Текст книги "Скрытые таланты"

Калеб невесело усмехнулся.

– Вряд ли он считал свой поступок жестоким. Просто он хотел быть уверен, что я никогда не забуду о порченой крови, текущей у меня в жилах. Он считал своим долгом напомнить мне, чтобы я остерегался проявлений генетического влияния моей матери. Не забывай – он ведь выращивает лошадей. И крепко верит в силу генов.

Сиренити вспомнила витрину, заполненную отличиями и наградами.

– А ты, значит, провел свои детские годы в попытках доказать ему, что не заражен генами Кристал Брук.

– И все зря.

– Что-то случилось между тобой и Роландом сегодня перед завтраком?

– Мы поговорили.

– Поговорили?

– Он назвал Кристал Брук шлюхой. В этом не было ничего особенного. За последние тридцать четыре года, каждый раз, когда ему случалось упомянуть ее имя, он называл ее потаскушкой или шлюхой, или женщиной, погубившей семью.

– А ты что сказал?

– Я сказал, чтобы он не называл ее шлюхой. – Калеб согнул и разогнул пальцы на рулевом колесе. – Я сделал это первый раз в жизни. Впервые сказал ему, что не хочу, чтобы он обзывал ее.

Сиренити дотянулась и положила руку ему на бедро.

– Ты – ее сын. Ты имеешь полное право оберегать ее память. А твой отец? Роланд его тоже как-нибудь обзывает?

– Нет. Он считает, что отец пал жертвой коварной интриганки, которая соблазнила его, заставив позабыть о долге и ответственности. Дед упрекает себя в том, что был слишком снисходителен и мягок с сыном. Он считает, что именно из-за этого отец и оказался уязвимым для такой женщины, как Кристал Брук.

– И поэтому Роланд решил, что с тобой подобной ошибки он не совершит.

– Примерно так. Моя семейная история в двух словах.

Сиренити бережно держала шкатулку обеими руками.

– По крайней мере тебе известна история твоей семьи в нескольких поколениях. А вот я, например, даже не знала своих бабушек и дедушек. Мои родители рано остались одни на свете. Джулиус говорил, как-то моя мать рассказала ему, что и она, и мой отец – оба были взяты на воспитание и выросли у приемных родителей. Фактически я только это о них и знаю, но я всегда думала, что это, вероятно, и было одной из причин, почему они сблизились: они оба понимали, что такое одиночество.

– Очень может быть, – сказал Калеб. Сиренити нерешительно спросила:

– Интересно, а что сблизило твоих мать и отца?

– Думаю, это очевидно. Моя мать была сексуально привлекательной фотомоделью, которая хотела стать кинозвездой, а мой отец – богатым и перспективным политиком. Черт побери, да они были просто созданы друг для друга.

– Не суди их слишком строго, Калеб. Столько времени спустя нам не дано узнать истину о том, что они чувствовали друг к другу. Что бы там ни произошло, это было только между ними. Ты за это не в ответе.

– Не в ответе? Иногда у меня такое чувство, будто я всю свою жизнь только и расплачиваюсь за то, чтo сделали они.

– У всех у нас есть прошлое, и у всех у нас есть будущее. Все, что мы можем сделать, это выбрать, в каком времени нам жить. Мне кажется, нет большого смысла в том, чтобы жить в прошлом.

Калеб не ответил.

Через минуту Сиренити повернулась назад и положила шкатулку в стоявшую на заднем сиденье сумку.

Церемония прощания с Эмброузом Эстерли оказалась значительным событием в общественной жизни Уиттс-Энда. В воскресенье в восемь часов вечера все население городка стеклось в кафе «Подсолнух», чтобы почтить память Эстерли. Приехавшая с Калебом Сиренити сразу же отправилась на кухню. Там она присоединилась к Ариадне и еще нескольким людям, которые руководили приготовлением блюд и напитков.

Калеб оказался стоящим в одиночестве на краю толпы. Он был удивлен тем, сколько пришло народу. Из того, что рассказала ему Сиренити, у него сложилось впечатление, что, кроме Джесси, Эстерли больше не имел близких друзей. Но в желающих проститься недостатка не было. Он подумал, не объясняется ли такое стечение публики скорее отсутствием в Уиттс-Энде вечерних развлечений и бесплатным угощением, чем теплыми чувствами сообщества к Эстерли.

Но какова бы ни была причина, все население крошечного городка было здесь. Теперь Калеб знал некоторых местных жителей, потому что уже начал вести оценку продуктов и изделий, которые они хотели продавать через каталог Сиренити. Он дружелюбно кивнул нескольким людям, макая крекер в приправленный карри йогурт. И рассеянно слушал долетавшие до него отрывки историй, рассказываемых об Эстерли, и анекдотичных случаев с ним.

– Помнишь, как Эмброуз думал, что наконец-то добился выставки своих работ в одной галерее Сиэтла, а владелец галереи взял да и откинул копыта, прежде чем он успел их развесить? – Одетый в черную кожу с цепями мужчина горестно покачал головой и проглотил кукурузный чипс, намазанный чем-то вроде баклажанной икры.

– Помню. – Женщина с короткой стрижкой, в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах печально кивнула. – Джесси говорила, он тогда напился и сильно буянил, грозился уничтожить все, что когда-либо сделал.

– В этом был весь Эмброуз, – сказал Куинтон, присоединяясь к маленькой группе возле кукурузных чипсов. – У него всегда все шло вкривь и вкось. Он всегда застревал между космическими плоскостями. Математика Вселенной в некотором смысле напоминает карточную колоду. Так вот, эта колода всегда была подтасована так, чтобы бедняга Эмброуз проиграл.

– Да уж, по карме он был чистый неудачник, нечего и говорить, – сказал мужчина в одежде из плотной хлопчатобумажной ткани и цепочек. – Но по-своему он был порядочный человек.

– Он не был низким или подлым, ничего такого. Просто немного замкнут, и все, – заметила женщина в платье из нескольких слоев шарфиков. – Жертва постоянного невезения. Он был чудесный фотограф, знаете ли.

– Я знаю, – откликнулся Куинтон.

– Мы с Джанни повесили у себя над кроватью фотографию, где он снял нас вдвоем, – доверительно прошептала женщина с очень короткой стрижкой. По ее щеке прокатилась слеза. – Она прекрасна.

К столу с закусками приблизилась Джесси.

– У него действительно был талант, – тихо сказала она Калебу. – Некоторые его снимки просто невероятно хороши. Сиренити уже показывала вам те фотографии, где он снимал ее?

– Нет. – Калеб подумал о конверте, который Сиренити изъяла из архива Эстерли. – Еще не показывала. – Вопрос доверия.

– Вам надо обязательно их увидеть. Это самые удачные его работы. Хотелось бы видеть их на выставке в скором будущем. Это было бы подходящей данью уважения к памяти Эмброуза.

Калеба словно огнем ожгла мелькнувшая в воображении картина: Сиренити, выставленная на всеобщее обозрение в картинной галерее, где ее прекрасное, исполненное грации тело открыто всем и каждому. Крекер у него в руке треснул и раскрошился.

– Не думаю, что Сиренити согласится на это, – проговорил Калеб.

Джесси удивленно взглянула на него.

– Почему же?

– Потому что в этом случае я закачу ей дикий скандал. – Он попытался найти разумное объяснение. – Наш новый бизнес с заказами по почте не нуждается в рекламе такого сорта.

– Я не вижу, как это может повредить делу, – задумчиво произнесла Джесси. Она собиралась добавить что-то еще, но остановилась, увидев подошедшего Блейда.

– Привет, Блейд. Как дела? Я вижу, что Уиттс-Энд все еще относительно свободен от сил вторжения.

– Я не так уж в этом уверен. – Привычно суженными глазами Блейд в профессиональной манере окинул помещение. – Думаю, у нас здесь не все в порядке.

– Почему вы так думаете? – спросил Калеб с умеренным интересом.

– Зоун странно ведет себя.

– Зоун производит впечатление человека, который ведет себя странно всегда, – сказал Калеб. – Что в этом нового?

– Она нервничает. Или боится. Все время говорит об опасности и смятении. – Блейд кивнул в сторону Зоун, стоявшей в одиночестве у чаши с пуншем. – Не нравится мне все это.

– Может, ей просто грустно, – предположил Калеб. – Ведь это все-таки поминки.

– Думаю, дело не в этом. – Блейд взял горсть кукурузных чипсов. – Думаю, у нас неприятности. Большие неприятности.

– Скажи Сиренити, чтобы поговорила с ней, – предложила Джесси. – Она ведь ближе всех знает Зоун.

– Может, я так и сделаю. – Блейд отошел, хрустя кукурузными чипсами с размеренностью машины. Джесси улыбнулась.

– Я начинаю думать, не созданы ли Блейд и Зоун друг для друга. В них обоих есть что-то такое, что их как бы объединяет. Как вы думаете?

– Я как-то не задумывался над этим, – признался Калеб. – Вы, наверно, правы в том смысле, что они оба странные.

– Пожалуй, с вашей точки зрения все обитатели Уиттс-Энда будут странными, – заметила Джесси. – Если вы не приемлете странность, то зачем вы здесь?

– Вы знаете зачем. По делу.

– Чепуха, – отмахнулась Джесси. – Я не дурочка. Ведь совершенно очевидно, что это дело не из тех, что вы обычно консультируете. Вы здесь из-за Сиренити, правда?

– Вы не забыли, что это она меня наняла? – Прежде чем Калеб успел сменить тему разговора, это было сделано за него.

Из толпы решительно выдвинулся крупный мужчина с густой копной волос, в красной фланелевой рубашке и засаленном комбинезоне. Он остановился прямо перед Калебом.

– Это вы Вентресс?

– Кажется, мы не знакомы, – сказал Калеб.

– Я Уэбстер. Не смог быть в пятницу на оценке продукции. Был занят.

– Понятно.

– Сейчас я принес свой продукт с собой. Подумал, может, вы посмотрите. И скажете мне, достаточно ли он хорош для каталога Сиренити.

– Конечно, почему нет? Я уверен, Эстерли не осудил бы нас за чуточку бизнеса у него на поминках.

Уэбстер полез в объемистый карман и извлек оттуда камень размером с ладонь. Держа камень в своей грязноватой руке, он гордо продемонстрировал его Калебу.

– Вот он. Что скажете, Вентресс? Расхватают в два счета, а?

Калеб задумчиво смотрел на камень, который был очень похож на обычные камни.

– Собственно, что это такое?

Уэбстер нахмурился.

– Это камень. Разве не похож?

– Камень. – Калеб взял его в руку. – Интересно.

Лицо Уэбстера просветлело.

– Я так и знал, что вам понравится. Там их большой запас. Сколько, по-вашему, мне надо иметь их под рукой, когда выйдет первый каталог? Может быть, сотню?

– Уэбстер, я буду с вами откровенен, – дипломатично начал Калеб. – Не думаю, что есть большой спрос на такие камни.

Уэбстер сердито посмотрел на него.

– Мои камни очень красивые.

Рядом с Калебом вдруг возникла Сиренити. Она казалась обеспокоенной.

– Какой чудесный камень, Уэбстер. – Она улыбнулась Калебу бодрой улыбкой. – Уэбстер у нас знаток камней. Он их коллекционирует. Я уверена, что мы сможем продавать их через наш каталог.

– Не думаю.

Лицо Уэбстера выразило тревогу.

– Чем нехороши камни?

– Прошу тебя, Калеб, – сказала Сиренити. – Ты ведь у нас гений маркетинга, не забывай. Вот и найди способ продавать камни Уэбстера.

– Говорю тебе, обычные камни не пользуются на рынке спросом, – терпеливо повторил Калеб.

Уэбстер выхватил свой камень у Калеба из рук.

– Вам нужны необычные камни? Клянусь Всевышним, я вам их достану. Вот увидите. – Он резко повернулся и зашагал прочь, раздвигая толпу.

– Ну вот, ты обидел его, – упрекнула Калеба Сиренити.

– Ты собираешься открыть дело, а не благотворительное учреждение, – ответил Калеб. – Мы не будем представлять в каталоге камни.

Бросив на него сердитый взгляд, Сиренити вернулась на кухню.

– Она переживает за всех в нашем городе, – тихо сказала Джесси. – И я должна вас предупредить, что мы переживаем за нее. Вы уезжали с ней на эти выходные.

– Я думал, что в вашем городе никто не сует нос в чужие дела, – сухо бросил Калеб.

Джесси холодно усмехнулась.

– Тогда у меня есть для вас новость. У нас маленький городок, а все маленькие городки, даже такие, как Уиттс-Энд, в некоторых чертах сходны между собой.

– Я знаю все о маленьких городках. В одном из них я вырос.

– Тогда вы знаете, что люди в маленьких городках любят поговорить.

– Да, я знаю. Это называется сплетничать. – Та старая сплетня о его родителях так до конца и не умерла в Вентресс-Вэлли. Пока он рос, она время от времени всплывала на поверхность.

Разговоры о том, как отпрыск одной из самых уважаемых в городе семей был соблазнен фотомоделью, никогда не доходили до ушей Роланда. Однако Калебу пришлось несколько раз драться на школьном дворе или где-нибудь за сараями в ответ на насмешки одноклассников, которым удавалось подслушать, как их родители обсуждают прошлые дела.

В этих детских поединках Калеб дрался с такими же неумолимо сконцентрированными яростью и peшимостью, с какими боролся за призы и голубые ленты для Роланда. Деду случалось замечать то синяк под глазом, то расквашенный нос, но он никогда не спрашивал, из-за чего была драка. Его интересовало только, победил ли Калеб.

Джесси пристально изучала Калеба.

– Я говорила не о сплетнях. Во всяком случае, не в том смысле, как понимаете это вы. Я имела в виду, что в маленьком городке люди небезразличны друг другу. Сиренити одна из нас. У нее есть эта мечта – открыть здесь бизнес, торговлю по почтовым заказам, и она считает, что вы можете ей в этом помочь. И прекрасно – пока она довольна. Но если вы обидите ее или используете в своих целях, то многие очень сильно на вас рассердятся.

– Буду иметь это в виду.

– Да уж, пожалуйста. – Джесси отвернулась, собираясь отойти.

– Джесси?

Она оглянулась на него через плечо.

– Да?

– Я не был знаком с Эстерли, но Сиренити говорила мне, что вы с ним были больше, чем просто друзья. – Калеб встретился с ней глазами. – Я хотел сказать вам, что мне очень жаль, что так случилось.

Взгляд Джесси смягчился.

– Спасибо. – Она окинула глазами комнату, полную на удивление жизнерадостных гостей, если учесть, что они собрались на поминки. – Знаете, я действительно думала, что он собирался не пить какое-то время. Когда я в тот вечер уходила от него, он был в порядке. В чуточку подавленном настроении, но не в такой, по-моему, степени, чтобы обратиться к бутылке. Пока я была там, он пил только кофе.

– В котором часу вы от него ушли? – поинтересовался Калеб.

– Около одиннадцати. До того я приготовила ему ужин, и мы немного поговорили.

– Я слышал, смерть наступила около полуночи. Должно быть, он принялся усиленно напиваться сразу после вашего ухода.

– Когда Эмброуз бывал в запое, он действительно мог заглатывать спиртное в ускоренном темпе. – Джесси отошла и присоединилась к группе людей в противоположном конце комнаты.

Калеб потянулся было за следующим кукурузным чипсом, но на пути у него оказался Блейд, чьи глаза превратились в узкие щелочки. Слева от него стоял Куинтон, выглядевший почти столь же свирепо. Еще один человек, с залысинами и связанными в «лошадиный хвост» седыми волосами, стоял по правую руку от Блейда. На нем была длинная черная накидка, а одно ухо украшала золотая серьга.

– Это Монтроуз, – без предисловий заявил Блейд. – Держит заправочную станцию. Музыкант. Вы уже знакомы?

– Да, – сказал Калеб. – Мы уже встречались.

Блейд расправил свои и без того прямые плечи.

– Мы вот втроем поговорили. И решили, что пора нам с вами немного потолковать, Вентресс.

Калеб взглянул на часы.

– Вы чуточку поздновато собрались, не так ли? Сейчас почти десять часов вечера.

Блейд зло сверкнул на него глазами.

– О чем вы, черт побери, толкуете?

– Кончайте ваши шуточки, – спокойно сказал Калебу Монтроуз. – Мы говорим серьезно.

– Монтроуз прав, – поддержал его Куинтон. – Мы хотим пригласить вас на отдельные поминки по Эмброузу.

– Насколько отдельные? – скептически спросил Калеб.

– Только мы и вы. У источников.

– Почему бы нет? Знаете, если принять во внимание тот факт, что я даже не был с ним знаком, Эстерли определенно оказал весьма большое влияние на мою жизнь.

Глава 10

Облачко серебристого тумана висело над кристально прозрачными озерцами. Калеб наблюдал, как плавно клубится этот пар над горячей водой источников. Что-то странно завораживающее было в его медленном, похожем на танец движении.

Огромная пещера, под сводами которой находились заповедные источники, была с одного конца открыта ледяному дыханию ночи, но царивший снаружи холод не проникал далеко в глубь этой пустоты в скальном теле. Казалось, что вход туда наглухо закрыт невидимой стеклянной стеной. Тепло от источников превратило пещеру в уютный грот.

В какой-то момент истории горячих источников одна предприимчивая душа протянула электропроводку по каменной стене пещеры. И теперь цепочка тусклых лампочек освещала ее внутреннее пространство каким-то потусторонним светом. Куинтон показал Калебу выключатель, которым включалось освещение пещеры. Он располагался перед самым выходом.

Калеб и трое его сопровождающих были одни у источников. Стикс и Харон остались терпеливо ждать Блейда снаружи. Время от времени Калеб ловил блеск собачьего глаза у входа в пещеру.

– Собаки сюда не заходят, – объяснил Блейд.

– Почему? – спросил Калеб.

– Не знаю. Не заходят, и все тут.

Ответ не хуже любого другого, подумал Калеб. Он не винил ротвейлеров за то, что они предпочли остаться снаружи. У него самого были кое-какие сомнения относительно безопасности пребывания внутри пещеры, если учесть, в какой компании он тут оказался.

Во время пешей прогулки к пещерам было холодно, светила яркая белая луна. Тропинка вела мимо коттеджа Сиренити и дальше, в начинавшийся позади него лес. Войдя внутрь пещеры, мужчины уселись вокруг самого крупного озерца, прислонившись спинами к разбросанным тут и там валунам. Куинтон достал картонную упаковку своего домашнего пива и раздал всем по бутылке.

– За Эмброуза. – Куинтон отпил из своей бутылки. – Удачи ему на пути в Большую Темную Комнату.

– Надеюсь, он в конце концов попал в такое место, где ценят хороших фотографов с неприятным характером. – Монтроуз поднял свою бутылку в прощальном салюте.

– Эмброуз, – пробормотал Блейд, глотнув из своего сосуда. – Знавал я такого парня. Он был в порядке.

Калеб счел своим долгом тоже поднять бутылку. Он хотел было заметить, какая это ирония – поминать пивом человека, погибшего из-за злоупотребления спиртным, но тут же отверг эту мысль и постарался придумать какой-нибудь более подходящий тост.

– За Эмброуза, – сказал он наконец. – Да окажется он в таком месте, куда не доходит свет от Национального фонда искусств.

Снова воцарилась тишина. Блейд сидел, устремив взгляд в глубь озерца.

– А знаете, есть поверье, что у людей тут бывают видения.

– Правда? – Неплохое пиво, с некоторой долей удивления решил Калеб. Он взглянул на этикетку бутылки, которую держал в руке. «Старое свиное пойло».

– Так говорят, – пробормотал Куинтон. – Здесь, в Уиттс-Энде, называют эти источники источниками видений. Это старая легенда.

– Очень старая? – спросил Калеб.

– Существует почти столько же, сколько и сам Уиттс-Энд, – ответил Куинтон.

– Надо же. – Калеб вглядывался в зеленоватые камни под поверхностью воды. – Это с какого же, значит, года? С шестьдесят восьмого или шестьдесят девятого?

– Может, даже и раньше. – Блейд наморщил лоб, пристально смотря в воду. – Как я слышал, надo провести здесь долгое время в медитации, чтобы сначала очистить свои мозги. Тогда, если все получается так, как надо, можно что-то увидеть.

– Говорите, эта легенда существует с конца шестидесятых? – Калеб задумчиво смотрел на озерцо. – Как я слышал, в те стародавние золотые денечки видения были довольно обыденным явлением, причем вызывались, как правило, не медитацией и очищением мозгов. Насколько мне известно, хорошее видение или нет, зависело скорее от того, что ты курил.

– Не следует смеяться над тем, чего не понимаешь, – сказал Куинтон. – Нам не дано воспринимать все математические плоскости с помощью пяти обыкновенных органов чувств.

Калеб пожал плечами.

– Возможно, вы правы.

Все опять замолчали.

– Мне однажды было здесь видение, – чуть слышно сказал Монтроуз. – Много лет назад.

– Ну да? – Блейд с любопытством взглянул на него. – И что же это было?

– Трудно объяснить. Помню, в тот день после обеда я давал Сиренити уроки игры на скрипке. Вечером я почему-то пришел сюда, просто подумать. В то время я частенько это делал.

– Я помню, – подтвердил Куинтон.

– Это видение было вроде похоже на сон, только я знал, что не сплю и что это не сон. – Монтроуз покатал свою бутылку в ладонях. – Это было жутковато, если правду сказать. Чисто личная вещь. Я никогда никому об этом не рассказывал до сих пор.

– Думаешь, это было видение какой-то поддающейся проверке математической реальности? – с любопытством спросил Куинтон. – В нем была какая-нибудь символическая логика?

Монтроуз покачал головой.

– Это было просто видение.

Калеб вытянул ноги и сделал очередной глоток из бутылки с «Пойлом».

– Что же все-таки вы видели?

Монтроуз задумчиво смотрел на воду.

– Своего старика. Он слушал, как я упражняюсь на пианино, и говорил мне, какой я молодец. Так же, как и я в тот день, только раньше, говорил Сиренити, какая она молодец. В видении я был маленьким мальчиком. Наверно, девяти или, может, десяти лет. Помню, как здорово было ощущать, что отец гордится мной. Это как-то придало мне больше внутреннего спокойствия.

Пиво показалось Калебу теплым.

– Это похоже скорее на воспоминание, чем на настоящее видение.

– Что бы там это ни было, но уж никак не воспоминание, – сказал Монтроуз. – Мой родитель сбежал еще до того, как я родился. Мы с ним никогда и не встречались.

С минуту никто не произносил ни слова. Все сидели и смотрели в кристально прозрачную воду источника.

– Может, тебе даже повезло. – Блейд свирепо сжал в кулаке свою бутылку. – Вот я бы точно прекрасненько обошелся без знакомства со своим стариком. Он любил охаживать ремнем меня и маму. Иногда переходил на кулаки. Я миллион раз собирался уйти из дому, но всякий раз оставался, потому что понимал: пока он колотит меня, он не трогает маму.

Калеб посмотрел на Блейда.

– Вы ее защищали?

– Наверно, она была не ахти какая мать. Слабая и жалкая. Уйти от отца ей не хватало духу. Вот и позволяла ему нас колошматить. Но это была моя мать. Я чувствовал, что должен что-то делать, понимаете?

Калеб вспомнил о стычке с Роландом у выгула. Не называйте ее шлюхой.

– Понимаю. – Он смотрел, как светится и мерцает вода в источнике. – Вы когда-нибудь поднимали руку на отца?

– В тот день, когда умерла мама. Вернулся с похорон и сказал ему, что ухожу насовсем и никогда больше не вернусь. Он замахнулся на меня. Я вмазал его в стену. Он вырубился. Я вышел за порог, записался в морскую пехоту и больше его не видел. Слышал, он умер пять лет назад. На похоронах я не был.

И опять все какое-то время молчали. Калеб прислонился спиной к нагретому паром валуну.

– Все это очень интересно. Но вы что, парни, привели меня сюда, чтобы просто немного скрепить мужскую дружбу, или же у вас есть ко мне более конкретный разговор?

– Мы привели вас сюда, чтобы поговорить о Сиренити, – сказал Куинтон.

– Джесси и Ариадна считают, что есть необходимость кое-что сказать, – добавил Монтроуз. – И поручили это нам.

Калеб поудобнее устроил голову на камне.

– Говорите. Я слушаю.

– Не знаю, в точности ли вам понятны отношения между Сиренити и многими из нас здесь, в Уиттс-Энде, – заговорил Блейд. – Мы – ее семья. Единственная, которая у нее есть.

– Она говорила мне об этом.

– Этот городок вырастил ее, – медленно объяснил Куинтон. – Я был здесь в тот день, когда пришла ее мать, беременная и без единой родной души на свете. Она сказала, что ее зовут Эмили Смит и что отец Сиренити погиб в результате несчастного случая. Ей некуда было больше идти. Семьи нет. И вообще никого.

– Она осталась жить здесь, с нами, нам тоже было некуда идти, – продолжил рассказ Монтроуз. – Куинтон, Ариадна, Джулиус, Джесси, Блейд и я – все тогда были здесь.

– Мы были здесь и тогда, когда родилась Сиренити. – Куинтон потер подбородок. – Боже мой. Никогда не забуду, сколько было крови. Это испугало нас. Мы тогда были все такие молодые. Никто не знал, что делать.

Калеб нахмурился.

– Мать Сиренити родила ее прямо здесь? Никто не отвез ее в больницу?

– Схватки начались неожиданно. – Куинтон сжал губы. – Ариадна сказала, что не все идет как надо. Мы вызвали «скорую помощь», но была середина зимы, дороги сплошь покрыты ледяной коркой. Машине из Буллингтона потребовалась целая вечность, чтобы добраться до нас. Сами мы не решились попробовать спустить ее вниз – из-за этого ужасного кровотечения. При малейшем движении оно усиливалось.

– Однако медики приехали вовремя, – медленно произнес Монтроуз. – Во всяком случае, мы так думали. Они остановили кровотечение, и Сиренити благополучно появилась на свет. Все, даже сами медики, думали, что Эмили выкарабкается.

– Она лежала на носилках, – сказал Куинтон. – Медики готовили ее к транспортировке. Она попросила, чтобы ей на несколько минут дали подержать ее ребенка, и один из медиков положил ей малышку на руки. Эмили поцеловала ее и сказала, что нарекает ее Сиренити. Потом отдала ребенка Джулиусу. Возможно, по той причине, что он оказался ближе всех к носилкам.

– Она сняла с шеи цепочку и отдала ее Ариадне. – Монтроуз глотнул еще пива и уставился в глубину озерца. – Сказала, что это подарок от отца Сиренити, и она хочет, чтобы цепочка обязательно перешла к дочери.

– Эмили посмотрела на всех нас, кто окружал носилки, – продолжил Блейд. – Стала умолять нас позаботиться о ее малышке. Мы думали, она имела в виду то время, пока будет выздоравливать в больнице. Мы ей это обещали. Сказали, чтобы не беспокоилась.

– Она умерла по дороге, пока они спускались с горы, – закончил рассказ Монтроуз. – Медики сказали, она впала в состояние шока. Но мы думаем, она просто не стала дальше бороться и потихоньку ушла. Она говорила нам, что очень любила отца Сиренити. Мы все знали, как она по нему тосковала.

– Похоже, она просто потеряла волю к жизни после того, как сделала то, что должна была сделать. – Блейд положил руки на колени. – Когда-то я знал одного парня, с которым был похожий случай. Его тяжело ранило на задании. Он понимал, что живым ему так и так не выбраться. Но он держался до тех пор, пока не кончил дело. Только потом позволил себе умереть.

– Эмили нашла в себе силы прожить достаточно долго, чтобы ее дочь успела родиться, и это был для нее конец, – сказал Куинтон. – После этого ей ничего больше не оставалось.

– А Уиттс-Энд остался с ребенком на руках. – Калеб изумленно покачал головой. – Меня удивляет, как это службы социальной помощи позволили вам оставить девочку у себя.

Куинтон, Блейд и Монтроуз многозначительно переглянулись.

– Ну, мы вроде как облегчили им эту задачу, немножко помогли, – осторожно проговорил Блейд. – Ариадна и Джесси сказали, что если мы кое-чего не сделаем, то девочку у нас, вероятно, попытаются отобрать. Они сказали, что Сиренити отдадут воспитание чужим людям, как это случилось с ее родителями. Мы сочли, что Эмили этого бы не захотелось.

– Ариадна и сама росла в чужих домах, – объяснил Куинтон. – Она эту систему знала вдоль и поперек. Знала, как справиться с бюрократией и бумажной волокитой. Она сказала нам, что надо делать, чтобы обойти препятствия.

– И что же вы сделали? – спросил Калеб.

– Вписали ложные данные в бланки, которые заполнили в больнице, – пояснил Монтроуз. – Мужская часть нашей группы удалилась на парковочную площадку. Мы тянули соломинки. Фамилия того, кто вытянул короткую, была вписана в свидетельство о рождении Сиренити. Так что больничная администрация преспокойно отправила Сиренити домой с отцом.

– Нам пришлось подделать свидетельство о рождении девочки, чтобы без особых проблем держать Сиренити подальше от их рук, – сказал Блейд.

Калеб всматривался в мерцающую воду озерца.

– Счастливчиком оказался Джулиус Мейкпис, как я понимаю?

– Да. – Куинтон пожал плечами. – Но это практически не имело значения. В тот день все обитатели Уиттс-Энда стали родственниками Сиренити.

– Понятно. – Калеб рассматривал этикетку на своей бутылке «Старого пойла» и удивлялся, отчего это он вдруг почувствовал легкое головокружение.

– Да, ребята. Невероятно, но факт. Сказочная принцесса, воспитанная одичавшими хиппи.

– Черт побери, Вентресс, это не шутка. – Куинтон свирепо уставился на него. – И мы не хиппи. Какие, к дьяволу, сейчас хиппи? Последний умер много лет назад.

– Я в этом не очень уверен, – возразил Kалеб. – Думаю, что какие-то хиппи существуют всегда. Они просто называются по-другому в каждом новом поколении. Богема, битники, отщепенцы, свободные души, гомики и так далее.

– Я не гомик. – Выражение лица Блейда стало угрожающим.

– Разумеется, нет, – вежливо согласился Калеб. – Вы явно так же нормальны, как и все остальные в этом городе.

– Чертовски верно сказано, – пробормотал успокоенный Бленд.

– Мы приняли Сиренити и воспитали ее в меру сил и возможностей, – заговорил Монтроуз. – Мы все по очереди учили ее разным предметам. Я учил ее музыке и как менять в машине масло. Джесси преподавала ей искусство.

– Я учил ее философии и математике, – сказал Куинтон. – Ариадна научила ее готовить и вести дела небольшого магазинчика.

– Джулиус преподавал ей литературу и поэзию, – добавил Блейд.

Калеб недоверчиво уставился на него.

– Ну да?

– Угу. Джулиус любит читать, – сообщил Блейд. – Он же научил ее водить машину.

Куинтон посмотрел на Калеба.

– Мы все участвовали в ее образовании и воспитании. У каждого из нас было что-то, чему мы могли научить ее. Но, по правде говоря, она дала нам большe, чем мы ей.

Калеб еле заметно усмехнулся.

– Ощущение цели? Смысла жизни? Важности вашей миссии? Чувство добровольно взятого на себя долга и ответственности?

Монтроуз кивнул.

– Да, что-то в этом роде.

Губы Куинтона шевельнулись, но он ничего не сказал.

Блейд хмуро взглянул на Калеба.

– Откуда вы все это знаете?

– Удачная догадка, не больше. – Калеб обвел глазами собеседников. – Но я пока так и не услышал от вас, зачем вы меня сюда пригласили.

– За очень простым делом, Вентресс. – Монтроуз еще раз приложился к своей бутылке. – Все мы члены семьи Сиренити, и поэтому считаем ceбя вправе задать вам несколько вопросов.

– Обо мне?

– Да. О вас, – сказал Блейд. – Сдается нам, что вы в последнее время оказываете Сиренити много внимания.

Куинтон откашлялся.

– Нам стало ясно, что ее отношения с вами намного для нее существеннее и глубже, чем тот роман, что был у нее с этим идиотским социологом полгода назад.

– Возможно, они даже серьезнее, чем то, что у нее было с тем парнем, который приехал сюда после того, как потерял всю свою семью в авиационной катастрофе, – добавил Монтроуз.

Куинтон посмотрел на Калеба.

– Поэтому мы чувствуем, что обязаны задать несколько вопросов.

– Ну и дела, будь я проклят. – Поерзав, Калеб устроился поудобнее относительно камня, который был у него за спиной. – Под всей этой живописнейшей индивидуальностью вы, ребята, столь же старомодны и консервативны, как компания мелких фермеров из захолустья, не так ли? Вы привели меня сюда, чтобы допросить о намерениях.