Текст книги "Перешагнуть через пропасть. Гедонистическая инженерия против уныния, одиночества и разобщенности"

Папа встал, порылся в своей запыленной коллекции пластинок и вытащил диск Old and in the Way. На конверте была смешная карикатура с изображением дворовой группы, а прямо по центру восседал на табуретке бородатый чувак с банджо. Брюнет, а не седой. Не такой пузатый, как психоделический Санта-Клаус, которого я видел на стадионе имени Роберта Кеннеди, но точно он – Джерри Гарсия.

В середине 1970-х этот альбом записали Гарсия, виртуоз игры на мандолине Дэйв Грисман и легендарный скрипач Вассар Клементс. Это до сих пор самая продаваемая запись блюграсс-кантри за всю историю, объединившая поклонников госпела, блюграсса, кантри и Deadheads (как часто называют фанатов Grateful Dead). Все мое детство эта пластинка стояла себе на полке и ждала, когда я соединю точки на рисунке.

Аркана американа

Когда я начал их соединять, получившаяся линия пересекла Америку от Новой Шотландии до Аппалачей и протянулась из Калифорнии в Африку, а потом проступила в самом неожиданном месте, вроде первобытных плясок под «полиэтник-каджун-сламграсс» в горах Колорадо при полной луне и журналистских тусовок в долине Коачелла. Но куда бы ни вели эти точки – в дискографию Grateful Dead, в фолк Боба Дилана, который играют в кофейнях, или в пронизанную блюзом вторую волну нашествия британского рока, – они всегда возвращались к скромному парню по имени Алан Ломакс.

Ломакс – настоящий подвижник в исследованиях народной музыки – вырос в начале ХХ века в Остине и некоторое время метался между Гарвардом и другими учебными заведениями, прежде чем обрести призвание. Начал он с того, что помогал отцу-фольклористу собирать полевые записи ковбойских песен. А самостоятельным ученым он стал в 1937 году, когда возглавил Архив народных песен при Библиотеке Конгресса[249]249
  American Folklife Center, Library Of Congress. “Lomax Family at the American Folklife Center.” Alan Lomax Biography | The American Folklife Center | Library of Congress. September 01, 2014.


[Закрыть]. Он таскал за собой по всей стране громоздкую звукозаписывающую аппаратуру из металла и воска, сделал более 10 000 полевых записей и зафиксировал голоса и звуки Америки, о существовании которых большинство ее жителей и не подозревали. Его завораживало «мнимо-непоследовательное разнообразие американских народных песен как выражение ее демократического, межрасового и интернационального характера»[250]250
  Lomax, Alan “Songs of the American Folk”, Modern Music 18 (Jan.-Feb. 1941).


[Закрыть]. Он брал интервью у знаменитого фолк-певца Вуди Гатри, у легендарных джазистов Биг-Билла Брунзи и Джелли-Ролла Мортона, у звезды чикагского блюза Мадди Уотерса и у десятков других.

Значительное число записей Ломакса отражали пути развития народной музыки афроамериканского Юга, но на самом деле американская музыка родилась из гремучей смеси влияний и традиций. От шотландско-ирландских кельтских мотивов бесплодных Аппалачей, переросших в блюграсс и кантри, до акадийских скрипичных трелей французов-католиков, которые затем породили каджунское зудеко Mardi Gras. Повсюду, где страдали и праздновали победу люди, снявшиеся с насиженных мест, эти песни об искуплении становились способом придать страданиям цель и смысл. «Homo Americanus — это отчасти изворотливый янки, отчасти провинциал-индеец или задира из прерий, а отчасти негр»[251]251
  Williams, Thomas Chatterton. “A Blues for Albert Murray.” The Nation. June 6, 2016. https://www.thenation.com/article/archive/blues-for-murray/.


[Закрыть], – так описал американский национальный характер Альберт Мюррей, основатель «Джаза в Линкольн-центре». «Сама по себе блюзовая традиция, – писал он в своей книге “Герой и блюз”, – представляет собой честное признание и трезвое принятие житейских невзгод как неизбежного условия человеческого существования, и, вероятно, как следствие – конструктивное отношение ко всякого рода препонам… хоть политическим, хоть метафизическим»[252]252
  Murray, Albert. The Hero and the Blues. Vintage Books, 1995, p. 106.


[Закрыть].

Когда в 1920-е годы блюзмен Фарри Льюис сокрушался, что I been down so goddamn long ’cause it seem like up to me («Я так давно в унынии, потому что для меня это как счастье»), он как раз и воплощал «конструктивное отношение» к жизненным неприятностям по Мюррею. Назвать, признать, преодолеть. Очевидно, его утверждение задело нужные струны – каверы на эту песню исполняли все, от Нэнси Синатра до Doors и суперзвезды хип-хопа Дрейка.

Протеже Мюррея Стенли Крауч дал этому балансу невзгод и побед особое название – свинг. «Это сочетание грации и напряженности мы и знаем как свинг. В джазе печаль ритмически трансформируется в радость, что, вероятно, и составляет самую суть музыки: радость, заслуженная или достигнутая через исполнение, через акт творения» (курсив мой)[253]253
  Nava, Alejandro. In Search of Soul: Hip-hop, Literature, and Religion. University of California Press, 2017, p. 49.


[Закрыть].

Собственно, именно это мы сейчас и разбираем: где-то в недрах этой многоязычной пестрой традиции американских народных песен таится что-то очень важное. Философия, образ жизни, тайное писание, магия, арканум — что-то такое, что не только проливает свет на наше происхождение, но и намекает, куда все мы движемся. Ведь эти песни об искуплении – не просто про то, что нет худа без добра. Это мощный призыв к радикальной трансформации.

– Вопрос не в том, чтобы обрести надежду, – настаивал Корнел Уэст на лекции в Гарвардской школе богословия. – Вопрос в том, чтобы нести надежду. Обрести надежду – это слишком абстрактно, слишком умозрительно. Нужно участвовать в процессе. Нужно двигать этот процесс. «Не сдавайся», – говорит Кертис Мэйфилд. «Будь силой добра», – говорит Колтрейн. «Чертов Миссисипи!» – говорит Нина Симон. Они не обретают надежду. Они несут надежду. Отважно говорят, что видят, невзирая на обстоятельства, потому что решили быть верными себе изо всех сил, пока не стали добычей червей. Бум! Вот что такое блюз. Прекрасная традиция[254]254
  West, Cornel. “The Trump Era: Hope in a Time of Escalating Despair.” Transition, no. 122 (2017): 22. doi:10.2979/transition.122.1.27.


[Закрыть].

Отважно и беспристрастно наблюдать жизнь, пока ты не стал добычей червей, и петь об этом – неповторимо американский путь к спасению. Дать своим страданиям имя, вместо того чтобы пытаться их минимизировать, – хороший способ преобразить ситуацию. Но превратить плач разбитого сердца в празднество, в триумф? Это уже алхимия.

«Духовное возрождение американской религиозности… гораздо ближе к герметизму, чем к европейскому христианству с его доктринами», – пишет в своей книге «Знамения тысячелетия» йельский историк Гарольд Блум[255]255
  Bloom, Harold. Omens of Millennium: The Gnosis of Angels, Dreams, and Resurrection. Fourth Estate, 1997, p. 181.


[Закрыть]. Блум имеет в виду, что американская духовность всегда была более подрывной, мистической и чувственной, чем допускала европейская церковь, и католическая, и протестантская. Американская духовность сложилась под влиянием тех же сил, которые побудили квакеров, шекеров, пуритан, мормонов, адвентистов и десятки других сект бежать от преследований и искать свою Землю Обетованную в Америке, и потому стала более дикой и странной и в конечном итоге более мятежной, чем многие традиции, из которых она выросла.

«Американский способ самопознания по сути своей герметический, а не христианский, – поясняет Блум. – Чтобы обрести духовное возрождение по-американски, требуется процесс инициации, в ходе которого мы преображаемся, и рождается “исцеленный, неповторимый и чистый” антропос. Подчеркивается, что это возрождение – не повторение физического рождения, а способ вырваться на новый уровень существования, прежде недостижимый».

Это мистическое таинство смерти и возрождения, переход от страдания к спасению, когда из смертного человека возникает дважды рожденный антропос, занимает в американском опыте самое почетное место. Именно о нем говорил Джозеф Кемпбелл, когда связывал рок-концерты Grateful Dead с древнегреческими дионисийскими ритуалами. Как говорила Зора Ниэл Херстон, «Чтобы понять, как там, надо туда попасть!»[256]256
  Hurston, Zora Neale. Their Eyes Were Watching God. HarperLuxe, 2008, p. xix.


[Закрыть] Именно это тайное писание, алхимическое руководство, и спрятано у всех на виду в американской песенной традиции. Герметически запечатанное. Невидимое. Но доступное, если есть ключ (нередко для этого достаточно пластинки или билета на концерт – ну, или чуть больше). Условимся считать это аркана американа. Нам не обязательно писать новые тексты песен или сочинять новые легенды, чтобы понять, куда двигаться. Они всегда были с нами.

Блум утверждает, что стоит поскрести поверхность американского христианства – и обнаружишь мистико-магический корпус инициационных знаний. Такую точку зрения мало кто разделяет. Во многом потому, что религия в Америке – либо удел истинно верующих, которые понимают ее совершенно буквально, либо мишень для нападок неверующих, которые не видят в ней ничего дельного. «Гнозис [прямое восприятие реальности], – утверждает Блум, – одомашнен в Америке вот уже два столетия, поэтому у нас налицо парадокс – ностическая страна, которая не знает, что все знает!» (курсив мой)[257]257
  Bloom, Harold. Omens of Millennium: The Gnosis of Angels, Dreams, and Resurrection. Fourth Estate, 1997, p. 183.


[Закрыть].

Гностическая страна, которая не знает, что все знает. Мы буквально забыли, какие орудия сами же и выковали, чтобы помочь себе запомнить. Горькая ирония – зато в ней содержится возможность все исправить.

* * *

Если все это кажется вам сухими историческими и даже академическими соображениями, оглядитесь вокруг прямо сегодня – и вы повсюду увидите признаки гностического Возрождения. Вы услышите их в песне Долли Партон Travelin’ Thru, которая была номинирована и на «Грэмми», и на «Оскар», и на «Золотой глобус». Она была основной музыкальной темой фильма «Трансамерика» и связывала борьбу за права ЛГБТ+ в наши дни с давней американской традицией бродячего искателя истины. Анонс выступления Долли Партон на «Оскаре» был просто роскошный, и когда она вышла и запела, публика была у ее ног (звезды помоложе, вроде Эми Адамс и Джейка Джилленхола, вежливо хлопали в такт, зато Джек Николсон, старый и мудрый, просто сиял своей улыбкой Чеширского Кота, ерзая на краешке кресла).

 
У меня сплошные вопросы, а ответов почти что нет,
Но мы здесь, чтобы учиться, чтобы видеть истины свет,
Нас всех когда-то распяли, как Христа прибили к кресту,
И когда я тоже воскресну, ты увидишь меня, да не ту.
 

Так пела Долли Партон. Все ждали привычное выступление в духе винтажной «Старинной Гранд-Оперы», но к концу Долли Партон показала кое-что совсем иное. Она стояла на сцене церемонии вручения «Оскара» одна, в облегающем белом брючном костюме, и творила волшебство. Песня начиналась как типичная жалостливая кантри-баллада – перечисление горестей и бедствий. Затем следовало обращение а-капелла в духе Graceland, на которое отвечал госпел-хор. Голос певицы словно бы медленно восставал из трясины страданий и недоумения, и хор следовал за ней, – и тогда она начинала петь припев. Пританцовывая на сцене, она вскидывала руки, словно воздавала хвалу Всевышнему, и заставила толпу в вечерних нарядах подпевать себе. Церковь музыки соул – с какой стороны ни взгляни.

«Способность выразить трагикомическое отношение к жизни во многом объясняет загадочное могущество и притягательность этого качества – так называемой музыки соул, “музыки души”, – объяснял Ральф Эллисон. С тем же успехом он мог писать и о выступлении Долли Партон на “Оскаре”, и о грустных балладах Джерри Гарсии. – Соул – воплощение разнообразия в пределах единой нации, характерного для Америки, смеси черного с белым, и он свидетельствует о творческой борьбе с реалиями бытия… об испытаниях, об обрядах инициации, о возрождении»[258]258
  Ellison, Ralph. “What America Would Be Like Without Blacks.” Teaching American History. https://teachingamericanhistory.org/library/document/what-america-would-be-like-without-blacks/.


[Закрыть].

Несколько минут, которые Долли Партон провела на сцене «Оскара», вероятно, заронили зернышко деревенской святости в почву голливудского секуляризма, однако в последнее время маятник качнулся в обратную сторону. Секуляризм новой школы возрождает олдскульные святыни.

* * *

В апреле 2018 года в Кафедральном соборе Божией Благодати в Сан-Франциско 50 с чем-то прихожан, пришедшие на будничную службу, были вынуждены потесниться, чтобы впустить гостей. Потесниться пришлось сильно. По скамьям расселись 850 незнакомцев. Всех цветов и размеров, кто-то шумный, кто-то тихий. Все они пришли послушать «Мессу Бейонсе» – христианское богослужение, вдохновленное жизнью и музыкой Бейонсе Ноулз.

«Чернокожие артисты всегда были в первых рядах борьбы за свободу черных, будь то Нина Симон, Гарри Белафонте… или группа Sweet Honey in the Rock, – сказала в интервью New York Times преподобная доктор Келли Браун Дуглас, декан Епископальной богословской школы при Нью-Йоркской объединенной теологической семинарии. – Бейонсе – часть этого наследия. Между тем, что она делает в музыке, и черной церковью есть естественные параллели»[259]259
  Friskics-warren, Bill. “A Church Service Inspired by Beyoncé, No Halo Required.” The New York Times. October 21, 2019. https://www.nytimes.com/2019/10/21/arts/music/beyonce-mass.html.


[Закрыть].

Месса, идея которой принадлежит преподобной Иоланде Нортон, заведующей кафедрой исследований черной церкви при Сан-Францисской богословской семинарии, сделала из биографии и песен Бейонсе отправную точку для прославления и изучения чернокожих женщин и ЛГБТ+ сквозь призму Евангелия. И, разумеется, предполагалось, что все будут подпевать зажигательным припевам – для лучшей усвояемости материала.

Видеозаписи этой первой службы стали вирусными, и вскоре многие общины от Лос-Анджелеса до Лиссабона уже выражали желание повторить этот опыт. «Я уже много лет назад отошел от церкви, – сказал один участник первой мессы в Лос-Анджелесе, – и оказалось, что вернуться в это пространство просто восхитительно. Меня окружало тепло и гостеприимство, и я почувствовал, что исцеляюсь. К концу службы многие плакали, ликовали, обнимались».

Впрочем, удивляться тут нечему. По сравнению с пресными исполнениями «Аве Мария» и ходульными повторениями никейского символа веры сорвать с прихожан все оковы гимном Бейонсе I’m a Survivor – асимметричные боевые действия. Многие ее песни строятся по той же схеме, которую мы здесь изучали, – соул, блюз, свинг, джаз. Нести надежду, а не обрести надежду. Искать искупления и возрождения.

«Дело не в том, чтобы привнести в церковь поп-музыку, – сказал репортеру Times один из организаторов мессы. – Дело в том, чтобы подарить людям новый взгляд на христианство, показать, что это вовсе не сборник старых историй из старой книжки».

«Было и сопротивление, – признается преподобная Нортон. – Не все понимали, что мы делаем, даже наши прихожане; им было неясно, что мы хотим сплотить людей, а не перессорить… Если вслушаться в слова [песен Бейонсе] в контексте богослужения, ясно, что это очень искреннее, честное и полное веры выражение того, как несовершенны наши отношения с Господом».

Когда Бейонсе исполняют в церкви, это не отклонение от нормы, а полное завершение становления артиста. Бейонсе Ноулз выросла в Хьюстоне и пела в хоре в своей церкви. Она была погружена в госпел и спиричуэлс. Ее отец – афроамериканец, однако мать (откуда и имя с французским акцентом) – смешанных кровей: среди ее предков есть и креолы из Луизианы, и евреи, и испанцы, и китайцы, и индийцы. Начав самостоятельную карьеру, Бейонсе стала свободно черпать из этой сокровищницы знаний и образцов, ритмов и генеалогий – и породила нечто подлинно, глубоко и неповторимо американское.

Однако аркана американа масштабнее даже Бейонсе.

* * *

В 1996 году знаменитый иранский кинорежиссер, сценарист и продюсер Аббас Киаростами представил в Линкольн-центре в Нью-Йорке свой фильм «Сквозь оливы». На последовавшей пресс-конференции кто-то из зрителей спросил, почему Киаростами решил озвучить фильм, действие которого происходит в далекой деревушке на севере Ирана, классической музыкой. Киаростами ответил: «Классическая музыка уже давно принадлежит не только Западу. Она достояние всего мира»[260]260
  Hakakian, Roya, “Why I Signed the Harper’s Letter.” Quillette. July 11, 2020. https://quillette.com/2020/07/11/why-i-signed-the-harpers-letter/.


[Закрыть].

То же самое можно сказать о госпеле, блюзе, джазе и фолке – об аркана американа. Эти песни об искуплении выкованы в пламени нашей коллективной надежды и отчаяния. Рабство, войны, изгнания и возвращения. Расизм. Смешанные браки. Мультикультурализм. Национализм. Африканская диаспора. Европейские протестанты. Китайские железнодорожные рабочие. Лагеря для интернированных японцев. Вьетнамские лодочники. Ирландский картофельный голод. Дорога слез, Пляска духа, резервации. Возрождения и Пробуждения, большие и малые. Марши. Протесты. Политические убийства. Трагедия. Триумф. Тернии. Трансформация.

Аркана американа тоже больше не принадлежит какой-то одной стране, пожалуй, даже в большей степени, чем классическая музыка. Она принадлежит всему миру – выразительное средство, выкованное в пламени страданий и выживания и обращающееся к вселенскому глубинному опыту. Эти песни – о том, как тебя снова и снова сбивают с ног, но ты раз за разом поднимаешься – и поешь. Саундтрек бесконечной игры.

Когда Алан Ломакс смотрел на свои 10 с лишним тысяч записей в архиве Библиотеки Конгресса, его восхищало «мнимо-непоследовательное разнообразие американских народных песен как выражение ее демократического, межрасового и интернационального характера… как функция ее бурного многостороннего развития»[261]261
  Lomax, Alan. “Songs of the American Folk”, Modern Music 18 (Jan.-Feb. 1941).


[Закрыть].

Подняться на ноги, снова и снова. Плясать, чтобы забыть. Петь, чтобы вспомнить. Огромная часть этой традиции опирается на парадигму иудеохристианской традиции, как напоминает нам Гарольд Блум, однако в этом секрете таится свой секрет, еще глубже. Аркана Американа – живая герметическая и еретическая традиция. Она отвергает доктрину первородного греха, ей претит мысль, что мы навсегда изгнаны из райского сада и наш удел – страдания и замаливание грехов.

Вместо битья покаянных поклонов аркана американа мятежно требует второго акта – преображения, основанного на врожденном совершенстве человека. Это и есть антропос по Блуму. Люди, выращенные с любовью, – так, пожалуй, будет понятнее.

Когда мы пытаемся разобраться с кризисом смысла и заделать трещины, грозящие расколоть нас навсегда, песни об искуплении способны нас сплотить. Подарить надежду – стать этой надеждой. Осветить путь и в религии, и в коловращении жизни.

Глава восьмая
Таинства

Эффектный выход

В 70–80-е годы XIX века по индейским резервациям по всему западу США стремительно распространилась Церковь пейота, зародившаяся на севере Мексики. В число ее обрядов входили всенощные, на которых прихожане пели, танцевали, молились и употребляли психоактивные бутоны кактуса пейота. Белые политики были сильно озабочены ростом популярности «культа пейота» и, опасаясь индейских восстаний, законодательно запретили применять пейот. Через 10 лет вождь команчей Куана Паркер выступил перед законодательным органом штата Оклахома, где решался вопрос, стоит ли продлить запрет или можно его снять. Паркер заверил сенаторов, что его опыт в Церкви пейота обеспечил и ему самому, и бесчисленному множеству других прихожан исцеление, вдохновил отойти от традиционного образа жизни, а евхаристический опыт употребления священного растения уберег многих от алкоголизма и отчаяния. «Белый человек идет в свою церковь и говорит о Христе, – пояснил Паркер, – а индеец идет в свой вигвам и говорит с Христом»[262]262
  Gwynne, S. C. Empire of the Summer Moon: Quanah Parker and the Rise and Fall of the Comanches, the Most Powerful Indian Tribe in American History. Scribner, 2011, p. 314.


[Закрыть].

Опешившим конгрессменам нечего было возразить. Свидетельство Паркера стало одной из первых в череде побед, благодаря которым коренные американцы могли продолжать употреблять священные растения вплоть до принятия Конгрессом Закона о религиозных свободах индейцев 1978 года. Сегодня Аборигенная американская церковь, как стали называть это движение, собирает свыше четверти миллиона прихожан от Мексики до Канады.

Грань, которую провел Паркер, – разница между обсуждением сакрального на расстоянии вытянутой руки и погружением в сакральное всем телом – играет очень важную роль. Как пишет Майкл Поллан в своей книге «Мир иной», есть большая разница между энтеогенами (буквально – веществами, пробуждающими божественное внутри) вроде пейота и «плацебо-таинствами» вроде католического причастия[263]263
  Поллан, Майкл. «Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности». – М., АСТ, 2020.


[Закрыть].

Все сводится к местоимениям.

Разговоры «о Христе» и любом другом божестве в третьем лице – он/она – это обсуждение. Мы (субъект) говорим о Них (объект). С расстояния вытянутой руки. Относительно абстрактно. Царство ученых и схоластов, считающих ангелов на кончике иглы.

А можно воспринимать божественное во втором лице – философ Мартин Бубер, как известно, называл это отношениями «Я – Ты». Именно это имел в виду Куана Паркер, когда говорил о разговоре «с Христом». Нагляднее всего это проявляется в прямой молитве-просьбе: «Дорогой Боженька, пожалуйста, помоги мне / дай мне / избави меня / спаси меня». Безусловно, так гораздо интимнее, чем при абстрактном обсуждении в третьем лице.

Наконец, если мы войдем в разреженный мир мистики вслед за святым Франциском в христианстве, Маймонидом в иудаизме, Руми в исламе, Падмасамбхавой в буддизме и Рамакришной в индуизме (и это далеко не полный список), нас ждет грамматический коллапс. Отношения «Я – Ты» переходят в прямое mystico-unio – единое «Я – Я». Человеческая сущность в первом лице признает свою божественность в первом лице.

Уэйд Дэвис, штатный первопроходец National Geographic, рассказал мне, что когда изучал трансовую одержимость вуду на Гаити, хунган (жрец) расширил первоначальную дихотомию Куаны Паркера: «Когда белый человек идет в церковь, вы говорите о боге; когда индеец идет в свой вигвам, он говорит с богом; а когда мы проводим обряды вуду, мы становимся богами». Первое лицо как оно есть.

Можно возразить, что все три лица, и первое, и второе, и третье, – часть здоровых человеческих отношений с сакральным, просто мы нарушаем баланс. Большинство современных переходных обрядов, от светских – выпускных балов и приема в студенческие братства – до религиозных – венчаний, причастия и бар-мицв, – представляют собой пантомимы от третьего лица и, что называется, утратили искру. Плацебо-таинства во всем, кроме названия. Сегодня мы уклонились далеко в сторону дискуссии в третьем лице и отошли от погружения в первом и втором лице. И страдаем из-за этого.

«Разве может Господь явить Себя так, чтобы не оставить места сомнениям и при этом не уничтожить меня в процессе? – спрашивает американский богослов Фредерик Бюхнер. – Если нет места сомнениям, нет места и мне»[264]264
  Buechner, Frederick, and George Connor. Listening to Your Life: Daily Meditations with Frederick Buechner. Harper San Francisco, 2007, p. 91.


[Закрыть]. Тем не менее существует опыт, обеспечивающий прямую связь с миром духовного и отметающий и все сомнения, и «я». Надо лишь расширить параметры поиска.

Вот тут-то на сцену и выходят таинства, как в Аборигенной американской церкви.

«Каждая культура нашла свои химические средства достижения трансцендентности, и в какой-то момент применение таких дурманящих веществ становится официальным на магическом или сакральном уровне, – говорит нейрофизиолог из Нью-Йоркского университета Оливер Сакс. – Сакраментальное применение психоактивных растительных субстанций имеет давнюю историю и продолжается и по сей день в разнообразных шаманских и религиозных обрядах по всему миру… Некоторые могут достичь трансцендентных состояний через медитацию и тому подобные трансовые методики либо через молитву и духовные упражнения. Однако препараты дают возможность срезать напрямик, обещают трансцендентность по первому требованию. Такой прямой путь возможен потому, что некоторые химические вещества прямо стимулируют различные сложные мозговые функции»[265]265
  Sacks, Oliver, Jill Lepore, and Jeremy Denk. “Altered States.” The New Yorker. https://www.newyorker.com/magazine/2012/08/27/altered-states-3.


[Закрыть]. Такая неврологическая симуляция, «трансцендентность по первому требованию», рушит стены спекуляции в третьем лице и обеспечивает нам единение с сакральным во втором и в первом лице.

Сакс совершенно справедливо замечает, что психоактивные таинства – ровесники самой культуры человека, однако в наши дни в них возникла особая нужда. Мы демистифицировали мир, и в результате и бремя «я», и бремя сомнений стали значительно тяжелее. Чтобы противостоять гравитационной тяге цинизма, неврозов и отчаяния, с которыми мы сталкиваемся, нам нужна ракета побольше. И значительно более совершенные навигационные системы.

Монахи под кайфом

Иногда дело не сводится к тому, чтобы разлить старое вино для причастия по новым бутылкам. Иногда нужно вылить вино и наполнить бутылки другим зельем – новым и незнакомым.

Если вы увидите сегодня Рика Доблина, доктора философии из Гарварда и основателя Междисциплинарной ассоциации психоделических исследований, вы запросто можете принять его за оборотня. Вот только что он в пиджаке и при галстуке беседовал с руководством Управления по контролю над наркотиками или выступал в Конгрессе с докладом о терапевтической пользе метилендиоксиметамфетамина для ветеранов – и вот уже он в радужной лоскутной куртке ведет мастер-класс по снижению негативного эффекта от приема психоделических средств на каком-нибудь фестивале в пустыне.

Но если бы вы перемотали назад на 30 лет, вы бы обнаружили Рика совсем в ином обличье – этакий проказливый Джонни Яблочное Семечко, который раздаривал плоды с древа познания тем, кто посвятил свою жизнь их выращиванию.

Тогда, в 1984 году, метилендиоксиметамфетамин, он же МДМА или попросту экстази, был совершенно легальным химическим веществом, применявшимся в научных исследованиях, а Доблин еще только формулировал свое кредо, что экстази способно помочь людям исцеляться и лучше функционировать в жизни. Доблин познакомился с монахами из Бенедиктинского монастыря Непорочного сердца в Биг-Суре и предложил им принимать МДМА, или АДАМ, как его называли тогда, в качестве добавки к обычным ежедневным молитвам. Монахи восприняли эту идею скептически, однако обладали широким кругозором и потому согласились. Доблину удалось завербовать для эксперимента нескольких монахов – так сказать, подсадить их на экстази[266]266
  Rick Doblin (Executive Director of MAPS) in discussion with the author, April 2020.“The drug gives you a vision, a glimpse of what you are seeking.”: “Psychiatrists Defend New Street Drug for Therapy.” Los Angeles Times. May 27, 1985. https://www.latimes.com/archives/la-xpm-1985-05-27-mn-6278-story.html.


[Закрыть]. В тот день они, как всегда, расселись для медитации в молчании. Но при этом вовремя растворившиеся капсулы залили их мозг серотонином, окситоцином, дофамином и пролактином. Брат Дэвид Штейндль-Раст, который до пострига был психологом, описал этот опыт так: «Это словно весь день карабкаться на гору в тумане и вдруг ненадолго впервые увидеть вершину. К пробуждению нет краткого пути, нужны ежедневные труд и старания. Но наркотик показывает, что тебя ждет, позволяет ненадолго ощутить то, к чему ты стремишься». Другой монах признался, что «за 30 лет медитации на любви Христа я еще никогда не ощущал Его присутствие в своем сердце с такой силой, как сегодня».

Назавтра аббат вызвал Доблина к себе. Вид у него был озабоченный: «Что мои монахи делали с вашими наркотиками?» После допроса с пристрастием – как сказал Доблин, это было похуже защиты диссертации – ему все же удалось склонить аббата на свою сторону. Монахам было разрешено и дальше медитировать под кайфом.

Доблин предложил созерцателям, которые считали своим призванием отношения с Богом в третьем лице, замену просфорам и вину, подарившую им более непосредственный опыт. Монахи ощутили единство с сакральным в первом и втором лице – «Я – Я» и «Я – Ты» – и получили возможность приподняться над туманом послушания и смирения и «впервые увидеть вершину горы».

Употребление вещества с удачным названием «АДАМ» в сочетании с десятилетиями самодисциплины и естественной красотой монастыря дали монахам возможность немного побыть Адамом – перворожденным, возрожденным, исконным Человеком. Они ощутили «мир Божий, который превыше всякого ума» (пусть лишь на один сонный послеполуденный час) – отведали плод, выращиванию которого посвятили всю свою жизнь.

После этого «момента благодати» положение резко ухудшилось. МДМА вырвался за пределы лаборатории и монастыря и превратился в модный клубный наркотик на рейв-вечеринках. После передоза кое-кто попадал в больницу. Газеты раздули сенсацию и заговорили о «национальной эпидемии». Статус МДМА пересмотрели, и он попал в Первый список препаратов строгого учета. Доблин начал понимать, чему будут посвящены ближайшие 30 лет его работы. АДАМ был изгнан из Рая, и делом жизни Доблина стало пропихнуть запретный плод обратно, минуя стражу у врат.

Всему, что мне нужно было знать о наркотиках, я научился в детском саду

Вскоре после рождения нашего сына мы с моей женой Джули поехали на Восток повидаться с родными. Моя мать, наворковавшись над новорожденным внуком, спросила Джули, не хочет ли та посмотреть мои детские фотографии. И вытащила семейные фавориты – самые позорные мои снимки. Вот я в полтора года в белом крестильном платье и с волнистыми волосами ниже плеч (мама очень, очень хотела девочку). Вот я в три года гордо стою в ванночке в ярко-желтой зюйдвестке и больше без ничего. А вот – я не видел его 25 лет! – мой табель из детского сада.

Мама и жена развернули его, прочитали и тут же захихикали. Моя воспитательница миссис Фишер вписала внизу строчку, которая от души порадовала их: «У Джеймса наверняка было бы больше друзей, если бы он постоянно не указывал им, как правильно играть!»

И так всю мою жизнь. Я так устроен: главное – логика и последовательность, а чувства побоку. Очевидно, так было уже тогда. Не самая удачная стратегия, если хочешь завоевывать друзей и оказывать влияние на людей.

С тех пор у меня было много весьма осмысленных встреч с психоделическими веществами. От сбора псилоцибиновых грибочков с коровьих лепешек в колледже в компании мятежного преподавателя биологии и питья аяуаски в компании колумбийского шамана до кетаминового прихода, который обеспечил мне доктор-анестезиолог во время операции (ох, не советую повторять). Самая яркая такая встреча подарила мне ощущение, очень похожее на «сегодня первый день оставшейся мне жизни». Только теперь, когда прошло 30 лет, я думаю, что ошибался. Все эти откровения на рассвете были вовсе не первыми днями новой жизни, а следующими днями старой – что неизбежно.

А это заставляет нас вернуться к детсадовскому табелю. Мнение моей воспитательницы, что я был в общем и целом мелким противным занудой, которого хорошо бы проверить на расстройство аутистического спектра, сложилось до всех тех «детских травм», на которые можно было бы списать дефекты моего характера. И ее описание остается верным после всех психоделических озарений, которые я испытал в дальнейшем. Вот почему мама с женой так смеялись.

Как я ни старался, я до сих пор примечательно близок к тому шпингалету, который когда-то пришел в этот мир – со всеми его крестильными платьицами, желтыми зюйдвестками, табелями и всем прочим. Как бы я ни старался вывернуть свой мир наизнанку и поставить с ног на голову, как бы мне ни казалось, будто энтеогенный галлюцинаторный опыт совершенно преобразил меня, огромная доля моей личностной структуры осталась незыблемой – и это учит смирению.

Вряд ли я одинок в своем стремлении саботировать собственный рост. Ведь если бы польза психоделики линейно соответствовала тому, что пишут в исследованиях, которые мы читаем в последнее время, то по всем оценкам хиппи поколения бэби-бумеров к сегодняшнему дню уже стали бы повелителями времени галактического масштаба. Если три дозы МДМА лечат все от депрессии до ПТСР, почему 33 дозы экстази не сделали из рейвера в дурацкой шапке Бодхисаттву?

А потому, что у всех этих сенсационных исследований, которые потоком текут из приличных мест вроде Университета Джонса Хопкинса и Имперского колледжа в последние 10 лет, темная изнанка. За рамками статистики, и правда потрясающей, и описаний случаев, когда всего несколько сеансов обеспечивали полную ремиссию симптомов депрессии или ПТСР, остаются не такие громкие и нередко полные отчаяния обращения больных, которые снова приходят за помощью через полгода. И еще через полгода. Как только начинают видеть очень уж реальные пределы своего несовершенного мира и своего ущербного «я». Они снова оказываются у подножия горки – только пути наверх, к прежним забавам, уже нет. Древние мистики называли такое «темной ночью души» – отвратительный период после того, как узришь свет, а у тебя его бесцеремонно отнимут. Перед рассветом ночь всего темнее (и холоднее), но часто бывает так, что следующая заря занимается гораздо позднее, чем мы надеялись.