился на лоцманскую палубу «Почетной смерти», среди щепок и разбитых досок, порванных канатов и такелажа. Перед ними был Хиро, одна рука из холодного железа, другая, окровавленная, свисала вдоль тела.

Элита услышала шум. Каждый воин повернулся лицом к Буруу и Юкико. Мужчины воинственно закричали. Обнажили мечи. Включили их. И время словно замедлило свой ход.

«Почетная смерть» теряла высоту вместе с водородом, рвавшимся из воздушного шара. Юкико оглядела палубы, доски, залитые кровью и заваленные телами. Самураи Кицунэ, облакоходы и элита. Все храбры по-своему. И каждый борется за свою истину и веру по какой-то особой причине. И какая-то часть Юкико хотела отнестись к этому с пониманием, осознать, что все они – почти одинаковые, значит, разница между ними не столь уж велика.

Ведь и Даичи когда-то был таким же, как эти люди. Да и они, вероятно, находятся лишь в шаге от того, чтобы увидеть мир таким, каким однажды увидел его Даичи.

И вдруг взгляд Юкико упал на девушку. Она лежала, скорчившись, в красной луже у перил. Темные волосы будто обрублены, бледная кожа стала еще белее, губы, словно ужаленные пчелами, приоткрылись, приготовившись вздохнуть. Однако она не дышала. И не двигалась. Она вообще была ничем.

– Мичи…

Нет, это чересчур.

Слишком много потерь. И смертей. Сколько же у нее отняли… И если бы сейчас Юкико перенеслась в древнюю легенду и оказалась бы великим героем, благородной Танцующей с бурей, как Кицунэ-но-Акира или Тора Такехико, она, наверное, отыскала бы в душе нечто, за что можно уцепиться.

Это была бы глава, в которой Юкико нашла бы в себе силы проявить милосердие, ухватиться за Бусидо, за честь или за знание, ведь в целом эти понятия не так уж сильно отличаются друг от друга. И в каждом заключена какая-то правда.

Но, к сожалению, Юкико – не персонаж древней легенды. Если бы она являлась прославленным героем, Мичи не была бы мертва. Как и Акихито. И Аиша, и Касуми, и отец. Она бы спасла их.

Она могла бы спасти всех. Если бы была Танцующей бурей из прошлого.

Но только если.

– Нет, – выдохнула Юкико и потянулась в Кеннинг, в пламя, где корчились драконы, цунами, огонь и наводнение.

И она коснулась разума каждого мужчины, собиравшегося напасть на нее. Лица воинов искажала ненависть. Она тянулась к ним, обволакивая собой. Руки вытянуты, пальцы манят к себе. И они шли к ней. С мечами на изготовку. Изрыгая проклятия. Готовясь к убийству.

Она зажмурилась. Сжала кулаки.

А мужчины схватились за виски. Из глаз потекла кровь.

А потом они повалились на палубу.

Самураи, морские пехотинцы и облакоходы. Молодые и старые. Которые минуту назад жили и дышали, уже ни о чем не думали. Она уничтожила каждого, кто жаждал убить ее, но в итоге погиб сам.

Она опустошила палубу, уничтожив всех. Кроме одного.

Эти глаза, которые прежде завораживали ее, теперь блестели, как плоское полированное стекло. Лицо покрыто белой коркой цвета смерти: ее отца завернули в ткань такого же цвета, прежде чем разожгли погребальный костер.

В такую же ткань завернули бы Акихито и Мичи… если бы у живых сейчас была такая возможность.

ДУМ. ДУМ. ДУМ. ДУМ. КОНЕЦ. СВЕТА. КОНЕЦ. СВЕТА.

– Ты убил ее, – проговорила Юкико.

– Не я. – Хиро содрогнулся, увидев, во что она превратила элитных бойцов. – Мои люди.

Юкико узрела смерть Мичи в его сознании, сопровождавшуюся чем-то похожим на сожаление. И шагнула к нему, а взгляд Хиро переместился на ее живот, мягкий изгиб которого поднимался под защитой из железных полос. Буруу взревел, и от рыка грозового тигра затряслась палуба.

ОН ЗНАЕТ.

– Мичи рассказала тебе. О них.

– Хай.

– Значит, теперь ты в курсе.

– Да.

Юкико мысленно потянулась к Хиро, проникая в него, просто давая понять, что она здесь.

Юноша подавил вздох, глаза его распахнулись, когда Юкико в Кеннинге ущипнула его.

Но пока рано.

Буруу зарычал, низко, утробно, создав стену огня у Юкико за спиной.

ПРИКОНЧИ ЕГО.

Скоро.

ПОКА ТЫ НАСЛАЖДАЕШЬСЯ МОМЕНТОМ, ЗЕМЛЕКРУШИТЕЛЬ ТОПАЕТ ДАЛЬШЕ.

Мы не в состоянии остановить Землекрушителя, Буруу. Нам нужно чудо.

КИЦУНЭ ПРИГЛЯДИТ ЗА СВОИМИ.

Акихито мертв. Мичи мертва. Аиша, Даичи, Касуми, мой отец. Если Кицунэ так приглядывает за мной, думаю, лучше бы он оставил меня в покое.

– Ты счастлив, Хиро? – спросила Юкико, жестом указав на битву, бушевавшую по всей Йаме. – Это же для тебя. Каждый удар, каждая капля крови. Гордишься?

– Горжусь? – Хиро рассмеялся, коротко и горько. – Боги, ты никогда меня не понимала.

– Наверное. Но я была всего лишь юной девушкой, которая думала, что влюблена.

– Не больше, чем я.

– Ты предал меня, Хиро.

– И ты тоже. Когда предала моего господина Йоритомо.

– Йоритомо был свиньей, – выплюнула Юкико. – Насильником. Ублюдком, убивающим детей.

– Тебе известно, что значит для меня клятва. – Хиро покачал головой. – Я говорил тебе, что в первую очередь я – самурай. И я никогда не притворялся кем-то другим.

– Ты притворялся хорошим человеком. Благородным.

– Я и есть благородный человек! – рявкнул он и скривился в оскале. – Ты представляешь, чем я пожертвовал ради чести? Как думаешь, те люди, которых ты сейчас убила, были…

– Не смей читать мне проповеди об убийстве…

– Я присягнул на верность династии Казумицу! Чтобы защищать клан! Своего господина! Без клятв я – ничто! Я говорил тебе с самого начала!

– Дело не в кланах или клятвах, а в тебе и во мне!

– Боги, ты себе льстишь…

– Ты должен уже быть мертв, Хиро! Ты подвел Йоритомо, тебе следовало покончить с собой, чтобы восстановить честь. Но Гильдия предложила тебе шанс добраться до меня, ты крепко ухватился за него и держался изо всех сил!

Юкико шагнула вперед, Хиро попятился, мышцы юноши напряглись, из носа потекла кровь.

«Почетная смерть» содрогнулась, когда ударилась дном о внешние стены Йамы, неболёт опускался все ниже, поврежденный воздушный шар продолжал разрушаться.

– Ты никогда не хотел править Империей, занять трон Тигров, или возродить династию, или жениться на Аише. Ты жаждал отомстить. Сделать мне больно. Столь же больно, как я делаю тебе. Ты называешь себя благородным, но на самом деле ты – избалованный маленький мальчик, спрятавшийся за кодексами и клятвами. Который, топая ногами, тащит страну к гибели, потому что не добился своего. – Юкико указала на картину разрушений вокруг. – Ты осведомлен о том, что такое Гильдия. Знаешь, что станет с землей, если они останутся у власти. Но ты не отдал ни единой крупицы дерьма ни за семью, ни за клан, ни за страну, когда тебе предложили удавку. Ты не пожертвовал ничем, черт возьми, кроме чести, когда улегся в постель с ублюдками.

– А ты? – сплюнул Хиро. – Чем ты пожертв… – Вопрос оборвался на полуслове хриплым криком боли. Он опустился на колени, прижав железный кулак к виску, из носа хлынули густые соленые потоки крови.

– Тебе мало моего отца? Моих друзей?

– Ты… ты не жертвовала… ими. Их просто… забрали.

– Да, точно. – Юкико наклонилась ближе, обнажив зубы. – Такие люди, как ты. Но больше такого не будет. Ты уже не погубишь ни земли, ни наших детей. Ты не сделаешь с ними то, что сотворил со мной. Я хочу, чтобы ты знал это, когда будешь умирать. Все, что ты предпринял, было напрасно. Все сгорит. В огне. А пламя, которое ты помог разжечь… и есть я.

– И через много лет… когда дети подрастут… ты скажешь, что убила их родного отца?

Она расплылась в убийственной улыбке.

– Разве я когда-нибудь буду говорить с ними о тебе, Хиро? – Юкико усилила хватку в его разуме, стиснув кулак. – Они никогда не услышат даже твоего имени…

Сжать. Крепче.